СЕПАР

– Проходи, устраивайся, вон места свободные есть.

Я молча подошел к своей будущей кровати, сел. Сосед, внимательно оглядев меня, начал расспросы.

– А тебя за что?

Не решив ещё, какую линию поведения правильнее выбрать в этой специфической обстановке, я уклончиво ответил:

– Сложно сказать. Рожа, видно, не понравилась.

Сосед опять улыбнулся. На этот раз, как мне показалось, искренней.

– Тут все за это. Я вот со смены утром домой шёл… Ну, выпивший малость. А как тут трезвым быть, страшно ж… блядь, если в любой момент каюк может прийти… Патруль забрал. Сказали, что дали 15 суток. Сейчас сколько времени?

– Часа четыре.

– Вечера?

– Ну да.

– Осталось ещё три дня мне. Тут же непонятно, когда день, когда ночь. Движение в коридоре круглосуточное. Бывает, выгоняют на работу, машину разгрузить или перетаскать что. Один раз вывозили окопы рыть, на Станицу… – и чуть понизив тон, полушепотом продолжил, – охраняют, кстати, слабо, если куда-то выводят.

И заговорщицки посмотрел на меня.

Я равнодушно пожал плечами.

– А смысл бежать? Да даже если и спрячешься где-то, то потом домой придут, вынесут всё. Хату отожмут в пользу республики. Родню начнут дергать. Лучше отсидеть уже те пару недель.

– Вот и я так прикинул. Жена вот матрас привезла, а то с моим радикулитом тут на этих деревяшках… – произнес он, словно извиняясь за свой комфорт.

– А кормят как? – спросил я, решив, что раз сосед оказался таким разговорчивым, то стоит попробовать выяснить что-то полезное.

– Да как захотят, – охотно продолжал сосед. – Захотят – кормят, не захотят – не кормят. В основном передачки родня привозит. Твои в курсе, что ты здесь?

Я покачал головой.

– Не, телефон забрали, не дали позвонить.

– Ну, то… Дадут ещё, наверное. Вода есть, но особо не налегай. В туалет два раза в день выводят, а ссать тут по углам, сам понимаешь – потом в этом и жить.

Из ближнего к выходу угла донесся стон, лежащий в сумраке мужчина попытался приподняться на руках, застонал, упал и снова застонал:

– Врача… позовите врача… или добейте… не могу…

Никто из присутствующих никак не отреагировал, только словоохотливый сосед негромко прокомментировал:

– Во, очухался. С ним кто-то из этих, – кивнул головой в потолок, – личные счеты, видать, сводит. Лучше не влазь.

Я встал, подошел к стонущему и понял, что всё его тело слито в один сплошной кровоподтек. Шокированный увиденным, я развернулся и со словами «Да ну нельзя же так…» постучал в дверь.

С той стороны двери донеслось:

– Чё?

– Тут человек умирает. Сделайте что-то, врача позовите!

– Ща тебе врач понадобится! Отъебись! – донеслось в ответ.

Я присел на «койку», пытаясь переварить происходящее.

– Я ж говорю, не влазь, отпиздят так, что сам с ним рядом ляжешь, – рассудительно заметил сосед.

Стонущий опять безуспешно попытался встать, после чего, подтягиваясь на руках, по-пластунски дополз до двери и стукнул по ней кулаком.

– Тебе чё, не доходит? – донеслось в ответ.

Двери распахнулись, и конвоир узрел лежащее возле двери тело.

– Вот заебал! – и несколько раз пнув лежащего ногами, вышел из камеры.

Спустя пару минут он вернулся с напарником и стулом, который поставили посреди камеры. Затем они подняли стонущего, усадили на стул и примотали к нему скотчем. Голову тоже замотали скотчем как у мумии, оставив свободным только нос, после чего вышли и закрыли дверь. Примотанный какое-то время сидел и тихо постанывал, потом начал раскачиваться на стуле.

– Когда почки отбиты, сидеть тяжело, лежать полегче, – снова рассудительно заметил сосед. Судя по всему, подобная ситуация на его памяти происходила уже не впервой.

Мы переглянулись, после чего встали, подошли к сидящему и вместе со стулом аккуратно положили его на бок на одну из «кроватей». Вернулись и легли на свои места. Разговор уже не клеился.

Лежать на твердом дверном полотне было крайне неудобно. Я лежал и под глухие стоны страдальца прикидывал варианты развития событий. Тот факт, что ко мне сразу не применили мер физического воздействия, пусть немного, но радовал. Что ж, уже хорошо, потому что, судя по тому парню в углу, могло быть хуже, значительно хуже. Я в камере с местными жителями, по сути – в «обезьяннике» для админзадержанных. Значит, каких-то серьезных обвинений мне пока не выдумали. Сокамерники, кроме одного, не проявляют ко мне никакого интереса. И сосед вроде не похож на «подсадного», хоть и спит на матрасе. Но полностью исключать этот вариант нельзя. Посмотрим, если начнет потихоньку «пробивать» и задавать неоднозначные вопросы – значит, «крот». Но пока по первому впечатлению – простой мужик-работяга. Во всяком случае, опасности никто из них для меня здесь не представляет, тюремных понятий не толкает и конфликты не провоцирует. Даже скорее наоборот, лежат тихо как мыши, изредка ворочаясь – лишь бы только их не трогали. Их логика тоже предельно ясна – хрен знает кто я такой на самом деле, вдруг тоже «засланный казачок».

Мысли понемногу перестроились на философский лад. Интересно, а Луценко, загремев на нары с должности министра внутренних дел, тоже вот так лежал и прикидывал, откуда прилетит подлянка? Или тут несколько разные уровни отсидки?

Вспомнились истории, рассказанные отцом. О прадеде, деде, его родном брате. Такое впечатление, что поставить раком представителей нашего семейства власть всегда считала своим долгом. Жили они в селе, в Винницкой области. Прадед был образованным человеком, имел за плечами Петербургскую академию духовенства и до революции занимал какую-то серьезную должность в местной церковной епархии. После прихода к власти большевиков был «раскулачен» и до Великой Отечественной войны служил батюшкой в сельской церкви. Обучал детишек грамоте в местной школе. В 1942-м был расстрелян немцами прямо в церкви. А церковь сожгли. Прадеда похоронили там же, рядом с пепелищем. Церковь после войны отстроили, уже каменную.

Его сына, дедова родного брата, в 1938-м году большевики обвинили в антисоветской деятельности и, недолго думая, тоже расстреляли. Я читал архивные материалы этого дела. Расстреляли, можно сказать, без суда и следствия.

Дед в 1941-м ушел на фронт, в 42-м был ранен, попал в плен. Полгода пробыл в плену, после освобождения еще столько же – в концентрационном лагере, уже советском. Пока окончательно не убедились, что он не завербованный фашистский шпион. Ну как же – сын попа, брат предателя. Пофиг, что воевал. Вернулся домой дед физически и морально сломленным, после чего долго не прожил.

Вот и получается, что кого не убили коммунисты – убили фашисты. Не угробили фашисты – добили коммунисты. Людям у власти, судя по всему, всегда было плевать на простого человека как на личность. Главное, чтобы было кому умирать. За царя! За Ленина! За партию! За революцію гідності! За народную республику! Один век сменяет другой, меняются лозунги, меняются придумывающие их политики. А скандирующий эти лозунги народ, вознося на пьедестал очередного «избранника», как был, так и остается расходным материалом в политических играх. А кто не согласен с таким раскладом – объявляются предателями и тоже пускаются в расход.

Аналогии с происходящим сейчас в стране сами лезли в голову. И с этими мыслями я таки провалился в сон. Сколько проспал – не знаю. Проснулся от движения в камере. Сосед стоял над связанным пленником, который звуков уже не издавал. Попробовав пульс, он кратко резюмировал:

– Отмучился!

И подойдя к двери, постучал со словами:

– Помер человек. Заберите.

Двери открылись, зашли конвоиры, ножом срезали скотч и за ноги выволокли труп из камеры. За годы дежурств в опергруппе я повидал много трупов людей, умерщвлённых самыми разными способами. Так что видом жмурика меня не удивить. Но ещё никогда убийство не происходило на моих глазах. Только теперь я и убийцы поменялись местами. Я – заключенный, они – власть. И ничего с этим не поделаешь.

Спустя пару часов дверь снова открылась:

– На выход! – скомандовал мне вошедший конвоир.

Я встал, вышел в коридор. Тот закрыл двери на засов и резко бросил мне:

– Двигай!

Мы двинулись по коридору. Подвальный этаж здания обладминистрации был достаточно обустроен. Я по роду своей милицейской деятельности раньше бывал здесь пару раз. Помимо подсобных помещений вроде моей «камеры», тут были и нормально оборудованные кабинеты для технического персонала. А также холодильная камера при столовой. Напротив неё конвоир меня и остановил. Обитые металлом двери были открыты. Сама холодильная камера представляла собой комнату, стены и пол которой были обложены кафелем, а внутри установлен холодильный компрессор. До начала военных действий она использовалась по прямому назначению – для хранения продуктов. Но с тех пор многое тут изменилось. Стены камеры были забрызганы кровью, на полу – кровавые лужи. А двое мужчин бейсбольными битами забивали лежащего на полу человека. Молча и с энтузиазмом. Лежащий уже практически не шевелится, только слегка подергивался и стонал. Я отвернулся.

– Смотри! – со злобной ухмылкой потребовал мой конвоир. – Не расскажешь всё – с тобой то же самое будет!

Я посмотрел ему в глаза и не увидел в них ничего, что хоть издали выдавало бы в нём человека. Хотя чего от него, казалось, можно ещё ожидать после произошедшего в камере? Но нет, мой конвоир продолжал удивлять. В глубине его зрачков горел тот самый демонский огонек, который в жизни я встречал лишь однажды – у задержанного много лет назад маньяка, зарезавшего нескольких женщин. Взгляд монстра, который кайфует от самого процесса убийства. Вынужденно повернув голову в сторону открытой двери, я вперился в потолок, не в силах заставить себя смотреть на происходящее. Спустя минуту сопровождавшее меня животное толкнуло в плечо:

– Пошли!

Мы двинулись дальше по коридору. Остановились возле одного из кабинетов. Конвоир аккуратно постучал, открыл дверь и заглянул в кабинет.

– Привёл.

Показал жестом заходить. В кабинете за столом с ноутбуком сидел худощавый мужчина в светлой рубашке с коротким рукавом и брюках. Он отвлекся от экрана, посмотрел на меня, кивнул конвоиру, и тот быстро исчез. Потом так же жестом указал мне на стул. Снова внимательно меня осмотрел. А я его. И примерно понял, с кем придется иметь дело.

В обычной жизни мы не замечаем таких людей. Вернее, они делают так, чтобы мы их не замечали. Невзрачная внешность, серая одежда, скромные повадки. Выдать их может, опять же, только взгляд – цепкий и пронизывающий. И возможность предугадывать человеческие мысли и поступки. Зная твои слабости, заставлять думать и поступать так, как нужно ему, считая при этом, что это твой личный выбор. Современных сотрудников спецслужб я давно поделил на две категории. Первые – мажоры, попавшие в «контору» благодаря родственным связям и использующие своё положение для крышевания бизнеса и личного обогащения. Вторые – чекисты, воспитанные на принципах старой школы, которым работа в разведке доставляет удовольствие. Возможность заработать для них – не мотивация, а, скорее, побочный эффект. Передо мной, похоже, сидел именно такой тип. Разыгрывать перед ним какой-то спектакль не имело смысла, он уже наверняка выяснил, кто я такой.

Но понимал я также и еще кое-что. В своей курсантской бытности я приударял за одной девчулей, отец которой был именно таким – КГБшником советской закалки. Умным, хитрым, расчетливым, умеющим просчитывать и предвидеть. Меня он особо не жаловал, поскольку видел во мне угрозу пуританскому воспитанию дочери и возможность досрочно стать дедом. Лямур с его дочкой долго не продлился, но для себя я понял тогда, что если смахнуть весь этот шпионский ореол, то там, глубже – обычный человек, который просто знает и умеет чуть больше, чем другие. Но при этом, сидя на кухне в майке и трениках, так же ругает власть за наплюйское отношение к своим защитникам и материт начальство за нежелание поддержать в нужный момент.

И чтобы как-то перегрузиться от только что увиденного в «пыточной», я просто представил сидящего передо мной мужчину в майке и трениках. Не сразу, но получилось. Я внутренне улыбнулся и немного расслабился. А он это, разумеется, заметил и решил дальше не затягивать.

– Ты ж мент?

– Был.

– Сколько отработал?

– 15 лет.

– Кем?

– Опером.

Его левая бровь чуть приподнялась оценивающе. После небольшой паузы он продолжил.

– Ну, тогда тебе по ушам ездить смысла нет, ты и сам такое умеешь.

Следующего вопроса не прозвучало. Я молчал. Мой собеседник тоже, продолжая внимательно на меня глядеть и как бы предлагая перехватить инициативу в диалоге.

– В чем обвиняюсь? – наивно пожимая плечами, спросил я.

– Ну, формально – попытка хищения государственной собственности.

– А неформально?

– А неформально … Где ключи от хаммера?

Ага, и этот туда же. Ситуация понемногу начинала проясняться. Если и тут уже знают про хаммер, то, значит, были уже в АТП, где скорей всего пересеклись с поджидающими меня осетинами. Или с группой Клыка. Или со всеми сразу. Надо выудить побольше подробностей.

– Так ваши… коллеги тоже на него претендуют.

Чекист недовольно сморщился.

– Какие они коллеги? Отморозки.

Значит, пересеклись.

– Тогда зачем же вы даете им по городу гонять мародерствовать?

– Их другое ведомство курирует, – медленно проговорил чекист, отвернувшись в сторону.

Видно, что он в курсе всех происходящих событий. И невесть откуда понаехавшие защитники республики не вызывают у него тёплых чувств.

– При нынешнем раскладе для меня ваш подвальчик сейчас – самое безопасное место. И бомбой не достанет, и «бэтменам» не попадусь. Раз вы про транспорт в курсе, значит, уже пообщались с ними.

Следующая его фраза расставила всё на свои места. Чекист повернулся ко мне и с кривой улыбкой выдал:

– Слышь, умник, на хрен ты мне тут нужен, ещё корми тебя. Давай ключи от хаммера и вали на все четыре стороны!

Что и требовалось доказать. Теперь карты открыты.

– Машина не моя, вы же знаете. Ключей у меня нет, – покачал я головой.

– Значит, будешь сидеть… Пока не появятся, – резюмировал чекист.

Да, тут как ни крути, расклад не в мою пользу. Козырей у меня нет, а за дверью ждет маньяк, которому без разницы наличие или отсутствие ключей, лишь бы дали очередное тельце помучить.

– А если не появятся? – продолжил я торговаться.

– Я же сказал, будешь сидеть, – спокойным тоном повторил чекист. – Отправим окопы копать, а там, на передовой что угодно может случиться. И имущество твое конфискуем… как у расхитителя государственной собственности.

И хитро улыбнулся.

Я задумался. Что ж, перспективы предельно ясны. И не радуют. И это он ещё на живодерню в соседней комнате не намекал, хотя было и так понятно, что эта его хитрая улыбка означает – я неспроста попал в качестве зрителя на спектакль с битами. Сволочь, и ты тоже редкая сволочь, хоть и разыгрываешь правильного. Надо поскорей выбираться отсюда, иначе останутся от Игорька рожки да ножки.

– Ясно. Дайте позвонить, – попросил я.

– Кому?

– Хозяину машины.

Чекист достал из стола мой смартфон и отдал мне. Аппарат был отключен. Я включил и, не обращая внимание на посыпавшийся град сообщений, набрал шефу.

– Ставь на громкую, – потребовал чекист.

Я сделал это и положил телефон на стол.

– Алло, Игорь, алло! – донесся из динамика озабоченный голос директора.

– Михаил Валерьевич, здравствуйте, – стараясь придать голосу максимально официальный тон, произнес я в надежде, что шеф догадается о том, что у нашего разговора есть ещё слушатели.

– Игорь, ну хоть живой… Где ты, что случилось? Второй день тебе дозвониться не могу.

– В подвале обладминистрации. Сижу.

– Что хотят? – спросил шеф после небольшой паузы.

– Ключи от хаммера хотят.

Снова пауза. Неудивительно.

– Мало им того, что уже забрали? – глухо произнёс шеф, скорей констатируя очевидное, чем рассчитывая получить ответ на свой вопрос. – Если отдадим ключи – отпустят?

Я вопросительно посмотрел на чекиста, тот утвердительно кивнул.

– Говорят, что отпустят.

Пауза. Вздох.

– Если я перезвоню минут через пять, сможешь ответить?

Снова мой вопросительный взгляд. И снова утвердительный кивок чекиста.

– Смогу.

– Хорошо, перезвоню.

Ложу трубку.

– Окей, подождем, – заметно повеселевшим голосом произнес чекист и уткнулся в ноутбук, словно забыв обо мне. Мне же, пользуясь тем, что настроение у него улучшилось, хотелось окончательно убедиться в неслучайности увиденного в холодильной камере.

– Это у вас тактика такая – перед допросом «пыточную» показывать? – как бы невзначай проронил я.

Чекист оторвался от ноутбука, посмотрел на меня, снова хитро прищурившись.

– Ну… работает же? – согласился он с моим вопросом.

– Да как сказать… – уклончиво ответил я, делая для себя вывод.

Что ты хочешь услышать? Похвалу? Мол, ай, какой молодец, охренительную тактику придумал – разводить людей, показывая, как убивают других людей. Тварь.

Зазвонил телефон, отвлекая меня от раздумий. Звонила жена. Я снова вопросительно посмотрел на чекиста. Тот кивнул. Я снял трубку, поставив на громкую связь.

– Алло.

– Алло, Игорь! Ну, слава Богу! Ты куда пропал? Я раз сто уже набирала и смски писала! Что случилось? У тебя всё нормально? Где ты?

Говорить ей в данный момент правду про арест и подвал смысла я не увидел. Незачем ей пока знать.

– Зай, не переживай, всё нормально, просто связи не было, вот только сейчас появилась. Выехать не получилось, сейчас по работе занимаюсь. Попозже перезвоню, хорошо? У меня всё нормально.

– Блин, Игорь, я уже не знала, что думать. С Максом связь есть, говорит, что как вчера уехал, больше не возвращался и не звонил!

Ну тут уже пришлось импровизировать.

– Да пришлось у товарища остаться, у… Паши, может, помнишь, с бывшей работы… Да ну, не суть важно. Поздно уже было, чтоб комендантский час не нарушать, у него заночевал, а тут связь не везде ловит. Всё нормально, говорю, не переживай. Давай, позже наберу, занят. Всё, целую.

Положил трубку. Чекист снова уткнулся в ноутбук. А телефон опять зазвонил. Шеф. Я ответил на громкой, шеф был лаконичен.

– Смотри, минут через тридцать подъедет сестра, привезет ключи. У неё твой телефон есть, как приедет – наберет. Её номер на «сорок два» заканчивается.

Я облегчённо выдохнул.

– Понял, спасибо.

– Как выберешься – набери сразу. Да, супруга твоя звонила…

– Я с ней только что разговаривал, успокоил, сказал, что всё нормально, без подробностей.

– Ну, правильно. Я тоже ничего пока не говорил. Да, и вот ещё… моя жена за Чапу спрашивает.

Точно, ещё же и пёсик тут где-то томится в неволе. Я посмотрел на чекиста. Тот опять кивнул.

– Чапу тоже отдадут, – подтвердил я.

– Ну, хорошо, тогда жду звонка.

Я положил трубку, и буквально через три секунды телефон снова ожил. Макс. Чекист посмотрел на экран и сам сбросил вызов.

– Всё, сеанс связи окончен, – заявил он и, подняв трубку стационарного телефона, коротко бросил:

– Зайди.

Зашел конвоир.

– Где собака? – задал вопрос чекист.

– Во дворе привязана, – спустя несколько секунд раздумий ответил тот. – Хотели пристрелить сначала, потом жалко стало.

Чекист усмехнулся. То, что эта мразь способна испытывать жалость, видимо, и для него было в новинку.

– Ишь ты… жалко. Ты не кинологом до войны работал?

Конвоир глупо улыбнулся, не понимая подвоха.

– Не… не в кино. Парковщиком.

– Ну, иди посиди ещё, пока ключи не привезут. Потом вызову, – эта фраза предназначалась уже мне. А конвоиру:

– Иди проверь собаку, чтоб на месте была.

Я встал, вышел из кабинета, мой тюремщик – за мной. Возвращаясь в камеру, я обратил внимание, как двое, которых я видел в «пыточной», за ноги волокут вверх по лестнице вверх тело убитого ими мужчины. Опять специально подстроили, чтоб я увидел? Да, схема у них отлажена.

– Сам дойдёшь? – больше утвердительно, чем вопросительно уточнил конвоир. – Пойду на собаку гляну, – и тоже отправился вверх по лестнице.

До камеры я дошёл уже самостоятельно. На условном посту охраны сидел на стуле второй тюремщик, молодой худощавый парень лет 20-ти. Как же тебя сюда занесло? Какие идеи должны были вложить в твои неокрепшие мозги, чтобы ты подписался на участие в этом кошмаре? Так я подумал, а вслух произнёс:

– Пустишь посидеть?

Глаза паренька удивленно округлились.

– А где…?

– Как вернётся, у него и спросишь. Так пустишь или я пошёл отсюда?

Парень суетливо встал и открыл камеру. Я зашел внутрь, сел на койку. Сосед вопросительно застыл, ожидая моих комментариев. Но я молчал.

– Ну что? – не выдержал он.

– Да пока не ясно.

– Не пиздили?

Я отрицательно покачал головой.

– «Пыточную» показывали.

Сосед понимающе кивнул.

– Видел. Они там пленных… – не закончил он фразу, отведя взгляд в пол.

Я лег, закрыл глаза, давая понять, что дальше продолжать беседу не намерен. Сосед тоже лег и с вопросами больше не приставал.

Время тянулось медленно. Оставалось надеяться, что после передачи ключей чекист сдержит своё слово.

Наконец двери распахнулись, и зашел бывший парковщик.

– Пошли, – обратился он ко мне.

Я встал, вышел из камеры и в коридоре сразу столкнулся с чекистом. Тот протянул мне мой телефон.

– Звонил нужный номер. Пошли, заберешь.

Втроём мы поднялись с цокольного этажа на первый, вышли на парадное крыльцо. Телефон в руке снова начал звонить. Я хотел было поднять трубку, но метрах в пятнадцати от себя увидел сестру шефа с телефоном в руке, помахал и направился к ней. Чекист и конвоир остались на месте. Сестра протянула ключи.

– Спасибо. Видите, недалеко уехал.

Та понимающе кивнула.

– Собачка… – напомнила она.

– Да, сейчас, подождите.

Я отправился назад, протянул ключи стоящему на крыльце чекисту. Тот удовлетворенно хмыкнул, засунул их в карман брюк, а из другого кармана достал паспорт с вложенными в него водительскими правами и отдал мне.

– Свободен? – уточнил я.

– Хочешь ещё посидеть?

Говорить очевидное не было смысла.

– Собачка? И вещи в машине были…

Чекист вопросительно глянул на конвоира, тот кивнул, быстро исчез за дверью и спустя пару минут притащил и отдал Чапу.

– Сейчас вещи принесу, – бросил он и снова скрылся за дверью.

– Предложил бы тебе к нам, – задумчиво произнес чекист, внимательно глядя на меня. – Но знаю, что откажешься. Давай, не попадай больше.

И не дожидаясь моей реакции, тоже исчез за дверью. Все произошло как-то быстро, я даже не сразу поверил, что уже свободен, ожидая еще какой-то подлянки. Огибая выстроенный на входе лабиринт из мешков с песком, туда-сюда сновали какие-то люди, но интереса к моей персоне больше никто не проявлял. Я подошел и отдал собаку ожидавшей сестре.

– Вы не на машине? – поинтересовался я.

– Нет, на маршрутке.

– Сейчас вещи вернут… Ладно, что-то придумаю, всё равно их как-то переправлять надо. Спасибо, извините, что так получилось.

– Да это вы извините…

Сестра с собачкой направилась к автобусной остановке на другой стороне улицы. Я стоял и ждал, наблюдая за суетливо снующими на входе в здание людьми. Мужчинами и женщинами, в камуфляже и в гражданке. Взгляд упал на зияющую в стене дыру с почерневшими краями – след от попадания ракеты. Через пару минут конвоир приволок чемодан.

– Этот?

Я кивнул, молча забрал, развернулся и отправился в сквер напротив, сел на лавочку и позвонил Максу.

– Алло, Максян, здоров…

Тот начал засыпать меня вопросами, но я перебил:

– Длинная история, на подвале сидел… Я с ней уже поговорил, всё нормально, успокоил… Да… Можешь подскочить на машине к «дураковке», а то я тут с чемоданом… Со стороны памятника, ага, жду.

После набрал шефу.

– Ну, вроде отпустили… Собаку отдали, вещи отдали, сейчас товарищ подъедет заберет… Мудак этот Дима… Решатель хренов, молча съебался, и всё… Не выходил больше на связь? Ну, неудивительно… Останусь у друга, буду думать, как выбираться отсюда… Да, отзвонюсь.

Я положил трубку и несколько минут сидел, осмысливая произошедшее и в какой-то мере наслаждаясь свободой. И думал о соседях по камере. О том, суждено ли им ещё увидеть солнечный свет или следующий ракетный залп сравняет здание с землей, превратив камеру в могилу. Что-то во мне изменилось, но я пока не мог понять – что. Произошло какое-то переосмысление жизненных ценностей. Изменились критерии оценки людей и событий. Через несколько минут, увидев приближающийся аутлендер Макса, я встал и подошел к краю тротуара. Тот остановился с включенной аварийкой, выскочил из машины. Мы обнялись.