Август навсегда

Прямо у входа располагалось большое кресло, в котором восседала медсестра. С усталым видом она оторвалась от каких-то записей, что держала в руках, и без всякого интереса взглянула на Сашу. Та уже была переодета в больничную одежду, вид имела растерянный и прятала глаза.

– Что, опять? – недовольно отозвалась медсестра, а потом оглядела Сашу и смягчилась. – И эту на вязки? А по виду и не скажешь. Ладно, давайте ее в самый конец, там вроде места остались еще. Эй, Рязанцев, ты как с ней разберешься посиди пока за меня, а мне надо кое-куда сходить будет.

Рязанцева новость расстроила. По всей вероятности, поэтому Сашу и привязали как-то уж слишком жестко, видимо, в отместку. Бедняжка не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, образовав с койкой чуть ли не единое целое. Хорошо только, что голову не зафиксировали, и она могла хотя бы приподнимать ее и видеть, что происходит вокруг.

А творилась вокруг форменная вакханалия. Больные, примотанные к кроватям, создавали такой гвалт, что уже через пару минут пребывания у Александры начали болеть уши. Пока ее вели, она этого и не замечала, но теперь могла оценить по достоинству.

Выяснилось, откуда в помещении стоял такой смрад – пациентов не отвязывали, чтобы сходить в туалет, и они ходили под себя. Наверное, именно поэтому отсутствовали матрасы – нечистоты попросту стекали сквозь сетки, оказываясь на полу.

Отведя глаза от отвратительной картины, она попыталась найти что-нибудь, на что можно было смотреть без омерзения. Сначала попробовала разглядывать потолок, но тот был в потеках и, что удивительно, в отпечатках человеческих рук. Как они могли там оказаться и чем именно пришлось их вымазать, чтобы оставить подобные следы, думать не хотелось. Саше сделалось противно.

Тогда она обратила свое внимание на окна, коих в палате насчитывалось несколько штук. Пускай грязные, вымазанные не пойми чем и зарешеченные, они, тем не менее, являлись единственной связью с окружающим миром. И свет, изливавшийся из них, говорил о том, что не все потеряно. По крайней мере, где-то светит солнце.

Подумав о солнышке и небе, о свежем ветре, о безраздельном просторе над головой, Саша заплакала. Это были горькие слезы надежды.

Вытереть их не имелось никакой возможности и они, еще горячие и живые, стекали по щекам.

Она корила себя за то, что вообще выбралась из дома. Поехала в город. Он, злой и жестокий, словно поджидал ее. Да, произошедшее с ней было явно продиктовано его злой волей. Кто, если не Он, подсадил эту злую и холодную врачиху вместо ее привычного специалиста, к которому она изредка ходила.

Добрейший Денис Дариевич никогда с ней не обращался плохо, а про то, чтобы поступить таким образом, даже и речи быть не могло. А ведь он наблюдал Сашу в гораздо более плачевном состоянии. Где он теперь? Почему не здесь? Почему не с ней?

Саша продолжала плакать.

Мысли лезли в голову одна хуже другой. Что ей делать? Почему ее, словно буйного зверя, привязали к кровати? Зачем держат против воли? Она ведь сама приехала, добровольно пришла на прием. Ей просто хотелось сменить таблетки, чтобы не бродить такой растерянной.

Надолго ли здесь она? Что-то ей подсказывало, что палата, больше похожая на филиал ада, была всего лишь вратами, и то, что ждет ее дальше, будет много кошмарнее.

От тех ужасов, что нарисовало ей сознание, Саша плакать перестала. Было слишком страшно. Ее начала бить мелкая дрожь, по телу забегали мурашки. Она сделалась будто вся деревянная. Сердце застучало в груди так, что ей стало тяжело дышать. Окружающий шум отошел на второй план, начал рассеиваться, не замечаться.

Александра уставилась в потолок. Он уже виделся не таким противным. Пелена перед глазами сделала его невнятным, отпечатки рук превратились в блеклые пятна. Крики и стоны пациентов притихли. Они раздавались откуда-то издалека, глухие, едва различимые.

Отступил страх. Саша погружалась в себя, и окружающий мир со всеми его грязными делишками был не более чем нехорошим воспоминанием, которое, стоит только захотеть, можно выкинуть из головы. Оно бы рассеялось и растворилось.

Веки опустились сами собой, наполнившись каменной тяжестью. Мир перестал существовать, уступив место бескрайней темноте. Этот сгущавшийся со всех сторон мрак ощущался как нечто осязаемое. Он окутывал все ее естество, выступая в роли мягкого покрывала, уберегая ее от всего того, что могло причинить вред.

Саша утопала в этой беспросветной тьме, погружаясь все глубже и глубже. И отдаляясь от бесполезных забот мира.

Она была так близка к тому, чтобы навсегда скрыться внутри этого, но что-то резко одернуло ее: раздался протяжный звук трубы. Он взбудоражил ее и выдернул обратно в грязную палату.

Открыв глаза, Саша осознала, что продолжает лежать, привязанная к кровати, а рядом с ней все так же буйствуют люди. Ее путешествие длилось от силы пару минут. И она опять заплакала, понимая, что обречена.

– Новенькая, верно? – донесся до нее голос, каким-то чудом различимый на фоне нескончаемого галдежа. – Не очень-то ты похожа на завсегдатаев сего достопочтенного заведения.

Саше подумалось, что обращаются к ней, и повернула голову. На соседней койке лежал такой же примотанный мужчина. Лицом он был довольно молод, но вот голос звучал много старше. Внешность его представлялась в целом заурядной, если не считать слегка раскосых глаз и очерченных скул.

– Первый раз, да? – уточнил незнакомец, смотря на нее.

Глядел он без злобы, с некоторым азартом. Наверное, заскучал и решил развлечь себя беседой.

Александра раздумывала, стоит ли затевать разговор. Мало ли, вдруг это запрещено, или же ее собеседник наговорит чего-нибудь нехорошего. А ей и без того приходилось ой как несладко.

Но любопытство взяло верх, да и поговорить с кем-то хотелось, чтобы забыться. Тем более перед ней находился такой же лишенный возможности двигаться человек.

– Да, первый раз, – глухим голосом ответила она.

– Оно и видно, – тот сделал зрачками круговое движение, как бы охватывая все окружающее, – здесь, как видишь, в основном менее адекватные пациенты. Они могут орать, голосить, надрываться, реветь, плеваться и бог знает, чем еще заниматься, но только не горько плакать. А ты заплакала именно так. Случай правит, случай травит. Как сюда умудрилась попасть?

– Я пришла за новыми таблетками, – Саша говорила медленно, выстраивать фразы ей было тяжело. – В смысле за рецептом. Прошлые плохо работали. А меня сразу сюда упекли. Это все новый врач, я раньше ходила к другому.

– Уколы какие-нибудь делали? – поинтересовался незнакомец.

– Нет.

– Повезло, – он показал зрачками вбок, туда, где была еще койка, на которой примотанный человек лежал смирно, без движений и, скорее всего, спал. – Они обычно порцию аминазина бахают в задницу. После нее сначала тормозить начинаешь, потом в сон клонит, а дальше отрубаешься. На тебя порцию пожалели, экономят. В твоей власти – наше счастье. Так, говоришь, взяли и сюда притащили?

– Да. Я ничего такого не делала. Рассказал про тревоги, ей почему-то не понравилось.

– Она не из-за этого тебя сюда отправила, – в его взгляде вдруг проскользнуло удивление. – Ты разве ничего не слышала про эпидемию?

– Какую эпидемию? – насторожилась Саша, но потом унялась: до нее дошло, что разговаривала она с психом, и его слова точно не стоило принимать на веру.

– В городе что-то случилось. Я слышал, завезли какие-то испорченные лекарства. Хотя кто-то говорит, что новый наркотик. А еще я слышал про испорченную воду в системе водоснабжения. Но так или иначе, но люди вдруг стали ехать крышей пачками. Городские больницы переполнены, везут в областные и пригородные. В этой палате, например, почти все из города.

– Но зачем сюда положили меня? Я не сошла с ума.

– На всякий случай. Это рыжая прокураторша перестраховывается, – он ухмыльнулся, видимо, довольный получившимся сравнением. – Проще тебя сразу закрыть, чем потом ловить.

– Ловить?

– Говорю же, люди сходят с ума. Сначала ходят потерянные, а через денек начинают на других бросаться или чего похуже. Тебя как зовут?

– Саша.

– А фамилия?

– Эссэкер, – ответила она, хотя тут же укорила себя: ей не следовало делиться личной информацией с каким-то психом. Он мог быть опасен.

– Солидно, – тот состроил смешную гримасу, сделавшись напыщенно-чванливым.

Саша не смогла сдержать улыбки.

– Вот видишь, не все так плохо. Держи хвост пистолетом, – посоветовал незнакомец.

– А как вас зовут? – решилась спросить она, видя, что ее собеседник вроде бы отнесся к ней с теплотой.

– Оу, – он закатил зрачки, делая вид, что пытается это припомнить. – У меня много имен. Жил я славно – но злонравно. Местные зовут меня Деймос.

– Это бог страха, да? – догадалась Александра.

– Не страха, ужаса, – с довольным видом уточнил он. – А ты молодец, раз такое знаешь. Тут большинство, сама видишь, о таком если и слышали, то давно позабыли. Про санитаров и медсестер с врачами я молчу, у них свои дела.

– А можно еще спросить вас?

– Валяй.

– Как вы сюда попали? Вы же нормальный.

– Я здесь отчасти по собственной воле, – он поджал губы и закачал головой, как бы негодуя: вот они, превратности судьбы. – Видишь ли, несмотря на то, что ты отнесла меня к нормальным, некоторые мои деяния нормальными назвать было бы сложно, особенно что касается буквы закона. Поэтому я решил воспользоваться ситуацией и спрятаться в рядах тех, среди которых искать меня вряд ли будут. Скрылось благо – тело наго. Да и эта эпидемия началась как нельзя кстати. Ты кажется, испугалась?

Саша действительно опешила – ее собеседнику за какую-то минуту удалось нагнать на нее страху. Ведь получалось, перед ней находился бандит, у которого неизвестно какие злодеяния имелись за плечами, раз он прятался в таком месте.

– Не бойся, – поторопился ее успокоить Деймос. – Я не маньяк, не убийца, не грабитель и не вор. Так, небольшие финансовые махинации. Думаю, это не настолько для тебя предосудительно?

– Вы украли деньги? – приглушенно спросила Саша, словно опасаясь, что их подслушивают.

– Я бы не сказал, что украл, скорее присвоил.

– Разве это не одно и то же?

– Нет, – уверил он ее. – Когда крадут, они забирают себе чужое. А когда присваивают, забирают то, что и без них и так украдут.

– И много вы украли? – забылась она и спросила то, чего спрашивать явно не стоило.

– Если бы я украл много, мне бы не пришлось сейчас куковать здесь, – он снисходительно улыбнулся, так, словно разъяснял малому ребенку, почему идет дождик или отчего летом тепло, а зимой холодно и снег. – Но что-то мы все обо мне да обо мне. Лучше скажи, ты хоть своим родным сказала, что сюда пойдешь? В такой суматохе вряд ли доктора станут в ближайшее время оповещать родственников. А без них и передачек тут тяжко. Особенно, что касается кормежки.

Саша молчала, не зная, что ответить.

– Понятно, – к счастью, ее собеседник оказался понимающим человеком и с лишними расспросами не полез. – Неминучесть – нашу участь.

– Коты! – вдруг опомнилась Саша. – У меня дома два кота остались! Кто же их кормить будет, если я здесь останусь?! Как же они там?!

Она запаниковала и не могла сдержаться – опять двумя ручьями полились слезы. Александра упрекала себя за то, что совершенно забыла о них. Думала только о себе. А как же Мессинг с Хвостиком? Как они проживут без нее, без домашнего тепла и без еды? Насколько ее тут оставят? На пару дней? На неделю? На месяц?

Ее новый знакомый говорил ей что-то, пытаясь успокоить, но она его не слышала. Сознание застелили нехорошие мысли. И она не могла их прогнать. Кажется, Саша без устали твердила, будто в бреду, что ей нужно выбраться, уйти отсюда любым способом и вернуться домой, к своим котам.

Когда успокоилась, сосед по койке изменился в лице и взирал на нее с необыкновенным вниманием. Шуму в палате заметно прибавилось, где-то рядом на повышенных тонах бранились двое людей.

– Это санитар, – объяснил Деймос, – его так и не сменили, вот он и разозлился. Отрывается на бревнах. Тут так привязанных называют. Но и его понять можно. Такое терпеть не каждый осилит. А деваться ему некуда, по правилам внутреннего распорядка в этой палате всегда должен находиться наблюдающий. От греха подальше. Ты как себя чувствуешь?

– Простите, – стыдясь, Александра не смогла поднять на него глаза. – Со мной такое бывает иногда, если сильно перенервничаю. Как вы думаете, меня скоро выпустят?

– Ответ на твой вопрос, пожалуй, и сама Светлана Николаевна не знает, – он устремил взгляд в потолок. – Они пока с документами будут разбираться, даже учета всякого лечения столько времени пройти может. А фамилия у тебя на букву «э» и ты будешь в хвосте любого списка. У тебя ведь в паспорте такая фамилия указана, действительно Эссэкер?

– Да, – Саша замешкалась, думая, упоминать ли про оставленный дома паспорт или нет, и все же решила сказать. – Но мой паспорт дома, я забыла его с собой взять.

– Как же они тебя приняли без паспорта? – изумился Деймос.

Саше пришлось рассказать историю про добрую бабулю в регистратуре.

– Да уж, оказала она тебе услугу. Добрыми намерениями выстлана дорога в ад. Но и рыжая тоже хороша, совсем топорно начали работать. Без документов и сразу на вязки. Ты ведь не буйная, – он еще раз взглянул на нее, как бы подтверждая свою правоту. – Ничего, мы что-нибудь придумаем.

– Вы о чем? – не поняла Саша.

– Понимаешь, – он взял какую-то задушевную интонацию, – если бы тебя тут упрятали по закону и по правилам, я бы принял это как должное. Прихотливой волею. Все-таки я не врач и не могу определить, здоров человек или нет. И не могу решать, что правильно, а что нет. Но в твоем случае мы столкнулись с врачебным произволом. Забирать человека просто так, по наитию, без всяких на то прав, да и еще связывая, словно дикого зверя или какого-то преступника. Тут уж извини, но меры принимать нужно. Я помогу тебе выбраться отсюда.

– Правда? – обрадовалась Саша, но снова спохватилась, напоминая себе, что общается она с пациентом психбольницы, пускай даже утверждающим, что попал он сюда по собственной воле. – И как вы намерены это сделать?

– Для начала необходимо отвлечь санитара. Пока я буду этим заниматься, ты выберешься из палаты. Дверей, как видишь, тут нету, поэтому с этой частью плана, я уверен, ты справишься легко. Само отделение, по идее, запирается, но, насколько мне известно, так делают только на ночь, а сейчас, как видишь, день. Самое главное – раздобыть одежду. Но в раздевалку попасть не удастся. Если ты не брезгуешь, в конце палаты свалены вещи, которые используют вместо тряпок, чтобы убирать пол. Сама понимаешь, в каком они состоянии, но это единственный шанс. Если ты, конечно, по-настоящему желаешь отсюда выбраться. На проходной тебя в больничной одежде не выпустят, а вот в цивильном – запросто. Тем более ты новенькая, а значит, в лицо тебя никто пока не запомнил. Сойдешь за родственницу какого-нибудь умалишенного, пришедшую к нему на свиданку. Только я бы тебе рекомендовал в той одежде особо близко к персоналу не приближаться. А то учуют.

Закончив свою тираду, он с распаленным видом уставился на Сашу, ожидая ее реакции. А она не знала, чего и говорить, потому как прозвучавший план отдавал настолько неприкрытой бравадой, что казался фантазией ребенка. Но подавать виду она не стала, и говорить что-либо предосудительное тоже – мало ли насколько сильно это могло разозлить ее будущего спасителя.

Вместо этого Саша поинтересовалась, как он намерен осуществлять задуманное, находясь крепко-накрепко привязанным к кровати.

– Так это самое легкое, – просияв, отозвался Деймос и поднял руки.

Они у него свободно оторвались от кровати – каким-то непостижимым образом ему удалось высвободиться. А далее этот авантюрист незамедлительно приступил к задуманному. Саше оставалось только безропотно наблюдать за происходящим.

Хитро извернувшись, он, не поднимаясь, отвязал ноги и незаметно соскользнул на пол. Санитар продолжал с кем-то препираться и орать, поэтому до остальной палаты ему не было пока никакого дела.

Деймос же на корточках подкрался к ней и в два счета отвязал ее. Высвободившись, Саша по его примеру сползла на пол. Ее тоже не заметили.

– Повезло, что они столько народу сюда набили, – быстро шептал он, вертя головой и оценивая обстановку. – Рязанцев так рассвирепел, он и целый пароход, проплывающий у себя за спиной, не заметит. А мы с тобой куда меньше парохода, так, две лодочки, плывущие по течению жизни. Ну ладно, бог с ним, ты сейчас, главное, ползи за мной. И не высовывайся.

Распластавшись, он немедленно приступил к своему плану. Саша пристроилась следом.

Куча одежды была свалена в углу. Пахло от нее невыносимо. Саша не могла представить, что надевает ее. Не получалось у нее и запустить в эту гору тряпья руку.

– Я все понимаю, – скороговоркой зашептал под ухом Деймос, – вид неприглядный, да и амбре соответствующее, но, юная красавица, если ты сейчас не переоденешься, план пойдет насмарку. Я уже не говорю о том, что стоит поспешить: в любой момент сюда может заявиться медсестра. А двоих отвлечь я не смогу.

И Саша, превозмогая брезгливость, стала разбирать вещи, подыскивая что-то подходящее. Про то, что ей еще и придется это напяливать на себя, думать она не осмеливалась.

Но все разрешилось как нельзя лучше – нашлась нетронутая одежда, которую еще не успели использовать для уборки. Запахами она, к несчастью, пропитаться успела, но это можно было и потерпеть. Александра надела ее поверх больничной формы, и вышло не так противно.

Ее спутник, узрев Сашу в новом образе, поднял большой палец. Затем жестом показал ползти за ним. По-пластунски они достигли коек, находящихся ближе к выходу.

– Как только я его отвлеку, ты тихонечко выбирайся отсюда, – инструктировал Деймос. – Старайся сделать это быстро. После по отделению не беги. Если встретишь кого, соври, что потерялась. И побольше уверенности в глазах. Здесь тебя никто не знает и не заподозрит, – он окинул взглядом ее наряд, – тем более в таком облачении.

Он хихикнул, и было отчего. Найденные вещи, судя по фасону, принадлежали какой-то бабуле. И бабуля эта обладала фигурой дородной, а вот Саша пышностью форм не отличалась, отчего бабушкины вещи висели на ней, как на вешалке.

– Ладно, сойдешь за бедную родственницу какого-нибудь несчастного, – подбодрил ее Деймос. – Сюда и не такие захаживают.

– А обувь? – опомнилась Саша.

В наваленной одежде никакой обуви не нашлось, да и зачем она была здесь нужна ей ведь пол не вытереть.

– Все, что сложно – ненадежно, – он наморщил лоб, раздумывая. – Ничего не поделаешь, придется так идти. Не волнуйся, у тебя рейтузы черные, если ноги под нос совать не станешь, не заметят. Ты часто смотришь на чужую обувь? То-то же. Все, я пошел.

– Подождите, – Саша ухватила его за рукав, – а как я узнаю, что Вы начали отвлекать санитара?

– Не волнуйся, – он мягко взял ее ладонь и отвел в сторону, – ты сразу поймешь.

Улыбнувшись ей на прощание, Деймос пополз под койками на другую оконечность помещения. Саша принялась ждать и смотрела во все глаза.

А дальше случилось следующее: добравшись до койки, которая располагалась у самых окон, он поднялся во весь рост и замахал руками. Рязанцев, занятый своим делом, пациента-нарушителя даже не заметил. И если бы этот самый санитар не стоял рядом с выходом, в принципе, можно было проскользнуть мимо и без всяких ухищрений. Но тот, как назло, держался именно у дверного проема.

Видя, что привлечь внимание не удается, Деймос поступил решительно – наклонившись и подняв что-то с пола, он замахнулся и бросил это в Рязанцева. У того на белом халате тут же возникло размазанное коричневое пятно.

Саша и подумать не могла, что ради нее пойдут на такие жертвы. С другой стороны, что взять с психа? А в том, что ее новый знакомый – умалишенный, сомневаться не приходилось.

Словно бы в подтверждение ее догадки, после броска тот заорал и пустился в пляс. Ни один санитар в мире такого отношения к себе стерпеть бы не смог, как не смог и Рязанцев – забыв обо всем, он рванулся навстречу своему обидчику. Путь был свободен.

Александра засеменила к выходу. Краем глаза она успела увидеть, как ее спасителя повалили и, кажется, стали отвешивать тумаки. А дальше она проскользнула к выходу. В спину ей заорал какой-то сумасшедший, по всей вероятности, заметивший ее хитрый маневр, но кто к нему стал бы прислушиваться?

Оказавшись в коридоре, она растерянно заозиралась и, чуть подумав, решила идти туда, где коридор резко поворачивал. Как минимум, свернув за угол, ее уже не увидит санитар, если вдруг, привлеченный криками того сумасшедшего, решит проверить, что происходит вне палаты.

Мысленно поблагодарив Деймоса, она размеренным шагом пошла в выбранном направлении. За углом коридор продолжался и тянулся довольно далеко.

По одну сторону располагались палаты – эти имели двери, каждая со своим номером. Что происходило внутри, оставалось неизвестным, все они казались запертыми.

На другой стороне находились зарешеченные окна, ведущие во внутренний дворик.

Она успела пройти совсем немного, прежде чем дверь одной из палат распахнулась, и из нее вышла, пошатываясь, медсестра. Вид та имела отчужденный и расслабленный, но, завидев незнакомку, сразу подобралась, насторожилась.

– Ты кто такая и чего здесь забыла? – довольно грубо обратилась она к Александре и преградила дорогу.

Саша вдруг поняла, что действовать нужно было так же категорично, как это делал Деймос. Если она начнет сейчас мямлить, что потерялась, медсестра в два счета вычислит ее и отведет обратно. Или затребует подробностей, к кому шла, и возьмет да и проверит. Вот она и принюхиваться начала.

Медсестра и вправду стала вбирать в себя носом воздух и морщиться.

Саше следовало принимать меры немедленно. Вспомнив о своих котах, оставшихся одних, о грязной палате, что в перспективе поджидала ее, она собрала волю в кулак. Из глубин сознания поднялось нечто утерянное, давно забытое.

– Что вы своим носом водите?! – выпалила она в схожей нагловатой манере. – И зачем тыкаете?! Мы на брудершафт не пили! Не видите, к брату я шла, навестить хотела. А тут понаделали коридоров, черт ногу сломит! Как отсюда выйти?!

Медсестра от такой наглости оторопела, явно не рассчитывая получить отпор. Но, словно узрев родственную душу, быстро раздобрела и приобрела расслабленно-отрешенный вид.

– Так бы сразу и сказали, – взирала на Сашу она теперь без всякого интереса. – Брат выздоравливающий или на постоянке?

– Выздоравливающий, – решила дать надежду своему несуществующему брату Саша.

– Как же вы сюда-то попали? Там у нас отделение для новеньких. А вам в другую сторону. Вот идите, как шли, потом свернете налево, оттуда прямо, потом увидите такие большие двери, это и будет отделение для выздоравливающих.

– Спасибо, – поблагодарила Саша, смягчив тон. – А не скажете, как мне потом оттуда наружу выйти? Не хочется снова потеряться.

– Там просто. Увидите двери, ведущие вот сюда, – медсестра показала пальцем на внутренний дворик, – заходите и идете к крыльцу. Вон оно. Поднимаетесь, а там сквозь здание проход будет.

И Александра двинулась в указанном направлении. Решительность, столь неожиданно овладевшая ею, по-прежнему не отступала и хотелось верить, что она сможет продержаться до того момента, пока не покинет стены казенного дома.

До отделения выздоравливающих она не добралась – наткнулась на ведущую во внутренний двор дверку раньше и, отперев ее, просто вышла там.

На небольшом пространстве в виде продолговатого прямоугольника расположились пара захудалых елок и две скамейки. Разбросанные окурки сигарет свидетельствовали о том, что место использовали преимущественно для перекуров.

Идти там оказалось неуютно – окруженный со всех сторон окнами дворик просматривался насквозь, и сколько пар глаз сейчас наблюдало за Сашей, оставалось только догадываться. Она надеялась, что среди подглядывающих не окажется Светланы Николаевны, та бы точно узнала ее даже в таком облачении.

К счастью, дворик удалось благополучно миновать. Поднявшись на крыльцо, она зашла в здание. Там разобраться было совсем просто, и никуда не сворачивая, она вышла с другой стороны.

Вокруг больницы располагалась территория, относящаяся к ее вотчине, и здесь стояли всякие хозяйственные постройки, а также ютилось приемное отделение, в которое она сначала и заявилась за таблетками и откуда ее переправили на вязки.

Аккуратно обойдя его издалека, она взяла курс на проходную.

По счастью, в небольшом сарайчике, игравшем роль будки для охраны, сидел совсем древний дедушка и явно скучал. На Сашу особо внимания он не обратил, лишь окинул подслеповатым взглядом и зевнул.

Саша обрела свободу. Виду она не подавала, боясь, что ее заметят, и лишь пройдя две трамвайных остановки, приземлилась на ближайшую попавшуюся лавочку и дала волю чувствам. Решительность ее покинула, она вновь стала уязвимой, испуганной и ранимой. Слезы брызнули из глаз, и Александра плакала, не останавливаясь, минут двадцать.