Одна Книга. Микрорассказы

Огнём и мечом, крестом и гильотиной очищалась измученная Европа. Всё не впрок! Великие полководцы, гениальные императоры и железные канцлеры захлёбывались в красно-жёлтой заразе, самовоспроизводящейся, подобно крысам и тараканам.

*****

Ох-ох-ох! Плохо у меня с животом. Ну, что такое – сало? Сало – это свиной жир, засоленный и слегка подмороженный (опционально). Не плох в кулинарии и под яйцами на сковородке холостяка. А русские его жрут в чистом виде, как холодную закуску, как закуску под vodka. Жрут с плохо побритой шкуркой (аналог цивилизованной жвачки), жрут с картошкой и просто так, даже с ЧЁРНЫМ хлебом. Тяжёлый продукт, давящий своим присутствием и в душе, и в желудке.

При чём тут История? А История Свиньи и Свинства ничуть не беднее Истории Человечества. Попалась тут в руки книжка замусоленная, Библия («книжка» – так и переводится). Там некий Иисус трансплантацией душ из ёкнутых холопов в проходящих мимо свиней занимался. Что они (свиньи и холопы) в кошерном Израиле делали автор скромно умалчивает. И надо же, получилось! Ёкнутыми стали свиньи, и в воду с обрыва – плюх. А что холопы? Холопы Иисуса распяли.

Вы спросите: почему именно – сало и русские? А потому, что хохлы – это они же.

*****

Вокзал. Перрон. Отходящий поезд. Император щурится из-под куцего козырька фуражки.

Доктор в круглых очёчках, с пухлым саквояжем в руке и фамилией Чехов в паспорте огрызается на пассажирку с картиной, корзиной, картонкой…

– Что это Вы, дамочка, собачкой своей кусаетесь? Я же ничего плохого Вам не сделал. Просто подошёл, ничего не успел сделать…

– А вы, гражданин, не лезьте, куда вас не спрашивают. Вы электричку ждёте? Ишь ты, плацкарта дальнего следования. Вот и поездуй себе с богом, будьте любезны.

Володя освободил свою бритую голову от проводов с ушными затычками, сквозь папиросу выдохнул мне в лицо:

– А песни твои – говно.

– Я знаю. Они – для копрофагов.

Хотел было о стихах его что-нибудь добавить, но глядя на большие маяковские кулаки, воздержался. Мы всегда как-то смешно выходили из бара – такой большой и такой маленький, и по дороге к привокзальному буфету подбирали неуклюжие рифмы из каждой канавы.

У Володи был Неразменный трёшник. Три рубля, которые всегда возвращались к владельцу. Вдруг:

– Лиля! Лиля, милая, наконец-то! – Володя стал счастлив. Счастье – это такое уёбищное состояние, когда мозг не то, чтобы выносит, а конкретно консервирует на одном тупо избранном объекте. Как у попов, например.

Лиля припорхала, не касаясь ногами земли, худенькая и прозрачная. Прозрачная, брик! – я даже видел револьвер в её сердце. Они поцеловались. В смысле: Ли с Вовкой.

– Россия в огне – это потрясающе! – англицкий журналист, Герберт Уэллс, фонтанировал соплями – Огне страсти.

Бла-бла-бла, как будто Россия без огня бывает. На этом перроне весь цвет Всемирной литературы собрался, что ли? Вон, на Николашку и внимания никто не обращает.

Хотя… я понимаю, что, когда обратят внимание, это для него может закончится плохо.

– Кстати, мужчина в клетчатом костюме, начирикайте (twitter.com) что-нибудь о десяти днях, которые, бля буду, потрясут мир. Это Я дал ему ссылку.

Мы прощались скупо, по-мужски, без слёз и курицы на дорожку, Лиля заламывала руки (ОМОНа тогда не было, было ЧК) всё было весенне.

– Встретимся после выстрела в доме № 3 по Лубянскому проезду, кв. № 12.

– Когда, точнее?

– 14 апреля 1930 года в 10.15 утра.

О Смерти и Любви

– Какого хуя, Оля? Я спрашиваю: какого…

– Подожди, дай отдышаться. Чего ты мельтешишь? Какого, да какого – они все одинаковые. Дай лучше зажигалку.

– Ты убила его!

– Он ко мне приставал, домогался.

– Он охранником был в магазине. Пытался отобрать у тебя вещи, которые ты спиздила.

– Ага, Робин Гуд хренов. «Грабь награбленное».

– Оля, ты можешь быть серьёзной?

– Нет, Игорь, ну что ты опять эту заунывную песнь завёл? Пираты Карибского моря, Анжелика маркиза ангелов…

– Тебе денег что ли не хватает?

– Ну, денег у нас пока что… есть. Любви мне не хватает.

– Что?

– Любви. Ни одна тварь, которая меня не знает, меня не любит. Ни одна тварь, которая меня знает, меня не любит тем более (ты – не в счёт). Не к кому мне подойти, положить голову на плечо, оросить слезами его Versace. Ни у кого для меня не находится той жилетки, в которую можно от души просморкаться, когда совсем уж хуёво.

– А убивать-то зачем?

– Убивать? Так и меня скоро убьют. Вон, слышишь? Менты уже поехали. Смерть, мой друг, это такая простая штука, вокруг которой навертели кучу шеюсворачиваемых условностей. Смерть, смерть, смерть… Жизнь, жизнь, жизнь… Загробная жизнь бла-бла-бла. Самые мерзкие, лживые, лицемерные убийцы – это священники. «Мы тебя убьём, но всё будет хорошо, ты отправишься к Богу». Там лучшая жизнь. Да дерьмо это собачье! Нет жизни лучше или худше. Тьфу ты ёб! хуже. Вот она, здесь и сейчас. С монеткой за щекой или с кровью на пальцах. Ты вообще когда-нибудь задумывался: а что такое смерть? Там, за ней – Ад, Рай, Валгалла? Фигушки. Это всё книжки. Трусливых, трясущихся над своей удобно пристроенной жизнёнкой авторов. Смерть – это математический конец. Даже не ноль, где можно уйти в минус. Абсолютный ноль. Но это уже по Кельвину, не будем углубляться в физику. Эзотерически смерть – «покидание души непригодного для дальнейшего обитания бренного тела». Игорь! Это звучит также, как покидание язычка пламени спички, от которой ты прикурил и дунул на неё. Никакая энергия не существует сама по себе. Для неё необходимы две основополагающих: источник энергии и потребитель энергии. И куча производных от них, конечно. На этом, блядь, ещё Ломоносов вагон екатерининской бумаги извёл.

Там, за чертой, нет ничего. Понимаешь, вообще ничего. Это как сон без сновидений. Он лишает тебя сомнительных радостей бодрствования, но также страданий, тоски и печали. Всё по-честному – либо свет, либо тьма, либо белое, либо чёрное. Ты уже не проснёшься никогда и не о чем беспокоиться. Некому беспокоиться. Смерть – это вечный покой. Не его ли мы ищем в своих загнанных затюканных жизнях? Смерть – это такая невозвратная офигенно жирная точка, на которую не у всех хватает духу. У трусов хватает духу поставить эту точку в жизни другого. По этой логике – я трус. У меня там не просто точки, многоточия на многих страницах. Но ты разве не заметил, что я сама себе уже давно намазала лоб зелёнкой? Я не боюсь умереть. Боли боюсь, как и любое рефлексирующее существо. Конечно же мне бывает больно, конечно же, я отдергиваю руку от горячего чайника. Как нормальный здоровый человек, время от времени я хочу есть, пить, секса. Это естественно, это Природой (Богом, привет, православные) заложено. Но стоит ли ради только этого жить?

Вот тут мы подходим к вопросу о Неудачниках. А ради чего жить? Изменить этот мир – начни с себя. Нет! блядь, изменить этот мир под себя. Ну, ладно, хорошо, Гитлер попробовал. Получилось, я скажу – не очень. Свастика вам в руки. «Не стоит прогибаться под изменчивый мир». Мир изменяется только в технологическом плане. Насколько быстрее мы сможем его уничтожить. Люди не меняются. Не меняется их ментальность, добродетель и паскудность из поколения в поколение передаются. Это ещё Булгаков красиво нарисовал.

– Игорь!

– Что?

– Менты.

– Отдай пистолет.

На дне

Я очнулся. Открыл глаза. Сначала я подумал, что ослеп: кромешная тьма вокруг, абсолютная темнота. Помахал перед лицом рукой – ни малейшего движения тени не угадывалось в вязкой черноте. И тишина, какая-то давящая, многотонная. Только моё неровное дыхание, да противный звон в ушах.

Это Терехов, колчаковская сволочь, что-то подсыпал мне в стакан. С самого начала не доверял ему… наверное, слишком слабо не доверял. Только ступили на палубу «Глории», прилип, как банный лист, и уже не получалось никак от него отклеиться. «В Америку… в Америку…» – гад! Усыпил меня и ограбил. И, вот, теперь…

Ну, понятно: «всё моё богатство» теперь у него. А, вот, куда это меня засунули? Я стал судорожно обшаривать карманы. Нашёл! Зажигалка послушно чиркнула, и трепещущее бензиновое пламя высветило нехорошее. Я надеялся и верил, что со зрением у меня всё в порядке. Похоже, что так. Не в порядке было другое: я сидел на потолке своей каюты и тупо оглядывал полный разгром вокруг. Такое, наверное, мог учинить и подлец Терехов, но что-то меня настойчиво убеждало – не он. Я сидел на потолке, и потолок был снизу, и засыпан всем тем, что раньше находилось на полу и стенах. Метнулся я к иллюминатору, за толстым стеклом – беспросветная чёрная занавесь, а по резиновому периметру недобро пузырилась влага.

Что же произошло? Корабль лежит вверх винтами на дне, я каким-то образом оказался в «воздушном кармане», а надо мною «километры воды»? И почему утонул корабль? И неужели я так крепко спал? Ну, и что, чёрт возьми, теперь делать? И, самое главное: кому здесь, в этой перевёрнутой каюте я задаю так много идиотских вопросов?

Спокойно. У меня есть воздух, у меня есть сколько-то времени. Сжигая кислород, я имею свет. Открыв окно, я буду иметь воду. Очень много воды. Это скорее она будет иметь меня. Во все дыры – в прямом смысле. Ничего не делая, я буду иметь больше времени, без света я буду иметь больше вдохов и выдохов. Но смысл?

До поверхности не добраться. Слишком поверхностно я рассуждал о своих возможностях. Из всех пузырей во мне – только мочевой, он не научит плавать. Я – не рыба. И в данном случае – это не комплимент. Это и не приговор. Потому, что обвинять меня, вроде, как бы, и не в чем. Неудачник – это не преступление, это судьба. ЛОХ – вода по-шотландски.

Пламя зажигалки плавно умирало. Из бутылки коньяка и обрывка простыни я соорудил лампадку, не молился, но искренне поплакал. Так, вроде, положено. Дышать становилось всё труднее, тряпка коптила и даже стало теплее. Душно.

Умирать от удушья извне – мучительно и неприятно, проще повеситься. «Или взорвётся, или прольётся» – подумал я, держа бутылку в руке. А было бы прикольным – пожар на дне океана. Но кислорода нам с ней, бутылкой, на двоих уже не хватало. «Не взорвётся», – понял я и метнул «снаряд» в стекло иллюминатора. «А вот, те хрен!» ответил не дрогнувший ни единой морщинкой-трещинкой иллюминатор, и осколки эльзасской бутылки, и брызги дешёвого коньяка окатили меня прямо в лицо.

Если перед тобой ставят табличку «Выхода нет», возможно, что его нет действительно. В этом Мире Лжи иногда проскальзывает непонятным образом и непонятно зачем – Тень Правды. а…

Как я стал предателем

14 июня, 3 часа 12 минут. Темно-синий минивэн подъехал вплотную к забору НИИ. Уперся бампером в бетонную плиту.

Я не писал это долго, опасаясь попасть за… Попасть, в общем. Некоторые факты – ну, явно были не для разглашения. После инцидента и моего тихого увольнения многое изменилось. А тогда было:

Революционный отряд «Свобода выбора»

Бойцы патриотического подполья

«Россия – это моя страна, Москва – мой город, это место принадлежит мне по праву рождения, мне и таким, как я»

Володя «Сержант» 29 лет, бывший боец спецназа внутренних войск, ветеран первой чеченской войны, ныне менеджер по рекламе в журнале «Автопробег».

Партайгеноссе (товарищ по партии. Принятое в обиходе обращение к членам нацистской партии) Фокин.

Дуче (вождь, руководитель фашистской организации) Севастьянов.

Алексей Владимирович Крылов. Подполковник запаса. Председатель. Боксер, 46 лет, плотный, слегка сутулый (типа Бутырский).

Андрей Тюлькин, 21 год. Бомбист. Невысокий, белобрысый, молодой ариец. Студент-химик.

Разоружение комендатуры – политический шаг.

Иллюстрации: схемы, рисунки, портреты, биографии-вставки.

3-я спец комендатура по охране особо важных объектов. НИИ по разработке биологических технологий для военной промышленности. В связи со всеобщей конверсией, с 1990-х годов институт используется для мирного производства: парфюмерия, продукты питания, прочая дребедень… Спец охрана осталась. Многократно ослабленная, но те же спец войска. Караулка находится в одном из зданий на восьмом этаже. Ночью собственная Служба Безопасности института не работает. Охрану осуществляют только пять бойцов спец комендатуры: начальник караула, помощник начальника, трое часовых. 1-й пост – пульт электронного слежения, в помещении караулки. 2-й пост – главная проходная для сотрудников института. 3-й пост – ворота для проезда автотранспорта. 3-й пост закрывается в 18.00, ворота ставятся на сигнализацию, часовой уходит в караульное помещение.

2-й пост, в зависимости от заявок на разрешение сверхурочной работы сотрудников института, до 22-23 часов, потом закрывается. Все пятеро охранников находятся в караульном помещении, через каждые 2-2,5 часа совершают обход территории института по два человека произвольным маршрутом.

Постоянное вооружение и спецсредства: у всех 9 мм пистолеты ПМ, резиновые дубинки, переносные переговорные устройства.

В караулке имеется прямая связь с дежурной частью штаба, органами внутренних дел. В оружейной комнате караулки постоянно находятся: 32 пистолета ПМ, 16 автоматов АКСУ, 2 снайперских винтовки СВД, боеприпасы, спецсредства. Сигнализация вскрытия оружейной комнаты выведена на пульт дежурной части штаба.

Все выше написанное сегодня уже не актуально, потому могу врать правду как душе моей будет угодно. И встретил тут своего сослуживца. Блин! 100% тезка мой. Игорь Иванов, младше меня лет на шесть-семь. Я, конечно, понимаю, что Иванов – не очень редкая фамилия, но все же. Хотя отчества его не помню, может, погорячился я о 100%. Я из вагона метро выходил на Багратионовской, а он на платформе стоял. Он мне:

– Привет! Ты чего тут делаешь?

– Привет! Живу здесь. Забыл, что ли? А вот ты чего тут делаешь, да еще в этой дурацкой форме?

Note: Нам разрешалось ношение любой формы: военной, ментовской и т. д. Разумеется, регалии соблюдать, согласно званию. В основном наши ребята предпочитали, конечно, «гражданку». А Игорь – это прикол ходячий. Купил черную униформу охранника, навесил на нее все, что ему полагалось по званию (все серебристого цвета) и ходил этаким эсэсовцем, сотрудников института пугал. Оружие не хотел носить скрытно, кобуру на ремень цеплял, чтобы все видели. На этот счет у нас не было ограничений. Может быть зря.

– А вот ты чего тут делаешь, да еще в этой дурацкой форме?

– Работаю. Когда 3-ю расформировали, объект ментам передали. Из наших никто не пошел туда. Марат и Громов правду в Донбассе ищут. Коль Колич на пенсии (командир наш подполковник Колесников). Я уволился с хорошими «выходными». Вот в те же менты и устроился. Метро охраняю.

*****

С крыши машины прыгаем через забор.

– Шестой периметр не засечет. Здесь не работает. Не знаю, почему, но проверено – точно. Леша, четвертое окно слева, туалет. На стекле сигналки нет, дверь в коридор открыта. Дима, туда же. Картинку помните? Коридорами к башне, на лестницу, восьмой этаж.

– А чё на лифте?

– А чё без оркестра? Мы – на пожарку. Лестница снаружи, поэтому очень быстро. Шестой этаж, сигналки нет, дверь открыта. Ловим дозор. Но, ради Бога, не убивать и не калечить по возможности. Вы профессионалы – глубокий нокаут и все. Забрать: ключ-карту, оружие, рацию.

Но все пошло не по плану. На объект-то мы проникли. Но…

Я уже поднимался на четвертый, когда услышал выстрелы. Мы замерли и даже дышать на время перестали. Еще выстрел. Блядь! Туда! Все вокруг темно, глухо, только эхо этих выстрелов, казалось, плавает по коридорам.

Бля-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-ядь!!!

– Что это?

Два мертвых солдата. Два убитых Человека.

– Что это? Я тебя спрашиваю!

– Я не сумел. Он меня положил…

– Я спрашиваю, зачем стрелял? Вот ты. Мудак. Ты, спецназовец хренов, что ты мне в спортзале показывал? Стесняюсь спросить, но какого, извини меня, -ПИП- ты за пистолет схватился? Опять крови захотелось?

– Получилось как-то всё спонтанно…

Все это плохо. Очень плохо.

– Быстро на восьмой!

А там сюрпри-и-и-из…

Андрей получил пулю в голову. Потом я увижу: ровненько между глаз.

Да что же за день такой невезучий сегодня? В прыжке я раскроил череп рукояткой пистолета моему бывшему сослуживцу, охраннику института.

Мы ворвались в караульное помещение, стреляя во все стороны. Убивая.

Мы ещё не осознали тот факт, что бойцы быстрого реагирования уже несутся к нам с мигалками и сиренами на крыльях возмездия. Что через считанные минуты мы сами превратимся из нападавших в осаждённых.

Но это будет во Второй серии…

Ночь на Ивана Купала

Смотри, Петро, ты поспел как раз в пору: завтра Ивана Купала. Одну только эту ночь в году и цветет папоротник. Не прозевай!

Н. В. Гоголь «Вечер накануне Ивана Купала»

Иван Купала (иванова ночь, иванов день) – один из главных праздников календаря славян, совпадающий с Рождеством Иоанна Крестителя.

Купальские обряды, совершаемые в канун праздника («ночь накануне Ивана Купалы»), составляют сложный обрядовый комплекс, включающий: сбор трав и цветов, плетение венков, украшение зеленью построек, разжигание костров, уничтожение чучела, перепрыгивание через костер или через букеты зелени, обливание водой, гадания, выслеживание ведьмы, ночные бесчинства.

Купайла – с древнейших времен известен у славян как праздник Солнца, зрелости лета и зеленого покоса. Люди опоясывались перевязями из цветов, на голову надевали венки из трав. Водили хороводы, пели песни. Старики с помощью трения сухих палочек добывали «живой огонь», разводили костры, в середину которых ставили шест с укрепленным на нем горящим колесом – символом солнца. Купальские праздники совершались во времена язычества в честь Бога Солнца, супругой которого была светоносная Заряда, красная девица.

После перехода на новый стиль праздник Ивана Купала приходится на 7 июля, точнее, в ночь на 7 июля. Некоторые европейские страны отмечают Иванов день или День святого Ивана (подобие Ивана Купалы) по старому стилю, в дни летнего солнцестояния – с 20 по 26 июня.

Славянская община родноверов, также отмечает праздник Ивана Купалы по старому стилю – 24 июня.

Лагерь мы разбили на берегу озера Глубокое, что затерялось среди роскошного смешанного леса, утром 6 июля. Мы – почти весь третий курс Московского Гуманитарного. Готовились к празднику.

Вечером сидели у костров на берегу лесного озера. Потихоньку попивали разливное крымское вино из пластиковых фляжек.

– Летнее солнцестояние, а что это, собственно, такое? – спросил Андрей.

Бас-гитарист наш, Андрюха. Виталик-эрудит не замедлил с ответом:

– Самый длинный день и самая короткая ночь в году, когда высота подъёма солнца на небосклоне является самой высокой. Поскольку летнее солнцестояние длится только краткий момент времени, то для дня, когда происходит летнее солнцестояние, используют другие названия, например: «середина лета» или «самый длинный день». В зависимости от сдвига календаря, летнее солнцестояние происходит 20 или 21 июня в Северном полушарии и 21 или 22 декабря в Южном полушарии. Я посмотрел в календаре, у нас в этом году солнцестояние приходился на 21 июня.

– Но, ведь, Иван Купала и посвящен летнему солнцестоянию, почему же мы празднуем его 7 июля? – подала голос Оля.

– Да очень просто. Данный день приходится всегда на одно и то же время из одного года в другой, а именно, на 7 июля. Это связано с принятием на Руси христианства, совмещением с днём Иоанна Крестителя и сменой календарей. В этот прекрасный летний период температура воздуха прогревается до наивысших пределов, поэтому горожанам выпадает за радость плескаться в воде или окунаться в открытые реки. Кстати, чего сидим? Пойдём купаться, как раз вся нечисть из воды вышла.

Купались, плескались и веселились, как дети. И через костры прыгали, ведь в эту ночь вода с огнём дружит. Все удачно перепрыгивали, ведьмы среди нас не оказалось. Ещё днём припасенное деревянное колесо от развалившейся телеги подожгли и пустили с крутого берега в озеро: слава тебе, Солнцеворот. Пускали венки с горящими свечами по воде, загадывали желания. Сожгли «купальское деревце» – сухую сосну, украшенную цветами и лентами. Обгоревший ствол утопили в озере и со всех ног помчались к лагерю, чтобы «ведьма не догнала». Пили вино, и пели песни в несколько гитар. Гуляли по ночному лесу, мерцающему светляками, но цветок папоротника так и не нашли. Зато у каждого из нас были цветы Иван-да-Марьи, символ союза огня и воды. По легенде, Иван-да-Марья – брат и сестра, которые вступили в запретные любовные отношения и из-за этого превратились в цветок.

А с приходом дня, на рассвете ходили босиком по утренней росе и с изумлением смотрели, как подпрыгивает и скачет, мигает, переливается разноцветными огнями Солнце.

Слова v0.00

Всё это здесь, в моём потрёпанном блокноте – сумбурные мысли, путающиеся слова, невнятность или неадекватность, но – попытка голос свой подать. Я так живу: сначала эмоции, потом – по ним ассоциации. Зачёркивания, замены, удаления… Это, правда, удобный дневник/блокнот. Телефон вместо разваливающейся бумажной тетрадочки в кармане. Да и дома к клавиатуре привык, отвык от ручки, у меня почерк испортился :(

:( – Во, и эти смайлики. Забавно: даже если эта незамысловатая рожица вам изо рта член показывает, это, всё равно, называется smile – улыбка. Офигенная политкорректность! Мне нравится.

Да, есть много других, в том числе и приватных сервисов. Записки, заметки, стикеры на память… Но человек, сука, животное общественное, ему не интересно пиздеть в пустоту. Эксгибиционизм, в той или иной степени, присущ, наверное, каждому из нас. Всякий кулик со своего болота хочет быть услышанным, и не ибёт, что другим это нафиг не надо. Патамучта.

И это правильно. Иначе – будет скучно.

Вот, слово на заборе, слово из трёх букв: ЖУЙ. Коробит небыдлоида, интеллигентскую жилку ущемляет, да ещё и дочка спрашивает: «Пап, а что это такое?» Это слишком напирает на тебя. Чтоб не задело, надо отойти подальше.

… А чтоб до тошноты начитаться моей ереси, сначала нужно в душу мою влезть зайти в мою уютненькую ЖЖешечку. То есть, произвести какие-то осмысленные действия, с какой-то целью, или, хоть, из тупого любопытства. «Тупое» здесь – синоним слова «простое» в самом лучшем смысле. Любопытство – двигатель прогресса. (Вы не заметили какой исподволь самопиар?))) Ага.

Кому же хочется быть изгоем, аутсайдером? Наверное, никому, да и ненадолго это, если случилось, потому что и на той стороне изгоняемые сбиваются в стаи, кланы, бляттть, по восходящей – в Гражданское Общество. А хрен ли – психология

Так вот, к словам вернёмся. Их бессмысленный поток иному не замочит даже ноги. «Многа букафф» – читать насильно не заставишь. А если автору самому от рукоблудия графоманства своего какое-либо неудобство – так вон, в аптеке: от поноса, недержания мочи и прочих внутренних излишеств есть таблетки. Это лечится, не больно и недолго. Вот, и я сейчас туда собрался.

Свобода

Прекрасно то, что недолговечно, что нельзя повторить в точности, но и на что не поставишь «копирайт». Мимолётная снежинка – уникальна, идеальна. А капля молока, разбивающаяся о стол? Слово-воробей, которое не поймаешь и ловить не надо. Рисунок пальцем на запотевшем стекле. Оттого восхищаюсь ледяными и песочными скульптурами, что жизни им – отмеренный и недолгий срок. И счастье в том, чтобы успеть побыть, хоть созерцателем, в их короткой жизни.

Жене своей, когда родился наш сын, я вытаптывал ногами поздравления на снегу (это был декабрь) под окнами роддома. Мне и в голову не пришло бы изгадить тротуар краской, как модно сейчас. Изгадить – потому, что жена из роддома скоро уйдёт, а другим твои поздравления (адресованные не им) не нужны и раздражают.

Лучшие песни – спетые на кухне не под магнитофон, не на запись. О которых вспоминаешь, но прослушать вновь можешь только в своей голове, в своей памяти. Это – как книга, которая даёт простор фантазии и воображению, в отличие от снятого по ней кино. Где все лица, цвета, звуки придуманы за нас, и навязаны нам в том виде, которого хотел режиссёр. А твои отступления от «вылитых в граните» образов – не свобода, а ересь.

Свобода – это разрушение догм. В постоянно изменяющейся Вселенной не должно быть ничего незыблемого. Раз и навсегда окаменевшего. Свобода – это дыхание. Дыхание – это горение. Свобода – это процесс, а не предмет. Свободу нельзя взять. Нельзя схватить и удержать – она перестанет быть свободой. Свобода – это вода, протекающая сквозь пальцы. Твои руки станут чище, но свобода не будет в твоих руках. Ручная свобода – это обычная вода.