скачать книгу бесплатно
– Хвала Аллаху, – сказал он тихо, когда, наконец, портовый чиновник вручил ему наряд с пропуском.
– Свёрток на месте? – спросил Манаф у Джавада. – Да.
Под двойным дном корзины оставалась вторая пачка листовок. Всех посторонних и матросов, поднимающихся на крейсер, тщательно обыскивали. Зная об этом, подходя к дневальным, Манаф вывернул карманы, поднял обе руки.
Ловким движением дежурный провёл руками от плеч до лодыжек. Джавад, поставив корзину на трап, тоже поднял руки. Дневальный склонился над корзиной, осторожно, двумя пальцами выложил паклю, тряпки, пошарил под инструментами.
– Проходите! – рукой указал в сторону камбуза.
Лудильщики направились к маленькому подсобному помещению, куда обычно выносились котлы и кухонная посуда, требующая полуды.
– Поставь корзину в котёл, залезай в него и начинай чистить. Я сейчас вернусь, – сказал Манаф и вышел.
Спустя несколько минут брат вернулся с человеком в белом колпаке и переднике. Это был повар. Они пересчитали посуду. Повар вышел, Манаф остался, подошёл к Джаваду, наклонился и шепнул:
– Подойдёт матрос, скажет «Аббас», ему отдашь пакет.
Джавад кивнул. Манаф вновь удалился.
Мальчик ждал, с нетерпением глядя на дверь. Вдруг раздался скрип с противоположной стороны. Поднялась крышка какого-то лаза. Молодой матрос ловко выпрыгнул из него, с улыбкой подошёл к котлу, в котором сидел мальчик.
– Аббас, – услышал Джавад. Тут же вытащил пакет и подал матросу. Матрос исчез.
– Порядок? – спросил Манаф, входя.
– Да.
Засучив рукава, оба принялись за работу.
Шли дни… Со временем Джавад сделался незаменимым помощником брата. Делал он это, слепо повинуясь воле старшего. Расклеивать прокламации, разбрасывать листовки теперь ходил один, как «трезвый» большевистский агитатор, и был вне подозрений. Роль свою в непонятном деле считал пустячной и сожалел, что ни разу не погнался за ним полицейский. Ему хотелось опасного поручения, где бы смог показать свою храбрость. Однажды, когда чуть не попался на военном корабле во время передачи пакета, перепугался насмерть.
Дело было так: пришли по очередному наряду на крейсер. Манаф велел передать пакет человеку, который скажет «Ассалам». В ожидании того Джавад сидел в котле, прислушиваясь к шагам. Вскоре дверь распахнулась. Вошёл человек в форме мичмана. Осмотрел помещение, подошёл к котлу, увидел Джавада. Джавад в свою очередь глянул, ожидая условного «Ассалам».
– Салам алейкум! – воскликнул вошедший.
Джавад сунул было руку в корзину, но тут же отдёрнул, словно ужаленный. Пароль не тот, вместо «Ассалам» «Салам алейкум».
Мальчик поднял голову, посмотрел в глаза мичмана. В них была усмешка. Почувствовав на себе ещё чей-то пристальный взгляд, Джавад обернулся. У дверей стоял Манаф. Лицо его казалось необычно бледным. Джавад принялся чистить котёл. Ведь ничего не произошло…
Мичман заложил руки в карманы, смерил Манафа с ног до головы взглядом и через минуту удалился.
– Надо действовать осторожнее. Молодец! За это поведу тебя в цирк, – сказал Манаф, облегчённо вздохнув.
В Севастополь прибыли цирковые артисты и борцы. Город пестрел афишами. Толпы людей, особенно дети, собирались возле них, с любопытством разглядывая смешных клоунов, дрессированных животных, коричневых от загара мускулистых борцов. Располагался цирк на площади Шлагбаум.
– А вот наш земляк, – сказал Манаф, ткнув пальцем в портрет одного из борцов. Ровный пробор причёски на французский манер, лихо закрученные кверху усы. Большие добрые глаза.
– Рубин, – прочёл по складам Джавад. – Какой же он наш земляк?
– Это ложное имя, зовут его Али-Кылыч. Кумык, родом из Буглена.
– Кто его сделал борцом?
– Сила.
– А сколько наград! – Джавад стал считать медали, украшавшие широкую алую ленту, перетянувшую мощную грудь через плечо.
– Говорят, что некоторые из этих наград вручены самим царём, – добавил Манаф.
– Ты не знаком с Али-Кылычем?
– К сожалению, нет.
– Давай подойдём к нему, представимся как земляки.
– Смешной ты, ей-богу. На кой ему нужны какие-то лудильщики. Таких земляков у него в каждом городе сотни найдётся.
Джавад, опустив голову побрёл домой вслед за братом. Напоминание о бедности огорчало его. Но всё-таки в душе он был горд, что его соотечественник, дагестанец, такой замечательный силач. Он привёл своих дружков показать афишу с Али-Кылычем.
– Вот наш дагестанский, мусульманский борец!
– Да это же Рубин, – возразил Вовка.
– Рубин неправильно, верно Али-Кылыч.
– Да что ты носишься с каким-то Кылычем, вот Поддубный – это да, он твоего Кылыча мизинцем положит на обе лопатки.
Дело чуть не дошло до драки. Имя Поддубного запало в душу Джавада. И не потому, что о нём так много говорили, а потому, что считал его единственно опасным противником земляка Али-Кылыча. С необыкновенным усердием работал Джавад в тот день, когда Манаф сказал, что поведёт его в цирк, с нетерпением ждал вечера.
К концу работы он едва стоял на ногах от усталости, но до цирка готов был добраться хоть ползком. Собрались чуть ли не всем двором. Даже Спиридон Мартынович пошёл – только старый боцман билет себе взял в первый ряд.
– Мне надобно сидеть впереди, поскольку лично знаком с Иваном Максимовичем.
…Вовка, внук Спиридона Мартыновича, Сашка из соседнего двора, Джавад и Манаф сидели на галёрке. Ребята шумно делились впечатлениями. Джавад был потрясён зрелищем. Наконец арбитр громко воскликнул:
– Иван Поддубный!
Гром аплодисментов и восторженных возгласов потряс купол цирка. Гигант с широкой муаровой лентой через плечо, густо увешанный наградами, слегка согнувшись, втянув шею в плечи, с сильными руками, вышел на арену. Кивнув вежливо публике, удалился.
Вслед за ним представили других борцов, в том числе и Али-Кылыча. В крайнем напряжении, с замирающим сердцем смотрел Джавад, боясь, что Али-Кылыч выйдет бороться с Поддубным и будет побеждён. Пусть это случится когда угодно, но только не сегодня, думал он.
Джавад светился от радости, когда Али-Кылыч вышел на арену со Стыцурой. Подавшись вперёд, затаив дыхание, следил за борьбой двух силачей. Губы, брови, рот, каждый мускул лица мальчика были в непрерывном движении. То громко ахал он в испуге, то облегчённо вздыхал. Поражение земляка для него было бы личным поражением, и потому так глубоко переживал, но, к счастью Джавада, Али-Кылыч победил своего противника.
Джавад ликовал, подпрыгивая на скамье. Папаха его не раз взлетала в воздух.
– Может быть, ты выйдешь и поздравишь дагестанца? – предложил Вовка.
– Нет, я маленький человек, мне нельзя.
Но для Джавада всё увиденное померкло в сравнении с тем, что случилось накануне закрытия цирка. В воскресный день, около полудня, словно гора, протиснулся кто-то в низкую, узкую дверь мастерской. Каково же было изумление мальчика, когда он увидел Али-Кылыча. С возгласом «Ваалейкум салам» шагнул навстречу гостю Абакар, за ним Манаф. Джавад не мог двинуться с места. Не сон ли это? Борец и ему протянул огромную ладонь, в которой, как пойманная птичка, затрепетала рука Джавада.
– Проходи, кунак, проходи сюда, в жилую половину.
Гость последовал за стариком, сел на пол рядом.
– Какими судьбами? – спросил Абакар.
– Боролся в цирке, – пробасил Али-Кылыч.
Джаваду хотелось побежать на улицу, сообщить Вовке, Сашке – пусть узнают, какие мы люди, хоть в подвале живём, зато кунаки важные захаживают. Он кинулся к двери, но у порога остановил его Манаф:
– Быстро к татарину Хамзе! Вот деньги, пусть хоть из-под земли достанет фунтов десять баранины.
– Десять фунтов?
– Да, да, быстро, одна нога там, другая здесь.
Вихрем помчался Джавад, но всё же успел по дороге сообщить дружкам о чрезвычайном событии в доме. Не прошло и часа, как традиционный дагестанский хинкал с чесночной приправой дымился перед гостем.
– Райское блюдо! Весь свет объездил, ничего вкуснее хинкала не едал, – говорил борец, с аппетитом отправляя в рот пельмени с бараньим мясом.
– Приходи чаще, сварить недолго, – сказал Манаф.
– Спасибо! Не смогу, уезжаю завтра.
– Надо было раньше прийти.
– Не думал, что здесь земляки найдутся. Нужда пришла, заставила искать.
– Нужда? – удивился Джавад.
– Случилось что? – осторожно спросил Абакар.
– Да, маленькая неприятность. Без копейки остался. Вчера получили расчёт, выпили немного, а вечером втянули меня в картёжную игру.
– Кто? – спросил старик.
– Циркачи. Не играл никогда, не люблю, затянули. – Али-Кылыч вынул из кармана платок, вытер пот с лица и повторил: – Втянули, дали пару раз выиграть, а потом накрыли на всё, что имел. Обругал я их, плюнул, ушёл. Даже на билет не осталось. Просить у них не стал, пойду, думаю, поищу своих, займу. Пусть не думают, что последние забрали.
Джавад не верил своим ушам. Такой человек – и вдруг пришёл деньги занимать… Какие сложные, непонятные дела творятся в жизни. Али-Кылыч продолжал:
– Вот и побрёл по Севастополю, хорошо, догадался отойти в сторону от базара. Как увидел самовар, выставленный у двери, обрадовался, это, думаю, свои, и не ошибся.
– Да, случается такое. На чужой стороне без денег что без рук, – сокрушался Абакар.
– Может, дадите взаймы червонца три-четыре, если найдётся у вас? – неуверенно произнёс знаменитый борец.
– Почему же, деньги найдутся, – ответил старик и, обратившись к Манафу, сказал: – Достань пять золотых.
Манаф отомкнул сундучок, вынул пять золотых монет, передал отцу. Абакар щедрым жестом имущего кинул пятьдесят рублей золотом на скатерть перед гостем.
Али-Кылыч не знал, что в этих пяти монетах заключалось всё состояние лудильщиков. Он с благодарностью взял их, записал адрес в блокноте, пообещав выслать из Питера при первой возможности.
Когда Али-Кылыч выходил, у порога мастерской стояла целая толпа мальчишек. Борец поздоровался с ними, кое-кого похлопал по плечу. Хозяева проводили гостя до угла дома. Весь вечер только и было разговоров, что о необычайном госте. Джавад торжествовал, но в душе его остался какой-то осадок горечи. Конечно, он не сказал дружкам о том, что известного борца нужда привела к ним.
Долго ждали перевода из российской столицы, каждый день выходили встречать почтальона, но так и не дождались долга.
– Папа, он просил у тебя три червонца или четыре, зачем же ты ему пять отдал? – спрашивал Джавад.
– Сынок, нельзя, чтобы просящий усомнился в том, что ты отдаёшь от души.
– А ты не жалеешь?
– Нет.
– А если долг он не пришлёт?
– Ничего не поделаешь. Всё зависит от воли Аллаха. Запомни, доброе деяние, помощь, оказанная в трудную минуту нуждающемуся, когда-нибудь да и обернутся заслоном беде.
Однажды Джавад по поручению брата отправился к товарищу Олегу. Это было ранней весной. Без корзины и, не по обыкновению, чисто одет. Ему было поручено взять несколько писем, их легко спрятать под распоротой подкладкой папахи. Постучал в парадную дверь, снял обувь. Товарищ Олег долго не выходил из своего кабинета, откуда доносилось отрывистое постукивание пишущей машинки. Распахнулась дверь, ведущая на веранду. В комнату вбежала девочка в коротком розовом платье, с большим бантом на белокурых локонах. Ей было лет шесть-семь. Быстрым взглядом она окинула комнату, хотела открыть дверь в кабинет отца, но, увидев Джавада, с улыбкой остановилась. Джавад тоже невольно улыбнулся, хотя был ошеломлён кукольной красотой девочки. Приложив пальчик к губам, она на цыпочках подошла к гостю, присела перед ним на корточки.
– А я знаю, как тебя зовут.
– Как?
– Не скажу. Ты вовсе не чумазый и, папа сказал, отлично воспитанный парень…
«Откуда она меня знает? Её я никогда не видел», – подумал Джавад.
– Ты кто?
– Алёнка.
– Где живёшь?
– Здесь.
– А где твой папа?
– Там. – Девочка показала на дверь кабинета. – Глаза у тебя большие, чёрные, басурманские, – малышка разглядывала лицо Джавада, – и носик хороший.
Алёнка хотела дотронуться до кончика его носа, но Джавад, оскалив зубы, нарочно лязгнул ими. Девочка, вскрикнув, рассмеялась. Весело стало и Джаваду. Распахнулась дверь, на пороге стоял хозяин.
– Лена, сколько раз предупреждал тебя, что, когда приходят гости, заходить сюда нельзя!
Девочка бросилась к отцу:
– Папочка, прости меня!
