скачать книгу бесплатно
– Нет, это не овчарка, голос этой собаки мне знаком. Если не ошибаюсь, это лает наш Жучок, дворняжка, которая щенком увязалась за начснабом Орловым. Неужели его и собаку схватили немцы?
Лай стал ближе.
– Конечно, это Жучок, – кивнул Кузьма, шофёр полковника, и, пройдя в ту сторону, тихо позвал: – Жучок! Жучок!
Через мгновение чёрный, как сама ночь, пёс, сверкая горящими глазами, радостно закружил вокруг Кузьмы.
– Идите дальше, а я выясню, нет ли среди них майора Орлова. Повадки собак хорошо знаю. Ни одна не останется с человеком, который обидел или убил её хозяина. Кроме того, Жучок возбуждён, он не повёл бы себя так, если б его хозяину грозила опасность.
Кузьма прислушался к шорохам и, вглядываясь в темноту леса, медленно пополз. Он смог разглядеть силуэт дозорного, застывшего на бугорке. Жучок растворился в ночи. Минут десять Кузьма лежал неподвижно – знал, что пёс обязательно вернётся. И в самом деле, Жучок вскоре появился, радостно заскулил.
– Посмотри, что за псина мотается в той стороне, – забеспокоился дозорный.
– Какая псина?
– Да та, что за начснабом бегает.
– Ребята, товарищи! Я свой, – подал голос Кузьма.
Вместо ответа раздались щелчки затворов.
– Ты кто будешь? Выходи!
– Кузьма я, шофёр полковника Орбита, у которого служит тот самый начснаб.
Кузьма поднялся во весь рост и смело шагнул к дозорным.
Отряд оказался остатком батальона разбитого артполка. В ходе боя им удалось опрокинуть подразделение вражеской мотопехоты, всех перебить и захватить три десятка автоматов, ими и вооружились. А потом у самой границы отражали натиск фрицев. Держались до последнего. В ходе сражения снова захватили оружие.
К немцам подоспело подкрепление, стали смыкать кольцо с флангов. Разбитый артполк, от которого уцелела лишь четверть состава, вынужден был уйти в лес со службами и ранеными. Начпрод Орлов присоединился к ним на одной из просек. Артиллеристы, у которых оказались не только боеприпасы, но и трофейные ящики с галетами, поделились с оголодавшими бойцами. На душе у Николая Андреевича Яковлева посветлело – как-никак, заморил голод галетами, усилил отряд людьми и оружием. Не помнил капитан, чтобы когда-нибудь за всю его тридцатилетнюю жизнь на него наваливалась такая усталость. Ноги словно налиты свинцом, особенно болят после привала. Голова тяжёлая. После напряжения, связанного с бомбёжками и пешими переходами, с недоеданием, у него начались приступы слабости и сонливости. Веки смыкались, а остаться и выспаться – значит отрезать себя от своих, попасть в окружение, а то и в плен.
Редколесьем идти легче, к тому же хорошо просматривается трасса, забитая до предела. Покатили за собой два громоздких мотоцикла, отбитые у противника, с двумя установленными на них пулемётами. Когда на шоссе вынырнули несколько бензовозов, кинулись наперерез, хотели выпросить горючего. Первый шофёр отказал, мол, из-за одного ведра бензина не может задерживать всю колонну. Выручил другой – притормозил, бросил канистру на обочину и сказал: «Берите, братцы!»
Солнце палило нещадно. Шли полем и перелесками – так безопаснее и легче, чем на раскалённом шоссе. Всех мучила жажда. Липкий пот струился по лицу, белые разводы выступили на плечах и спине, во рту пересохло.
Полковник Орбит, возглавивший сборный отряд, человек лет пятидесяти, жилистый, крепкий, старался держаться впереди, подбадривал людей словом и спокойной уверенностью. Яковлеву он сразу понравился. Капитан видел, как подчинённые относятся к Орбиту – не просто с уважением, а с теплотой, меж собой называют «батей».
Неразлучен с полковником и политрук Ступаков. Того же возраста, только полноват, рыхловат и по натуре более мягок. Кроме капитана-связиста Яковлева в отряде был ещё артиллерийский капитан и два ротных командира. Туго пришлось транспортникам. Вражеские самолёты с рассвета рыскали в небе, высматривая добычу, сбрасывали бомбы. При появлении «мессеров» ездовые бросали подводы и прятались, кто в картофельном поле или во ржи, кто в кустах. Как только бомбёжка прерывалась, мчались назад к горящим, разбитым или перевёрнутым подводам, полуторкам, хлопотали возле них, потом устраивались на уцелевшем транспорте и двигались дальше.
…Огненные столбы, окутанные клубами дыма, поднялись к небу. Снаряды пушек легко прошивали броню танков, особенно лёгких и средних. Летели под откос куски металла, колёса, пылали охваченные огнём бензобаки. Некоторые танки, словно гигантские жуки, кружили на месте, другие отползали назад, пытаясь выбраться из пожарища, некоторые при развороте сталкивались и застывали на месте. Из люков выпрыгивали танкисты, бросались на землю и, катаясь по ней, пытались сбить пламя. Другие, спасаясь, повисали в люках, до пояса вывалившись наружу. Когда видимость ухудшилась, поскольку всё вокруг заволокло дымом, вдруг ударила вражеская артиллерия – это разведка противника обнаружила отступающий полк. Тут же, как по команде, в небе появились бомбардировщики. Нарастающий гул моторов заглушал пронизывающий вой бомб, потом последовали удары, комья земли летели далеко в небо. Последовал приказ: «Срочно сменить позицию, отойти на исходные рубежи».
«Мессеры», кружась, добивали отходящие части. Артиллерия продолжала обстрел. Неожиданно с правого фланга выдвинулись танки. Наши зенитки, воспользовавшись выгодным положением, прицельным огнём ударили по ним. Когда «тигры» и «пантеры» поравнялись, артиллеристы ещё раз ударили и выбили танки из строя. Пушечные и гаубичные снаряды легко пробивали броню, даже лобовую.
Капитан Яковлев не отрывал глаз от бинокля. Видел, как в центре рубежа появились танки, справа – бронеавтомобили. За перелеском укрывался артдивизион. Противник был буквально в ста метрах от нашего переднего края. В четыре утра раздался первый залп. За ним последовал второй, третий… Десятки огненных столбов взметнулись высоко в небо. Грузовые машины и цистерны бензозаправщиков, объятые пламенем, рвались, летели в стороны куски металла, кабины, колёса. А танки, шипя и лязгая, кренделя такие выделывали, что катились назад, таща за собой шлейфы дыма.
В воздухе закружили истребители – наши и вражеские. Грохот канонады, разрывы снарядов и бомб, беспорядочная стрельба с земли и воздуха – всё было направлено против людей. Пикируя, самолёты врезались друг в друга и, охваченные пламенем, с воем и свистом падали в гущу войск.
С наступлением темноты отряд Яковлева покинул лес. Длинным тёмным потоком потянулась людская масса. Во тьме мерцали огоньки цигарок. Двое разведчиков по говору и домашнему скарбу поняли, что впереди беженцы. Отряд присоединился к ним и двинулся дальше. Яковлев попытался заговорить со стариком, но усталый, выбившийся из сил белорус на вопросы отвечал неохотно и даже раздражённо, словно во всём винил армию, которая не смогла защитить его дом и отступала. Паренёк на велосипеде с пристёгнутыми к сиденью двумя малышами оказался более словоохотливым. Запинаясь, рассказал, как ему удалось вырваться из деревни, которую буквально растерзали танки.
– Ещё до подхода фрицев я ушёл из Калиновки. За деревней взобрался на дерево, стал считать фашистские танки с чёрными крестами, вышло полторы сотни. Размером вдвое больше наших. За ними двигались бронетранспортёры, крытые грузовики, на значительном расстоянии вслед им – колонна бензовозов.
– Возможно, это танковая часть, – предположил Яковлев. – Над ними кружили «мессеры»?
– Да, и над деревней тоже. Но самолёты улетели вперёд.
Усталый и голодный отряд, не останавливаясь, шёл весь день и ночь. Лишь на рассвете, когда в небе вновь появились фрицы, скрылся в лесу. Кто-то из беженцев не свернул с дороги, пошёл вперёд с безразличием обречённого. Яковлев поднялся на косогор, окинул взглядом поле, луг, перелесок, подёрнутые лёгкой дымкой предутреннего тумана, и на некотором расстоянии от себя вдруг приметил колонну крытых брезентом машин. Гул в небе усилился. Вскоре завязался бой, били по танкам, но движение не остановилось, люди упорно двигались вперёд.
Два «тигра», сделав разворот, ударили по нашей артиллерии. Потом вдруг открыли огонь в противоположную сторону. Отступающие облегчённо вздохнули: с правого фланга на помощь им спешила какая-то часть. Воспрянув духом, командир бригады решил контратаковать противника и двинул вперёд лёгкие танки. Немцы отступили на исходные позиции.
Яковлев побрёл к пригорку, там новобранцы возились со станковым пулемётом.
– А ну, давай, проделай всё сначала, – приказал сержант молодому бойцу.
Паренёк опустился на землю, отщёлкнул крышку коробки, вынул ленту и вставил конец в приёмник.
– А этими приспособлениями как будешь пользоваться? – наседал на него сержант.
Боец выполнил всё то, что ему приказали.
– Настраивай на горизонтальный обстрел! А теперь на вертикальный. Молодец!
Новичок, довольно улыбаясь, поднялся на ноги, одёрнул рубаху, поправил ремень.
– Ну-ка, давай теперь ты, – пулемётчик жестом приказал другому бойцу.
– Да знаю я, как стрелять по мишеням, был на стрельбах. – И, засучив рукава, ловким движением проделал то же, что сделал до него товарищ.
– Вот и хорошо, – подбодрил его сержант-пулемётчик. – Откатим в надёжное место.
После короткого привала объявили подъём. Подхватив с земли винтовки, построились в колонну. Сержант снял со станка ствол, щиток, бойцы подняли разрозненные части пулемёта на плечи и понесли. А на западе, у приграничной полосы, нарастал гул. Его доносил ветер, вселяя в души беспокойство и тревогу. Головной отряд, впереди которого разведчики вели пленников, шёл широким шагом.
Майор Орлов то и дело вскидывал голову в небо, боялся, как бы вражеский самолёт-разведчик не навёл на них бомбардировщиков. Солнце клонилось к закату, жара спала, идти стало легче. До Минска оставалось всего ничего, километров пятьдесят. Вдруг движение застопорилось. Орлову доложили: в сторону Минска движется колонна.
– Пеших нет, только танки и бронетранспортёры, замыкают колонну мотоциклисты.
– Это немцы.
В сотне шагов, на склоне холма, поросшего кустарником, за которым поднималась стена леса, Яковлев разглядел опрокинутую пушку.
– Взгляните, – обратился он к майору, – это же полевая пушка, от неё тянутся следы дивизиона или батареи, поддерживающие пехоту.
Орлов опустил бинокль. Вдруг небо дрогнуло.
– Бомбардировщики!
Орлов скомандовал: «Рассредоточиться!»
Бойцы рассыпались по оврагу и кустам. Чёрные точки, уже хорошо видимые, стремительно нарастали, из «брюха» вывалились огромные бомбы. Транспортная колонна – от хвоста до головы – вмиг превратилась в обломки, объятые пламенем. Обезумевшие от страха лошади рванули в разные стороны. Валясь на землю, судорожно били копытами, призывно ржали.
Сбросив смертоносный груз, «мессеры», набрав высоту, скрылись за горизонтом. А на смену им хищной стаей неслись новые и, зависнув над рожью, словно нащупывая оборонительные укрытия, методично обстреливали каждый куст, каждый бугор. Сделав чёрное дело, словно стервятники, насытившиеся человеческой кровью, исчезли. Оставшиеся в живых бойцы поднимались и спешили на помощь раненым. Делали всё молча, напряжённо. Раненых Орбит приказал увести с собой, а мёртвых похоронить прямо в поле. Поредевший батальон, собрав среди обломков всё, что могло пригодиться, двинулся к лесу. Пулемётчик, до бомбёжки спрятавший пулемёт, взвалив его на плечи, догнал колонну. Это было единственное на весь отряд оружие.
Когда лесная чаща надёжно укрыла отступающих, Орбит выставил караульных. На западе, словно пламя огромного пожарища, догорали последние лучи заходящего солнца. Танки гигантскими черепахами ползли по морю хлебов и создавали ощущение нереальности угрозы. Лишь осознание собственной беспомощности перед силой этих железных чудовищ до боли сжимало сердце, душу сковывала свинцовая тяжесть, неведомая раньше. Война перевернула жизнь и судьбу многих – то омрачая сознание, то обжигая вспышкой неутолимой жажды мести.
– Неужели не хватит у нас сил противостоять этой слепой стихии? – Яковлев ладонями стиснул виски. – Ах, если бы выжить, но не для мук, а для борьбы, чтобы мстить, мстить врагу до конца жизни… И если на небе боги в моей мести и мести народа увидят справедливость, пусть совершат кару над извергом.
Словно в полусне одолевали капитана эти мысли, когда вдруг прогремел взрыв фугасного снаряда. Яковлев вздрогнул всем телом и выхватил пистолет.
– Ложись! – услышал он команду Орбита. – Всем отползать назад!
Рядом раздалась автоматная очередь. Следовавшие за танками бронетранспортёры развернулись и дали несколько залпов в сторону отряда. В сумерках удалось незаметно скрыться в лесу. Оставаться здесь на ночь было опасно: враг не просто рядом, а идёт след в след. И кто может отрицать, что они не окажутся в окружении?
Орбит разбил батальон на группы. Из каждой попросил выйти по добровольцу, согласных на разведку. Спросил, откуда родом, из села или города. Тех, кто оказался деревенским, оставил при себе, городским приказал вернуться в свои группы. Этот его поступок озадачил Яковлева, он стал раздумывать над его решением и только утром, когда измученные, измотанные бездорожьем и голодом бойцы свалились на сырую землю, спросил:
– Почему забраковал городских?
– Всё просто: сельские непривычны куличным фонарям, к электрическому свету, у них, как у волков, хорошо развито «ночное» зрение. А для разведчика это немаловажно.
Шёл седьмой день войны… Разведчик, переодетый во всё деревенское, догнал группу беженцев, спросил старика:
– Случайно, не из Минска?
– Нет, из села в хутор перебираюсь. В городе делать нечего, там хозяйничают немцы. Сам-то откель будешь?
– Приезжий я, из Смоленска.
– Так быстрее уноси ноги, фрицы хватают всех без разбора, в особенности окруженцев. Никакие документы им не указ. – Помолчав немного, добавил: – Днём на дорогу не высовывайся, лесом иди. Встретишь партизан или кого из военных – просись к ним, они помогут, ежели нужным им человеком окажешься.
– А местных трогают?
– Не то слово – страшный суд чинят. Хутор мой сожгли, девок на работы в Неметчину угнали.
Разведчик вернулся, доложил майору обо всём, что говорил ему старик.
– Как стемнеет, двинемся дальше, – заключил Орбит.
– Голод замучил, товарищ полковник, пупок к позвоночнику прирос. От сухого пайка и крохи не осталось.
В пути настигли ещё один разрозненный батальон, командир – бывший пограничник. Вместе заняли выгодную позицию, приготовились к бою. Ждали, что немчура вот-вот двинет в атаку. Но фрицы не пошли, а открыли огонь из миномётов. Никто, даже командиры не знали, что это за оружие. Удар был неожиданный, потому и потери оказались большими. Орбит приказал ударить по врагу с фланга. Доползти до цели не удалось, всех уложили снайперы. Тогда и пустили в ход пулемёт. Но тут фашистская пуля насмерть положила сержанта, молодой боец, оттащив тело в сторону, приник к щитку. Пулемёт не работал, заело ленту. Вспомнил, как сержант предупреждал его: «Пулемёт требует аккуратного обращения с собой, в особенности при набивке ленты патронами, чтобы не вышло перекоса». Исправить положение не успел, и его скосил снайпер.
Поступила команда отходить к лесу. Отползли под сильным миномётным огнём, оставляя убитых. Раненых волоком тащили за собой.
2
Курортный Кисловодск… По крутой каменной лестнице, ведущей с улицы Чкалова на улицу Ксении Ге, тяжело поднималась грузная старуха. Её корзина была полна овощей. Когда, тяжко дыша, она опустила ношу на лестничную площадку, я поравнялась с ней и предложила:
– Давайте помогу.
– Вот спасибо, доченька! Накупила всякой всячины, а теперь хоть выбрасывай, одышка одолевает.
Я взялась за ручку, и мы не спеша стали отсчитывать ступеньки.
– Далеко живёте? – спросила я.
– На Кубанской.
Нужно было ещё подняться вверх по переулку на улицу Чернышевского, а потом только перейти на Кубанскую. Хотя мне было не по пути, я решила идти до конца.
– Вы, наверное, одинокая?
– Что ты, доченька, сынок у меня есть и муж тоже.
– Чего же их не заставили сходить за овощами?
– Кабы сын был здесь, сбегал бы. А мужик мой смолоду был непутёвый, а теперь, как вышел на пенсию, и вовсе от семейных дел отошёл.
– Сын-то где живёт?
– В Ставрополе, учёный он у меня и должность большую занимает, – с горделивой улыбкой ответила старуха и, помолчав немного, добавила: – А всё благодаря полковнику Яковлеву, не слыхала про такого? Святой души человек! Царство ему небесное! Скончался недавно, – с грустью протянула она и, склонив голову, пошла дальше.
– Сын ваш плохо учился в школе?
– Плохо, доченька… Бывало, совсем от рук отбивался, с фулюганами связался, ни отца с матерью, ни учителей не признавал. Я уж было совсем отчаялась… Хотела его в колонию отправить. Но как при живых-то родителях? Казалось, стыдобушки не оберусь, но тут Бог послал спасителя.
Моя словоохотливая спутница опять остановилась, поставила корзину на землю, отдышалась и стала рассказывать:
– Случилось это как раз в том году, когда мой Санька хоть и с трудом, но перешёл в седьмой. А тут заходит к нам во двор военный, при орденах, статный такой, весной это было, и спрашивает про моего Сашку. Я так и обомлела, ну, думаю, лиха беда, ежели сам енерал пожаловал…
«Здрасьте! – говорю. – Ежели вы насчёт маво Сани, пожалуйте в квартиру». А сама уставилась на гостя, улыбаться стараюсь приветливо. А он серьёзный такой, брови косматые вразлёт, лоб высокий, а надо лбом копна седая, ершистая, глаза серые, в упор глядят, насквозь пронзают. Пячусь назад, двери распахнула, хочу, чтоб скорее вошёл, а то, думаю, начнёт во дворе говорить, соседи услышат и разнесут про Саньку по всему кварталу, каково матери-то?
Вошёл, в прихожей ноги хорошенько вытер. Я стул к нему подвинула, что покрепче. Сел гость и говорит:
«Зовут меня Николаем Андреевичем, полковник в отставке, на общественных началах делами подростков занимаюсь».
«Очень приятно», – говорю, а у самой сердце так и стучит, аж в уши отдаёт.
«Какие у вас отношения с сыном?» – спрашивает.
«Обнаковенные, – говорю, – материнские».
«А отец как относится к сыну?»
«Ничего, – говорю, – только нет у отца времени для особых отношений. Уйдёт чуть свет на работу, вернётся вечером, а в воскресенье с дружками время коротает».
«Очень плохо. А знаете ли вы, что ваш Саша в школу перестал ходить?»
Я всплеснула руками и присела на месте. Едва в себя пришла.
«Где уж знать мне! Только от вас и слышу…»
