скачать книгу бесплатно
Прогуливаясь, офицеры наслаждались прохладой летней ночи, прислушивались к духовому оркестру, пытаясь уловить мелодию, к пению девчат, весёлому говору засидевшихся пар, к лаю собак – ко всему тому, чем полнится мирная жизнь. Никто и подумать не мог, что этот пятничный вечер станет последним в их мирной жизни и для кого-то он – начало конца.
– Завтра заканчиваются лагерные сборы, командиры вернутся в семьи, – сказал Яковлев.
– Я тоже постараюсь выехать в Москву. А теперь по домам! Тебе ведь, Николай, завтра рано вставать.
Яковлев проводил майора до гостиницы и распрощался.
Ещё не рассвело, когда к дому капитана Яковлева подкатил мотоцикл. Капитан удобно уселся в коляску, мотоциклист развернулся и помчал по мостовой, его рокот в этот ранний час был подобен пулемётной очереди. Выскочив на простор асфальтированного шоссе, тянувшегося вдоль леса, ржаных полей, некошеных лугов, водитель взял курс на запад. Дорога в это субботнее утро была загружена, в обе стороны сновали полуторки то с грузом, то с красноармейцами, возвращавшимися из летних лагерей.
По всей Западной Белоруссии, где были дислоцированы наши войсковые части, шли работы по укреплению приграничных зон. Местечко Берёзово находилось не так и близко от Минска, в трёхстах километрах, а от Бреста – в ста. У Берёзова был построен крупный военный аэродром, в окрестных лесах развёрнули военные лагеря. Яковлев хорошо знал эти места, не раз бывал в Барановичах и на узловой железнодорожной станции Иванцевичи. От Столбцов тянулась старая государственная граница. Крестьянские повозки спешили в город на базар. Встречались и мотоциклисты, большей частью военные. На велосипедах катила молодёжь – парни с девчатами. Появились пешие…
К обеду Яковлев прибыл на место. Лес надёжно укрывал палатки телеграфно-строительной роты. Бойцы занимались восстановлением старых и возведением новых линий связи. Командир роты доложил о том, что сделано по возведению дополнительного узла связи на командном пункте в районе лесной поляны, и, как бы между прочим, заметил:
– В последние дни почему-то часто стала выходить из строя проводная связь с приграничной зоной…
Яковлев выехал с проверкой на место работ и в тот же день к вечеру вернулся в лагерь. Теперь, спустя много лет после окончания войны, в его памяти всплывали величественные, могучие, полные покоя и таинственных шорохов белорусские леса, он готов был кланяться им до пояса, как святыням, в которых нашли спасение миллионы белорусов.
А в тот вечер он, поёживаясь от сырого воздуха, тянущегося от земли и корней деревьев, склонился к пламени костра и предался безмятежным думам. Потом перебрался в командирскую палатку и погрузился в крепкий сон. Его разбудил далёкий рокот моторов и непонятный гул. Капитан вскочил, по-военному быстро оделся и вышел из палатки. Многие из строителей-связистов уже были на ногах, они бежали в сторону дороги.
– Что случилось, чем вызвана суматоха? – обратился он к командиру роты, который вместе с замполитом взволнованно кружил у телефонного аппарата.
– Понять не могу, почему нет связи.
– Попробуйте связаться по морзянке.
– Пробовал, не выходит, идут помехи.
Яковлев с тревожным предчувствием чего-то недоброго, стараясь внешне держаться спокойно, сказал:
– Наверняка это учебная тревога, – и поспешил на опушку леса.
По шоссе мчались грузовые машины – наши, советские. А со стороны границы, соблюдая строй, летела на восток немецкая эскадрилья. Высоко в небе самолеты казались чёрными точками. Стрелки часов показывали шесть утра. Майор-телеграфист с двумя ремонтниками выехали на мотоцикле на главную магистраль, чтобы отыскать место повреждения. Ещё несколько связистов бросились на поиски мест нарушения связи.
Яковлев видел, как заглох мотоцикл, как двое соскочили с него и заметались по шоссе, пробуя остановить хотя бы одну машину, потом побежали к лесу. Яковлев задержал одного:
– Что происходит?
– Война! – глухо выдавил из себя чумазый парень.
– Как война? – не желая верить своим ушам, спросил Яковлев.
– А так! Мы с другом едва вырвались из Бреста. Немецкая пехота прорвалась на заставу и в короткой схватке всех перебила. Чуть занялся рассвет, и со стороны границы по нашей заставе стали палить пушки. Думали, это учебные орудийные залпы. А немцы появились как-то сразу и со всех сторон окружили нас. Сотни мотоциклистов, в чёрных мундирах, с засученными рукавами, как стая воронов, с шумом ворвались в спящий городок. Стали из автоматов поливать свинцом всех, кто показывался на улице. Вслед за мотоциклистами появилась бесконечная колонна танков. Это их грохот вы слышите.
Гусеницы огромной величины способны перемолоть всё, что встречается на пути.
Мотоциклист в бессилии опустился на землю. А другой продолжил:
– А я из Берёзова. В нашем доме снимает квартиру семья старшины. В половине шестого он примчался и поднял всех на ноги: «Война! На аэродром сбросили бомбы. Туда нельзя, там есть изменники! Часть самолётов оказалась разобранной, бензиновые баки пусты. Командир полка и лётчики схватились меж собой, стреляют друг в друга». Старшина, торопя жену, переоделся во всё гражданское, и они убежали. Уже по дороге узнал, что Брест взят и что немецкая техника движется в нашу сторону.
Яковлев, в оцепенении слушая сбивчивый рассказ парней, навёл бинокль на стелющуюся над землёй чёрную массу. И уже ясно услышал грохот гусениц, взрывы бомб. Оглянувшись, заметил безоружных связистов-строителей. Только у него да у командира были пистолеты, несколько штыковых винтовок старого образца держали для караульных. Яковлев приказал собрать взвод. По телефонам местной связи вернул тех, кто был на линии. Через полчаса связисты были в сборе. Командир взвода дал команду собрать всё, что можно унести с собой. И уже через четверть часа они двинулись в сторону лагеря, выслав вперёд двух разведчиков.
Проводная связь штаба армии со штабами различных войск была прервана, связь с прифронтовыми частями, армиями, дивизиями, корпусами нарушена, рации забивали грубые беспрерывные помехи. Командиры взводов и рот, дислоцированных на значительном расстоянии друг от друга и от командного пункта корпуса, просто бежали к штабу.
Объявили боевую тревогу, гарнизонный караул встал «под ружьё». Яковлев приказал связистам вооружиться автоматами и выйти на линию. Взрывая сонную тишину летнего утра, над спящими казармами раздались звуки горна. У казармы подразделения строились в колонны. Со стороны города доносился рокот моторов.
– Немецкие самолёты бомбят штаб армии, аэродром, узел связи, склады с горючим и боеприпасами. А наши артиллеристы всё ещё находятся на сборах далеко за городом, – вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Яковлев.
В полках суматоха, офицеры хватают папки, ящики с бумагами. У топографической карты толпятся штабисты. Гадают: началась бомбёжка или это провокация, нарушение границ вражеской авиацией? Или всё же война?
Колонны красноармейцев повзводно, поротно, сопровождаемые командирами и политруками, спешат к месту сбора – в лес. Там воздвигнуты оборонительные сооружения, подведена линия связи к командному пункту, а в овраге, недалеко от КП, установлена рация.
Сначала приглушённый грохот доносится откуда-то издалека. И вдруг совсем близко раздаётся взрыв. Дрогнула земля, лопнули оконные стёкла. Со страшным гулом и грохотом стали рушиться казармы, здание штаба, а в городе – здания почты, телеграфа, железнодорожного вокзала, аэродрома. Немецкие самолёты, танки, мотопехота обрушились на пограничные посты, лагеря стройбатов и сапёров, возводящих оборонительные сооружения и войсковые части, расположенные в зонах, доступных для артиллерийских снарядов.
Яковлев тот летний день 22 июня 1941-го запомнил на всю жизнь. Как обезумевшие неслись куда-то люди – полураздетые, босиком, с плачущими детьми. Громыхали зенитки, дополняя гул самолётов, раздавались взрывы бомб, слышалась винтовочная пальба. Рушились здания. Сотни людей, не успев проснуться, гибли в постелях. Бомбёжка с воздуха, артобстрелы, грохот надвигавшейся лавины танков, автоматчики, движущаяся следом мотопехота – кровавое утро начала войны.
Беженец Саша и его попутчик Михаил из Берёзова присоединились к отряду Яковлева. Шли быстро, держась края леса – так, чтобы просматривалось шоссе, по которому потоком двигались машины, повозки с женщинами и детьми, бегущими от самой границы семьями военнослужащих. А грохот танков и гул самолётов нарастал. Надвигалась беда.
На месте военного лагеря никого не оказалось. Только три красноармейца вышли навстречу отряду. Сержант представился, назвал номер заставы, сказал, что после короткой схватки застава уничтожена, а они чисто случайно остались в живых, потому что до рассвета всем взводом отправились на рубку леса.
– На той стороне границы ничего подозрительного вчера вечером не наблюдалось? – спросил Яковлев.
– За последние дни участились диверсии. Но нам говорили, что это перебежчики, предупреждают о готовящемся нападении.
– И какие меры принял командир?
– Делал то, что ему приказывали сверху: в нарушителей не стрелять, если даже начнут провоцировать на схватку. По ночам заставу дважды поднимали по тревоге. В десять вчера был дан сигнал боевой тревоги, но он не вызвал особого беспокойства, поскольку мы привычны к такому. И даже когда командир сообщил о возможном нападении на заставу, отнеслись к этому с улыбкой.
– Что дальше было?
– Уже в лесу вдруг услышали орудийный залп. Потом другой… Догадались – стреляют по заставе. Прозвучал сигнал тревоги, уже не учебной, а настоящей боевой. Повернули обратно. В тумане увидели, как началось движение. Фрицы в железных касках шли быстро, не пригибаясь, даже когда мы открыли по ним пулемётновинтовочный огонь. Мы заняли круговую оборону.
– Спасибо, что не струсили, вступили в бой.
Яковлев шагнул навстречу, протянул руку.
– А дальше как в кино. Сохраняя ряды, немцы занимали места скошенных пулями. По дороге двигались танки. Наши бойцы бросались под них со связками гранат. Наш небольшой отряд налетел с тыла. Но что мы могли сделать с топорами и пилами? На роту несколько винтовок, и те старого образца. Немцы автоматными очередями погнали нас в сторону леса, всех перебили, мы втроем уцелели.
Сержант-пограничник, рассказывая о случившемся на заставе, озирался по сторонам.
– Надо же, – продолжал он с досадой, – и вы безоружны, а ведь можем напороться на вражеский десант. Поговаривали у нас, что их накануне забросили целыми группами в наш лес.
Яковлев понимал, что творится что-то ужасное. Сколько ни пытались его связисты наладить связь хоть с кем-нибудь, ничего не получалось. До слуха донеслись глухие перекаты взрывов, нарастающий рокот моторов, и он поспешил к небольшой возвышенности, поросшей кустарником, – оттуда далеко просматривалась дорога. Там, на западе, на фоне безоблачного июньского неба он увидел множество тёмных точек, похожих на клин далеко летящих журавлей. Точки образовали треугольник, движущийся остриём вперёд, увеличиваясь, они сияли отблеском белого металла, издавая грозный, монотонный гул. Потом снизились над бурным людским потоком. Завидев самолёты, беженцы, словно стихия, вырвавшаяся из берегов, расплескались по картофельному полю, устремились в ближайшие балки, заросли кустарника. Но бомбардировщики успели накрыть своим смертоносным грузом тех, кто замешкался на машинах и подводах.
Взрывы бомб метали в небо столбы огня, дыма и пыли. Раздались дикие крики, ржание заметавшихся в испуге коней. Перевёрнутые машины были охвачены пламенем. Панический бег растерянных людей, плач и зов на помощь раненых, душераздирающие женские и детские вопли среди ясного утра, превращённого в кромешный ад, казалось, потрясали всю вселенную. Фашистские асы проносились над людьми, поливая свинцом тех, кто в отчаянии метался, ища укрытия, падал и снова бежал.
В сторону открытого поля неслась лошадь, волоча за собой тарахтящую повозку. Перепуганная насмерть, силясь оторваться от упряжки, она становилась на дыбы, дико ржала, кидалась из стороны в сторону. Наконец ей удалось оторвать ремни и вырваться на свободу.
Когда клубы дыма и пыли рассеялись, Яковлев увидел недалеко от себя распластавшуюся на картофельных грядках женщину. Малыш лет двух с громким плачем теребил её волосы, а двое старшеньких – девочка и мальчик, пугливо озираясь по сторонам, звали на помощь. Яковлев бросился к детям. За ним последовали спортсмен и парень из Берёзова. Вражеские самолёты, сделав своё страшное дело, удалялись, набирая высоту.
Капитан Яковлев с трудом оторвал ревущего малыша от тела мёртвой матери. Руки ребёнка были обагрены кровью. Женщину убило осколком, который угодил ей в висок. Захлёбываясь плачем, малыш вырывался из рук Яковлева. Спортсмен взял за руку старшего мальчика лет восьми, который шёл, сдерживая рыдания, и всё время оглядывался на мёртвую мать. Берёзовский парень поднял на руки девочку. Мальчик рассказал, что они бежали из военного городка к бабушке в Барановичи, что мама его здешняя, а папа – военный – с Кубани.
Как только атака стихла, оставшиеся в живых люди, гражданские и военные, подобрав винтовки, двинулись дальше по дороге. Десятка два красноармейцев и шофёры с разбитых машин присоединились к отряду Яковлева и двинулись лесом. Осиротевших детей, малыша и пятилетнюю девочку, поочерёдно несли на плечах. Старшенький, Серёжа, едва успевал за капитаном, то и дело спрашивал, пойдёт отряд в Барановичи или нет. Отряд, усталый и голодный, делал короткие остановки в пути, чтобы отдохнуть и напиться. Парни-попутчики отлично знали эти места и потому выбирали ближайший путь до станции Ивановичи.
Вечер… После небольшого привала снова в пути. Медлить нельзя, поскольку разрывы бомб и снарядов совсем близко. Люди выбивались из сил, шли с трудом, сонных детей пришлось усадить в вещевые мешки и нести на спинах, часто сменяя друг друга. Они уже не плакали, доверчиво прижимались головами к потным солдатским спинам. Яковлев вёл за руку Серёжу. Под утро, когда забрезжил рассвет, спортсмен, протирая слипающиеся от одолевающего сна глаза, первым услышал шум машины и бросился в сторону дороги. Прячась за стволы редеющего леса, он разглядел грузовик и с пронзительным свистом, выскочив на просёлочную дорогу, остановил машину. Яковлев поспешил за ним.
– Браток, ты в какую сторону? – спросил спортсмен шофёра.
– В Барановичи, но у меня в кабине роженица, – шофёр указал на сидящую беременную женщину, – а в кузове яблоку негде упасть.
Яковлев заглянул в кузов и увидел детей и женщин, тесно жавшихся друг к другу.
– Да я не за себя. Детишек подобрал по дороге, мать убило осколком. А их, голодных и измученных, на руках несём. В Барановичах у них родная бабка. Уж уважь, довези, а то, не ровен час, погибнут вместе с нами.
Яковлев строго посмотрел на шофёра и, уже не уговаривая, приказал:
– Это надо сделать, дети обессилели.
– Ну что ж, ведите детей! Эй, бабушки, потеснитесь трошки, – скомандовал водитель, высунувшись из кабины.
– Да куда же ещё, тут зёрнышку упасть негде, – пыталась взбунтоваться женщина.
Спортсмен с дружком принесли детей в вещевых мешках. Беременная женщина, глянув на них из кабины, сказала:
– Давайте маленького мне на руки, и девочка может с нами пристроиться, а болыпенький пусть лезет наверх.
Насмерть перепуганные дети расплакались. Яковлев помог Серёже забраться в кузов. Когда машина тронулась и покатила, поднимая клубы пыли, он облегчённо вздохнул и медленно побрёл к лесной опушке, часто оглядываясь в сторону удаляющегося грузовика.
Тишину леса нарушал треск сучьев, ломающихся под сапогами и ботинками. Уставшие за сутки люди с трудом передвигали ноги, спеша уйти от всполохов огня и ракет, грохота и гула, которые не прекращались в течение дня и ночи, а с рассветом наступившего утра ещё больше усилились. А над всем этим беспокойным и тревожным миром вольным хором разносились трели певчих птиц, радостно встречавших летнюю зарю.
По открытой дороге двигаться легче, но опаснее. На шоссе не иссякал поток колонн, спешащих на восток, – машины, подводы, отары овец, стада коров. Всё живое спасалось от врага.
Гнетущие мысли, словно назойливые мухи, кружились в усталой голове Яковлева, воскрешая в памяти слова странствующего философа Спинозы. Мудрец говорил: «Мир ещё слишком полон рабов, чтобы могло свершиться что-нибудь великое». Да, прошло более двухсот лет. А разве германский солдат не с рабским послушанием исполняет жестокую волю фюрера, отдавая за него жизнь?
«Неужели, – думал Яковлев, – то было предсказание, пророчество философа, которому суждено сбыться? Может, это начало гибели моей России, моего народа? Неужели мы не сможем противостоять этой страшной, всесокрушающей вероломной силе? Как же случилось, что мы оказались застигнутыми врасплох и вынуждены, растерянные и безоружные, бежать?» От этих дум кровь приливала к лицу, уши горели, словно Яковлева самого уличили в чём-то унизительном и позорном. «Может быть, – думал он, – во главе с этим крошечным отрядом мне следует повернуть и пойти на врага, принять верную смерть. Но как нелепо и безумно бросаться с голыми руками на танки, не лучше ли сохранить себя и других, объединиться с бойцами разбитых воинских частей и умереть не задаром, а умертвив хотя бы одного врага?»
«Россия, она слишком велика и могущественна, не так-то просто её одолеть и повергнуть в прах, – молоточком стучало в мозгу капитана. – Нет, проклятый фюрер, не быть по-твоему! Пусть мы уходим, бежим, отступаем – это тоже своего рода тактика. Так было уже не раз. Вольно или невольно так поступали и древние предки-скифы. Настанут дни, когда мы начнём туго затягивать роковые для вас «скифские мешки».
Яковлев верил в победу оружия своего народа, и от этой веры становилось легче на душе. Всех перебить не удастся, Россия – это не Франция, не Чехословакия и не Польша… «Но как всё это случилось? – не давал себе покоя капитан Яковлев. – Как разом всех бросило в бездну?»
318-му артполку, резерву Главного командования, к вечеру приказали вернуться в Гомель. А 49-й стрелковый полк кинули навстречу немцам. Резервными полками пополнили те части, которые понесли большие потери.
Любопытно, что накануне вероломного нападения на страну два немецких солдата-перебежчика сообщили пограничникам о готовящемся нападении и даже назвали день и час. Их сообщению не вняли. В ближайшие леса были заброшены диверсанты в форме командиров Красной армии и работников милиции, которые ожидали сигнала по рации о начале наступления немецких войск. В результате воскресный день 22 июня стал трагическим днём. Некоторые части были захвачены прямо в казармах. Самолёты не поднялись с аэродромов – так и остались стоять под брезентами.
Разрозненные и разбитые части оказывали упорное сопротивление. Бились до последнего патрона, цепляясь за каждый клочок родной земли, за каждый обугленный разрушенный дом, за каждую стёжку-дорожку. Они были стиснуты со всех сторон, их обстреливали дальнобойными орудиями, не хватало винтовок, автоматов, гранат… Город был разбужен страшным грохотом, воем, взрывами авиабомб, гулом самолётов, лязгом и скрежетом танков.
Сначала шли танки, за ними – полосатые бронетранспортёры, грузовики с пехотой, дальше – мотоциклисты. Опьянённые шнапсом, кровью, ослеплённые первым успехом, они надвигались, как саранча, встречая яростное сопротивление русских. С севера через Гродно и с юга от Бреста спешно отходили разрозненные части, бежали от громовых раскатов орудийной пальбы, от разрывов снарядов и бомб, от грохота и гула. Страшное беспорядочное движение воцарилось на дорогах.
Когда проиграли боевую тревогу, роты построились. По приказу командиров бойцы стали выносить со складов ящики с гранатами, коробки с запалами. На Минском шоссе колонна влилась в общий поток. Над дорогой висела густая едкая пыль.
Полковник Орбит, шедший во главе отряда, часто уходил вперёд, выискивал на краю леса холм или бугорок и, поднявшись на него, всматривался в даль. На заходе солнца он рассмотрел за ржаным полем деревеньку, где люди сновали от одной избы до другой. Приказав отряду отдохнуть, отправил в ту сторону разведчиков и, пока они ползли, не отрывал от них глаз. Вернувшись, солдаты доложили, что в деревне встала какая-то волжская часть. Орбит решил вести отряд на соединение с ней, поскольку сам плохо ориентировался в лесах и болотистых местах, терял время на обход.
Небольшую деревеньку окружали подводы, крытые полуторки, пушки, прочая техника. На крайних избах были вывешены флаги Красного Креста. С санитарных тачанок сгружали раненых. У колодца толпились усталые и небритые бойцы с фляжками и котелками. С жадностью пили воду, а затем, отойдя в сторонку, раздевались по пояс и поливали друг друга водой из ведра. Другие, подложив под голову скатку шинели и прикрыв лицо фуражкой, спали прямо под плетнём. Кое-кто бодрствовал, Яковлев прислушался к их разговору.
– Что я могу сделать с трёхлинейкой, когда фриц шпарит из автомата?
– Если б этих трёхлинеек каждому хватало, а то ждёшь, пока сосед выстрелит да передаст тебе. Пока прицелишься, тебя фриц и уложит.
– Нет, братцы, – вступил в разговор кубанец, – я думаю, наша винтовка не хуже немецкого автомата, у него огонь бесприцельный, рассекающий. А в рукопашной я одним прикладом оглушу фрица.
На душе у Яковлева стало тяжело, он остро переживал нехватку оружия.
…Станция Иванцевичи, куда прибыли, забита людьми. Военные, женщины, дети в ожидании поезда устроились на узлах, ящиках, чемоданах, мешках. Город и вокзал дважды бомбили. Следы разрушения и пожарищ ещё свежи. Яковлев кинулся к телефонному аппарату начальника вокзала, хотел связаться со штабом.
– Не пытайтесь, связь прервана со вчерашнего дня, – устало сказал ему начальник вокзала.
– А как с поездами? – спросил Яковлев.
– Принимаем все, грузим до отказа, даже на крышах. Раненых, как только подают эшелон, из церкви доставляем на вокзал.
– Почему из церкви?
– Немцы на храм не сбросили ни одной бомбы, – объяснил начальник и поспешил на перрон. – Следуйте за мной в военный городок, он здесь недалеко.
Яковлеву хотелось найти среди неразберихи и паники какую-нибудь войсковую часть и соединиться с ней. Городка как такового не оказалось, только груды развалин. Там, где были склады с оружием и боеприпасами, зияли глубокие воронки. Автопарк превращён в кучу железа, цемента, земли и камней. Вокруг – ни души. Вернулся на вокзал. Одолевали голод и жажда. Ни в городе, ни на вокзале съестного не купить, прилавки пусты. Ограничился тем, что утолил жажду водой из-под крана. К полудню стали подтягиваться к вокзалу войска. Первым подошёл пехотный полк. Бойцы вооружены штыковыми винтовками. Тяжёлые орудия везут конные упряжки, пулемёты «Максим» несут на плечах. Яковлев представился полковнику Орбиту. Выслушав его, полковник распорядился:
– Присоединяйтесь к моим связистам, наладьте связь со штабом дивизии. Чую, драться с фрицами будем тут.
Яковлев обрадовался такому повороту событий. Не прошло и получаса, как, словно по сигналу, в небе показалась вражеская авиация. Людская волна выплеснулась на соседние улицы и растеклась во все стороны. Бойцы заняли позицию вокруг вокзала и залегли. Капитан Яковлев и несколько связистов, тянувшие провод на окраину города, плюхнулись на влажное дно канавы. Оттуда хорошо была видна немецкая эскадрилья. Вот она приблизилась и зависла, казалось, прямо над их головами. Три стервятника со знаками чёрной свастики на крыльях вырвались из общего ряда и закружили над вокзалом. От массированного бомбометания земля содрогнулась, воздушной волной Яковлева приподняло и выбросило на дорогу, он съёжился и, боясь осколков, закрыл лицо руками. Зенитки в ответ фрицам дали по залпу, но этого было мало. Вспыхнули цистерны с горючим. До слуха донеслись жуткие вопли – это немцы сбросили бомбы на санитарный поезд. Яковлев, стиснув зубы, следил за небом. «Мессеры» исчезли так же быстро, как и появились.
Яковлев поднялся, отряхнул гимнастёрку, галифе, в десяти метрах от себя увидел связистов: один лежал неподвижно, из головы тонкой струйкой текла кровь, другой, сидя на корточках, сжимал окровавленное плечо. Раненых было много. Кто-то перевязывал себя сам, кому-то оказывали помощь санитары, других несли к палаткам, где был развёрнут полковой санитарный пункт. Увидев развороченное железнодорожное полотно, раненые из разбитого эшелона поползли к лесу. Связисты и сапёры вместе с похоронной командой подбирали мёртвых, хоронили тут же, в траншее. Их оружие с разрешения начальства раздали связистам, патроны поделили строго по счёту.
Яковлев пытался наладить связь со стрелковым батальоном. К полку, принявшему бой, присоединилась ещё одна разбитая войсковая часть и залегла на окраине города, ближе к лесу По рации передали приказ: «Поднять всех в ружьё! Батальонам занять оборону вдоль железнодорожного полотна!» К городу приближались мотоциклисты и колонна танков. Завязался бой. Чтобы противостоять такому массированному огню немцев, боеприпасов не хватало. Пришлось оставить вокзал.
За ночь собрались ещё несколько разрозненных частей, вырвавшихся из приграничных зон и растерявших свои подразделения. Каждый из командиров, смертельно усталый, пытался выйти на связь со штабом округа. Но не было даже рации, а проводные линии на всех направлениях повреждены. Никто не знал истинного положения дел.
«Командиры не проявляют воинской строгости к трусам, к тем, кто уклоняется от боя, не навязывает врагу своей воли, – с грустью подумал Яковлев. – Потому отступают».
На вторую ночь одна часть двинулась на юго-восток лесом, другая – по шоссе. Уходили чуть ли не бегом, потому что разведка докладывала: головные отряды оторвались и ушли далеко вперёд. Попадать в окружение никому не хотелось, даже тем, кто умирал на ходу. Командиры посылали в деревни снабженцев, чтобы добыть хоть что-нибудь из еды. Полк, с которым отходил Яковлев, часто натыкался на раненых, подбирали всех. Под утро обессилели, устроили привал. Не успели погрузиться в сон, как караульные доложили: впереди вооружённые люди, численностью примерно с батальон. Полковник Орбит приказал: «Объявить тревогу, но в бой не вступать, у нас мало патронов. Отходя, беречь каждый патрон – пригодится в случае неожиданного нападения».
Форма одежды у неизвестных была наша, и говорили по-русски.
– Если не фрицы, так диверсанты, – не колеблясь, сказал полковник. – В первый день войны я столкнулся с диверсантами, переодетыми в русскую форму. Они неожиданно стали стрелять и отрезали нас от головной части.
Поднятые на ноги бойцы, осторожно ступая и пригибаясь под ветками, направились в ту сторону, где неизвестные устроили привал. И тут собака подняла лай.
– У них овчарки, – насторожился Яковлев.
Полковник Орбит прислушался.
