скачать книгу бесплатно
Зная, как непопулярна в сознании народа новая вой на после одержанной победы, Черчилль сосредоточил все свои усилия на заключении сепаратного мира, решив добиться победы над Сталиным путем тайной дипломатии. Однако чем чаще намерения британского премьера терпели фиаско на дипломатическом фронте, тем реальнее становилось воплощение этой чудовищной идеи. Подобно мухе, случайно попавшей в стакан, она все звенела и звенела в его подсознании, с каждым новым месяцем войны уверенно набирая силы. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Уини, стал крах сепаратных переговоров в Берне. Тогда, в конце марта, разозленный тем, что Сталин заставил его наступить на горло прекрасной мечте, Черчилль вызвал к себе начальника британского Генерального штаба, фельдмаршала Аллена Брука.
Начав свою речь словами о благе государства и защите интересов нации, он приказал Бруку рассмотреть чисто гипотетически возможность военного конфликта с русскими. Суть его заключалась в вытеснении русских войск на восток, до линии Керзона. Срок разработки этой операции был определен Черчиллем довольно жестким, две-три недели, но подопечные Брука блестяще справились с этой задачей раньше срока. Когда советские снаряды в пух и прах громили имперскую канцелярию, методично разрушая многометровый бетон бункера Гитлера, зеленая папка с планом новой войны легла на стол Уинстона Черчилля.
Ставя перед военными столь необычную задачу, Черчилль в глубине души ожидал от них чего-то необычайного, но творение британских генштабистов было насквозь сухим и прозаичным. Для достижения поставленной цели предполагалось нанести по понесшим большие потери во время штурма Берлина советским войскам два внезапных удара, в северной и центральной части Германии. Застав солдат противника врасплох, британцы надеялись легко сломить их сопротивление и под угрозой окружения и уничтожения заставить отойти сначала из Германии, затем из Силезии, потом при благоприятных обстоятельствах отбросить за Вислу.
На реализацию предложенного штабистами плана должно было уйти месяц-полтора, максимум три месяца. По истечении этого срока они настойчиво рекомендовали премьеру приступить к мирным переговорам со Сталиным, вне зависимости от достигнутых результатов. Новой затяжной войны Британия попросту не выдержала бы.
Ознакомившись с творением имперских штабистов, сэр Уинстон возрадовался душой, но ненадолго. При обсуждении плана операции «Клипер» на совещании начальников объединенных штабов фельдмаршал Брук занял резко негативную позицию по отношению к нему. Начальника имперского Генерального штаба не смогли переубедить ни обещание Черчилля привлечь к проведению операции американские войска, ни поддержка планов премьера со стороны фельдмаршала Александера. Назвав рассматриваемую операцию опаснейшей авантюрой, Аллен Брук вынудил Черчилля отказаться от ее рассмотрения и отправить план в архив. Единственно в чем премьер смог одержать победу на этом совещании, так это в переименовании обсуждаемой операции. Для утонченной натуры потомственного аристократа название операции совершенно не соответствовало ее внутреннему содержанию, и потому она была переименована по требованию Черчилля с незатейливого «Клипер» на дерзкое и звучное «Немыслимое».
Именно в реализации «Немыслимого» Черчилль увидел для себя спасительный шанс удержаться у власти и успеть принести Британии максимальную пользу ее неизменным интересам. И в этом английский лорд не видел ничего предрассудительного. Просто время изъявления воли британского народа будет немного отложено, что позволит Черчиллю провести весомую и убедительную агитацию в свою пользу.
Наконец-то запущенный в действие мозг лидера британской нации заработал, с каждой секундой набирая привычные обороты. Прошло всего каких-то две минуты, и он уже имел полное представление о своих действиях на ближайший период. Опасаясь забыть что-либо важное, Черчилль стал торопливо набрасывать карандашом в блокноте основные пункты своего плана, одновременно добавляя, расширяя и улучшая его. Охваченный азартом творения, время от времени прихлебывая бренди, спаситель английской короны смог полностью справиться со своим тайным недугом.
Когда вызванный звонком секретарь вошел в кабинет, то он просто застыл от удивления. Вместо виденного им всего полчаса назад раздавленного судьбой и упавшего духом человека перед ним была совершенно иная личность. Глаза его были полны боевым задором, речь звучала уверенно, движения четкие и решительные.
– Позвоните военным, Бригс, и пригласите ко мне на вечерний прием начальника оперативного отдела Генерального штаба генерала Мэрдока. Только его одного… – многозначительно приказал Черчилль, чем поверг своего секретаря в определенное замешательство.
– Позвольте уточнить, сэр. Следует ли известить об этом фельдмаршала Брука? – осторожно поинтересовался исполнительный секретарь.
– Ни в коем случаи, Бригс. Сегодня вечером мне нужен именно генерал Мэрдок и никто иной. Передайте ему, что будет обсуждение плана операции «Клипер», точнее «Немыслимое», – поправился премьер, – он должен его хорошо помнить.
Вызывая к себе начальника оперативного отдела Генерального штаба, Черчилль был уверен, что на этот раз он сможет обойти строптивого фельдмаршала и сумеет вдохнуть жизнь в дорогое его сердцу детище. Ведь именно генерал-лейтенант Мэрдок был автором плана операции «Клипер» и очень огорчился сдачей его в архив. Кроме того, Мэрдок недолюбливал Брука, считая, что фельдмаршал откровенно затирает его в чинах и наградах.
– Что-нибудь еще, сэр?
– Позвоните лейтенант-полковнику Фимсу. Скажите ему, что доклад, о котором мы с ним говорили сегодня утром, должен быть готовым к этому вечеру. Никакие возражения не принимаются. За полчаса до прибытия генерала Мэрдока я хочу ознакомиться с его содержанием. Сориентируйте его по времени сами.
– Понятно, сэр… – перо секретаря проворно запорхало по листу блокнота.
– Завтра мне нужно встретиться с мистером Старбеком и мистером Кэнингемом. Желательно во второй половине дня. Как подсказывает мой жизненный опыт, в это время дня финансовые деятели более сговорчивы.
– Очень точно подмечено, сэр.
– И разыщите мне мистера Стэмплтона. Мне необходимо с ним поговорить в самое ближайшее время.
– Будет исполнено, господин премьер-министр, – заверил своего патрона секретарь.
Приглашая к себе Чарльза Стэмплтона, Черчилль хотел поговорить с человеком, обладавшим солидным весом среди британского истеблишмента и всегда имевшим свое мнение, которое он мог высказать открыто, невзирая на чины и должности своего собеседника. Для Уинстона старый ворчун был своеобразным оселком, на котором он уже много лет оттачивал свои идеи, перед тем как предать их официальной огласке.
Следуя негласной традиции, разговор о делах проводился после чашки бразильского кофе, к которому Стэмплтон относился с большим обожанием. Черчилль с большим нетерпением ждал окончания ритуала, с трудом поддерживая беседу о погоде, крикете и о новостях у общих знакомых. Наконец чашки были отодвинуты в сторону, удобно откинувшись в креслах, джентльмены закурили сигары, и переполненный энергией Черчилль заговорил:
– Не раскрою большого секрета, если скажу, что на сегодняшний день для нас нет важнее вопроса, чем послевоенное устройство Европы, в котором вопрос о Польше занимает первостепенное положение. Мы не можем закрывать глаза на попытки Сталина полностью подчинить своему влиянию нашего давнего и преданного союзника. Я имею в виду те якобы свободные выборы, которые Москва намерена провести в Польше в ближайшее время. Все мы прекрасно понимаем, что пока там стоят советские войска, ни о каком честном и непредвзятом изъявлении воли польского народа не может быть и речи. Сталин никогда не допустит этого и всеми правдами и неправдами приведет к власти послушных ему коммунистов. Поэтому нам любой ценой надо вернуть измученную войной Польшу в лоно европейской демократии.
– Понятие «любой ценой» имеет очень широкое и весьма опасное толкование, Уинстон. Мне кажется, что ты несколько сгущаешь краски. Насколько мне помнится, в Ялте Сталин обещал устроить в Польше максимально честные и прозрачные выборы. Никто, кроме лиц, запятнавших себя в сотрудничестве с немцами, не будет лишен в Польше избирательных прав. Кроме того, он согласен на присутствие во время выборов наших наблюдателей. Я давно наблюдаю за политикой Сталина, и у меня сложилось убеждение, что он неуклонно выполняет все взятые на себя обязательства перед нами. Отказ от поддержки греческих коммунистов – наглядный тому пример.
– Мистер Сталин не такой простак, каким хочет казаться. За право обладать Грецией мне пришлось уступить ему влияние над Румынией, Болгарией, Венгрией и Югославией в придачу. Ничего не скажешь, справедливый и щедрый обмен! Что касается присутствия на выборах наблюдателей, то ты слишком преувеличиваешь их значение. Они будут контролировать чисто техническую сторону дела, но ни один из них не сможет оградить поляков от давления со стороны Советов. Под дулами автоматов русских солдат, под нажимом местных коммунистов и страхом репрессий со стороны НКВД они проголосуют так, как будет нужно Сталину… – уверенно вещал Черчилль.
– И как далеко готова шагнуть Британия ради свободных выборов в Польше? – осторожно спросил собеседник.
– Перед Польшей мы в неоплатном долгу с сентября тридцать девятого и должны сделать абсолютно все возможное для блага этой страны. Британия намерена оказать правительству Миколайчика не только политическую поддержку, но и в случае необходимости перебросить в Польшу армию генерала Андерса!
– Стремление к восстановлению демократии, пусть даже в Богом забытой стране – прекрасно, но стоит ли ради этого идти столь далеко? Последствия подобных шагов могут иметь весьма неблагоприятные последствия для нашей страны, – с опаской промолвил Стэмплтон.
– Риск в борьбе с русскими всегда существует, но зато выигрыш сторицей окупит все понесенные затраты! Посудите сами. Освободив Польшу от русского влияния, мы полностью перечеркиваем все успехи русских в Восточной Европе за последний год. Старая лиса Бенеш и румынский король Михай не будут столь откровенно смотреть в рот Сталину. Мы сможем восстановить свое влияние в Венгрии и сумеем здорово охладить пыл балканских коммунистов Тито и Димитрова. Кроме того, освобождение Польши придаст силы антисоветскому подполью в Прибалтике и украинским националистам на Западной Украине. Это очень важные факторы, и каждый здравомыслящий политик должен с ними считаться.
Закончив говорить, Черчилль отложил сигару и с интересом посмотрел на собеседника в ожидании его контраргументов. И они незамедлительно последовали.
– Мне кажется, что не стоит ради демократизации Польши доводить дело до такой крайности, как война с русскими. Эти пустоголовые ясновельможные паны не стоят того, чтобы ради них проливалась кровь британских солдат. На мой взгляд, решение польского вопроса нужно попытаться осуществить мирным путем, опираясь на Америку, где довольно сильное польское лобби. Кроме того, сейчас в Белом доме не Рузвельт, а Трумэн, и какими бы ни были значимыми успехи Сталина в Европе, он вряд ли решится на конфликт с Америкой.
– Не стоит сильно рассчитывать на американцев, Чарльз. Они отнюдь не добрые соседи, что при пожаре дадут вам свой садовый шланг и ничего не потребуют взамен. Спасая Британию от немецкого разгрома в начале войны, мистер Рузвельт не забыл ненароком приставить к моему виску дуло револьвера и заставил подписать созданную им Атлантическую хартию. Она – смертный приговор всей нашей колониальной системе, без которой Англия не может претендовать на роль мировой державы. Играя роль джентльмена, за годы войны Рузвельт не прибегал к шантажу при решении спорных вопросов между нашими странами, но нет никакой гарантии, что Трумэн сохранит эту линию поведения. Вполне возможно, у нашего «старшего брата» есть свои планы в отношении Польши, сильно разнящиеся с нашими планами, а также неизвестна цена их поддержки в этом вопросе.
– Может, следует попытаться найти с маршалом Сталиным разумный компромисс для наших интересов. В Ялте он неоднократно говорил, что компромисс весьма полезная вещь. Не думаю, что после таких огромных потерь, что понесли русские в этой войне, он не будет стремиться к мирной передышке… – продолжал не соглашаться с премьером Стэмплтон, чем вызвал неожиданную вспышку гнева у собеседника.
– Да как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! – гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. – Все время, что находится у власти, он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так, что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!! – выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.
– Простите меня, Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя, – изумился Стэмплтон.
– Нет! – энергично запротестовал Черчилль. – Перед вашим визитом я позволил себе промочить горло глотком бренди, но не более того.
Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.
– Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках. Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.
Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеревался исподтишка ударить Сталина.
– Есть еще один немаловажный факт. После подписания немцами капитуляции русские солдаты и офицеры не готовы к началу новой войны. Они активно насилуют немок, лихо грабят бюргеров и с нетерпением ждут возвращения домой. Если по ним нанести удар, то он ошеломит их и деморализует ничуть не меньше, чем удар Гитлера 22 июня 1941 года. Пока они будут приходить в себя и обретут боеспособность, мы уже будем за Одером, и если господь Бог будет милостив к нам, возьмем Варшаву. А это уже совсем иные условия для мирных переговоров.
– В ваших словах, Уинстон, безусловно, есть определенный резон, да и в компетентности наших военных не приходится сомневаться, но есть один очень опасный нюанс. Начав войну против Сталина, не окажемся ли мы один на один с русским медведем? Поддержат ли нас американцы? Ведь наши европейские дела для них гораздо менее важны и интересны, чем победа над Японией.
– Вы абсолютно правы дорогой, Чарльз, задавая этот вопрос. Американцы хорошие ученики. Они быстро научились превыше всего блюсти свои интересы и вступать в войну в ее окончании, а не в начале. Однако во всем остальном искусстве большой дипломатии они все еще дети… – снисходительно произнес Черчилль. – Начав активные действия против русских, мы постараемся сделать это так, что Трумэн не сможет остаться в стороне при всей своей заинтересованности в русских. Мы поставим его перед свершившимся фактом и не позволим остаться в стороне от нашей схватки со Сталиным.
– При всей моей уверенности в вашем высоком искусстве политика, я не совсем уверен, что англичане также дружно пойдут за вами воевать против Советов, как в сороковом году они пошли сражаться против Гитлера. Они видят в них союзников и, подобно русским, желают мира и не простят вам пролития новой крови, – выложил свой последний козырь сомнений Стэмплтон.
– А вот здесь вы глубоко ошибаетесь, дружище, впрочем, как и все англичане, – торжественно изрек Черчилль. – Воевать с русскими будут немцы, а мы только будем помогать им бороться с ними! Сдавшиеся к нам в плен соединения вермахта по моему тайному приказу все еще не разоружены. Все они находятся в полевых лагерях и проходят постоянную военную подготовку. Представьте, семьсот тысяч человек стоят с винтовкой у ноги и только ждут приказа идти в бой против русских. И смею вас заверить, они будут драться за свои города и близких ничуть не хуже, а возможно и лучше, чем они дрались при Адольфе.
– Браво, браво! Такого нестандартного хода никто из наших дорогих союзников наверняка не ожидает. Снимаю шляпу перед вашим талантом, Уинстон. Очень сильный ход, способный оказаться решающим аргументом в споре за Польшу… – негромко похлопал в ладоши Стэмплтон. – Во всем, что вы мне изложили, я вижу только одну слабую сторону – это Трумэн. Мне приходилось встречаться с ним в сорок втором, в Квебеке, и он оставил не совсем приятное впечатление. В отличие от Рузвельта, всегда оставлявшего оппоненту путь к почетному отступлению, Трумэн действует ограниченно прямолинейно, если не сказать по-хамски. Типичный ковбой конца прошлого века, который сначала стреляет, а затем смотрит, в кого он выстрелил. Такой человек может взбрыкнуть в самый ответственный момент, не столько из-за политического разногласия, сколько из-за личного гонора.
– Мне всегда нравилась ваша проницательность, Чарльз. Гонор и самомнение у Гарри Трумэна действительно есть. Уже сейчас он считает себя знающим специалистом, как в области международной политики, так и в ведении войны, но я принял определенные меры. Завтра у меня встреча со Старбеком и Кэнингемом. У них имеются хорошие связи с теми, кто финансировал предвыборную кампанию мистера Трумэна и, следовательно, имеет определенные рычаги влияния на него. Без их денег он никогда бы не стал президентом Америки… – многозначительно сказал Черчилль, и Стэмплтон согласился с ним. – Думаю, янки заинтересует предложение получить большую часть германского пирога с тарелки Сталина. Нам будет вполне достаточно северного побережья Германии при полном господстве наших войск во всей Польше.
– Не могу сказать, что я в полном восторге от ваших новых идей, Уинстон, но вынужден признать, что исполнение их пойдет на пользу интересам британской нации, – вынес свой вердикт Стэмплтон.
– Еще как пойдет! – горячо заверил его Черчилль. – Нужно только действовать решительно, без всяких колебаний, и тогда мы надолго отобьем у мистера Сталина желание совать свой нос в европейские дела.
Когда гость покинул кабинет премьер-министра, изнывающий от жажды Черчилль налил в стакан бренди и торопливо отпил из него глоток. Затем подошел к каминной полке и устремил пытливый взгляд на фотопортрет, стоявший в скромной темной рамке.
Летом сорок четвертого, когда русские войска вошли на территорию Польши, Сталин прислал британскому премьеру на память свой портрет. Старый ястреб без особого труда понял скрытый намек, заключенный в столь необычном подарке советского лидера.
Двадцать лет назад Антанта в лице французов и англичан выстроила вдоль границ Советской России «санитарный кордон», состоящий из Финляндии, Польши и Румынии. Он был призван надежно прикрыть Европу от большевиков в случае большой войны. Вступая на земли Восточной Европы, Сталин приступал к выстраиванию своего собственного «пояса безопасности», в котором новой Польше отводилась главная роль. Об этом он известил своего «заклятого» союзника, послав ему в подарок свой портрет, и тогда, Черчилль был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.
Поставив сталинский подарок на каминную полку, Черчилль поклялся непременно отомстить советскому лидеру, и вот теперь, по его мнению, эта минута настала. Хищно улыбнувшись изображению соперника, британский премьер величественно отсалютовал бокалом и торжественно произнес:
– Мы еще поборемся с вами, мистер Сталин!
Глава II
По ту сторону Большого пруда
Уютно устроившись в президентском кресле Овального кабинета, мистер Гарри Трумэн усердно занимался государственными делами. По воле случая, оказавшись во главе великой страны, выходец из Миссури просто жаждал активной деятельности. Каждый день своей новой службы он вставал только с одним желанием: как можно скорей выйти из тени своего великого предшественника и заставить окружающих перестать сравнивать его с покойным Рузвельтом. Стереть со своего лба тавро вице-президента и стать полноправным правителем Америки – это была идея фикс 33-го президента США.
Пройдя хорошую школу жизни в политических кругах Миссури и Вашингтона, Трумэн хорошо понимал, что быстро изжить этот комплекс неполноценности он сможет только громкими военными победами. Это обстоятельство полностью совпадало с его давним тайным желанием доказать окружающим, что знание военного дела отставного майора ничуть не хуже знаний генералов, воюющих с Гитлером и микадо.
Его первым шагом на военном поприще стал приказ о бомбардировке японских городов зажигательными бомбами. Сама идея такого вида борьбы с врагом в военных кругах была хорошо известна. Новоявленный главнокомандующий американских войск без всякого стеснения позаимствовал ее у немцев, которые в начале войны буквально завалили своими «зажигалками» польские, английские и советские города.
Бомбардировки зажигательными бомбами Токио, в котором большинство построек было деревянными, по мнению Трумэна, были беспроигрышным ходом. Вид ужасной огненной смерти должен был сломить боевой дух японцев и заставить их просить мира.
Затаив дыхание, он ждал положительного результата своего «гениального» приказа, но так его и не дождался. Вопреки расчетам просвещенного американца дикие японцы совершили абсолютно нелогичный поступок. Вместо того чтобы гневно и громко роптать и посредством бунта принудить своего императора прекратить войну, лишенные крова люди смиренно приняли обрушившиеся на них невзгоды войны.
Трумэн очень сильно переживал свое неудачное возвращение на военную стезю. Читая сводки боевых действий, он откровенно завидовал генералам Эйзенхауэру и Макартуру, успешно громившим врагов Америки в разных частях земного шара.
Единственное, что успокаивало его душу, так это тот факт, что прославленные генералы одерживали свои победы под его верховным руководством. Кроме того, пользуясь правом главнокомандующего, он мог карать или миловать любого из них, руководствуясь исключительно собственным мнением. А наказывать всегда было за что. Это он хорошо усвоил за годы службы в армии.
Некоторое облегчение его уязвленной гордыне принес небольшой конфуз, случившийся с генералом Эйзенхауэром в конце войны в Европе. Попав на удочку пропаганды доктора Геббельса и ловкой дезинформации Сталина, штаб генерала Эйзенхауэра был убежден, что на юге Баварии создан мощный укрепрайон под названием «Альпийский редут». Туда, по данным разведки, намеревался прибыть Гитлер, поручив оборону Берлина Геббельсу, а север отдать под командование адмирала Деница.
Ожидалось, что бои за Альпийский редут будут затяжными и кровавыми. Потому для штурма этой твердыни Эйзенхауэр бросил лучшие соединения американской армии и большое количество авиации, отказавшись от первоначального плана взять столицу Германии раньше советских войск.
Как Черчилль ни убеждал, ни умолял американского генерала изменить свое решение, все было напрасным. Приняв решение взять последний оплот немцев, Эйзенхауэр упрямо стремился на юг, где его ожидало сильное разочарование. Вместо неприступной крепости в горных отрогах Баварии янки нашли распустившиеся фиалки, до смерти перепуганных местных бюргеров и малочисленные гарнизоны, которые без единого выстрела сложили свое оружие. Грозный редут юга пал без всякого сопротивления, поскольку никаких оборонительных сооружений там не было и в помине. Единственно, кто стрелял при появлении американцев, были эсэсовские фанатики, которые большей частью стреляли себе в лоб, боясь справедливого возмездия.
В качестве утешительного приза американцы захватили в Баварии золотой запас имперского банка Германии и сидевшего под домашним арестом рейхсмаршала Геринга. Кроме этого, им достался весь запас урановой руды немцев, емкости с тяжелой водой, центрифуги, а также доктор Вернер фон Браун. Именно его межконтинентальные ракеты Фау-9, согласно планам Гитлера, должны были упасть на Нью-Йорк во второй половине сорок пятого года.
К трофейному золоту, почти четверть которого составляли средства казненных нацистами людей, была немедленно приставлена охрана и финансовые контролеры. По праву победителей американские офицеры содрали с парадного мундира Геринга все его награды, включая единственный экземпляр Большого Железного креста. Та же участь постигла и платиновые погоны рейхсмаршала, что сильно его оскорбило.
Отвечающие за проведение операции «Скрепка» агенты немедленно вывезли в Америку свои атомные трофеи. Начиная от урана и тяжелой воды и кончая научным персоналом, за что получили специальную благодарность от Конгресса. Что касается доктора фон Брауна, то победители не в полной мере представляли себе то направление вооружения, которым занимался их пленник. Ракеты Штатам были совершенно не интересны. Янки свято верили в мощь своей бомбардировочной авиации, способной поставить на колени любого врага.
Наглядной демонстрацией силы воздушного флота Америки, как для врагов, так и для союзников, стала бомбардировка Дрездена в феврале сорок пятого года. Тогда за пару часов массированного налета огромный город был превращен в груду сплошных руин. Под бомбами американцев погибло свыше ста пятидесяти тысяч ни в чем неповинных мирных жителей.
Поэтому в услугах немецкого гения ракет не очень нуждались, но на всякий случай решили перебросить его за океан вместе со всем запасом «Фау-2» из заводов Нордхаузена. Сделано это было не столько ради конкретной цели, сколько из желания осадить не в меру ретивых русских парней, решивших, что они могут на равных говорить с англосаксонским миром.
По этой же причине Америка и Англия направили в Потсдам на подписание акта полной капитуляции Германии перед союзниками второстепенных лиц. Зачем генералу Эйзенхауэру и фельдмаршалу Монтгомери лететь в Берлин, если от имени союзников они уже приняли капитуляцию немцев в Реймсе. Пусть русские будут рады тому, что ради этого дела им предоставили фельдмаршала Кейтеля, покорно сложившего свой жезл к ногам победивших его американцев.
Когда в Белый дом пришло сообщение о том, что с Германией, столько лет наводившей на Америку страху, покончено, Трумэн поспешил использовать эту весть для собственной выгоды. Взяв в руки небольшой звездно-полосатый флажок, он смело вышел на бушующие от радости и восторга улицы американской столицы.
В белом костюме со строгой черной бабочкой, Трумэн гордо шел впереди колонны военных с видом подлинного триумфатора, одержавшего заслуженную победу над «коричневой чумой». Он шел так, как будто все годы борьбы с Гитлером был верным единомышленником и активным помощником президента Рузвельта. Словно вместе с ним изо дня в день, плечом к плечу усердно ковал победу над врагом, и вот теперь с полным правом принимает поздравление с заслуженной викторией.
Вальяжно помахивая рукой в сторону отряда кинооператоров, снимавших его торжественный выход, хищно улыбаясь подобно птеродактилю, Трумэн цвел и пах под восторженные крики толпы. Без капли смущения он надел на себя чужой лавровый венок и именно в тот момент сам впервые поверил в то, что он действительно может быть самостоятельной фигурой в мировой политике.
Это был самый замечательный день в жизни простого уроженца Миссури, по воле больших денег ставшего 33-м правителем Штатов, однако все хорошее быстро кончается. Подарив мир Европе, Америка должна была даровать его и Азии, но на Тихом океане дела шли не столь блестяще, как того хотелось Вашингтону.
Готовясь осуществить высадку на Японские острова с целью принуждения Токио к миру, американцы решили создать себе удобный плацдарм перед решающей схваткой. Просто так десантироваться, не имея твердого тыла, без достаточного прикрытия корабельной артиллерии и авиации, солдаты дяди Сэма не были готовы. После тщательных расчетов и раздумий было решено использовать остров Окинава, идеально подходивший для этой цели. Расположенный всего в пятистах километрах от Японии, он был очень удобным трамплином для американских самолетов и морской пехоты.
Для выполнения планов американского главнокомандующего было привлечено огромное количество кораблей и самолетов. Они должны были создать максимально благоприятные условия для захвата Окинавы силами корпуса морской пехоты США. Опираясь на силу этой могучей армады, 1 апреля 1945 года, американские пехотинцы лихо начали операцию «Стальной тайфун», но вскоре прочно завязли в позиционных боях с противником. Дни шли за днями, недели сменялись неделями, потери морпехов неуклонно росли, а вот их успехи можно было разглядеть только на крупномасштабной карте.
В основном вооруженные стрелковым оружием и легкой артиллерией, японские солдаты оказывали упорное сопротивление отважным сынам Америки, за спинами которых надрывались танки, ревели самолеты и грохотала корабельная артиллерия.
Так в ожесточенной борьбе прошел апрель, закончился май и наступил июнь, но звездно-полосатый флаг так и не был поднят над всей Окинавой. Обращаясь к нации по радио по поводу прекращения войны в Европе, Трумэн высказал надежду, что в скором времени мир наступит и на берегах Тихого океана. Эти слова вызвали у простого народа бурный восторг и ликование. Рейтинг популярности нового президента стремительно рванул вверх. Получив две звонкие пощечины от коварных азиатов в Пёрл-Харборе и Яванском море, американская нация жаждала окончательной сатисфакции, которая затянулась на долгие четыре года.
Связанный публичным обещанием скорого завершения войны, Трумэн никак не мог обмануть ожидания своих избирателей. Каждое заседание с Объединенным комитетом начальников штабов он только и делал, что подталкивал военных к скорейшему завершению войны, но усеянные звездами и орденами генералы никак не хотели ему помочь в этом. Каждый раз они со скорбным видом перечисляли понесенные на Окинаве американской армией потери, попутно давая объяснения причин постигших их неудач, и обещали все исправить в скором времени.
Поначалу Трумэн терпеливо выслушивал эти речи, но когда наступил июнь, его терпение иссякло. Последней каплей стало сообщение о снижении популярности президента согласно очередным опросам. Дело принимало неприятный оборот, и Трумэн решил строго спросить со столь высокооплачиваемых стратегов и тактиков. На очередной встрече с военными, не дав председательствующему генералу открыть рот, президент потребовал четкого и ясного ответа на вопрос, когда армия намерена завершить войну с Японией.
То, что он услышал, потрясло его до глубины души. После недолгого совещания, скромно потупив глазки, генерал заверил, что сопротивление врага на Окинаве будет подавлено, скорее всего, к концу июня – началу июля. Что же касается высадки американских войск на главный остров Японского архипелага Хонсю, то Объединенный комитет начальников штабов планирует это сделать в начале ноября этого года. Учитывая упорное сопротивление японцев на Окинаве, господа военные ожидали на Хонсю длительные затяжные бои.
– Что вы хотите, мистер президент?! – горько посетовал генерал. – Нам противостоят отчаянные головорезы и убежденные фанатики. Им нисколько не жаль ни своей, ни чужой жизни. Каждый из них готов умереть ради славы своей страны и божественного микадо. С ними невозможно воевать, опираясь на общепринятые нормы ведения войны.
Этот стон цивилизованного человека нашел отзыв в сердце Трумэна, но не смог погасить гневного взора политика, пылавшего из-под роговых очков. Теплота и понимание были не чужды президенту, но только не в деловых отношениях.
– Каковы ваши прогнозы относительно предполагаемых потерь наших войск при захвате острова Хонсю? – холодно спросил у генерала отставной майор. От этого вопроса оживший было стратег вновь вперил взор в лежавшие перед ним бумаги.
– Согласно заключению наших экспертов, при захвате острова Хонсю они составят минимум пятьдесят тысяч убитыми и ранеными. В эту цифру не входят потери, которые понесет наша армия при штурме Токио. Фанатизм японцев очень трудно подается подсчету, – пояснил Трумэну генерал, пытаясь упредить гневную вспышку его глаз, но не смог. Озвученная им цифра никак не устраивала президента.
– Высадка морской пехоты на Хонсю у вас запланирована на ноябрь, когда же вы намерены занять оставшиеся острова?!
– К осени будущего года, господин президент. Но если японцы уйдут в горы и начнут партизанскую войну, на их полное умиротворение нам понадобится несколько лет.
От озвученных прогнозов президент побагровел. Подобный срок ставил жирную точку на всех его планах и начинаниях. За неудачника американский избиратель никогда не проголосует.
– Так считаете вы и ваши эксперты?! – гневно процедил Трумэн, крепко сжав в пальцах карандаш, которым до этого делал пометки в блокноте. Зло прищурив глаза, он уже знал, что сделает с этим вестником несчастья, но генерал оказался крепким орешком. Выпускник Вест-Пойнта умел не только воевать, но лавировать среди опасных рифов в высоких кабинетах.
– Нет, мистер президент. Это мнение генерала Макартура, изложенное им в специальной докладной записке… – чиновник в погонах проворно зашуршал бумагами в папке и извлек из них нужный документ.
Услышав имя человека, бывшее на устах у всего американского народа, Трумэн от злости сломал карандаш и бросил его обломки на стол. С освободителем Филиппин нужно было считаться. Захлопнув блокнот, он прервал заседание и, холодно попрощавшись, удалился, источая в сторону «медных котелков» флюиды гнева и негодования.
Для быстрого и коренного перелома в войне с Японией, а также для спасения своей карьеры нужно было новое средство, гораздо более эффективное, чем американская армия. И такие средства в распоряжении американского президента имелись.
Первым, как бы это ни странно звучало, был Советский Союз. На мирной конференции в Ялте Рузвельт сумел выторговать у Сталина обещание, что Россия вступит в войну с Японией через три месяца после капитуляции Германии. Главный удар советских войск должен был обрушиться на Квантунскую армию, главную сухопутную силу Японской империи. Ее разгром твердо гарантировал завершение войны еще до конца года при минимальных потерях со стороны американских войск.
В оплату своих услуг в войне с Японией Сталин потребовал от Рузвельта Сахалин, Курилы и Порт-Артур, с КВЖД в придачу. Для Америки это были вполне приемлемые требования. Русские получали довольно скромные приращения к своим территориям, которые никак не затрагивали стратегические и финансовые интересы Вашингтона.
Все было прекрасно, но только для Америки Франклина Рузвельта. Для Америки Гарри Трумэна, с первых же дней принявшегося с усердием закручивать гайки американо-советскому сотрудничеству, просить о помощи Сталина было очень даже не с руки. Этим самым, по мнению президента, Соединенные Штаты не только демонстрировали свою слабость в борьбе с Японией, но и де-факто признавали появление в мире второй сверхдержавы, что для Трумэна было совершенно неприемлемо. Тем более что он совершенно не собирался выполнять обещание президента Рузвельта разделить Японию на четыре зоны оккупации, подобно Германии, а также передать Советскому Союзу Хоккайдо и северную часть острова Хонсю.
Скальп японского императора должен принадлежать только американской армии и никому иному, иначе могут возникнуть неприятные вопросы, кто победил дальневосточного тигра. В войне на востоке Трумэн собирался просить русских Иванов придержать свинью, пока янки будут резать ей горло, лишь в самом крайнем случае.
Вторым, более приемлемым и достойным, средством по принуждению к капитуляции японцев являлся секретный проект под кодовым названием «Манхэттен». Суть его заключалась в создании совершенно невиданного ранее нового вида оружия. Оно было способно уничтожить огромное количество людей и произвести ужасающие разрушения посредством взрыва одной небольшой бомбы.
Это обещание ученых мужей для большинства американских политиков, исповедующих здоровый прагматизм, звучало откровенно фантастично и неубедительно. Почти все они сочли слова об атомном проекте явной авантюрой, за исключением президента Рузвельта. Главный американский миротворец и друг всех детей мира в начале сорок третьего года согласился выделить деньги на создание этого смертоносного оружия.
Со всего мира в Америку были собраны лучшие умы, способные разбираться в сути ядерных процессов. В самых современных лабораториях того времени, под завесой полной секретности они принялись создавать технологию обогащения урана и превращения его в оружейный плутоний. Не покладая рук, они проработали почти два года и уже стояли на пороге величайшего открытия, потратив на это дело из государственного бюджета Америки почти два миллиарда долларов.
Прижимистый Трумэн схватился за сердце, когда увидел, в какую чудовищную сумму обошлось чудачество его предшественника. Подобно Гитлеру, он захотел закрыть столь дорогой проект, не давший стране быстрой отдачи, но курирующий проект генерал Гровс сумел убедить президента не делать этого.
