Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся

На последних словах гогот, приутихший по призыву старейшины, возродился вновь, но гостей он уже не тронул как до того. Матфей, рассеяно улыбнувшись, скорее по инерции, внимательно изучал лицо вождя киранлалов: удивительным ему показался лоб того, расчерченный, словно для игры в крестики-нолики вертикальными и горизонтальными морщинами, что от проявления сильных эмоций проявлялись чётче.

Идоуу на правах любимицы отца подсела ближе к незнакомцу и добродушно сообщила: его и спутников вскоре накормят, как велит гостеприимство. Затем ненавязчиво потёк разговор, из которого выяснилось, что девушка, как и две её старшие сестры замужем, но лишь с той разницей, что мужья Зэмы и Субиры – добытчики соли с озера Ассали, а её супруг – воин-охотник. Идоуу и Уо́ссва женаты около полугода, а потому пока их семья мала, но в скором времени, оба надеются нагнать старших родичей.

– У моего отца большая семья: пять детей – три дочери и два сына, – простодушно с долей гордости пояснила девушка. – Старшие братья, Му́наш и О́чинг, также добытчики соли.

– А где же они? И где ваши мужья? – поинтересовался Матфей.

– Мой муж на охоте, как и полагается. Утром придёт. Мужья же сестёр на озере, туда путь неблизкий, но и их ждут завтра к вечеру. С ними же должен вернуться Очинг. Бедняга, его никто, кроме нас никто не ждёт – надо же было ему родиться с одной любовью в сердце: девушка, которую он любил много лет назад – умерла, так он до сих пор хранит ей верность, так и помрёт один.

– Но вы забыли в разговоре про второго брата, – решил сменить тему собеседник, – он тоже на солёном озере?

– Я никого не забыла, – голосок Идоуу натянулся упрямством и нервом, – наш старший брат имел неосторожность полюбить девушку из другого племени – кафири, у нас с ними вражда уже много лет. Яа была хорошей женой, но не долго. Однажды случилось то, что должно было случиться рано или поздно: произошла очередная стычка между кафири и киранлалами, и угораздило этим двоим влезть в самую гущу… Отец правильно сказал – в Данаки скорее опаснее шальная пуля. Мой брат, первенец моего отца, и его жена погибли в тот день, оставив Оити одну. Теперь её воспитывает Адиса.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Мунаша и Яа нет уже семь лет. Вы никак не можете обидеть меня или кого-то другого. Разве что Оити, но того не допустит Адиса.

Пока Матфей беседовал с младшей дочерью старейшины, остальных гостей поддерживали разговорами старшие. Под пытливыми замечаниями гостей, киранлалы открыли секрет высокого пламени костров: оказалось, что к кострищам, которые жглись исключительно подальше от жилищ, оно и понятно почему, велись длинные тонкие трубопроводы, в которые подавалась нефть, добываемая особой группой из племени в окрестном озере.

Особый интерес среди детей вызвали волосы Лукерьи, их сравнивали с огнём и солнечным светом, их трогали любопытные детские пальчики, что вскоре порядком доконало и так уставшую от назойливого внимания девушку.

Юна Дивия, обычно говорливая и бойкая, оказавшись в столь экзотической компании людей, обратилась в сплошное внимание, одна в компании Спящая, она не понимала ни слова из произнесённого местными, а потому разглядывала каждую интересную ей деталь и, рассеяно поглаживала Рарога. Тот отчего-то вдруг возомнил себе, что ей нужна защита и, воцарившись на девичьих коленях, наслаждался единоличным вниманием, не забывая попеременно следить прищуренными глазами за всем, что кружило и двигалось вокруг.

Элигос неожиданно нашёл себе собеседника – Импунду́лу, ушастую сову, прислужника Адисы. Не такая крупная, как филин, сова носила оперение земляного цвета и бледно-коричневый лицевой диск с чётким ободком. Её перьевые ушки смотрелись трогательно, да и в целом, птица держалась скромно, но гордо. Гамаюн, как обычно, не делил своего общества ни с кем, выбрав убежище повыше, а кошки улеглись меж союзниками, наслаждаясь долгожданным отдыхом и желанным теплом огня.

– Мне кажется, или воздух здесь не отдаёт серой? – между прочим, заметил Эрик Горденов.

– Ты прав, – поддержал его Виктор Сухманов. – Я даже чувствую запахи еды. Или мне она мерещится.

Прибыла небольшая процессия женщин из глубин деревни – в руках каждая несла поднос или миску с яствами. Вскоре путники всласть наслаждались сочным свиным мясом, приготовленным с вечера и подогретым для гостей; угощались ынджера – большими рыхлыми лепёшками, похожими на блины, из кислой муки злака теф, в которые были щедро завёрнуты жареный картофель, морковь, пряности, рис и тушеное мясо. К еде подали местный алкоголь, тэж, сладковатый напиток, настоянный на корне, листьях и ветках дерева Гейшу с добавлением мёда диких пчёл и специй. На десерт вместе со свежими фруктами подали сухофрукты и орехи. Юна с удовольствием зачерпнула горсть сухих и тонких, как пергамент, кусочков яблока. Сушённые яблочные ломтики вдруг напомнили ей лепестки роз: вяленые, кремовые с розоватым кантом. А угодив на язык, каждая словно сочилась летним сладким соком с приятной кислинкой в послевкусии. Этакий привет ушёдшего лета, песнь отжившей жизненной вехи. И грустно, и сладко.

Пока гости наслаждались вкусом еды и утоляли первичные позывы голода, от любопытствующей массы зевак, взиравших на едоков с не меньшим интересом, будто для них разыгрывался персональный спектакль, отделилось несколько собак, прельщённых мясным духом пищи. Худые, так что рёбра проступали под кожей, голодные псины с опасливой оглядкой осторожничали, не решаясь совсем близко подобраться к блюдам с едой. Несколько раз на них сурово прикрикивал Адиса да несколько охотливых горлопанов заливисто улюлюкали в след драпавшим зверям, но нужда сказывалась сильнее, и твари всё равно возвращались к намеченной цели. Наконец, терпение старейшины сдало и он, вскочив на ноги, притопнул и пригрозил псам палкой, которая как по волшебству образовалась в его руке. Эта весомая угроза возымела желанный эффект, но не на всех: одна особо худющая доходяга увернулась и бросилась прямиком к ближайшей миске с лепёшками. Там как раз сидел Виктор, хмурившийся всё сильнее по мере разгона собак. Его крупная фигура, очевидно, внушила собаченции трепет и в одном кусе от желанной добычи, та замерла, вжавшись в место.

Вик внимательно смотрел на голодного зверя, затем ухватил первую подвернувшуюся под руку лепёшку и бросил тому. Шавка растерялась не меньше толпы, люди, казалось, подавились дразнящими издёвками, адресованными нахальному животному. Но критический момент прошёл, собака подхватила с пыльной земли роскошный ужин и тут же на глазах у всех расправилась с ним.

– Зачем переводить на бесприютную тварь хорошую еду? – с укоризной бросил Адиса расщедрившемуся гостю. – От того она наберётся наглости и совсем перестанет бояться.

– А зачем нужно, чтобы собака боялась? – строго взыскал Виктор. – Если к животному по-хорошему, то оно любить будет, а когда боится – жди от него пакости.

Псина в знак подтверждения правоты добряка, приподнялась и заискивающе приблизилась к нему, отчаянно виляя узким, как у крысы хвостом, и пригибаясь телом. И юноша смело вытянул руку, без колебаний возложил её на голову пса и погладил. Собака признательно лизнула ласкавшую её руку.

– У тебя большое сердце, юноша, – смягчившимся голосом обратился старейшина. – Не сердись, но у нас так принято – выживает сильнейший. А собаки хорошо чувствуют таких, как ты, иначе бы этот беспризорник не подпустил тебя к себе и не признал за главного.

Пиршество не дошло до финальной стадии, когда Чиди привел за руку старика настолько ветхого, что казалось, каждый шаг грозил развалить его на части. Внук Адисы подвел старца к тому месту, где восседала семья деда, помог тому усесться и тут же вернулся к матери.

Высокий, как и старейшина, высушенный годами почти до состояния мумии, старик, которому на вид смело можно было дать сотню лет, если не две, сутулил хрупкую спину. Единственный в деревне, кто носил волосы, длинные, скрученные в толстые молочного оттенка дреды.

– Змея! За ним приползла змея! – всполошился вдруг Рарог и суетливо забегал вокруг Юны.

Змея действительно показалась, заняв боевой пост около древнего пришельца, но с явным намерением защитить того, нежели напасть: сомнений не оставалось – меж ними союз. Однако ж кошки не спешили полошиться и, приподняв головы, удостоили новоявленную гадину внимательными взглядами.

– Што рас-с-скричалс-с-ся, лупоглаз-с-сый? – невозмутимо обратилась змея, не сводя глаз с саламандра. – Никогда не вс-с-стречал з-с-смею?

– Да нет, как раз одну точно встречал, – взволнованно пищал ящер, боязливо отступая за Матфея. – Одного злобного ужа.

– Ты о Ксафане? – переспросил Матфей. – Он и со мной особо не любезничал.

– Не вс-с-се з-с-смеи одинаковы, – выговорила змея. – Хотя уж мне и родственник.

Гладкая блестящая чешуя её длинного коренастого тела в свете пламени отливала оливково-зелёным окрасом, по спине шла тонкая оранжевая полоска.

– А как вас зовут? – поинтересовался юноша. По тону общения он не заметил снобизма или сварливости, присущие отцовскому ужу.

– Её зовут Мокеле́. Она не ядовита. Это домовая змея-аврора, – дал ответ старик и направил взор заволоченных бельмами глаз прямо на Матфея. Союзник змеи был слеп.

– Я и с-с-сама могла с-с-себя предс-с-ставить, – всё тем же бесстрастным голосом высказалась змея.

– Значит, ты, действительно, кибвэмека, – голос его шелестел, как сухие травы в жаркую пору. Замечание прислужника он пропустил мимо. – Не думал, что доживу до встречи с тобой и услышу твой голос. Как видишь, воочию узреть тебя, мне уже не дано – зрение растратили годы. Так что же ты хочешь узнать у старого слепца Дабуламанзи?

Вокруг установилась кромешная тишина, по всей видимости, колдуна или кем он приходился, в деревне почитали не меньше старейшины и, скорее всего, побаивались, как все суеверные люди.

– В Агнишандире один старый саламандр посоветовал мне направиться к вам, к вашему народу, по его уразумению вам что-то известно о таких как я больше остальных, – начал издалека Матфей.

– Та саламандра мудра. Мне кое-что известно, но не так много, – произнёс Дабуламанзи. – Что же именно ты хочешь спросить?

– Мой дар или наказание – я ещё не понял, как это назвать, но проблем из-за него так много, что пострадали мои друзья, и возможно, мои родители. Как от него избавиться и возможно ли такое?

При упоминании родителей юноша сник, не заметив, как печаль и тревога тут же отразилась в глазах Юны и Эрика.

Старик обернулся в сторону старейшины и обратился уже к нему:

– Адиса, на правах твоего советника и старого друга, прошу тебя об услуге: принеси в своих руках миску с родниковой водой, а затем передай этому юноше.

Ни слова возражения не донеслось со стороны главы деревни, безропотно поднялся Адиса и ушёл куда-то, ступая за пределы огненного света.

Пока дожидались, колдун заговорил снова голосом, стремящимся убедить:

– В твоём роду когда-то был «говорящий с тварями» и его особенность передалась тебе. Дар ли то или наказание, как ты говоришь, – не нам решать. То знает лишь Творец, то ведает Солнце. Как лишить тебя силы – о том мне, увы, не известно. Да и надо ли отрекаться от того, что дано свыше?

– Вы не понимаете, на меня объявили охоту и не оставят в покое, пока не изловят или не убьют, причём, второе более вероятно, – с пылом возразил Матфей.

– Я знаю эту историю: псы и совы и меж ними та, что равняет смертью, – загадочно проговорил старик, его слепые глаза, казалось, смотрели сквозь все отжитые эпохи мира. – И на острие – тот, что говорит с тварями. Если можно уйти от волчьих клыков и ускользнуть от совиных глаз, то смерть обхитрить не удастся. Из всех троих она неумолима больше. И пути всех троих выстланы кровью, ибо та – суть их, что движет ими от начала до конца. Больше сказать мне нечего, это всё, что известно.

– Я хочу вернуть всё назад, – раздражаясь от таинственной белиберды старца, заявил парень, поспешно прибавив, – всё, кроме моего умения понимать речь прислужников.

– Не тебе это исправлять и не тебе судить: плохо то или во благо, – равнодушным тоном донеслось из тонких сухих уст.

– Старикан совсем ушёл в древность, мелет чушь про предначертание, а сам слеп по воле судеб, – иронично заметил Эрик в сторонке Виктору.

Последние слова крепко зацепили самолюбие Матфея, и он уже собирался сказать что-то грубое в ответ, но тут вернулся Адиса с глубокой и тяжёлой миской, которую бережно передал в руки всеслуха.

Ужас сковал Матфея, прозрачная вода, отдававшая прохладой, отчётливо проявляла его облик. Глубоко внутри раздался дикий ликующий возглас злорадства. Юноша крепко зажмурил глаза. Идея катастрофически неудачная, но как это разъяснить, не раскрыв тайны?

– Посмотри в воду, кибвэмека, – велел Дабуламанзи. – Оставь свой взгляд на воде. Его я прочту, как читаю души живых и немые крики мёртвых.

Нет. Нет. Нельзя этого делать! Хотел прокричать в лицо живой мумии Матфей, но вместо того, вдруг подчинился, будто помимо его воли сила большая, чем он знал, приказала его глазам открыться.

Ничего не произошло сперва. Отражение смотрело на него под едва будоражившейся поверхностью воды. Но тут искры вспыхнули в глазах и погасли за долю секунды, голова пошла кругом, а затем его, Матфея, словно резко бесцеремонно с силой выдернули из тела и кинули в тёмную бездну. Но тут нечто цепкое ухватило его за руку и вновь зашвырнуло обратно, где он продолжал недвижно сидеть с плошкой в руках, а вода оставалась водой, а не нарастающей темницей из мрака.

– Дай мне, – повелел ему голос колдуна.

Юноша с радостью поспешно избавился от ноши, которая показалась ему тяжелее двадцатикилограммовой гири.

Дабуламанзи приблизил к лицу миску с родниковой водой и надолго уставился в суть её невидящим взглядом. После, как привиделось Матфею, старик едва дрогнул. Наконец, отстранив ритуальный сосуд от себя и отставив его на землю, он вынес вердикт:

– Мне жаль, что ты проделал долгий, и как я догадываюсь, не лёгкий путь напрасно. В мире много чудес и, безусловно, ты – одно из них. Не отчаивайся, говорящий с тварями, и учись жить с даром, что дан тебе свыше.

Он замолк. Адиса дал знать, что пора расходиться по домам, пригласив в свой дом девушек, а юношей поручив другим домам.

От горечи разочарования, Матфей не желал никуда следовать, отчаяние накатило на него ошеломительной волной. Даже ободряющее карканье ворона не дошло до его сознания, так сильно пал он духом. Наконец он встал и, еле перебирая ногами, направился за провожатым, в доме которого ему предстояло заночевать. И только тогда до него долетело шелестящее предостережение колдуна, единственного, кто остался у пламенного светоча:

– Сторонись прозрачных вод, кибвэмека, и всего прочего, что отражает тебя самого. Я видел лишь мельком, но то, что я заметил, встревожило мою душу. Зло пометило тебя.

4. Новые намётки

Он впервые за последние четыре месяца покинул верховный офис, оставив Аркону, ради сомнительной встречи. Всё с самого начала казалось сомнительным – и эта поездка, и тот тип, из-за которого она случилась. Столицу Тартаррусы он недолюбливал издавна, всеми правдами и уловками сторонясь этого трёхслойного пирога. Старая история тому причина, впрочем, у каждого где-то есть история и город с ней связанный, и гложущая до воя неохота в него совать свой нос.

Но сколько же ступеней в этой башне! Он так давно не разминал свои ноги, привыкнув к удобству комфортного и всегда доступного к его воле лифта. Если бы он скакал по лестницам в головном здании вверх-вниз каждый день, то из него вышел бы неплохой спортсмен. Но сколько ж ступеней в этой тесной башне!

Наконец и вожделенная площадка с полуотворенной дверцей. Дверь невысока и такая же древняя как и строение вокруг нее. Тут что сплошь коротышки заведуют?

Не успел он толкнуть дверцу, как расслышал отдалённые голоса, эхом скачущие по внутреннему помещению.

– Хватит юлить, бездельник! Ты испытываешь моё терпение, – нажимал сурово голос, в котором узнавался Рослав Митке, недавно занявший пост начальника службы безопасности. – И что же? Главному праведнику ты ответишь тем же? Вспоминай живее, все детали, взгляды, перешёптывания. Они что-то да сказали в твоём присутствии.

– Да не помню я! Хоть кричи ты на меня, хоть бей! – желчно, но без страха парировал другой – старческий, в котором трудно различить грань между мужским и женским началами. – Эта шайка ввалилась однажды в мой дом, без приглашения, без уведомления, что уже по себе немыслимо. Нагрубили мне, я их и выставил вон, даже не успел толком ответить на их вопросы. Да и было это больше месяца назад. Ты видишь, что я далеко не молод и память моя давно переполнена, чтобы хранить лишний мусор, а те ребята ничего путного не вымолвили. И не надо меня пугать!

Далее донёсся тяжкий и шумный вздох, после которого что-то грузное плюхнулось на нечто мягкое. Тут-то Флегонт Саркар и распахнул настежь дверь, прошествовав внутрь просторного зала.

– Я бы поостерёгся на твоём месте, Счетовод. Моё начальство прибудет с минуты на минуту и тогда…

– И тогда я сам пожелаю побеседовать тет-а-тет с уважаемым господином Счетоводом, – продолжил нейтральным тоном начальник, упреждая новую порцию угроз.

Конечно, похвально рвение нового начальника службы безопасности, но ему до терпеливой обходительности Ефира Стародуба в подобных диалогах далековато.

Просто восхитительно, как праздное помещение столь грандиозных форм смогло разместиться на тонкой, хоть и крепкой башне! На своём веку Саркару как оперативнику и главе братства повидать довелось немало чудес, но эта конструкция переплюнула все прочие. Высоченные стены зала с не менее протяжёнными в них окнами, с арочным сводом, где в полутени проступали пронзительные краски потолочной росписи, – во всём том, казался шутливый замысел былого архитектора: внушить любому, будто здесь прибежище великана, пусть хозяина и нет дома.

Из всех красот и занимательных примечательностей, коими изобиловал зал, интригующим казался громадный стеклянный ящик на постаменте из цельного круглого куска голубого мрамора. Саркару не было надобности подходить, чтобы удостовериться в том, что содержал издали пустой с виду сосуд. Иногда информированность, накопленная за годы служению братству, наводила откровенную скуку – в его жизни почти исчез элемент интриги, которую способно вызвать исключительно неведение.

В этой сказочной пещере Флегонта Саркара интересовал лишь один объект, вернее субъект, и он как раз досадливо пыхтел в стороне, погрузившись едва ли не целиком в массивное, с золотой вышивкой бархатное кресло невыразительного цвета. Напротив сердитого оппонента стоял, впрочем, не сильно возвышаясь, новоявленный начальник службы безопасности.

И в который раз Саркар невольно сравнил Рослава Митке с предыдущим помощником, казалось, этот проигрывал тому даже во внешних данных. На вид около сорока, низковат, худощав, темноволос, с залысинами у лба. Глаза светло-карие, узкие и хитрые, точно лисьи. Нос и тот острый, орлиный, выдававшийся на вытянутом овальном лице. Правда, вот амбиции у новичка больше, чем у покойного Ефира: одевается сплошь в дорогие костюмы серых оттенков, носит роскошные ботинки. Да и себе на уме. Но что ж поделать, и квалификация у Митке лучшая из всех, потому и пришлось взять Бессменному его себе на место левой руки.

– Митке, оставь меня с господином Счетоводом на десять минут, – вежливо, но с ноткой приказа попросил начальника службы безопасности Саркар. – Думаю, мне он не откажет в личной беседе.

От Рослава Митке последовал сухой кивок и скорое удаление за входную маленькую дверцу. На пороге он обернулся и призывно позвал:

– Си́три, за мной! Живее!

Из другого конца зала по паркетному полу пронеслось небольшое серо-бурое существо, в котором, когда оно приостановилось у двери, глава праведного братства распознал белодушку – каменную куницу, прислужника Митке. Зверёк опрометью метнулся за дверцу, как только почувствовал на себе холодный взгляд другого праведника.

– Итак, как видите, я совершенно один, – теперь внимание Флегонта обратилось к хозяину башни, – даже Алконост, не смотря на его ярый протест, оставлен мною за пределами вашего жилища.

Счетовод и не думал предлагать Саркару присесть на что-то подобающее, хотя тут же поблизости стояло несколько довольно миленьких пуфиков. Разгадав нелюдимый нрав, праведник, не смутясь нисколько, невозмутимо придвинул себе ближайший пуф и сел напротив собеседника.

– Спасибо и на том, – желчно проворчал Счетовод, – терпеть не могу в своей обители никакую живность. Я двуногих с трудом сношу, а прочих и подавно сил терпеть не достаёт.

Впервые видя того, кто ведёт счёт двойникам демоновых душ, Бессменный не шибко обманулся в ожиданиях. Да и куда там, когда доподлинно известно, что затворник обжился в своей башне лет шестьдесят назад, уж не меньше. Привлекательность точно ему не грозила.

Из глубоких бархатных, припорошенных пылью глубин кресла на посетителя взирал старик внешности крайне отталкивающей, если не сказать больше, омерзительнейшей. Полнотелый до неприличия, с приличным животом и неприличными грудями. Если бы Саркару не было доподлинно известно, что его неучтивый собеседник – мужчина, то в первые минуты общения принял бы сидевшую фигуру в старом кресле за женскую. Какой мужчина будет источать приторно-сладкую смесь амбры и ещё чего-то? Чувствительный нос праведника зачесался от едкого аромата. «Андрогин. Слащавый гермафродит», – мысленно с отвращением подумал Саркар. Слишком много несуразицы преобладало в этом занимательном персонаже.

Особенно чересчур много жеманства проглядывало во всём облике Счетовода, начиная от его чересчур сверкавшей лощёным блеском лысой башки, увенчанной жалкими остатками былой роскоши – несколькими прозрачными тщедушными волосками. Будто этот срам способен скрыть факт лысины. Продолжая лицом – точно оплывшим огароком свечи, где воск завис в области щёк и при каждом злобном вздрагивании лица грозит оторваться и упасть. И оканчивая внешним обликом старикана: до нелепости яркая и разномастная одежда разных эпох и времён: старинный камзол из карминового атласа, под которым частично проглядывала стального цвета шёлковая рубашка; на коротких свиных ножках красовались тёмно-синие панталоны, которые продолжались полупрозрачными чулками едкого жёлтого оттенка; стопы венчались расшитыми бисером мягкими туфлями с загнутыми носами.

Откровенно говоря, подобный собеседник доверия внушал маловато.

– Господин Счетовод, вы бы оказали мне огромную услугу, если бы постарались припомнить хоть какие незначительные детали, – Саркар постарался придать голосу максимальное благодушие, вложив в посыл всю учтивость, какая была в его резерве.

– Я уже сказал вашему псу, что ничего не помню, – тут же поспешно огрызнулся хозяин. Брыли на лице нервно задрожали. – Прошло немало времени. Я не обязан держать в голове каждый визит. А те юнцы, что они мне? У меня иные заботы.

– И всё же вы мне сильно пособите, если поднимете с глубин памяти своей хоть что-то. Хоть какую-то деталь. Нам очень это помогло бы.

– Я не помню! Слышите вы? Не помню, – упрямился старик.

Флегонт Саркар встал с неудобного пуфика и неспешно направился к аквариуму в центр зала.

– Я понимаю, на вас такая ответственность, сударь, – через спину бросал он фразы учтиво, но уже с большей прохладцей, с каждым шагом приближаясь к цели. – Ваши подопечные. Сколько у вас их? Миллиарды? И за каждым глаз да глаз.

Счетовод, ещё не поняв, куда поворачивается его упрямство, с вызовом ответил, так и, продолжая удобно восседать на своём троне:

– Да уж поважней вашей, сударь!

Наконец праведник оказался перед гигантским террариумом. По скрупулёзным и достоверным отчётам он знал, что стенки стеклянного ящика выполнены из качественного горного хрусталя. И, конечно, же, об обитателях аквариума Саркар прекрасно извещён. Миллионы улиток больших и мелких ползали по дну и стенкам сосуда.

– А что, вы и мою показать можете? – осведомился без интереса в голосе он.

– А чего вам показывать? – грубо проворчал Счетовод, даже не дёрнувшись на предложение. – Отыщите самую скверную, у которой раковина в налёте и трещинах – то ваша и будет.

– Сомневаюсь я, однако, что так есть, – холод усилился в словах Бессменного. Терпение истощилось. – Помимо меня в мире столько типов, рядом с которыми я чище буду. Право, вы ко мне пристрастны.

Эти слова то ли подцепили самолюбие старика, то ли насторожили тоном, в котором уже отчётливо проступало предостережение, но Счетовод вдруг поддался вперёд и, близоруко щурясь, выкрикнул остатки бравады, слепо целясь в незваного гостя:

– Да любой кровожадный убивец, самый что ни есть во всём Терриусе, во стократ лучше вашей особы, сударь! Ваша душа, Дьявол её спаси, насквозь пропиталась мраком и её хоть сто лет стирай хозяйственным мылом – не очистишь.