скачать книгу бесплатно
– В белом цвете я вижу все краски мира, а вы хотите обеднить мой дом…
…Мы прошли во двор и устроились на айване. Почтенный Умар быстро накрыл дастархан и вскоре я наслаждался ароматным индийским чаем с пряными лепёшками. Лишь после пятой пиалы мой учитель стал задавать вопросы:
– Судя по твоему отсутствующему взору, Фархад, ты опять с кем-то поспорил. А поскольку, как мне ведомо, в городе объявился твой старый дружок, то ты поспорил именно с ним. Верно?
– Верно, – подтвердил я и поведал всю историю.
– Ц-ц-ц, – уважительно поцокал учитель. – У тебя появился размах! Нет, чтобы поспорить о чём попроще: поймать горного дэва, к примеру, или приманить в силки птицу Хумайю? Ну и какую же ты предполагаешь получить от меня помощь?
– Учитель, расскажите о живой воде, где она может быть, как её различить. А то я даже куда отправиться – не знаю.
– Так ведь, Фархад, об этом мало что известно. Вернее, почти ничего. Сам посуди, если бы были верные сведения, люди бы уже давно к этому источнику протоптали дороги. Есть несколько ссылок у разных авторов, не более.
– Да мне хоть крохи, учитель.
– Ну что ж. Дай, попробую вспомнить… Я неоднократно слышал о том, что живую воду следует искать на севере… И читал в одном свитке, что необходимо двигаться на север ровно сорок конных переходов. И этому свидетельству можно верить …, так, я предполагаю, что начать поиск следует от границы между древними Ираном и Тураном. Это хорошо согласуется со временем написания того трактата. Граница тогда проходила по реке Джейхун. Так что тебе имеет смысл отправиться в Бухару и уже оттуда приступать к поискам. Ты пройдёшь земли Булгар…
– Так далеко? – изумился я.
– А тебя за язык никто не тянул, – укорил меня учитель.
– Так, а дальше-то что? Что я там встречу? Чего мне надо опасаться?
– Не торопи, дай подумать…, наверное, тебе следует из Бухары добраться до реки Итиль, потому что она, как мне известно – лежит к северу от Бухары и течение её тоже проистекает с севера. Так что по ней тебе легче всего будет добраться до нужных мест. Да-а-а! И выходит, что источник живой воды пробился на поверхность в стране Мрака, а там живут народы Гога и Магога. И никто ещё из просвещённых мужей там не бывал! Хотя от кого-то же это стало известно? Вот вопрос! Но!.. Но перед этим ты вряд ли сможешь миновать земли русов.
– Это ещё кто такие? – встрял я с вопросом.
– Это, как мне известно, северные огнепоклонники. Но вот зороастрийцы они, как мы, или просто язычники, не ведаю, – учитель задумчиво прикрыл глаза и продолжил речитативом: – Русы возделывают просо и лён, разводят пчёл и свиней, но больше всего любят воевать. И есть у русов хакан, а вокруг него собирается дружина и жрецы. И идут они воевать на своих соседей, славян, чтобы брать у них себе добычу на содержание, ну и прочие полезные предметы.
– Какие? – опять не удержался я.
– Ну не знаю, – удивлённо пожал плечами почтенный Умар. – Что у них, славян можно взять? Чем славяне торгуют с Константинополем? Меха, мёд, воск, кожа, рабы. Вот и русы, наверное, с них берут то же самое… Так, и что ещё вспомнилось – у русов глаза, как у кошек. Вот вроде и всё!
– А я знаю славянский язык, – гордо заявил я своему учителю (могу ведь хоть чем-то похвастаться?). – Мой отец как-то раз, на пробу, купил двух гулямов из славян. Мне тогда четыре года исполнилось. Одного из них ко мне приставили – до совершеннолетия. Так я и выучился говорить на их языке.
– Это похвально, – заметил учитель. – Знание чужеземных языков ещё никому не было в тягость. Но я бы тебе посоветовал присовокупить к своим познаниям и ромейский язык. Много мудрости смог бы ты почерпнуть из общения с западным народом.
Тут я спохватился, что беседа наша начинает перетекать в другое русло, и попытался вернуться к истокам:
– Конечно, учитель, но не могли бы вы дать определение: какая из себя живая вода? Как мне узнать её?
– Живая вода, она и есть живая. Ни по цвету, ни по запаху не отличается от обычной. Но знаю, что она не может превращаться в лёд, и не испаряется. Что если отрезанную конечность приставить к ране и полить живой водой, то она прирастёт. А если на только что умершего побрызгать этой водой, то он оживёт, прервав своё шествие к мосту возмездия Чинвату.
– Благодарю, учитель! – поблагодарил я за рассказ.
– А ты, я вижу, даже рад отправиться в дальние края? – приподнял бровь мобед.
– Конечно! – я пошире расправил плечи. – В конце концов, мой род происходит от Рустама. Мой прадед голыми руками задушил горного барса. Мой дед сразил в одном бою двенадцать воинов. Мой отец не раз приносил с охоты на своих плечах джейрана, пробежав без отдыха горными тропами три-четыре фарсанга. А разве я не сын своего отца?
– Похвально стремление мужа достичь своей доблестью славы,
Когда он на подвиг стремится не ради наград и забавы,
– продекламировал двустрочие почтенный Умар. – Что я могу сказать? Ты сам уже всё решил, зачем мне отговаривать тебя? Живую воду вряд ли найдёшь, а вот мир познаешь – это точно. Только не забудь одно правило. Принимай мир таким, какой он есть, и тогда он примет тебя. Принимай истину такой, какая она есть, и тогда она откроется тебе. И возьми с собой бумаги, а лучше – папируса побольше, и чернил, и записывай всё, что тебе покажется интересным и стоящим внимания. Это важно по двум причинам. Во-первых, большинство кочевников к учёным относятся лучше, чем к купцам, а во-вторых, твои записи будут иметь большую ценность не только для меня, но и для потомков. Удачи тебе, Фархад! И последнее: я помогу тебе добраться до Бухары. Найди на рынке менял некоего Захарию и скажи ему, что это я прислал тебя…
***
…Только жаркие объятия Айшат заставляли меня откладывать подготовку к отъезду, а ведь прошло уже двадцать ночей с того вечера, как она впервые возлегла со мной. Дни я проводил в обществе Али и других наших приятелей, но как только время близилось к вечеру я, изнывая от нетерпения, бросал всё и устремлялся домой.
А там меня ждала несравненная Луна моего сердца. В саду, по примеру Али, я велел разбить лёгкий шатёр, и теперь мы в нём проводили все вечера. Айшат развлекала меня рассказами, а, кроме того, ещё славно пела и танцевала. Дело дошло до того, что я первый раз в жизни попробовал сочинить стихи. Правда, никому не рискнул их прочесть, и, наверное, правильно сделал. Там имелись строки о ясном небе, украшенном звёздами, лёгком ветерке, ласкающем вершины деревьев, соловьиных песнях, ну и, конечно, не обошлось без упоминания о фиалах. Вот до чего дошёл.
И лишь, когда до конца отпущенного срока осталось шесть дней, пришлось наведаться на рынок, где держал место знакомый моего учителя.
Подсказки быстро привели к нужному столику в самом центре рынка. Там, укрывшись от солнца под навесом, прикреплённым к стене лавки, дремал мужчина с накинутым на лицо платком. Ещё издали, по жёлтым одеждам, я определил, с кем придётся иметь дело. Впрочем, подавляющее большинство менял так же щеголяли жёлтыми цветами своих одеяний.
Однако впечатление, что мужчина дремлет, оказалось ошибочным. Едва я остановил коня на расстоянии трёх шагов от столика, как меняла заговорил, явно обращаясь ко мне:
– Только не говорите, что хотите просто посмотреть!
Мне подобный тон несколько не понравился, но я остался спокойным. Это прежде, когда я только приехал в долину совершенно неотёсанным горцем, рука то и дело тянулась к мечу, в каждом подозревая возможного обидчика. Однако в любезном моему сердцу Эсфахане так перемешались верования и народы, что поневоле пришлось выучиться терпению. Поэтому я просто промолчал.
Тем не менее, на нас сразу обратили внимание менялы из соседних лавок и просто любопытствующие, предвкушая возможное зрелище. А некоторые явно собрались делать ставки. Меняла, почуяв неладное, скинул платок с лица и мгновенно оценив не только меня, но и обстановку вокруг, вскочил на ноги и стал извиняться:
– О, господин! Не обрушивайте свой гнев на мою бедную голову! Во всем виновато солнце! От этой несносной жары бедный Захария потерял всё: и разум, и клиентов! Передайте мне ваши заботы, и я решу их в самом лучшем виде! А пока пройдёмте внутрь, не откажите моей дочери в возможности угостить вас шербетом.
Я спешился и, оставив коня на попечение базарных мальчишек, прошёл вслед за словоохотливым менялой. Волоокая дочь Сиона пугливой ланью метнулась за занавески, и вскоре я наслаждался очень даже неплохо приготовленным прохладным напитком.
Тем временем Захария не умолкал:
– О, юный господин! Я вижу, вы всё же стесняетесь поведать мне свои мысли, что так избороздили морщинами ваше чело! Давайте я сам попробую угадать! Вы, по несчастному стечению обстоятельств, временно стеснены в своих расходах! Но вот именно для этого я и существую! Причём заметьте, для вас, дихкана из Дейлема, я даже не прошу привести с собой поручителя! Я знаю, что ваше слово – это слово чести! Сам такой! Мы составим бумагу, и не успеют перевернуться песочные часы, как вы уже снова будете радостно смотреть на окружающий мир! А процент я возьму столь мизерный, что меня засмеют даже ослы, если им рассказать о нашей сделке!
Я только и успел возразить, что не нуждаюсь в кредите!
– … Понял! Понял, понял… Вы хотите отправиться в сафар! Так, кажется, на вашем языке называют странствия? И опять я нужен! Вы даёте мне свои динары, а я вам шекели, или драхмы, или рупии. Что пожелаете! И у вас снова нет забот! Так я достаю весы?
– Нет, – опять я огорчил Захарию. – Мой учитель сказал, что вы сможете мне помочь в несколько ином деле!
– Горе мне! Горе! – тут же принялся рвать на себе остатки волос меняла. – Вся жизнь моя прошла в тщете и суетных мечтах. Все хотят, чтобы Захария им помог, но кто поможет Захарии? Уже двадцать лет пытаюсь я заработать хоть немного денег, чтобы вместе с семьёй вернуться в землю обетованную!.. Погодите-ка, юный господин! А кто ваш учитель?
– Почтенный Умар Гиясаддин!
– Ну что же вы сразу не сказали? – всплеснул руками меняла. – Грех отказать ученику столь мудрого человека! Мои будущие внуки отвернутся от меня, если я не помогу вам! Лишь бы это было мне по силам.
Я успокоил хозяина, представился и объяснил, что мне нужно срочно выехать в Бухару. Захария задумался и принялся вышагивать, шевеля губами и размахивая руками. Наконец он прекратил хождение и повернулся ко мне:
– Мой юный господин! Есть только один человек в Эсфахане, способный помочь вам. И этот человек – я! Сейчас мы отправимся к моему свояку Науму. Он держит караван-сарай под вывеской "Поющий бархан", что на улице Вышивальщиков. На днях как раз отправляется большой караван в Бухару. Наум, и это мне известно наверняка, в очень хороших отношениях с таким же фундукани, как и он сам, из Рея. А того зовут Самуил. Так вот Самуила очень хорошо знают в Бухаре. Как видите – всё складывается просто великолепно. Наум, по моему слову, даст письмо для Самуила, а Самуил даст письмо для бухарских вакилов.
Я слегка запутался в том, кто же именно мне поможет, но послушно поднялся на ноги и вышел на улицу. Вскоре мы уже выезжали с рынка в сторону бывшей Иехудии. Когда-то давно Иехудия была самостоятельным еврейским поселением, рядом с Джеем. Между ними даже располагалось небольшое село Кушинан. Потом, с приходом арабов, город разросся, и Эсфахан поглотил Иехудию вместе с Кушинаном, но не бесследно.
Обо всем этом мне вспомнилось, пока мы неспешно двигались в нужном направлении. Кварталы Иехудии ничем не отличались от кварталов Джея – такие же глухие глинобитные заборы, скрывавшие от посторонних глаз дворы. Я бы предпочёл пустить своего коня рысью, благо улицы были в это время дня пустынны, но осел, на котором восседал Захария, оказался воистину достойным представителем своего племени.
– А дозволено ли будет мне узнать, о, мой господин, – поинтересовался Захария, – причину, заставляющую вас отправиться в столь далёкое путешествие? Семейные обстоятельства, или может напротив, учёные изыскания?
Я понял, что вряд ли удастся отвязаться от Захарии, и потому почёл самым лёгким согласиться:
– Ты прав, Захария, именно учёные изыскания!
– А какие? – немедленно последовал новый вопрос.
Я мысленно вздохнул и ответил:
– Да вот, намереваюсь отыскать живую воду.
Мой попутчик так разволновался, услышав подобное, что чуть не свалился с осла. Зато замолчал, и это было благо.
Так, в тишине мы и добрались до подворья, занимаемого фундукани Наумом. С нашим появлением в доме начался переполох, видимо не каждый день сюда заезжают иноверцы. Я с любопытством осматривался, но ничего нового для себя не высмотрел.
Вскоре высокий, седой, но все ещё крепкий хозяин дома приветствовал нас. Затем Захария извинился и увлёк Наума в дом, оставив меня прохлаждаться в ажурной беседке, укрытой от солнца огромными старыми вязами, впрочем, не одного. Меня окружили несколько рабынь и, после омовения, стали развлекать танцами.
Но не успел я вдоволь насладиться приятными глазу телодвижениями танцовщиц, как оказался увлечён в дом. В кабинете хозяин предложил усесться в специальное гостевое кресло. Я был знаком с этим обычаем, но, откровенно говоря, предпочёл бы устроиться на ковре. Однако в гостях своих правил не устанавливают. Пришлось располагаться на этой неудобной конструкции.
Сам Наум примостился за небольшим столом (подобные столы очень любимы письмоводителями в присутственных местах), а Захария сел на скамью у окна.
Хозяин покусал губы, внимательно разглядывая меня и, наконец, заговорил:
– У нас есть одно предложение. Э-э-э, как бы это выразиться? Одни словом, мы с Захарией с удовольствием взяли бы на себя все возможные расходы при проведении вами поисков некоей субстанции, обозначенной словами "живая вода". И, конечно же, со своей стороны, мы бы хотели рассчитывать на, скажем, семь десятых от того объёма, что вы привезёте! Для вас подобный договор означает безоблачное путешествие до Бухары и такое же приятственное возвращение. А, кроме того, ещё и значительный кредит на месте, обеспечиваемый моими бухарскими агентами.
Я был слегка ошарашен подобным, столь выгодным для себя, поворотом, но всё-таки сразу указал на самое слабое место:
– А если я ничего не найду?
Наум несколько замешкался, но всё же ответил:
– Это было бы прискорбно. Но, во-первых, мы рискуем далеко не всем своим состоянием, а во-вторых, возможность помочь мобеду Гиясаддину сама по себе многого стоит. Ну, а в-третьих, я почему-то верю, что у вас всё получится. А я редко ошибаюсь.
После этих слов стало очевидно, что следует немного поторговаться. В результате мы ударили по рукам и скрепили подписями следующее: фундукани Наум обеспечивает мне место в караване, идущем до Бухары, и даёт рекомендательные письма некоему Самуилу, проживающему в Рее, некоему Исайе, проживающему в Бухаре, а также некоему Моисею, раввину одной из бухарских синагог. Я же в свою очередь обязуюсь передать Науму и Захарии четыре десятых из всех запасов добытой мною живой воды. Если же я не привезу той воды, а взамен найду что-либо иное, но столь же редкостное и ценное, то и с этого надлежит отдать соответствующую долю.
В самом весёлом расположении духа я возвращался домой. Учитель дал мне очень дельный совет. Теперь я мог не заботиться о дорожных расходах и о том, где хранить наличность, пусть об этом болит голова у моих новых знакомых.
Нужный мне караван отправлялся через три дня, так что следовало оставшееся время провести с толком…
***
…Лишь только солнце полностью показалось над крышами домов, как тревожно взревели карнаи и вслед за ними тут же гулко зарокотали барабаны.
Уже открылись северные ворота и из города непрерывной вереницей потянулись навьюченные верблюды. Махмуд аль-Тарик, караван-баши, по уверениям Наума знал своё дело крепко. Сейчас он сидел на своём скакуне и с придорожного холма пристально наблюдал, как выстраивают верблюдов погонщики. Купцы, следующие с караваном, и охранники, повинуясь его знакам, занимали отведённые им места. Ни суеты, ни криков. И только отдельные команды, отдаваемые Махмудом своим помощникам, разносились над дорогой:
– …Вот этого, с подпалиной на груди, перевести на пять голов вперёд… Хасан, следи за дойной верблюдицей, как за своей женой… Ну, всё, пошли.
Верблюды тяжело вздохнули, понукаемые погонщиками, и караван пустился в дальний путь.
…Я оставил за своей спиной Эсфахан, да будут всегда цвести его прекрасные сады, да никогда в его дворцах не поселится уныние и грусть.
Я оставил за своей спиной друга Али ибн Масуда, но его весёлый нрав и остроумие навсегда остались в моей памяти.
Я оставил за своей спиной учителя Умара Гиясаддина, пусть его мудрость и наставления ещё долго будут освещать мой путь.
Я оставил за своей спиной Айшат! О, эти иссиня-чёрные, словно вороново крыло, волосы, пышной волной спадающие на плечи! О, эти глаза, притаившие в себе детскую доверчивость и женское лукавство! О, эта маленькая родинка на левом плече! О, эти трепетные, чуть припухлые губки! А перси, перси каковы! Да, её красота навсегда пленила моё сердце!
На прощание она дала мне свою гривну, чтобы та оберегала меня в ковыльных степях её родины:
– Если случится моему господину проезжать мимо шатров и увидеть на сторожевом копье три цвета: чёрный, красный, чёрный, то показав мой подарок, вы всегда найдёте там приют и покой. Это цвета моего брата Боняка, он должен был стать вождём после гибели отца. А я буду просить всех богов на свете, чтобы они позволили вам вернуться обратно!
В глубине чёрных глаз засверкали слёзы, и я, придав голосу нужную твёрдость, решительно отмёл даже намёк на неблагоприятный исход сафара:
– Не волнуйся, жемчужина моей жизни! Клянусь, что не позднее чем через два года вернусь с живой водой. Или пусть не с водой, но и не с пустыми руками. Да услышит меня Ахурамазда и не оставит своей милостью в одолении преград…
…Я тронул узду и Самум, нервно фыркнув, направился рысцой к каравану. Захария, как выяснилось, имел интерес в виде восьми верблюдов, нёсших вьюки с платками из шерсти кашемировой козы. Поэтому для моих вещей место отыскалось легко. В принципе я взял немного: так, кое-что из оружия, да пару тюков дорожного платья, да палатку, ну и ещё всякие мелочи, включая пищевые запасы. Ах да, чуть не забыл про вещи слуг (я решил ограничиться всего лишь тремя), так что в результате доля моих кредиторов выросла до десяти верблюдов.
Ещё накануне отъезда я познакомился через караван-баши с предводителем охраны каравана – курдом весьма благородного происхождения. Мы сразу понравились друг другу, а когда выяснилось, что и в пристрастиях весьма схожи, то поездка в Бухару стала казаться приятным времяпрепровождением…
И только гневное письмо отца, находившегося неотлучно при шахиншахе, омрачало рисовавшееся мне прежде безоблачным будущее, подобно надвигающейся грозе, от которой не уклониться, а лишь смиренно принять, молясь и уповая на милость божию:
«О, наилюбимейший из моих сыновей, и жесточайшая боль моего сердца. Своим известием ты похоронил мои замыслы на долгие годы вперёд. Вот к чему привело чрезмерное увлечение алкоголем. К тому же твоим безрассудным спором поставлено под удар благополучие нашей семьи. И не только размерами заклада. Кто отныне будет представлять мои интересы перед купцами Эсфахана? Ты даже не подумал об этом!!! За три дня размышлений гнев в моей груди несколько утих, и я принял следующее решение. Запретить тебе поездку я не могу, ибо тем самым будет нанесён удар по престижу нашего рода, да и по достатку. Управляющего вместо тебя я уже выслал, скоро он появится в Эсфахане. А ты отправляйся в сафар во исполнение. Но горе тебе, если ничего не найдёшь! Тогда лучше и вовсе не возвращайся из чужеземья! Это моё отеческое слово!»
Когда я в первый раз прочитал такое напутствие, приняв свиток из рук гонца, скорбь и обида наполнили мою грудь. Иной мне виделась реакция отца. Но сделанного не воротишь, осталось только исполнить завет…
***
…Хотелось бы мне описать подробно о том, как я отыскал заветный источник, но это чересчур удлинило бы мой рассказ. Лишь упомяну, что я беспрепятственно добрался до Бухары, а оттуда в Булгар, город на реке Итиль. Затем мой путь пролёг на запад, в леса, заселённые язычниками. На весь этот путь ушёл целый год моей жизни.
Глава 2. Встреча
…В тот благословенный Ахурамаздой день, я, по обыкновению разведя обеденный костёр, задумался о сложившемся положении. Однако ничего утешительного на ум не пришло…
Уже два месяца длились мои скитания по лесам. От болезней и диких зверей я растерял всех слуг и остался один. А сегодня спозаранку сбежал и очередной нанятый (из местных аборигенов) проводник, что усложнило не только поиски, но и просто существование. Хорошо хоть не увёл Самума и не опустошил дорожные сумки. А ведь мог! У меня ещё оставалось немало вещей, предназначенных для обмена в лесах, маленьких, но весьма ценных. Здесь были и иголки, и готовые кремни, и ножи, и наконечники для стрел. Вот только запасов съестных маловато. Конечно, голодным не останусь, поскольку ставить силки сызмальства обучен, но вот для Самума питаться лесной травой не пойдёт на пользу. Так что, по-хорошему рассуждая, надо вновь выбираться к людям, да и, поскольку до сего дня мои поиски не привели ни к чему, начинать сборы к возвращению домой. Но природное упрямство не позволяло признаться в тщетности прикладываемых усилий.
…Я подбросил побольше хвороста в костёр, чтобы побыстрее закипела вода…
Изредка мне попадались маленькие лесные поселения, но местные туземцы ничем помочь не могли. Они жили в своих нескончаемых лесах (которые я начинал тихо ненавидеть), ничего не зная ни о внешнем мире, ни о том, что где-то под боком у них должен быть источник живой воды. Да и не желая знать! Наоборот, в ответ на мои расспросы они лишь энергично трясли головами, уверяя, что в их владениях все родники обычные. Но чем сильнее горячились их шаманы и шейхи, что я не там ищу, тем более мне казалось, что они лукавят.
…Однако никак не закипала вода, и я добавил ещё веток в костёр. Как славен Ахурамазда за то, что дал людям возможность пользоваться огнём. А то бы мы, словно дэвы, ели всё сырое…
Как же всё-таки поступить? Может быть, и впрямь вернуться в Булгар? Перезимовать там спокойно, а со следующей весны отправиться прямиком в страну Мрака? Или двинуться на поиски славян и руси? Ладно, зимой будет время, там и прикину. Пожалуй, надо идти на закат.
…Что-то вода не кипит. Уж весь собранный хворост ушёл в огонь, а ни одного хоть малюсенького пузырька со дна не поднялось. А есть-то хочется. Я осторожно тронул воду пальцем и не обжёгся!
Ничего не понимаю! Чудеса, да и только. Когда это было, чтобы вода не хотела кипеть над костром и даже не нагревалась?
