скачать книгу бесплатно
Далекое-далекое лето
Татьяна Владимировна Янковская
Истории, собранные в этой книге, очень разные – драматические и юмористические, трагические и лирические. Они рассказывают о прошлом и настоящем людей, нашедших или не нашедших себя на родине или в эмиграции, о влиянии случая и личного выбора на судьбу. Mесто действия – Россия, Украина, Америка, Израиль, Мексика, Швейцария. Это отражение сегодняшней реальности: люди, говорящие на русском языке, живут в разных странах и путешествуют по всему миру. Обширны как пространственные, так и временные рамки – от Гражданской войны в США до Великой Отечественной, от Крыма 1930-х годов до Ленинграда 60-х и 70-х, от Приазовья и Финского залива до Карибского моря и Иудейской пустыни, от одесского рынка до альпийского горнолыжного курорта. Цикл прозаических миниатюр «Раскраски для взрослых» еще более расширяет круг тем и персонажей, разнообразит стиль и интонацию повествования. Это как эскизы к большому полотну, которые порой оказываются выразительней законченной картины. Читатель приглашается к сотворчеству, размышляя вместе с автором, сопоставляя предлагаемые аналогии в судьбе героев и довершая картину в соответствии с собственным опытом.
Татьяна Янковская
Далекое-далекое лето
От автора
Моим первым печатным произведением стала опубликованная в последнем парижском «Континенте» статья о талантливом барде Кате Яровой, с которой меня свела судьба во время её приезда в США в 1990 году. Этот номер журнала дошёл до Кати незадолго до её смерти в 1992 году. А моя первая повесть возникла как продолжение разговора с ней, который, начавшись, так и не завершился. Со знакомства с Катей началась и еще одна полоса моей деятельности – в 90-е годы я занималась организацией концертов деятелей русской культуры в Олбани, столице штата Нью-Йорк. Одновременно я начала писать о событиях культурной жизни в Америке, связанных с Россией и эмиграцией, а также литературно-критические и публицистические статьи.
Параллельно со статьями продолжала появляться проза. Первые две книги, «М&М. Роман в историях» («ЭРа – Летний сад», 2008) и «Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени» («Время», 2012), полностью разошлись. Третья, «Раскраски для взрослых», вышла в Америке (M-Graphics Publishing, 2016) и не была доступна читателям других стран. В 2019 году издательство «Алетейя» выпустило мою книгу «Когда душа любила душу. Воспоминания о Кате Яровой», которая представляет собой сплав мемуарной прозы, литературоведения и публицистики. В предлагаемой книге представлена большая часть повестей и рассказов, вошедших в первую и третью книги, которые могут заинтересовать сегодняшнего читателя, но недоступны на книжном рынке.
Мои герои, как реальные, так и вымышленные, пересекают границы стран, континентов и эпох, скитаются, возвращаются к истокам или врастают в новую жизнь. Некоторым из них удаётся не только достигнуть своих личных вершин, но и повлиять на жизнь окружающих – кому-то в своём тесном углу мирозданья, кому-то за пределами своей среды, страны и даже жизни. Они «наводят мосты» между прошлым и настоящим, между разноязыкими носителями различных культур. На нашей планете мы все соседи, и у нас много общего. Неслучайно повесть «Dеj? vu», насыщенная такими узнаваемыми деталями советской повседневности, была написана мною под впечатлением громкого скандала, в который был вовлечен американский президент.
Как я писала в предисловии к своей первой книге, я не жгу мосты. Я за то, чтобы обновлять старые и строить новые, которые станут естественной и необходимой частью нашей жизни, как прекрасные мосты города на Неве, где я родилась, и грандиозные мосты города на Гудзоне, где я живу сейчас.
Татьяна Янковская
Нью-Йорк
«Вообще здесь красота, и русских полно…»
Я познакомилась с творчеством Татьяны Янковской через американский электронный журнал научной фантастики «Невероятные истории» (www.bewilderingstories.com), где была опубликована английская версия её рассказа «Если б не рейтузы». Рассказ меня заинтриговал, и я стала отслеживать её публикации в русскоязычных журналах. Каждый рассказ – это искусно приготовленный аперитив, в котором соль, сладость и пряность идеально сбалансированы. Не возникает ощущения тяжести или пресыщенности. Хочется продолжения. Мне отрадно, что вышел очередной сборник работ этого прозаика. Когда эти аперитивы подают на одном блюде, они друг с другом гармонируют, вызывая неповторимые гастро-литературные ощущения. Такое впечатление, что у автора гиперактивные вкусовые железы, которые способны схватывать оттенки и привкусы, которые не сразу схватывает рядовой читатель-дегустатор. Её глаз замечает мельчайшие детали. Вот почему талантливый автор должен владеть не только словами. Он в первую очередь должен максимально владеть органами чувств.
Я немного завидую Янковской белой завистью, потому что ей довелось лицезреть то, что я видела лишь мельком, на расстоянии, в искажённом виде – помпезность американской культуры 80-х годов. Янковская застала Рейгановскую эру, интересную с политической, социальной и культурной точки зрения. Для меня как ребёнка 80-х годов всё, связанное с Америкой и Рейганом, рисовалось неким Святым Граалем западной культуры. Сдаётся мне, эстетические соображения Янковской сформировались не без влияния американской популярной музыки, литературы и кинематографии. Она не производит впечатления человека, который закапсулировал себя в ностальгии. Она выражает свои мысли как истинный билингв, как человек, успешно и гармонично интегрированный в американское общество. Она отлично помнит брежневские реалии и очень живо их возрождает в своей прозе. Повесть «Дежа вю» – это просто алмаз институтской комедии. Сколько мастерства нужно, чтобы описать пресловутую бурю в стакане воды, именуемом НИИ. Я смеялась и плевалась вместе с главной героиней. Повесть «Несостоявшийся роман», написанная в конце 90-х годов, вообще достойна пера Джеймса Джойса – если бы тот писал по-русски.
В её творчестве много иронии, присущей проницательному человеку с аналитическим складом ума, но эта ирония человечная, без фарисейского элемента. Мне доводилось читать немало иммигрантской прозы, и очень многое пронизано какой-то однобокой горечью и озлобленностью. «Ах, эти тупые америкосы. Хлеб у них как картонка. Овощи-фрукты кислые и водянистые. То ли дело, у меня на даче под Черниговом…» Есть и противоположная крайность, когда люди с омерзением описывают своё прошлое в «проклятом совке». Я не говорю, что эти гневные иммигрантские речитативы сами по себе не имеют художественной ценности. Вовсе нет. Они имеют место быть как одно из течений в творчестве русскоязычной диаспоры. Возможно, такой тон даёт резонанс. Должна лишь предупредить читателей, вы не найдёте ничего подобного в прозе Янковской. Она может красочно, тепло и убедительно описать даже то, что само по себе безобразно. В ней чувствуется жизнелюбие, которое она всё же не навязывает читателям. Она не вопит «Жизнь прекрасна!», а уважает личное пространство более пессимистически настроенных читателей. Она тронула даже такого закоренелого мизантропа, как я. И, безусловно, самоирония автора располагает к себе. Свои зарисовки, которые англоязычные авторы именуют «flash»[1 - Flash – вспышка, мгновение, короткий кадр (англ.).], она называет рассказами-недоростками. Но это уже добродушное материнское кокетство. Русские мамы любят называть своих детей «оболтусами» и «бездельниками».
Марина Ниири, писатель
Стэмфорд, Коннектитут, США
Рассказы
Если б не рейтузы
Новый русский на горе раздраженно отдавал кому-то распоряжения по мобильнику. Красиво жить не запретишь – покричал так на кого-то с альпийской вершины, оттолкнулся и поехал. А на другом конце какое-нибудь чмо в Москве или Омске будет бегать, высунув язык, чтобы угодить боссу.
Вообще здесь красота, и русских полно, как во всех стоящих местах. Когда вчера Ксения отстала на склоне и на развилке крикнула: «Саша, как ехать к подъемнику?», надеясь, что он услышит, какой-то мужичок в красном обернулся и показал ей палкой: «Вон туда и направо». А когда после ланча Саша захотел ее сфотографировать на фоне гряды гор и она встала у каменной ограды на краю обрыва, высокий мужчина поднялся от ближнего столика и поставил на ограду недалеко от нее тарелку с бифштексом и жареным картофелем, озадачив Ксению, и на тарелку тут же села одна из летавших вокруг ворон и стала жадно есть мясо, вызвав поощрительные возгласы от столика, конечно же, по-русски. Кто же еще станет кормить ворон, когда табличка на стене ресторана запрещает кормление птиц, – да не хлебными крошками, а поставив им порцию серьезной еды! Ксении стало весело.
Сначала она позировала Саше на фоне красавца Маттерхорна, потом увековечила его на этом же фоне. Говорят, это самый фотографируемый природный объект в мире, и не удивительно. Потом Сашка затащил ее на какой-то склон, она с него еле спустилась. Ксения катается осторожно, не ищет приключений, и крутизна ее пугает. Она любит ездить по карте, он – куда глаза глядят. Один раз покатил в сторону Италии, она вовремя успела прочитать надписи на указателе и не повернула за ним, а то пришлось бы пешком вверх чапать, как Саше, когда он сообразил, что не туда уехал. Из-за этого опоздали на последнюю обратную гондолу. Можно было бы и так, на своих двоих скатиться, но внизу склоны узкие и льдистые, пусть там черт ногу ломает, а ее увольте. К счастью, оказалось, что через полчаса вниз шла еще одна гондола, для обслуги, и они смогли спуститься на ней.
Сегодня Ксения вернулась с катания рано, понежилась в ванне в отеле и пошла гулять. Вот симпатичное кафе с швейцарскими сладостями и печеностями, со столиками на залитой солнцем открытой террасе. Вечером в ресторане гостиницы большой обед – китайское фондю, так что наедаться ни к чему, а перекусить надо. Ксения заказала яблочный штрудель с ванильным соусом и глювайн – горячее сладкое вино с пряностями. Соус ничего особенного, похож на гоголь-моголь, а глювайн наполняет сладостью и теплом все тело, голова начинает кружиться – не от вина, а от счастья. Потому что ведь это счастье – солнце, снег, горы, альпийский городок, перерезанный надвое шумной рекой, она, все еще молодая и красивая, ощущающая приятную усталость в мышцах после катания и крылатую легкость в ногах, как всегда после пудовых лыжных ботинок, а среди мелких фигурок на одном из склонов Сашка, ее муж, сумасшедший лыжник. Он будет кататься до упора, а потом вернется, сходит в сауну и в бассейн – без нее, она боится простудиться, и они пойдут куда-нибудь вместе.
Вдоль реки расположены маленькие отели, многие с ресторанами на первом этаже. На низкой проволочной изгороди стоят торчком надетые кем-то две перчатки, как будто огромные, набитые поролоном слепки рук. Почему-то вспоминается французский фильм «Под песком» – муж ушел купаться и исчез, только вещи остались лежать на пляже. Тело не могут найти, и жена не верит, что он утонул. Может, просто ушел, ничего не сказав? Режиссер все время намекает, почему это могло бы произойти. Они жили рядом, но не вместе. Это видно зрителям, и муж это понимал, а она нет. Она просто такая, какая есть. В конце концов тело нашли, но она все равно не хочет верить – ей легче жить, защищаясь фантомом от нового вместе, которого добивается новый любовник, потому что рядом его не могло бы устроить. А ведь многие живут так всю жизнь – одни потому, что оба равнодушны и заняты собой, а брак дает определенные удобства. Или ребенок их держит. Или не хотят признавать, что совершили ошибку, женившись, или боятся остаться в полном одиночестве. Жалко тех, кого только это и связывает друг с другом.
Улицы постепенно заполняются возвращающимися с катания лыжниками с лыжами на плечах, неуклюже переваливающимися с пятки на носок в своих тяжелых ботинках. Некоторые мужчины несут по две пары лыж – свои и партнерши, а другие женщины сами тащат свои лыжи. Интересно, можно ли по тому, кто несет лыжи, судить об отношениях этих пар – кто из них вместе, а кто просто рядом? Несет мужчина лыжи потому, что внимателен, или потому, что подкаблучник?
Ксения возвращается в отель, надевает купальный халат и садится с книжкой на балконе, подставив солнцу голые ноги. Что значит высота – вокруг снег, но на солнце так тепло, что можно загорать. Хорошо! Солнце скользит потихоньку к склону, противоположному Маттерхорну, напоминающему огромного зверя, вскинувшего голову, освещает его грудь с застрявшим в складках снегом.
Становится прохладно. В номере она включает телевизор – надо же, у них есть русский канал, РТР Планета. Где же Сашка? Шесть часов, уже темнеет. Ксения звонит ему по мобильному, но ответа нет. Может быть, он на таком склоне, где связь плохая. Полседьмого. Даже если он спустился с обслугой, как вчера, или своим ходом, уже давно должен был прийти. Скорей всего укатил в Италию, специально или по ошибке, и застрял, не успев на последний подъемник, чтобы вернуться на швейцарскую сторону. Саша с первого дня мечтал спуститься в Червинию, покататься там, поесть ланч и итальянское мороженое, посмотреть на Маттерхорн с той стороны, где его называют Червином, и вернуться обратно. Но почему он не позвонил? Мобильник разрядился, так есть телефоны-автоматы, а кроме того, если уж застрял, должен же он пойти в какую-нибудь гостиницу переночевать – обратной дороги нет, все заблудившиеся и опоздавшие остаются там до утра – и мог бы позвонить оттуда.
Она позвонила ему на трубку, оставила мессидж. Он не ответил и не перезвонил. Ксения решила выдержать характер и больше не звонить. Но время шло, и она стала звонить все чаще и чаще. С одной стороны, бессмысленность этих попыток была очевидна, а с другой… Вдруг он упал, лежит без сознания в лесу или на склоне, и она позвонит как раз в тот момент, когда он придет в себя. Или знакомые звуки куплетов тореадора заставят его очнуться и позвонить. Семь часов… Что-то тут не так, надо пойти заявить менеджеру.
Белокурая Инге успокаивает Ксению: случаи, когда люди пропадают, крайне редки, а вот в Италии, бывает, остаются. Но все всегда звонят к этому времени. Если бы она знала, что Сашка – не все! Небось, радуется, что дорвался до Италии, сидит где-нибудь, пьет пиво или мороженое ест, и совершенно не думает, что кто-то может волноваться. Пусть себе теряется, пьет, ест, но надо же сначала позвонить!
Через полчаса Инге уже не успокаивает Ксению и звонит, куда положено звонить в таких случаях. «За двадцать лет, что я здесь работаю, первый раз мне приходится объявлять тревогу». Александра нет среди поломавшихся сегодня, и ничего не было замечено и доложено, что помогло бы узнать, что с ним. Подходит девушка из бара: по телевизору показывают, что сегодня в Зермате пропали муж с женой. Пошли бродить по целине на снегоступах и не вернулись. Подозревают, что они провалились в расселину, их мобильные не отвечают. Может, и Сашка лежит так где-нибудь в расселине и замерзает? Надо звонить, звонить ему постоянно, может быть, звонок разбудит его, и он что-нибудь придумает, выберется. А если он сломал ногу? Инге снова звонит в кризисный центр. Про Александра по-прежнему ничего неизвестно, а на поиски пропавшей пары уже посылали вертолет, но их не нашли. Предполагают, что они погибли, завтра продолжат искать тела. Ксения интересуется, можно ли вызвать вертолет на поиски Саши. Инге пишет название службы и номер телефона – Ксения может позвонить туда, если захочет. Стоить все это будет немалых денег.
Что же лучше? Вызвать и начать поиски сразу? Но что они найдут в темноте? Ждать до утра? А если до утра он замерзнет или истечет кровью и умрет? Что обычно делают в таких случаях? Но такого случая Инге и барменша не припомнят. Они переживают вместе с Ксенией. «Если с вашим мужем все в порядке, с него шампанское. Задал нам тут всем работы! – говорит Инге. – А вообще, я удивляюсь вашей выдержке. Другая на вашем месте уже билась бы в истерике, самой бы впору скорую вызывать. Я тут навидалась разных нервных жен за двадцать лет».
Что она знает, эта славная швейцарская немка? Если б не рейтузы, если б не те рейтузы, связанные за одну ночь много лет назад и сделавшие ее виртуозом вязания, вертолет бы уже летел, и Сашку, если он жив, паршивец, ждал бы назавтра солидный счет. А у Ксении благодаря тому случаю есть закалка. В глубине души она верит в Сашкину счастливую звезду, которая сбережет его, и знает его ничем не объяснимое… Что? Безответственность? Бесчувственность? Неспособность к состраданию? Непрактичность? Привычка к жизни, обращенной вовнутрь? Инфантильность? Черт его знает, что это такое – наверно, все вместе. Она вспоминает старую историю, и это помогает сдерживать нарастающую панику.
Наверное, сейчас многие молодые мамы не умеют вязать. А зачем? Все можно купить. Если дорого, купишь на распродаже. Но в 80-е годы в России невязавшая женщина была такой же редкостью, как и женщина без единой пломбы во рту. Ксения была как раз такой женщиной. Она не только не вязала, но и пломб не имела, чем повергала в священный ужас впечатлительных зубных врачих. Когда беременной она пришла провериться к зубному, врач ахнула и позвала работавших в том же кабинете коллег заглянуть ей в рот. А спустя несколько лет на медосмотре в НИИ, где Ксения работала, приглашенная дантистка так возбудилась, проверяя ее зубы, что вышла в коридор и позвала людей из очереди, чтобы те разделили ее профессиональный восторг. «Вы только посмотрите, какие зубы! Здоровые, красивые. Как это вы их сохранили? Никогда не видела, чтобы в тридцать лет у женщины не было ни одного плохого зуба. Где вы росли, что ели?».
Вот и Вика туда же: «Боже мой, Ксенька, ну где ты росла, откуда взялась такая? Вроде не безрукая, а петли накидывать никак не научишься. Вот, смотри». Но сколько Ксения ни смотрела, все было без толку. Вика, например, петли сверху накидывала, а Ксюшина мама их как-то снизу поддевала. Ксения пробовала и так и эдак, но не втянулась. Тут ведь прочувствовать надо, до автоматизма дойти. И как это люди вяжут и при этом еще телевизор смотрят? Так что если Ксения покупала хорошую шерсть или распускала старый свитер, то мама вязала ей шарф и шапочку, а Вика говорила: «Ладно уж, неси пряжу, Дашке твоей сарафан свяжу». И Ксения рассталась с мыслью овладеть сей премудростью.
Но вот Даша подросла, пошла в школу, и однажды, вернувшись с работы, Ксения застала дочь с вязанием в руках: Даша вязала кукле сарафанчик!
– Мамочка, но это же так просто, смотри!
– Да когда же ты научилась?
– Когда у бабушки была в воскресенье, она мне показала. Хочешь, я тебя научу?
Как можно не хотеть, чтобы твой ребенок научил тебя вязать? Да хоть чему угодно научил бы! Ксения решила начать с простого: она как раз распустила свой черный свитер и решила, что свяжет из этой шерсти теплые рейтузы для Даши. А что еще свяжешь ребенку из черной пряжи? Начнет в пятницу вечером, когда Саша уйдет на встречу с ребятами из турпоездки, он недавно вернулся из Германии. Год назад она тоже ездила, правда, в Чехословакию, и они тоже потом собирались, смотрели слайды. Ее слайды оказались тогда лучшими в группе, а от Сашкиных вообще все попадают.
Итак, за работу, товарищи! Ксения начала медленно, Даша ей помогала. Потом они поужинали, и дочь пошла поиграть с соседскими детьми, а она продолжала уже самостоятельно, постепенно набирая скорость. Потом Даша легла спать, и Ксения перешла в другую комнату. Пальцы двигались все проворнее, и она уже получала удовольствие от собственной ловкости, от ритма своей работы. Жаль, не спросила Сашу, когда он вернется. Уже полдвенадцатого, пора бы.
Она тихонько завела пластинку. Под Вивальди хорошо вяжется, и то и другое успокаивает. Пластинка кончилась. Метро уже не работает, скоро перестанут ходить трамваи. Куда же он поехал? В каком районе живет эта девица, у которой они собирались? Телефона он не оставил, а ей и в голову не пришло спросить. Так. Пора убавлять петли, отсюда штанины начнут сужаться. И пора бы позвонить в милицию. Но в милицию звонить она не будет: года три назад, когда Саша позвонил с работы, что вечером поедет к Саенко работать над статьей, в три часа ночи она не выдержала и позвонила в милицию, и как раз когда ей ответил дежурный милиционер, повернулся ключ в замке, и в прихожую вошел Саша. Он просто засиделся у Саенко, после ужина они продолжали обсуждать статью, потом Сережа стал показывать свои картины – Саша и не знал, что у него такое хобби, во талантище! – и про время забыли, а телефона у Саенко не было… Нет, звонить в милицию она не будет. К какой же из девиц они поехали? Постой-ка, где же дневник поездки? В нем, наверно, и телефоны чьи-то есть. Игоря, например. Да, но Игорь тоже там. Может быть, его родители что-нибудь знают? Но не звонить же им среди ночи! Ксения нашла толстую тетрадь в стопке на письменном столе. На первых страницах ее рисунки – какие туфли ей привезти из Германии, какую сумку. Надо же, как точно он нашел то, что она хотела! Да еще и перчатки того же цвета привез – такие хорошенькие! Вот описание первого дня, второго… Вот, наконец, несколько имен с телефонами. Два женских, одна из девиц живет на Гражданке. Туда, видимо, они все и поехали. Звонить или не звонить? А если он специально не позвонил ей? А если он вообще решил уйти от них с дочкой, вот просто так, ничего не объясняя?
Она возвращается и садится за вязание. Чтобы не разреветься, вслух считает петли. Так, с одной стороны убавить, теперь с другой. Одна штанина, теперь другая. Но, может быть, он кому-то все же рассказал о своих планах. Ей побоялся, а Пашке, соседу снизу, может, и сказал. Саша с Павликом с детства дружат, Павлик на него до сих пор снизу вверх смотрит, и к Ксене так всегда внимателен, смотрит с восхищением, всегда поможет, если нужно, его и просить не надо. Но все же будить его среди ночи было бы чересчур. И о чем она его спросит – не знает ли Павлик, почему Саша дома не ночует? Боже, какой стыд!
Она идет к телефону и набирает номер на Гражданке. Короткие гудки – занято. Еще и еще раз – занято. Может, номер неправильный или телефон не работает? Но тогда Саша позвонил бы домой из автомата, что остался там ночевать. Наверно, что-то случилось. Она снова берет в руки спицы, пытается успокоиться, но по щекам текут слезы. А может, у них там оргия? Трубку сняли, чтобы никто не беспокоил. Девицы, судя по рассказам Саши и Игоря, интеллигентного парня, с которым Саша познакомился в поездке, если не шалавы, то уж точно оторвы. Не первой молодости, небось, прошли огонь, воду и медные трубы. А телефон все занят. Уже пять утра, в милицию звонить бесполезно, родителям Игоря и Павлику слишком рано, но скоро начнут ходить трамваи, и Саша, конечно, позвонит и приедет. Ксения продолжает вязать. Она уже достигла автоматизма. Мелькают пальцы и спицы, два черных трикотажных полотнища ползут вниз, и только они, ее ночные союзники, помогают не сойти с ума.
В семь утра на Гражданке по-прежнему занято. Она звонит Павлику. Хоть и суббота, но его можно и разбудить.
– Ты вчера не видел Сашу?
– Видел, мы на лестнице столкнулись, когда я шел домой. А что?
– Он ушел на встречу группы, с которой ездил в Германию, и не вернулся.
– Хм.
– Я думала, может быть, он тебе что-нибудь сказал – что там останется ночевать, или еще что-то о своих планах.
– Нет, ничего не говорил.
– Мне тоже, но почему-то домой не пришел.
– И не позвонил?
– Нет.
– Странно. В таких случаях полагается звонить.
– Я нашла какой-то телефон в дневнике поездки, но там все время занято.
– Не волнуйся, Ксюша, я уверен, что все в порядке. Может, просто перепились.
– Но он не напивается никогда, ты же знаешь.
– Вообще-то да. Ну, трамваи уже пошли, метро работает, так что он скоро приедет.
– Ладно, Паша, извини, что разбудила, мне надо идти Дашу в школу поднимать.
– Ой, мамочка, ты уже столько связала! Ты что, совсем не спала? А где папа? – спросила Даша, садясь завтракать.
– Папа скоро придет. Одевайся потеплее, Дашуля, сегодня мороз.
Даша ушла, и Ксения, собравшись с духом, позвонила Игорю. Ответил неприветливый спросонья женский голос.
– Простите, пожалуйста, за ранний звонок, но можно к телефону Игоря?
– Да уж действительно, неприлично звонить так рано в субботу. Игоря дома нет.
Ксении стало легче дышать.
– Извините ради бога, это жена Саши Кушнарева. Они с Игорем вместе пошли вчера на встречу тургруппы, и Саши до сих пор нет дома, я очень волнуюсь.
– А разве он вам не звонил?
– Нет. И телефон там все время занят.
– Телефон у них не работает. Игорь вчера в одиннадцать позвонил мне из автомата, что они остаются ночевать. Конечно, в такой мороз ночью добираться… Трамваи не отапливаются, такси не достать… Но это безобразие, что ваш муж вам не позвонил. Мой сын мне позвонил! – Голос матери Игоря налился вагнеровской мощью. – Он сказал, что часов в десять будет дома.
Уже девять. Игорю дальше ехать, значит, Саша должен вот-вот прийти. Ксения возвращается в комнату. Лечь поспать? Поесть? Начать уборку? Но она ничего не может делать, только вязать. 10 часов. Ну где же он? 10:30. Она начинает сшивать две половинки рейтуз. Слезы снова начинают течь бесконтрольно. 11 часов. Да что же это такое? Она достает из шкатулки бельевую резинку, отрезает кусок и вдевает в рейтузы. Готово! Что же теперь делать? Наверно, он уже никогда не придет…
– Здравствуй! – входит Саша, как ни в чем не бывало. – Почему ты молчишь? В чем дело?
– В чем дело?! Разве ничего не случилось?
– А что случилось?
– Ты не ночевал дома! Я всю ночь не спала!
– Но ты же знала, что я пошел на встречу.
– Но ты же не говорил, что будешь там ночевать!
– Мороз жуткий, и мы решили остаться.
– Но можно же было позвонить!
– У них телефон не работает.
– Почему же ты не вышел позвонить из автомата?
– Не хотелось в такой холод выходить.
– Игорь же вышел, позвонил своей маме! Ты бы хоть его попросил мне позвонить.
– Прости, я не подумал.
– А раз не подумал, должен был приехать первым же трамваем! Где ты был до сих пор?
– Но ты же знаешь, по субботам я всегда с утра иду по книжным магазинам. Я приехал в девять на Литейный и…
– Пошел по книжным?! И не позвонил, не зашел домой?
Она окаменела. Да человек ли это перед ней? Медленно подняла черные рейтузы перед собой. Хорошо получилось. Саша подошел, забрал у нее рейтузы. «Кисюша!» Дальше был сумбур. Было только ясно, что он любит ее, а она его. Несмотря ни на что. Нет никого ближе.
Простила ли она его тогда? Если б не простила, не было бы сейчас этого происшествия в Швейцарии, этой паники и этого хладнокровия. Простит ли теперь? Прошлое отвечает на новые вопросы. Простив однажды, так и будешь прощать. То невероятное, что произошло, будет повторяться, потому что для человека, живущего с ней, это не только вероятно, но и характерно. Привычки можно изменить, если постараться, но натура человеческая не меняется. Время от времени она будет брать верх над привычками, проявляясь в таких вот поступках, и никуда от этого не деться. Почему прощают тех, кто не просит прощения? А тех, кто просит, не прощают…
Что же делать? Она почти уверена, что с Сашей ничего не случилось – он хороший лыжник, рисковать по-глупому не будет, и вообще он везунчик. Просто проявляется, как всегда, его натура. Позвонить в Питер Вике, пожаловаться? Ксения знает, что скажет Вика: «Ну, Ксенька, ты уж определись с ним, в конце-то концов, – или брось, или донашивай. Другим он не станет. Выбирай!» Главное в муже – надежность, считает Вика. Первый муж у нее был так себе, а второй, она говорит, надежный.
В девятом часу Ксения все-таки идет на ужин. Китайское фондю лучше есть вдвоем. Она набирает на тарелку кусочки мелко нарезанной сырой рыбы, мяса, овощей. За столиком, накалывая на длинную вилку, окунает их в изящную кастрюльку с горячей водой, под которой горит спиртовка. Ей приносят начатую вчера бутылку вина. Но еда не идет в горло. Она возвращается в номер, решив, что в девять попросит Инге позвонить в кризисный центр и посоветоваться, что делать. Может быть, стоит все же вызвать вертолет. В девять раздается звонок. Ну конечно, это Сашка звонит из Червинии! Он в гостинице, ему принесли еду в номер, пожалели, потому что ему не во что переодеться и переобуться.
– Что же ты не звонил до сих пор?! Мы уже собирались вертолет вызывать на поиски. Тут по телевизору твердят, что какая-то пара погибла сегодня в горах…
– Ксюша, у меня трубка разрядилась, я пытаюсь дозвониться уже два часа. Понимаешь, гостиница с таким же названием есть в Таше, и меня с ними соединили. По-английски никто толком не говорит, моего немецкого не понимают. Я говорю, позовите мою жену – они говорят, здесь такой нет. Я опять звоню – они злятся, думают, кто-то хулиганит. Я говорю, что я в Италии, не успел вернуться – они кричат и бросают трубку. Я уж итальянцев здесь в гостинице просил звонить, но тоже без толку. Наконец, там кто-то другой подошел к телефону, и когда я сказал, что не успел вернуться в Зермат, они поняли и дали мне номер нашего отеля. Кисюша, все в порядке. Подъемники начинают работать в семь утра, и я сразу приеду. Ты не уходи без меня, вместе позавтракаем и пойдем кататься. Я перед уходом звонить не буду, чтобы тебя не будить. Спокойной ночи, Кисюша.
Ну, гора с плеч. Но и зло берет. Ксения пытается уснуть, но среди ночи окончательно просыпается. Сна ни в одном глазу. Она подходит к окну, раздвигает шторы и ахает: огромная круглая луна стоит рядом с Маттерхорном, освещая его гордую, осанистую позу, острую морду морского льва, казалось, готового подбросить луну кверху, как мяч. Обман, иллюзия близости, ведь Луна бесконечно далека, и, окажись он рядом с ней, Маттерхорн стал бы лишь жалким прыщиком на ее поверхности. А здесь, на Земле, маленькая луна рядом с большим Маттерхорном, сияя чужим отраженным светом, подсвечивает его неприступную красоту, и сегодня ночью они вместе. И таких ночей уже было и будет бесконечное множество, и эта вечная красота лечит, успокаивает.
Наутро Ксения не спеша собирается, тянет время, но потом все-таки идет на завтрак. Уже девять часов, а Саши нет. Говорил, что вернется рано. Ну, подъем в Италии до перевала займет какое-то время, но спуститься-то Саша может быстро. Значит, опять какие-то заморочки, не очень-то он спешит обратно. Скоро десять. Ну и ладно, день такой чудесный, она пойдет кататься сама.
Ксения доезжает на элекроавтобусе до дальнего подъемника, откуда она сможет попасть на облюбованный ею склон. Переваливаясь в ботинках, топает к лифтам, которые поднимают полчища лыжников к гондолам. И лицом к лицу сталкивается с продирающимся сквозь толпу небритым, осунувшимся Сашей.
– Кисюша! Что же ты меня не подождала? Ведь мы могли разминуться, это чудо, что я тебя встретил!
Ксения бурчит что-то, не глядя на него. Она вообще ничего не обязана отвечать, он виноват, вот пусть и говорит. Саша забирает у нее лыжи:
– Ты где хочешь кататься?
Они проходят через турникеты и садятся в гондолу. Саша рассказывает про итальянскую гостиницу, про путаницу с телефонными звонками.
– Инге сказала, что за двадцать лет, что она здесь работает, такого еще не было.
– Но я же не виноват, это просто стечение обстоятельств.
