скачать книгу бесплатно
– Ой, испугалась, сейчас грохнусь в обморок! Сам смотри не подохни, вон покраснел, как рак, того гляди удар хватит. А как бы хорошо было! И Феклисса перестала бы плакать, жалуясь на тебя, что ты и можешь только, что раззадорить её, разгорячить, а удовлетворить не в состоянии. У тебя и стоит-то пять минут!
– Ты что говоришь?!
– А то и говорю! Что слышишь! Ребёнка ему подавай, а вот на тебе, выкуси, – теперь она свернула кукиш и сунула мне в лицо.
Кулаки мои сжались, и я шагнул к ней.
А она всё выплёвывала и выплёвывала мне в лицо злые слова:
– Не променяет она меня ни на какого никчёмного ребёнка вроде тебя. Я ей нужна! Только я! Понятно! И отдыхает она, потому что только из больнички приехала, аборт она сделала! Слышишь ты! Учёный! Занимайся вот своей наукой и не лезь к нам! Как мужик ты ноль! Не нужен ты тут никому!
– Аборт сделала?! Ты врёшь!
– Что тут происходит? – позади раздался слабый голос Фёки. – Вы что кричите, с ума сошли?
Я резко обернулся к ней:
– Фёка, это правда, что ты сделала аборт? – изо всех сил стараясь говорить спокойно, спросил я.
Глаза Фёки забегали, она побледнела:
– Знаешь, миленький, я подумала, что мы ещё очень молоды и у нас ещё будут дети. Куда нам спешить? И потом Клео считает, что для моего здоровья…
– ЧТО?!
Позади раздался утробный смех Клео. Я резко обернулся. Она стояла подбоченясь, и, запрокинув голову, хохотала. Её шея шевелилась, как мерзкая толстая змея. В глазах у меня потемнело, не помня себя, я бросился к ней и схватил за горло. Лицо её исказилось, и рот раздвинулся в мерзком оскале, казалось, что она только сильнее смеётся надо мной.
– Ты замолчишь! Ты замолчишь! Гадина! – шептал я, изо всех сил сжимая её шею. Я опомнился, когда услышал за спиной отчаянный визг Фёки. Увидел вдруг перед собой иссини-пунцовое лицо Клео с закатившимися глазами, и разжал руки. Она мешком съехала по стене на пол. Я оторопело смотрел на неё: «Задушил»?
Подбежала Фёка, и долгих несколько секунд мы смотрели на Клео. Наконец, она с шумом втянула в грудь воздух, схватилась руками за грудь и открыла глаза. Взгляд её упал на меня, и она сжалась от страха, прижимаясь к стене. Фёка бросилась к ней, а я кинулся вон из дома.
Глава 4. Я отвергаю мир
Я быстро шёл наугад. Две мысли – два раскалённых шипа вонзились в голову: Фёка убила нашего ребёнка, я чуть не убил человека! Больше я ни о чём не мог думать. С каждым шагом эти шипы всё глубже и глубже проникали в мозг, в самую сердцевину сознания, которое яростно сопротивлялось, отказываясь принять. Но ни жалости, ни страха, ни раскаяния не было. Только мерзость, липкое гадливое отвращение обляпало меня с головы до ног.
«Не-е-ет. Это не я чуть не убил человека, это самый близкий и самый родной мой человек убил меня, убил моего ребёнка! Фёка! Как она могла? Как же мы теперь? Предательница! Всё, всё уничтожила. Больше нет, больше никогда не будет нас: меня и Фёки. Я понял! Нас и не было никогда. Всегда были только они. Феклисса и Клео. Вот у них любовь. А я так, нужен, чтоб их обеспечивать. Плохо ли! До половины моих ЧИВ[i] по брачному договору идут им, как неработающим членам семьи. Я – только источник их благосостояния. Всё!».
Я почти бежал, не разбирая дороги, пока не налетел на кого-то.
– Смотрите куда идёте! – молоденькая рыжеволосая девушка возмущённо фыркнула, взглянув зелёными глазами.
У меня сжалось сердце, так она была похожа на Фёку.
– Простите, – пробормотал я.
«Этого не может быть! Не может быть! Не может быть! Фёка любит меня! Она любит меня с самого первого дня, как мы познакомились. Я же чувствую! Или всё это – ложь? Только игра? Конечно, ложь! Иначе она не убила бы нашего ребёнка», – глухой стон вырвался сквозь стиснутые зубы и заставил меня опомниться. Что это я? Надо взять себя в руки. Ну, сделала аборт, обычное дело. У нас ещё будут дети. Но почему так подло, втихаря!".
Я стёр с лица то ли слёзы, то ли капли дождя и огляделся. Площадь, на которую я забрёл, была пуста. Дождь разогнал гуляющих. Поднялся ветер. Я запрокинул голову и подставил лицо под не по-летнему холодные струи. Хлёсткие, они били всё сильнее. Странно, но чем яростнее меня хлестал дождь, тем спокойнее становилось у меня на душе. Вскоре я промок до нитки, и неприятный холодок пробежал по спине. Надо где-то укрыться. Я огляделся. Сразу за площадью начинался городской парк, я как раз остановился у его входа. Слева от ажурных чугунных ворот притулилось одноэтажное здание кафе, в окне полуподвального помещения которого зазывно переливалась разноцветными огнями вывеска бара.
Я направился туда и спустился по ступеням крутой лестницы. Звякнув колокольчиком, тяжёлая дверь открылась. В центре небольшого овального помещения под какую-то заунывную музыку медленно вращалась четырёхугольная барная стойка. На её прозрачных с подсветкой полках громоздились бутылки всевозможных размеров и форм. Остальное пространство бара тонуло в полумраке, который освещали свечи на столиках и в простенках между зеркалами, видимо, призванными создать оптическую иллюзию большого пространства, но явно с этим не справляющиеся. Неравномерность их расположения делали помещение клокастым, разорванным на отдельные тёмные рукава-коридоры, и оттого бар принимал вид какого-то тёмного склада. Мерзко пахло каким-то дешёвым табаком.
«Декор», – язвительно усмехнулся я.
Все столики были заняты, видимо, из-за дождя. Хорошо, что у бара никого. Я подошёл к стойке. Ужасно захотелось выпить. Всё равно, что, главное, чтобы обожгло грудь, может тогда боль уймётся, наконец. Забыть. Пошло оно всё. Взглянул на первую попавшуюся бутыль и сделал заказ. Бармен ловко открыл бутылку, и тёмно-бардовая тягучая жидкость полилась в бокал. Наполнив его на четверть, он вопросительно взглянул на меня. Я кивнул, и он долил до половины. Поставил бокал передо мной. Я хотел было поднести его к губам, но быстро поставил на стойку – моя рука дрожала. Я покосился на бармена, тот понимающе отвернулся, и я выпил. Приятное тепло пробежало обжигающе-успокаивающей волной по шее, растеклось по груди, мягко улеглось в животе. Дрожь прекратилась, я кивнул, и бармен налил ещё.
Я пил и не пьянел. Только мысль становилась чётче, только яснее я видел всю мерзость вокруг. Я смотрел на лица посетителей и видел их лживость. Вон парень с девушкой сидят, взявшись за руки. Парень по-идиотски мечтательно-влюблённо смотрит на девушку. А та снисходительно улыбается ему, а сама поглядывает на соседний столик, где молоденькая девчонка в коротенькой юбочке, закинула ногу на ногу, оголив бедро до самой задницы, и покачивает розовой туфелькой, которая будто случайно соскользнула, обнажив пятку с татуировкой символизирующей лесбийскую любовь.
Я брезгливо отвернулся. Глянул в другую сторону. Там о чём-то шептались и смеялись трое молодых парней. Один из них, красный и потный, держал сидящего напротив него парня за руки, другой потягивал вино, странно откинувшись на спинку стула. Я заглянул под стол и увидел, как его нога, освободившись от ботинка, ласкала потного парня.
– Уроды, – не удержавшись, сквозь зубы проговорил я.
Бармен взглянул на меня, усмехнулся и кивнул кому-то. Через минуту ко мне подошла молодая женщина и предложила свои услуги. Я отказался. Она разочаровано отошла.
– Что желаете? – спросил бармен – У нас все услуги лицензированы и только высшего качества.
Я посмотрел на толстую рожу бармена, на маленькие свинячьи глазки и отрицательно мотнул головой. Приложил браслет к кассе и пошёл к выходу. «Желаю вам всем сгореть вместе с вашим баром», – мелькнула мысль.
Дождь прошёл, и появились прохожие. Наступил вечер, и дневной свет сменило яркое освещение площади и широких пешеходных улиц – излюбленного места отдыха горожан. Вот и сейчас они прогуливались или сидели на скамейках то тут, то там, расставленных между раскидистыми деревцами и миниатюрными клумбами-фонтанчиками. Улицы убегали вглубь мегаполиса вдоль двух тоннелей-автомагистралей, огороженных подстриженными цветущими декоративными кустарниками почти трёхметровой высоты, тянувшимися от площади на запад и на восток. Сеть дорог от тоннелей-автомагистралей к подземным парковкам домов, учреждений и магазинов, расположилась под улицами, и потому казалось, что в мегаполисе не было ни одной машины, только люди и растения, да изредка высоко между небоскрёбами пролетали, куда-то спешащие аэромобили.
Обычно мы с Фёкой любили гулять по городу. Особенно жена любила сидеть в беседке на самом верху пешеходного мостика, перекинутого через тоннель-автомагистраль. Но это было в те редкие минуты, когда я бывал свободен.
«Может я мало внимания уделял Фёке, и она разлюбила меня? Ну да, конечно! До такой степени разлюбила, что предала, убила нашего ребёнка! Никогда не прощу! Куда теперь? Не видеть бы никого», – ноги сами понесли меня туда, где сейчас было тихо и темно, в парк. Мне захотелось укрыться ото всех в его чаще. Забыться. Жизнь кончена. Моя работа никому не нужна, дома и семьи у меня нет. Всё вокруг – ложь. Одни уроды! Провалились бы все к чёрту, мир ваш. Не видеть бы никого. Я шёл в темноте парка пока не наткнулся на скамейку, больно ударившись. Сел, растирая ушибленное колено. Голова гудела, я откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. То ли сказалось, что я перенервничал, то ли, что выпитое вино дало о себе знать, но я уснул.
* * *
– Просыпайтесь! Просыпайтесь! – писклявый голос зудел надоедливым комаром, я отмахнулся и получил грубый тычок в плечо.
– Что надо? Что пристал? – я попытался встать. Тело затекло и плохо слушалось. «Пора матрас менять, амортизация ни к чёрту. Надо сказать Фёке, пусть… Фёка!», – воспоминания обожгли, я опомнился и резко сел. Яркий свет ударил в глаза, заставив зажмуриться, а когда открыл глаза, то увидел толстого низкорослого человека в форме охранника правопорядка. Он стоял, уперев руки в бока. В шаге позади него – второй, за светом фонарика, который он направил мне в лицо, я видел лишь его силуэт.
– Очухался? – проговорил коротышка. – Вы арестованы по обвинению в покушении на убийство. Прошу следовать за нами! Ваши права будут вам зачитаны в машине. Руку! – он схватил меня за запястье. Там, где должен был быть мой браслет, щёлкнул наручник. Моего браслета-идентификатора личности не было! Впервые за всю мою жизнь на моей руке не было браслета. Такого быть не могло. Это то же самое, как если бы не было меня, как будто мир отрезал меня от себя, выбросил вон и забыл, что я существую. Без браслета я не мог ни с кем связаться, ничего купить, никуда зайти. Если только на работу и домой, где в сканеры внесена биометрия лица. Но на работу мне теперь уже не нужно, как, впрочем, и домой. Да и был ли у меня дом? Навалилось одиночество. Мне стало страшно.
– Где мой браслет? – голос мой сипел, и я прокашлялся.
– Ваш браслет у нас. На время следствия вы лишаетесь права им пользоваться. Прошу следовать за нами, – он потянул меня за руку.
Я растеряно смотрел на него. Арестован!
– Хорош тормозить! Пошли уже! – второй тряхнул меня за плечо.
Его грубость прогнала страх.
– Руки убери, – разозлился я, но поднялся. Да чёрт с ним с браслетом. Я есть я, а не какой-то там идентификатор личности. «Бежать!» – мелькнула мысль. – «Глупо, да и куда бежать-то? А плевать, пусть будет, как будет. Вот и выход, не жить же мне вечно в этом парке. А в дом к Фёке и Клео, я больше не вернусь, никогда! Ноги моей не будет, пока они там. Явно Клео донесла, гадина. Жаль, что не придушил её совсем. Плевать, пережду в полиции, а пока потребую развода с Фё… Феклиссой, и пусть выметаются из моей квартиры. Она передана Наукоградом мне, и именно я выплачивал за неё рассрочку. А эти обе пусть катятся! Вернусь, чтобы и духу их не было".
Коротышка бодро шагал на полшага впереди меня по мокрой асфальтированной дорожке, которая петляла среди тёмных деревьев. Снова заморосил дождь, луна пряталась за тучами, и только редкие фонари едва освещали парк. Должно быть, была глубокая ночь. Я оглянулся. Второй шёл за мной и, увидев мой взгляд, мотнул головой, чтоб я поторапливался.
В тесном полицейском электромобиле было жарко и душно, не смотря на то, что на улице похолодало. Я этому был даже рад. Хотелось тепла, чтобы согреться и унять дрожь, которая меня колотила, то ли от того, что я сильно продрог, полночи проспав на скамье во влажной от дождя одежде, то ли нервное. Сквозь бронированные стёкла мелькали яркие пятна, растянутые дождевыми струями в рваные переплетающиеся разноцветные линии. Элизий плакал и растекался зданиями. Оплакивал меня. Мою конченую жизнь.
– Куда вы меня везёте?
Второй, который уселся рядом с водителем, недоумённо глянул на меня, пожал плечами и отвернулся.
Коротышка пробормотал:
– Куда-куда. В тюрьму. Куда же ещё преступника вести?
– В Башню Мира?
– У нас в Элизиуме одна тюрьма, – он навалился на меня и вытащил из заднего кармана брюк небольшой планшет. – Я должен зачитать ваши права, – и, не отрываясь от экрана, забубнил монотонно и нудно.
Я не смог подавить тяжёлого вздоха, и коротышка пропищал:
– Сидите спокойно, и так тесно.
Второй хмыкнул:
– А я тебе сто раз говорил, что надо меньше жрать, ты скоро и один-то не поместишься, – он и водитель засмеялись, я усмехнулся, и тут же получил довольно ощутимый тычок в бок. Толстяк захлопнул планшет, и проворчал:
– А я не могу питаться одной жвачкой, как ты.
У второго покраснели уши, но он ничего не ответил, только клацнул мини-тубус, и уши патрульного мерно задвигались. Видимо, он принялся за очередную жвачку. Теперь уж захохотал коротышка, ему было вторил водитель, но второй так глянул на него, что у того смех перешёл в кашель. Всю оставшуюся дорогу молчали.
Сквозь бронированные стекла электромобиля я смотрел на никогда не засыпающий Элизиум. Скоро впереди слева увидел огромный смазанный дождём разноцветный силуэт Башни Мира. «Смазанная гармония», – мелькнуло в голове. «Смазанная гармония»…
***
Вспомнился день, когда нас, первоклашек, возили из моего родного элизия «Донские просторы» на экскурсию в Элизиум. Мой детский восторг от увиденного: слияния круговых огней этажей, уносящейся в небо Башни Мира, в огромную сферическую радугу. Помнится, Учитель тогда так и сказал, что радуга Башни Мира – самого высокого двести пятидесятиэтажного здания Элизиума, единого центра управления Землёй – символизирует единство и гармонию нашей цивилизации; что каждый её цвет – необходимая часть этой всеобщей гармонии.
Самые нижние этажи Департамента Юстиции, Правопорядка и Религиозного Согласия – переливались красно-рубиновым цветом.
Над ними чётким оранжевым поясом обозначился Департамента Энергетики и Ресурсов.
Он переходил в радостный солнечно-жёлтый цвет этажей Департамента Сельского хозяйства и Продуктов питания. Человечество отказалось от искусственной замены продовольствия и обратило свой взгляд на уникальные свойства растений, которые росли круглогодично и почти в любой точке Земли чему способствовали технологии климатического регулирования. Но были и любители мяса животных, рыбы и птицы, во множестве выращиваемых частными ферми, расположившимися вокруг городов – Элизиума и элизий. Впрочем, фермерские продукты пользовались всё меньшим и меньшим спросом.
Солнечно-жёлтый цвет перетекал в зелёный почти изумрудный цвет Департамента Человека и Охраны среды обитания. В нём решались все вопросы, связанные со здравоохранением и социальным здоровьем человека; охраной природы и изучением природных явлений; чрезвычайными ситуациями и катастрофами; урбанизацией в природной среде.
Почти сливаясь с небом в солнечный летний день, голубым цветом сиял Департамент Промышленности и Бизнеса. Искусственный интеллект при моделировании и планировании экономического развития Общества, объединённого в единый организм, не только обозначил необходимость сверхкрупного промышленного производства, но и позволил чётко организовать его процессы, анализируя потребности и желания людей и мгновенно реагируя на поставленные ему задачи о перепрофилировании. Однако люди сознательно отказались от тотального укрупнения и полной роботизации, давая возможность каждому выбрать занятие по душе и способностям. Роботов разрешалось использовать только на тяжёлых, вредных или механических работах; на работах, требующих ювелирной точности, быстрого расчёта и реакции, а вся область творческого труда оставалась за человеком. Машины считали своими помощниками, но никак не заменой себе. А потому повсеместно процветали эксклюзивные бутики – пошивочные, салоны красоты, обувь и шляпки на заказ, выполненные вручную, домашняя расписная утварь, фермерские продукты и прочие, и прочие. И совсем не обязательно, что покупатель этого эксклюзива должен быть в шаговой доступности. Через интернет вещей каждый такой маленький шедевр можно было приобрести из любой точки Земли, исключая только услуги, которые требовали непосредственного присутствия их покупателя.
Голубой плавно перетекал в синий цвет Департамента Науки, Образования и Культуры.
И уже в самой вышине, высоко в небе Башню венчал огромный вращающийся купол. Именно там ежегодно проходил Планетарный Конгресс Мира, где подводились итоги года Общественного Сотрудничества и согласовывались планы планетарного развития на будущий год. Именно вон из той яркой фиолетовой точки, снизу похожей на сияющую звезду, через глобальный искусственный интеллект устанавливалась одновременная связь с каждым человеком, где бы он ни находился. Может быть, в этот единственный день года каждый чувствовал, что он не одинок и что он часть великого сообщества, и не просто часть, а именно у него в руках ответственность за жизнь и процветание планеты Земля. Двадцать пятого сентября – в день, когда Первый Планетарный Конгресс Земли принял главный закон Общества – «Декларацию о Сотрудничестве» – стал национальным праздником и днём, когда и проходил ежегодный Планетарный Конгресс Мира.
Сам купол и десяток этажей под ним, мерцавших фиолетовым цветом, были зоной "КАРМА"[i] – искусственного интеллекта, детища Андо Альдениса, выдающегося учёного, последователя легендарного Творца Астерия Беклашева, сумевшего реализовать давнюю мечту учёных о глобальном искусственном интеллекте. «КАРМА» не только моделировал общественное развитие и обеспечивал его через сбор и перераспределение налогов, но и был непосредственным координатором общественно-производственных взаимосвязей.
В Башне Мира расположились рабочие кабинеты Управляющих – членов Совета Мира – исполнительного высшего органа Общества. Их было семеро. Семеро Управляющих. Каждый из них – профессионал в своей отрасли, достигший первой ступени Седьмого уровня социальной ответственности по рекомендации искусственного интеллекта. Это была одна из функций «КАРМА» – анализ деловых качеств каждого члена общества и ежегодное представление рекомендаций профессиональным квалификационным комиссиям уровней социальной ответственности для принятия ими решения о профессиональном соответствии человека своему социальному статусу.
***
Башня Мира. Сейчас она огромным разноцветным смазанным дождём пятном заслонила всё. «Смазанная гармония», – усмехнулся я, вспомнив своё детское восхищение. Тогда нам, первоклашкам, не рассказали, что на минус первом – минус втором этажах разместились судейские и судебный зал заседаний, ещё ниже – изолятор и распределитель. А начиная с минус одиннадцатого этажа, глубоко вниз уходила территория тюрьмы с зонами проживания и обширными производственными секциями, которые простирались далеко за пределы площади Башни, а, возможно, и за пределы Элизиума.
Второй наклонился над рацией:
– Дежурный! Я – патруль 234. Через пять минут будем на месте. Нарушитель с нами. Встречайте.
_______________________________________________________
[i] ЧИВ – Часовой Индивидуальный Вклад. Один ЧИВ – один час необходимого рабочего времени, потраченный человеком для создания его вклада в Общество. ЧИВ – это ценность для человека, по которому оценивается его вклад в Сотрудничество.
[i] КАРМА – компьютерно-авторизированные региональные модели администрирования.
Глава 5. Арест
Миновать площадь перед Башней Мира и обогнуть её по периметру до пропускного пункта, было делом нескольких минут. Сканер скользнул по номеру машины, по лицам людей, сидящих в салоне, и чугунные ворота дрогнули, разъехались, прячась в каменные стены. Мы въехали в цокольный этаж Башни.
Электромобиль остановился, но никто не тронулся с места, пока ворота также медленно не закрылись, и я не услышал металлический голос:
– Патруль – 234, вам разрешается покинуть машину.
Дверцы машины бесшумно поднялись вверх.
Толстяк пыхтя выбрался наружу и нетерпеливо кивнул мне, поторапливая. Я вылез. Остальные последовали нашему примеру. Машина пискнула сигнализацией, и уехала в широкую нишу напротив входа, видимо, на автостоянку, где я успел разглядеть несколько патрульных машин. Мы же пошли налево к едва приметной двери в стене, за ней обнаружился длинный тускло освещённый коридор. Узкая ядовито-зелёная дорожка убегала вперёд и терялась в глубине. Грубые каменные стены прорезали мрачные серые бесконечные металлические прямоугольники, расположенные друг напротив друга. Однако меня не повели ни в одну из них. Патруль свернул к лифту справа от входа. Он открылся мгновенно и, проглотив нас, рухнул вниз. У меня замерло сердца от неожиданной стремительности. Но уже через несколько секунд двери лифта открылись, и я увидел прозрачную стену и на ней светящуюся красную надпись «Этаж минус 5. Приёмный изолятор».
Я замешкался, осматриваясь, и толстяк нетерпеливо подтолкнул меня. Второй уже прикладывал браслет к небольшому чёрному квадрату, расположенному справа от надписи. Прозрачная стена разъехалась, впуская нас в небольшое два на два метра зеркальное квадратное помещение. Патрульные разошлись по углам. Я остался на месте. Раздался голос:
– Прошу занять место в центре.
– Я и так в центре, – пожал я плечами. Второй ткнул пальцем на едва заметное продолговатое углубление в самом центре пола, и для убедительности поторопил меня пинком. Шофёр заржал.
Я резко обернулся. «Дать бы ему в морду», – и забыв о наручнике, уже было шагнул к нему, но толстяк дёрнул меня за руку и кулаком стукнул второго в плечо, кивнув куда-то под потолок. Второй закатил глаза и отвернулся. Толстяк укоризненно глянул на него и неестественно громко сказал, уже обращаясь ко мне:
– Встаньте, пожалуй, в углубление в центре пола.
Я встал в углубление и перевёл дыхание: «Вежливый какой. Видеонаблюдение что ли».
Мгновенье ничего не происходило, затем сканер пронизал комнату сверху донизу, и следующая дверь открылась. Мы вошли в огромное помещение.
Множество стеклянных отсеков делили пространство на ровные ряды. За толстыми матовыми стенами ничего невозможно было разглядеть. От неожиданности увиденного, и попытки рассмотреть, что же там, я несколько притормозил, и тут же получил тычок в спину, который направил меня к стеклянному кубу, возвышающемуся в центре. Ещё одно сканирование и двери куба разъехались, впуская нас.
Внутри оказалась довольно уютная небольшая комната. Прямо напротив входа стена куба имитировала открытое окно в весёлый пронизанный солнцем берёзовый лес. Иллюзия была настолько явственной, что я втянул воздух и ощутил свежесть, наполненную ароматом лесных цветов, услышал отдалённое пение птиц. Интересно, показалось или действительно с элементом погружения? На диване, занимавшем всю правую сторону куба, сидела женщина лет сорока. Быстрый взгляд внимательных карих почти чёрных глаз из-под густой чёлки тёмных коротко остриженных волос, и она отложила на диван книгу, встала, одёрнув чёрный китель, из рукавов которого виднелась узкая полоска белоснежной кружевной рубашки, такое же кружево украшало и воротник. Громко цокая каблуками белых туфель, узкие мысы которых выглядывали из-под чёрных брюк, облегающих стройные ноги, она подошла к патрульным и поздоровалась с ними за руку. Мне руки не подала, только чуть кивнула, слегка нахмурив чётко очерченные бровки. Потом прошла к пульту, в центре которого разместился компьютер в окружении множества каких-то кнопок, тумблеров всевозможных форм и размеров. Над пультом всю стену занимал экран. Чуть поддёрнув узкие брюки, она села в кресло перед пультом, и, крутанувшись на нём, повернулась к нам, с интересом разглядывая меня. Толстяк, видимо, старший патрульный, уже расстёгивал планшет. Доставал оттуда мой браслет и передал женщине.
– Ребят, хотите кофе или чай?
– Можно, – сказал второй.
– Заметьте, это не я сказал! – проворчал толстяк и с довольным видом покосился на сервировочный столик, который стоял недалеко от дивана, рядом с полуметровым шкафом-меню.
Он кивнул мне на металлический стул, одиноко стоящий в углу рядом с входной дверью. Я сел, а толстяк, отстегнув с моей правой руки наручник, пристегнул его к стулу.
– Да брось, Димитрий, – проворчала женщина, – куда он тут денется?
