скачать книгу бесплатно
– Да ладно. Мне не жалко. И Олег тратит много денег.
– На что?
– Он покупает старинные монеты.
Лялька оживилась. Привстала с кресла и, выдохнув дым мне в лицо, сузила глаза.
– А почему покупает монеты? Ты задавала этот вопрос?
– Олег нумизмат.
– Отличное хобби. Олег Александрович занимается нумизматикой! Это так интеллигентно, так современно… В компании мамочкиных друзей можно сказать: «У меня редкая коллекция древних русских монет. Я публикую статьи в зарубежных журналах по нумизматике». А про себя подумать: «Да, я среди вас самый богатый. Моя коллекция стоит десятки тысяч долларов».
– Ты серьёзно? – удивилась я.
– Абсолютно. Пока Олег сидел на твоей доверчивой шее, у него выросло неплохое состояние.
– Ну и ладно. Пусть радуется.
– Ритуль, ты или святая, или притворяешься. – Взглянув на меня сквозь дым, Лялька помолчала минуту и вздохнула: – Нет, не притворяешься.
– И святой меня не назовёшь.
– Иногда кажется, что на многие вещи ты смотришь не так, как другие, – пробормотала Лялька.
– Все мы смотрим по-своему.
– Я не про угол зрения. Такое впечатление, что ты задержалась в детстве, но при всём при этом играешь женщину.
– Может, и задержалась. Не случайно в школу пошла.
Лялька разлила по фужерам остатки коньяка и спросила:
– Почему ты не родила?
– Олег не хочет детей.
– Вот как…
По всей вероятности, коньяк отпустил тормоза, и Лялька стала вести себя несколько бесцеремонно. Однако я продолжала:
– К тому же у Олега есть взрослый сын.
– Отлично, – воскликнула Лялька. – У него есть сын, а тебе, выходит, никого не надо.
– Зачем ты так?
Я растерялась. Внутренний голос говорил: «Лялька права». Однако жалость к Олегу стучала в висок: «Он так одинок, нуждается в тебе…»
– Попробуй объективно взглянуть на Олега, – наступала Лялька. – У него есть сын, мать, ты – преданная и верная. Он живёт с тобой в хорошей двухкомнатной квартире. А на Фрунзенской набережной – собственная трёхкомнатная квартира.
– Там же Татьяна Леонидовна.
– О том и речь. Как истинный математик, Олег точно всё рассчитал. Сына вырастила первая жена. Верно? Никита уже взрослый человек, сам зарабатывает на жизнь. Мама – это святое. Насколько я понимаю, она для Олега – идеал. Ты – молодая здоровая баба. Жена-любовница. А новые дети… Зачем вешать ярмо? Пелёнки, бессонные ночи, декрет… К тому же семью надо содержать. Разве я не права?
Я опустила голову на стол и опять заплакала.
– Мне и так плохо, а ты…
– Ритуля, солнышко! Прости меня, дуру.
Лялька вскочила и бросилась ко мне.
– Сколько раз ругала собственный язык. Сколько раз говорила себе: «Не лезь, пока не спрашивают».
– Ничего-ничего. Сейчас пройдёт, – всхлипывала я. – Ты права, я живу как зашоренная.
– Ну и живи. Как нравится, так и живи. А подружкам, таким как я, бей по лбу. Пусть в твою жизнь не лезут.
– Таких как ты у меня нет.
Я улыбнулась и подняла мокрое от слёз лицо. Лялька подошла к окну.
– Успокоила, называется, – проворчала она.
В моей голове пульсировали Варькины слова: «Сначала мы, потом мужики. Мы… потом мужики».
– Не случайно встретила Варьку, – сказала я.
– Почему? – удивилась Лялька.
– Это судьба, ведь Варька – из детства. Она появилась и, не желая того, сделала так, что мой дом зашатался.
– Значит, был карточным, – ответила Лялька.
– Так и есть.
– Я пойду. По-моему, тебе нужно побыть одной. – Поцеловав меня в макушку, Лялька добавила: – Держись. Если что, звони.
– Спасибо тебе.
Было ощущение, что кокон, в котором я жила, дал трещину. У меня появилось чувство свободы, а вместе с ним несвойственная мне критичность.
Как я раньше не замечала? Уму непостижимо. Лялька права, интеллигентность Олега наигранная. Он, конечно, умён, поэтому непрост. Глядя на него, окружающие думают: «Какой сдержанный, какой тактичный – мечта любой женщины». Видели бы они его сегодня! Физиономия перекошенная, интеллигентности след простыл!
Во мне опять закипала обида:
«А я-то – дура великовозрастная! Начиталась романов. Стоило отойти от привычной жизни, как сдержанность Олега испарилась. И что открылось? Дремучие мужские страсти. Грубые и примитивные».
Я фыркнула и пошла в спальню. Мозг работал в заданном направлении, и мысли скакали, как разбуженные осы. Одна из них, блеснув молнией, заставила меня остановиться.
«Мужчины не могут понять женщин. Никогда», – громко заявила о себе мысль и ушла в копилку под названием «Житейские истины».
«Банально, но правильно, – согласилась я. Никому не дано заглянуть в чужую душу и личную жизнь. А если и удастся, восприятие зависит от угла зрения. Взять нынешнюю сцену у двери. Допустим невозможное: Олег незримо остался бы в квартире и не только наблюдал бы за мной, но и слышал, о чём я думаю. Не исключено, что в таком случае он подошёл бы и сказал: “Хватит, Маргарита. Поплакала, и будет”. А за ужином расспросил бы о Варьке и поговорил бы на тему богатых подружек».
Мало-помалу эти рассуждения меня успокоили. Я подошла к трюмо, села на пуфик и посмотрела на себя в зеркало.
Глаза заплаканные, волосы растрёпанные. Однако лицо относительно свежее. Как это сказала девушка-консультант? «У вас красивая форма губ. Если бы их выделить контурным карандашом…» Надо купить карандаш и попробовать.
Пошарив в тумбочке, я наткнулась на бархатную обложку.
То, что надо. Дневник приводит мысли в порядок.
Открыв новую страницу, я написала:
30 декабря.
Ездила покупать подарки.
Встретила Варьку.
Писать о семейной ссоре не хотелось, и, вытащив шпильки, я распустила волосы. Вспомнив, как мама заплетала мне косы, я заплакала. В который раз за сегодняшний день. Однако на сей раз слёзы текли не по щекам, а по моему израненному сердцу. Горячая волна окатила с ног до головы, и мне стало жарко. Уход Олега Александровича, его крик уже не имели значения: в этот момент я видела перед собой маму. Прямая спина, строгий взгляд, мягкий овал лица.
– Возьми себя в руки. Слабых не любят.
Мама любила эту фразу и не раз повторяла в ответ на мои стенания. В таких случаях её лицо становилось надменным. Порой мне казалось, передо мной не моя мама, а некая дама, дающая советы, как вести себя в обществе.
– Испытания и страдания спускаются свыше, – говорила она. – Поверь, они не случайны. Пройдя через них, человек становится мудрее.
– Разве нельзя прожить без страданий? – спрашивала я.
– Нельзя, – отвечала мама. – Благополучие развращает человека, делает его слабей.
Посмотрев в зеркало, я увидела мамины зелёные глаза. В них прятались грусть и мечтательность одновременно.
Варька права, жизнь меня согнула. Я стала скукоженной рабой.
От нечего делать я стала заплетать косички. Одну, другую… десятую.
По-моему, ничего. Издали похожа на папуаску.
Дневник лежал на тумбочке и притягивал взгляд. Хотелось описать сегодняшний день, свои переживания, раскрыть душу. Слегка поколебавшись, я подошла к шкафу и, разворошив бельё, засунула дневник под пододеяльник.
«Так будет лучше, – решила я. – Письменные откровения может позволить себе только одинокий человек».
Стоило об этом подумать, как послышался звук открывающейся двери. Моё лицо вытянулось и приняло испуганное выражение. Я опустилась на пуфик. Олег Александрович, не раздевшись, вошёл в комнату и сказал:
– Спать будешь в большой комнате.
Увидев мои косички, сморщился и добавил:
– Глупая молодящаяся особа. В голове ни одной стоящей мысли, одна только похоть.
Глава 8
Я ?лежала без сна и смотрела на тень, бежавшую по комнате. Вот она приблизилась ко мне и прошептала в самое ухо:
– Не бойся.
– Ты кто?
– Твоя обида.
Обида шумно вздохнула и приняла реальный облик. Она походила на даму из девятнадцатого века. Тёмно-синее платье обтягивало мощные грудь и бёдра, белый кружевной воротник подпирал дряблый подбородок, на голове красовалась затейливая причёска. Обида достала пенсне и, посмотрев на меня, задрожала от возмущения.
– Подлец, – сказала она. – Неблагодарный эгоист.
Поправив складки пышного платья, Обида направилась к столу и поставила на него старинный самовар.
– Откуда он взялся? – удивилась я.
– С собой принесла, – ответила Обида и, вытащив из ридикюля ажурные салфетки, добавила: – А ты поплачь. Слёзы для женщины – первое лекарство.
Пригладив мои косички, Обида потрепала меня по волосам и пригласила к столу. Я встала с дивана. Разговаривать не хотелось, однако сочувствие дамы успокаивало.
– Сколько женщин прошло через мужскую ревность, – вздохнула Обида. – Знаю я её – та ещё дамочка. В отличие от меня ревность смотрит на мир в подзорную трубу. Она делает маленькие предметы большими, а подозрения – истинами.
– Литературно сказано.
– Не я придумала – Сервантес. Слышала о таком?
– Конечно. Это автор «Дон Кихота».
– Вот-вот, он знал, о чём говорил. Стоит мужской ревности поселиться в голове, и всё. Никакими средствами не выгнать. Никакими.
– Разве женской ревности нет?
– Не о ней речь, – резко бросила Обида. Сжала узкие губы и продолжила: – Женская ревность ни в какое сравнение не идёт с мужской. Я её тоже знаю. Совсем не то. Она похожа на вздорную рыночную торговку. А мужская ревность – дама коварная. Она будет ходить за жертвой по пятам. Ходить до тех пор, пока не припрёт к стенке. Ты уж извини за такое просторечие. Но по-другому, право, не скажешь. Припрёт и начнёт мучить. А силы ей не занимать. До конца будет мучить.
– До какого конца? – с ужасом спросила я.
– До смерти. Никак иначе.
– А если женщина невиновна?
– Милочка! Кого же это интересует?! – расхохоталась Обида. – Прямо ребёнок, честное слово. Я уже полчаса твержу: если в мужской душе поселилась ревность, это конец.
– Всегда?
