скачать книгу бесплатно
– Не знаю. Надо подумать.
– Подумай, Данил. Первые мысли обычно самые верные. Подумай и напиши. Вот, я оставлю здесь чистый лист и ручку. Можешь не ждать меня; закончишь, и иди по своим делам. А я спущусь вниз, выкурю сигарету.
– И она бы его прочитала?
– Примем, что – да.
– А конверт есть?
– Зачем?
– Ну… это же письмо. Я бы его и запечатал.
– Сверни и оставь в книге.
– В какой?
– В любой. Выбери любую и оставь между страницами. Я найду.
Чем ему там намазали?
– Ира, он злой человек! Я, как только посмотрела на него, сразу сказала себе: «Да я с ним срать на одном квадратном километре не сяду!».
– Мама, опять ты за своё… – на этот раз Ирина говорила спокойнее и видно было, что женщина абстрагировалась от матери, стала относиться к её словам снисходительно, как бы со стороны.
Впрочем, – так же, как и с сестрой: новый мужчина в доме занял серьёзную часть её внимания и, кажется, действительно сделал из отчаянной матери-одиночки счастливую женщину, которая расцвела новыми красками, обрела утерянную сексуальность и привлекательность.
– Да ты посмотри: он же всеми фибрами своей души ненавидит Данила! Он его не принял и никогда не примет!
– Да с чего ты это взяла? Он очень любит Данила, они вместе рисуют, играют. Данил тянется к нему.
– Господи… ну, дай вам Бог. Дай Бог, чтобы я ошибалась… В конце концов, это – твоя жизнь. Только бы ребёнку не навредили… Боже, как я прошу об этом небеса, если бы ты знала…
– Мам, успокойся. Мы вместе уже не первый год, у нас всё хорошо.
– Да, только Данил весь задёрганный. Если раньше он время от времени водил шеей, то теперь – постоянно! Ты слышишь, как он хокает? Понаблюдай за его лицом: ни секунды, чтобы оно оставалось спокойным! Такие гримасы, что меня в дрожь бросает!
– Мам, это пройдёт с возрастом.
– Ну, дай Бог. Держи. Здесь тридцать тысяч. Больше нету.
– Спасибо, мам! Не представляю, что бы мы без вас делали. Вы с отцом нас просто выручаете.
– На кой чёрт вы мне нужны? Если бы не Данил, я бы пальцем не пошевелила. Или ты думаешь, я в Тынду еду, чтобы Кнышу твоему вольготнее жилось?
– Мам, перестань.
– Поднял бы зад, да сам бы съездил.
– Мам…
– Хорош мамкать! Ира, я до пятидесяти лет думала, что мне сносу не будет! Настолько хорошо я себя чувствовала. Столько во мне сил было! На десятерых хватило бы! И отца на ноги подняла, когда его паралич стукнул! И школу вела, и по хозяйству всё успевала. Ира, а у нас, сама знаешь, сколько было голов скота! Да кому я рассказываю!? Мам, – мяса, мам, – яиц, мам, – молока. Ты думаешь, мне тогда тяжело было!? Нет, Ира. Мне в радость всё это было. По крайней мере, меня ничего не отвлекало от детей, от мужа, от работы. А вот после третьей поездки чувствую: начала сдавать. Я не вечная, Ира! Будет и мне износ, помяни моё слово! Пока не поздно: подумай над тем, что я тебе сказала. Я не знаю, что случится дальше. Но здоровья уже нет.
– Мам, опять ты об этом? Ну, сколько раз мы тебе говорили: нет в нас коммерческой жилки. Ну, дашь ты нам денег на магазин. И что? Ни я, ни он не умеем вести дело. Только загубим всё.
– Без вас бы всё сделала. Николай против. Кричит, как недорезанный боров. Боюсь даже рот раскрыть. Оче нашъ, Иже еси на нбс?хъ! Да святится имя Твоё…
– Ну, мы поедем. Поздно уже.
– Данил где?
– Не знаю. У отца в комнате, наверное. Ты своди, своди. Пускай она его посмотрит. Места себе не найду.
– А то я без тебя не справлюсь.
– Мам, не оставляй его больше одного, прошу!
– Ира! Ещё раз сказать!? Он был в классе вместе со всеми. Кто ж знал, что он домой попрётся!? Пешим! Когда кинулись, он уж в Курсавке был! Сто раз тебе твердила: нечего ему водиться со старшими! Теперь поди, спроси: чем ему там намазали, что аж за пятьдесят километров пешком двинул?
– Я попробую ещё поговорить с ним. На следующих выходных приедем. Может, он остынет.
– Долго ещё бабушка будет у вас Цербером? Ирина, у всех детей бабушка, как бабушка, а у твоего – наказание! Будто в тюрьму его сюда. Сколько это будет продолжаться?
– Мам… я не справляюсь. Не могу найти подход к нему. Только тебя и слушает. Если ты считаешь, что лучше забрать – мы заберём. Я ещё раз попробую.
– Да как же! Слушает он меня – ага. Сегодня такой послушный был, что аж пятки сверкали! Не успели опомниться, как он уже за горой. А? Ира, на это же решиться нужно было! – от бабы дёру дал. От, молодец!
– Он так просил оставить его дома. Сердце кровью обливалось! Может, и правда, пускай в этом году дома походит в школу? А, мам?
– Раньше об этом надо было думать! До? того, как отправлять к бабе в деревню. Я спрашивала, долго ли это будет продолжаться не затем, чтобы ты его сегодня забрала обратно. Я до тебя достучаться пытаюсь. Теперь – нельзя! Коль скоро привезли его обратно – пускай осознаёт, думает. Если ты сегодня увезёшь его обратно, после того, как сказала ему «нет», это будет означать только одно в его понимании: я – прав. Знаешь, что будет потом?
– Что? Да ничего не будет, мам. Что может быть?
– Ага, как же. Прям ничегошеньки! Увидишь: сядет тебе на шею и ноги светит. Как Кныш твой! Вдвоём будут кровь сосать, пока ты не издохнешь. А потом один ноги вытрет о твой труп и женится на следующий день, а второй, упаси Господь, – вообще забудет.
Обручальное кольцо
– Шесть миллиметров. Всё, как ты любишь!
– Ну, здо?рово.
– Обещал выслать фотки, как отольёт.
– Это шайбы?
– Да. Ничего лишнего. Толстые.
– Пускай к вечеру эскиз сбросит.
– Спрошу. Но вообще, это уникальные кольца! Представляешь!? Представляешь!? Моё с брюликами! Тридцать шесть бриллиантов!
– С гравировкой реши?ла?
– Ой, ну мне всё очень нравится из того, что ты прислал.
– Тогда пускай будет великое дело всегда быть вдвоём.
– Я согласна.
– Никогда не носил обручальное кольцо.
– Да прям! Бабушка рассказывала, что носил.
– Первый год. Я снял его через год после свадьбы и больше не надевал.
– А почему?
– Мухаммад запретил мужчинам своей уммы носить золото.
– Но это же белое золото! Я видела, что мужчины носят перстни. Ничего страшного.
– Серебро носят.
– Пожалуйста! Это очень важно для меня. Ты не представляешь, что для меня значат эти кольца! Я тридцать лет тебя ждала!
– Конечно, моя нечаянная радость. Буду носить, обещаю.
– Хотя бы один год! Ради меня.
– Дай поцелую твои пухлые губки.
– И потом: тебе очень идёт кольцо. У тебя красивые пальцы. Вообще руки – красивые. Каждый раз, когда мы с тобой обедали в Оболенском, помнишь? Я всегда смотрела на твои руки.
– Зачем?
– Ну… – тут она зарделась, – знаешь… говорят, есть какая-то зависимость между длиной пальцев у мужчин и…
– И членом, что ли?
– Да.
– Интересно было знать, как у меня в штанах?
– Ну… просто любопытно. Фу, не смущай меня!
– Ой, ба! Ой, ба! Кто засмущался!?
– Да я сразу засмущалась, как только впервые увидела твои блядские глаза. А когда голос услышала – вообще потекла.
– А что – голос?
– Не знаю. Но вообще! Вообще! Утром, как только ты появлялся в офисе, у меня вся работа вставала. Стоило только услышать твой голос! Жутко сексуальный.
– Поверишь ли, мне его хотели поменять лет шесть назад?
– Кто?
– Врач. Перед операцией делали всякие обследования. Отоларингологу не понравился мой голос. Чё-то там высматривал, связки проверял. А потом такой: вас не смущает ваш голос? Нет, говорю. Что с ним?
– Такое ощущение, что развитие голосовых связок остановилось в переходный период. У вас голос, как у тринадцатилетнего пацана.
– Не нужно трогать мой голос.
– Как хотите. Я просто предложил. Мы могли бы поправить положение голосовых связок, придать голосу более низкий тембр. Вы всё равно будете находиться под общим наркозом.
– Док, иди в жопу.
– Что – прям так и сказал!?
– Нет! Это я так подумал тогда. Но то, что хотелось стукнуть его по голове – это помню хорошо. Сказал, чтобы он оставил свою затею.
– Хорошо, что ты так сказал тогда! Мне очень нравится твой голос. А зачем ты лежал? Что за операция?
– Нос ломали. Ставили кости на место. До этого мне было тяжело дышать. Ну, как… я вообще носом не дышал.
Кныш
Мама с папой празднично одели меня, взяли за руки (он – с одной, она – с другой сторон) и вышли на улицу.
– У нас для тебя подарок!
Стоял очень ласковый весенний вечер, солнце залило окна домов каким-то особенным оранжевым светом и мне было хорошо. Мы шли в сторону школы а затем свернули направо – вниз по ул. Красная.
– Какой, мама?
Тогда мама спросила меня, люблю ли я своего папу. Я сказал да люблю. Ещё я сказал, папа у нас самый умный и самый сильный. Мама всегда так говорила мне. Ещё она говорила, что если бы в магазинах продавали не за деньги, а за правильные ответы на всякие вопросы, то у нас было бы всё.
– Тётя Лена берёт тебя с собою на море! С Аней поедете вместе. Втроём.
Потому что папа всё знал и всегда отвечал правильно. Я годился папой и тоже говорил всем, что папа самый умный и самый сильный. Мама посмотрела на него и улыбнулась. А потом спросила, хочу ли я поменять свою фамилию, которая была Мирошников, на фамилию моего папы и её фамилию. Она сказала, что нехорошо получается, что мама с папой носят одинаковую фамилию, а я – другую.
– Ура! Когда? Спасибо, мамулечка моя! Когда?
Я сказал, что хочу фамилию, как у моего папы. И что всегда о ней мечтал. Тогда она обрадовалась и мы втроём зашли в красивое здание. Мне там поменяли фамилию. Мама показывала подругам. Я гордился ею, и мама гордилась. И всем пацанам сказал, что я теперь Данил Анатольевич. И фамилия у меня – Кныш.
– В пятницу уезжаете. Я уже договорилась! Это наш с папой подарок тебе в честь перемены фамилии.
Зары
