скачать книгу бесплатно
Какой-то хичкоковский сценарий, который разыгрывается почему-то конкретно для меня, случайного прохожего. Маловероятное стечение случайностей, которое только подтверждали отсутствие закономерности – просто удивляли. Что самое поразительное и невероятное это то, что все происходило с девушкой поразительной красоты, а будь Нино уродлива, что было бы тогда? Поражали два момента, первое – приставленный цербер в лице старушки и второе, что вообще уже ни в какие ворота – бесхозность девушки. Ну, не с Марса же она прилетела, где остались все её родные, близкие и друзья? Где все они? Это что, кроме меня, случайного прохожего, на всем белом свете ей тушь для глаз некому принести? Тут что-то не так!
Если честно, я вообще не понимал, чем эта девушка может быть опасна для окружающих, зачем тогда её держать в изоляции, почему нельзя её лечить дома? И опять, почему не видно присутствия кого-то из родных? А, если принять во внимание, в каком виде была Нино, когда увидел её впервые, то точно никого из близких нет. Почему ей позволяли ходить в лечебнице в таком непотребном виде и хоть это и дурдом, но какие-то порядки и правила гигиены должны же быть?! А синяки, интересно, кто их оставил? В палате одна лишь старуха, ну ни она же избивает по ночам уснувшую девушку! Дурдом, он и есть дурдом, одни вопросы, ни одного ответа.
Волшебное преображение Нино, после совершенно случайного мимолетного общения, будто она увидела, перед собой не меня – Рому, а снизошедшего с небес Иисуса Христа.
Когда подошел к окну меня ожидал очередной сюрприз. Нино сидела на подоконнике, у неё был синяк под глазом и распухший нос. Вид был чудовищный! У меня закололо где-то в груди, наверное, там, где находится у людей душа. Старухи в окне не было.
– Нино, что с тобой?
– Споткнулась на лестнице.
– Нино, я никак не могу понять ситуацию. Мне очень хочется тебе помочь, но теряюсь в этом ужасе! Расскажи мне, что с тобой? Я понимаю, что ты не в санатории, но и не в концлагере же! Скажи, как связаться с твоими родными, они же у тебя есть! Если надо я к ним съежу. Может что-то сделать возможно мне самому? Я вижу, что ты не больная или уж не на столько, чтобы тебя держать тут. Почему тебя не заберут родители домой, ну хотя бы на выходные?
– Нет у меня никого!
– Как никого, ну хоть какие-то родственники есть?
Нино промолчала. Только глаза наполнились слезами, а лицо исказила гримаса боли.
– Умаляю не надо, мне очень больно, это невыносимо.
– Извини. Тут мой телефон, позвони, если что-то понадобится. Хочешь я приду с мамой или бабушкой, скажем, что мы дальние родственники. Придешь на выходные, искупаешься, поешь нормально, выспишься.
Нино посмотрела, как бы сквозь меня, потухшим пустым взглядом:
– Я устала, да и нос болит, хочу полежать.
– Нос – это ерунда, до свадьбы заживет, не нервничай! – опять сморозил я не к месту.
– Ты мне надоел, уходи!
Было обидно, я к ней всей душой, а она меня гонит, как назойливую муху.
Подошла старуха:
– Рома, иди домой. Ей надо отдохнуть и вообще, тебе не стоит больше сюда приходить. Это плохо для всех, для Нино особенно. Если ты еще раз придешь, я сообщу врачу, что ты подглядываешь, знай!
Пока я говорил со старухой, Нино отвернулась и ушла вглубь палаты. Больше Нино не появилась. Я поговорил со старухой, но так ничего выведать не удалось. Незаслуженно обиженный, я ушел.
Сходил в кафе, поел, остыл от обиды и понял, что Нино, как и любая девушка, просто не хотела, чтобы я видел её с подбитым глазом и разбитым носом. Глупая, я и не обращал внимания на это, какой пустяк! Видимо, не стоило про свадьбу… сглупил! Надо пойти отвлечь её, почитать стихи что ли?
Я вернулся и тихо позвал Нино. Никто к окну не подошел, а позвал несколько раз, но с тем же результатом. Я взялся за решетку и подтянулся. Когда уже почти заглянул в окно сильный удар в ухо сбросил меня на землю. Рядом стояли два мордоворота.
– Что подглядываешь? На эту красотку дрочишь?
– Нет, – пробормотал я – просто так, случайно.
– А, трамвай тут в кустах ждешь?
Второй удар пришелся в солнечное сплетение, я потерял сознание. Один из мужиков меня поднял и когда я пришел в себя врезал мне по носу, потекла кровь.
– Еще раз тебя тут увижу, – сказал ударивший – убью и рыбам на корм в Куру выброшу. Пошел вон отсюда!
Достав платок, я приложил его к носу.
Перейдя через дорогу, я оперся на парапет набережной и запрокинул голову, пытаясь остановить кровь. Рубашка была забрызгана кровью, ухо звенело. Я был в бешенстве! Надо же, эта старая клюшка все-таки пожаловалась на меня. И надо же, как дураку, повиснуть на решетке окна. Конечно, били как онаниста. От злости и обиды я скрипел зубами. Ушел – уходи, зачем вернулся? Вот и получил, поделом. Опозоренный и побитый я решил больше не приходить. Пусть лечится! Я к ней, как к человеку, а она меня так опозорила и унизила.
4. Майор Арчвадзе 37 год
Когда Роман побитый, окровавленный, опозоренный и озлобленный уходил домой, он не мог видеть стоящую у окна Евгению Петровну. Роман правильно понял, кто вызвал охрану и клял эту женщину на чем свет стоит. Он даже и представить не мог, что весь этот безобидный с его стороны междусобойчик с Нино у дурдома закончится его избиением. Человек – венец эволюции, бессилен перед элементарной подлостью!
Евгения Петровна видела, как Романа били. Ей было жалко мальчика, совершено случайно вляпавшегося, во что он и предположить не мог. Но была рада, что его застали, когда он подтягивался, держась за решетку, а не за разговором с Нино.
– Побитый, но не убитый. Лучше побыть соглядатаем, чем трупом! – подумала она, когда Роман скрылся из виду. Евгения Петровна, взглянув через плечо на Нино, незаметно перекрестила заоконную пустоту.
В 1921году, когда в Тбилиси вошли части 11-й Красной Армии ничего не предвещало драмы в семье известного и всеми уважаемого фотографа Петра Маргелова. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает, никто не застрахован от случайностей и если кто-то случайно выигрывает в обычную лотерею большую сумму, то в небесную рулетку кто-то не то выигрывает смерть, не то, проигрывает жизнь.
Одному из подвыпивших комиссаров в засаленной, пропахшей от кочевой жизни потом, табаком, а то и кровью кожанке, зашедшему сфотографироваться в «Фотографию Маргелова», приглянулась миловидная блондинка – жена фотографа Петра Маргелова. Разогретый винным возлиянием комиссар стал грязно к ней приставать, размахивая маузером, который он вынул для серьезности фотографии, а когда получил от мужа замечание, то, не моргнув глазом, пустил маузер в ход и на глазах одиннадцатилетней дочери застрелил её родителей, как недобитых буржуев.
В тот день для Жени, в одно мгновенье ставшей сиротой, закончилось счастливое детство. Её приютила родственница матери, работавшая в госпитале. С тех пор Женя жила с ней при госпитале и помогала ухаживать за больными, а когда родственница умерла, как бы заменила её на работе.
– Женечка Петровна, срочно в приемное отделение! – крикнула, приоткрыв дверь ординаторской молоденькая санитарка.
– Офицера привезли, сбит на мотоцикле, жена насмерть, да и он, думаю, не жилец!
Женя, старшая сестра хирургического отделения, была опытной, исполнительной, умеющей и знающей больше некоторых врачей. Была немного замкнутой, неулыбчивой вне работы, но с больными она преображалась, за что её и любили. На работе её ценили, она была как бы всегда «под рукой», так как даже жила во флигеле госпиталя. Вот и сегодня, в выходной, ей придется и принимать поступившего больного и если будет операция, то и ассистировать.
Женя посмотрелась в висевшее при выходе зеркало, прибрала волосы под
шапочку, поправила халат и пошла осматривать поступившего после аварии офицера.
На каталке лежал крупный мужчина, в голубых петлицах которого было две шпалы. Черты лица майора трудно было определить, так как лицо напоминало сплошное кровавое месиво, высокий лоб, широкие скулы и черная курчавая шевелюра с залысинами, выдавали в нем упрямый характер. Окровавленные губы еле слышно шептали:
– Мери, что с Мери, где она?
Женя достала из кармана его гимнастерки документы.
– Мелитон Георгиевич Арчвадзе, 1903 г рождения, майор, летчик, множественные ранения вследствие аварии. – продиктовала она, оформлявшей карту больного, сестричке.
На каталке лежал застегнутый планшет. Женя открыла его, так как должна была перечислить находящиеся в нем документы и передать на хранение. В первом отделении лежала карта Грузии, а вот то, что она увидела в другом отделении, заставило её вздрогнуть и осмотреться видит ли кто-то. В планшете лежало письмо с крупной надписью сверху: «Строго секретно. Лично Товарищу Сталину». Женя знала, чем может грозить майору обращение к Сталину, минуя выше стоящих командиров. Женя понимала, что если кто-то куда-то о письме донесет, а такие доброхоты в госпитале были, то майору лучше не выздоравливать. Госпиталь частенько навещали люди из НКВД и забирали даже больных офицеров и те, почти никогда, не возвращались долечиваться.
Женя незаметно сунула конверт под кофточку.
Операция длилась более четырех часов и хирург, военврач 1-го ранга, просто совершил чудо, вернув майора с того света.
– Теперь будет он жить или нет, зависело лишь от его организма и как на него взглянет Господь. – отходя от стола, сказал хирург, не то Жене, не то господу..
Два дня Арчвадзе был ни жив ни мертв, в сознание не приходил.
Шел 1937 год и появление сотрудников НКВД ничего хорошего не сулило. Конечно, врагов народа всяких мастей было немало и выкорчевывать их надо было со всей революционной беспощадностью, так как их вражеская подрывная деятельность мешала строить прекрасное и светлое будущее под руководством, дорогого каждому сердцу советского человека и до боли любимого всеми, товарища Сталина. Но, Жене казалось, что уж больно много этих врагов оказывалось среди друзей, знакомых и даже сотрудников, которых она знала давно, чуть ли не с детства. Конечно, Женя не сомневалась в правильности политики товарища Сталина и что бороться с врагами надо, но не одобряла местных служак, которые уж очень ретиво исполняли свои обязанности и косили людей, как траву косой.
В конце вторых суток в больницу пришли два офицера НКВД.
Военные в кабинете главврача отделения поговорили и с Женей, спросив её, все ли вещи майора лежат перед ней на столе и не было ли еще чего-нибудь? У Жени сжалось сердце, у человека погибла жена, осталась маленькая дочка, которую Женя видела, когда та приходила с бабушкой. Ну, не мог этот майор быть врагом! Неужели этой малышке, так же как и ей придется остаться сиротой? Не может быть, это не справедливо! Женя была рада, что никто не видел письма Сталину, которое она спрятала в кочегарке и посмотрев на лежащие на столе личные вещи майора, часы, документы, портупею, раскрытый планшет и, увидев, что в нем отсутствует карта, она заявила:
– В планшете была вроде какая-то карта.
– Спасибо, мы её изъяли.
– Ну, а все остальное, как – будто, на месте.
Сотрудники решили поговорить с майором и, несмотря на то, что врач отделения предупредил визитеров, что майор второй день не приходит в сознание, сотрудники НКВД все равно вошли в палату.
5. Неожиданная встреча
Придя домой с распухшим носом сразу прошел в свою комнату и был благодарен домашним, что не стали заходить и задушевно, успокаивая расспрашивать. Минут через двадцать тихонько вошла бабушка с миской какого-то настоя и потрепав за волосы, стала молча меня лечить. С утра была суббота, нос как-то вошел почти в норму, да и болел терпимо. Настроение было никакое, полная апатия и прострация. Почти целый день валялся на диване, читал Азимова и тупо смотрел передачу «Вести с полей».
Злость прошла, осталось гадливое ощущение оплеванности. Домашние, видя мое состояние были уверены, что я подрался с кем-то, возможно из-за девочки. Дело молодое, главное живой, все остальное поправимо!
В воскресенье, после позорной пятницы и лечебно-меланхоличной субботы, захотелось развеяться. Я спустился во двор, расписал с ребятами пульку. Когда заморосил дождик решили сходить в баньку за углом. Попариться, пройтись по пиву, а потом завалиться к девицам в общагу физкультурного института, это было делом обычным. Общага была по соседству, а мы там были завсегдатаи. Первое время были стычки с ребятами из той же общаги, но их было мало, а мы местные, так что дела быстро уладились. Когда мы приходили с выпивкой они с удовольствием присоединялись с девицами, составляя компанию.
Покончив с баней, пивом с водкой и разговорами типа «Ты меня уважаешь», пройдясь по свежему воздуху и освободив от повышенного давления душу, которая после принятия на грудь находилась где-то в районе мочевого пузыря, ноги сами направились в вожделенную общагу.
Крепко сбитые, гибкие, а главное без тормозов спортсменочки хорошо знали свое дело. Секс-забеги, заплывы и заезды были у них делом не только любимым, но и совершенно обычным. Отрывались безбожно, секс зачастую был коллективным, обильным и изощренным. Отсутствие возвышенных чувств, с лихвой покрывалось акробатизмом и мышечным умением.
От частых и упорных тренировок секс-форма девчат почти всегда была на пике, так что и на этот раз из бесплатного спорт-борделя добрался домой к утру обессиленный, но довольный.
Проспав до полудня, отправился на практику, куда можно было и не торопиться, так как там царил олимпийский девиз «Главное не мат. часть, а посещение», да и ежедневные бильярдные баталии делали свое притягательное дело. Правда, бильярд был своеобразный, вместо стандартных шаров были чуть меньшего размера стальные шары от подшипников турбин.
Погоняв с однокурсниками железки и потрепавшись в красках и деталях про ночное болеро со спортсменками к трем часам пыл иссяк. Стали расходиться. На набережную совсем не тянуло, психиатрией уже был сыт по горло.
Выйдя за ворота ТЭЦ, болтая с однокурсниками, пошел не отрываясь от коллектива, обычной дорогой к метро. Пройдя забор больницы и завернув за угол, неожиданно увидел «старую каргу» – Евгению Петровну, которую в цивильной одежде не сразу и признал. Тут же заныло ухо, инстинктивно осмотревшись, нет ли рядом инквизиции от психиатрии, прошел мимо сделав вид, что не заметил её или не признал. Мне совершенно не хотелось вновь испытывать судьбу, кто знает, где и что из-за этой мадам может произойти и какие приключения можно найти на свою, скажем, многострадальную голову.
– Рома, подождите.
Я неохотно остановился. И когда она подошла, спросил:
– Вам художеств на моем лице мало?
– Извините, но это единственное, что хорошего я могла в тот день для вас сделать.
– А может, для полного счастья, еще и в реке стоило бы меня утопить?
– Не юродствуйте, я и сама очень переживаю, что так получилось. Хотя, нет, очень рада, что получилось именно так. Вами уже заинтересовались и вариант, что вы обычный женский соглядатай, лучший из возможных. Я пыталась вчера вечером к вам дозвониться, но вас не было. Не хотела встречаться с вами на выходе с ТЭЦ на виду проходной больницы. Подумала, сегодня уже по набережной вряд ли пойдете и решила встретить вас тут. Дай Бог, пронесет.
– А откуда у вас мой номер телефона?
– Потом объясню, идите за мной.
Немного поколебавшись, я пошел за ней. Шли минут пять где-то в районе кинотеатра «Аполло» Евгения Петровна нырнула в итальянский дворик. Осмотревшись, последовал за ней и я.
Тбилисские итальянские дворики со строениями дореволюционной постройки – это совершенно особый мир! Мир – национально колоритный и разноязычно шумный.
По утрам его метут крикливые курдянки-дворники, звучат зычные призывы зашедших торговок-молочниц и голоса, перегнувшихся из окон в утренних халатиках, осчастливливая соседских мужиков, почти вываливающимися из подмышек белыми грудями, соседок, которые выясняют у торговок молочный ассортимент. Гомон идущей в школу ватаги детей. И орущую со столба тарелку-репродуктор.
Ну, а вечером в этом же самом итальянском дворе звучат уже иные интонации. У вечно открытого водопроводного крана пара-тройка женщин, постоянно что-то моя или полоща, с одним и тем же темпераментом обсуждают, то цвет утреннего поноса ребенка, то размеры гениталий мужа дочки, а на общем дворовом столе, негромкое мужское застолье сменяется монотонным катанием костей при игре в нарды или обычным шуршанием домино, при забивании козла. И если что-то из этого хора вдруг пропадает, то значит что-то у кого-то случилось и весь двор спешит помочь.
Ну, а днем все итальянские дворы почти вымирают, так как одни на работе, другие на рынке или по магазинам. Вот в такое время я и нырнул за Петровной в её итальянский двор.
Поднялись по винтовой, знавшей множество ног, изъеденной ржавчиной лестнице и пройдя по застекленной веранде, оказались перед оббитой черным кожзаменителем дверью.
– Это моя комната, не волнуйтесь. Я сама волнуюсь, так как не знаю, правильно ли поступаю вообще.
Зайдя в помещение почувствовалось, что в нем почти не живут, об этом говорило не только отсутствие какого-либо запаха хозяев, но и слой пыли на мебели.
– Я здесь бываю редко, потому и пыль. Рома, давайте сначала я сварю кофе. Попьем кофейку, вы поймете, что никакого подвоха тут нет – успокоитесь. Я сама еще не знаю, как себя вести. Думаю, вы уже поняли, что я психически нормальная женщина и собираюсь с вами поговорить о Нино. Но не потому, что так хочу я или хотите вы, потому что об этом попросила она и телефон ваш дала мне.
6. Я твой ангел-хранитель
Мелитон Арчвадзе в бинтах, как в коконе с капельницами в обеих руках, был без сознания уже второй день. Губы были такие же белые, как и бинты и лишь черные густые брови и ресницы закрытых глаз, все на чем мог остановиться взгляд.
Женю на всякий экстренный случай особисты взяли с собой. Она стояла сзади сотрудников НКВД. Один был высокий, возрастом постарше, в очках, другой низкий волосатый с маленькими злыми глазами. Женя видела, как низкий щупал у лежащего майора пульс, потом он поднял больному веко и дернул за волоски бровей, проверяя реакцию зрачка.
– Дохляк, – заявил дергавший за бровь.
Потом он пошарил рукой под подушкой, поднял одеяло и ничего не найдя, отряхнув ладошки, повернулся к Жене:
– Тебя как звать?
– Евгения Петровна.
– Женя значит? Если эта вражина вдруг оживет, дай знать. Ну, а если подохнет, все равно позвони, отметим это вечерком вместе.
Он протянул Жене клочок бумаги и, сверкнув золотым зубом, хлопнул её ниже поясницы. Женя чисто рефлексивно влепила ему пощечину.
– Ты, сучка, на кого подняла свою пакостную ручонку!? Я тебя сгною, ты у меня будешь ползать и сапоги лизать, чтобы я тебя простил и любил.
Низкорослый, своей волосатой рукой, как тисками схватил Женю за предплечье и потянул к выходу.
– Отставить лейтенант! Тебе арестанток мало? – зло отчитал гориллу старший по званию офицер.
– Успокойтесь девушка, у него очень нервная работа, вот и сорвался.
Лейтенант покраснел как рак, у виска вздулась и пульсировала вена, губы стали тонкими и белесыми, глаза налились кровью. Жене стало страшно, было понятно, что угрызения совести для него чувство неведомое. Это животное в офицерской форме напомнило ей того комиссара, который из-за своей похоти застрелил её родителей. Глаза Жени наполнились слезами. Офицеры ушли и Женя успокаиваясь, промокнула глаза платком, подошла к кровати Мелитона, поправила одеяло и разгладила пальцем бровь, с выдранным клоком, села на краешек кровати и стала щупать у больного пульс.
– Господи, ну чем мы все перед тобой провинились? В чем провинились перед тобой мои мама и папа? Почему ты разрешил этому поддонку в галифе и вонючей кожанке их застрелить? Почему ты позволил этому чудовищу с маузером застрелить родителей на моих глазах? Ведь я чуть с ума не сошла от этого, в чем я перед тобой провинилась? В чем перед тобой провинился этот майор и его маленькая дочка? Почему ты лишил их любимой жены, матери? Зачем ты привел сюда этих людей, у которых ничего святого нет за душой, чтобы они лишили дочку этого майора еще и отца? Какой он враг народа? Военный летчик, майор, красавец и вдруг враг, что за чушь!
Женя погруженная в эти тяжелые жизненные вопросы, забывшись глядела на руку Мелитона, потому и не сразу заметила, и осознала, что больной открыл глаза.
