скачать книгу бесплатно
– Войдите!
Дверь приоткрылась, и в кабинет впорхнула Капитолина – дочь сестры-хозяйки Старостиной.
Почему-то Александра сразу, почти мгновенно поверила, что Капитолина – та самая жилетка, в которую она может выплакаться.
С одной стороны, Капитолина была почти своей. Достаточно осведомленной, но не приближенной. И она уедет… И увезет с собой все тайны глупой, доверчивой и немолодой Александры.
– Александра Даниловна, а что это за компания прогуливалась вчера у озера? Солидные господа такие. – С мечтательной улыбкой Капитолина подкатила глаза.
Из обширной груди Александры Даниловны вырвался протяжный вздох, похожий на стон.
– Сама бы хотела знать, – поведала она.
– Ходят слухи, что на месте дома отдыха сделают клинику какую-то навороченную.
– Это только слухи.
– Нет дыма без огня, сами знаете, – с умным видом произнесла Капа.
– Мой однокурсник с этими господами прогуливался. Спросила у него – говорит, ничего определенного.
– А кто ваш однокурсник? – Чтобы не выдать коварный секретный план по сбору компромата, Капитолина решила продвигаться к цели обходными путями.
– Валерка Петровский.
Дальше Брусенскую было не остановить.
Она припомнила этому злодею Петровскому все: долю в уставном капитале, низкое коварство, эгоизм, холодный расчет. Александра вдруг вспомнила, что она никогда ни о чем его не просила! Только однажды и то, не за себя, а за соседа. Устроила Никодимыча завхозом в клинику к Петровскому.
Зато Петровский все время обращается к ней с просьбами.
Использует ее в качестве «подай-принеси». Привык, что Александра, только свистни, примчится, разобьется в лепешку, перелицуется на изнанку, если потребуется, джигу станцует, но все исполнит в лучшем виде.
Так ей дуре и надо. Так было и так и будет всегда.
Как ни крепилась, как ни разжигала в себе злость и обиду Брусенская, губы поползли, подбородок задрожал.
– Люблю я его, паршивца, – неожиданно для себя провыла Александра Даниловна. После чего развернула бумажный платок, уткнулась в него и с удовольствием заплакала.
Капитолина ерзала на стуле, не зная, что сделать, как утешить безутешную жертву невостребованности.
Наконец, фонтан иссяк. Брусенская извлекла из пачки новый платок.
– Вижу его, и ноги подламываются. Я еще в институте по нему умирала. Думала, со временем пройдет. Ничего не проходит. Не могу больше.
Александра с чувством высморкалась.
– Он во мне только подругу видит. Прикалывается надо мной. Говорит, что я похожа на купчиху и одеваюсь как купчиха. А я замуж за него хочу, мне ведь не двадцать, чтоб дружить с ним. Мне тридцать четыре, – трагическим шепотом произнесла Александра, будто смертельный диагноз озвучивала. – И ведь знала, чувствовала, что ничего не выйдет из наших отношений. Это вообще никакие не отношения. Это настоящая пытка, это какое-то «пользовательское соглашение». – Она снова заплакала.
– Александрочка Даниловна, вы же умная женщина, сублимируйте, – лепетала Капа. – Перенаправьте энергию с Петровского на клинику. Отнимите у него то, чем он дорожит.
– «Древо жизни»? – вскинула зареванные глаза Александра. – Да зачем она мне, его клиника?
– Нет, я имею в виду дом отдыха. Не отдавайте «Белое озеро». В конце концов простым людям где-то надо отдыхать? А с вашим приходом дом отдыха ожил, отдыхающих стало больше. Или откройте здесь свою клинику. Вы же прирожденный руководитель.
Слезы у Брусенской высохли, на лице отразилась работы мысли.
Она собралась, перестала страдать и с интересом посмотрела на дочь сестры-хозяйки.
– Я бы с радостью. Только уровень у меня не тот, чтоб я с администрацией бодалась.
– Найдите единомышленников.
– Все мои единомышленники – такие же мелкие сошки, как я. Вот если б ты взялась за это, – неожиданно осенило Брусенскую. – Ты все-таки работаешь на областном радио. И ты в городе живешь. Наверняка у тебя связи в администрации, газете и на телевидении. Сможешь узнать, что замышляют в департаменте, чего нам ждать. Перепрофилируют нас или закроют? Если клиника будет, то какая? Может, коллектив удастся сохранить?
С выражением крайнего сожаления на физиономии Капитолина стиснула ладонь Александры:
– Александрочка Даниловна, я же не журналист. Я звукорежиссер, и в медицине ничего не смыслю. Вам нужна моя подруга. Она работает в редакции информации. И как раз медицина – это ее тема. И вообще она у нас звезда, будущая Маргарита Симоньян. Хотите, я вас познакомлю?
Ровно секунда понадобилась Александре, чтобы оценить предложение. Похоже, мысли об озере можно отложить до менопаузы.
– Познакомь, – ответила она. – Вдруг пригодится. Всякое в жизни может случиться, правда? Сегодня ты нужен, а завтра тебя под зад коленом, как говорится.
Пока Капитолина соображала, что означает эта сентенция, Брусенская достала из выдвижного ящика стола зеркальце и заглянула в него.
– Ужас. Панда вылитая, – с отвращением выдохнула Александра и попыталась вытереть тушь под глазами. «Панда» – это было Валеркино словцо.
– Вообще-то я уже даже привыкла, что он на меня внимания не обращает. «Но иногда так надо поскулить, Поплакаться кому-нибудь в жилетку», – как одна поэтесса написала, не помню, имени. Ты уж прости меня.
– Да что вы, Александра Даниловна, – заверила собеседницу Капа, – я же все понимаю.
– И не называй меня Александрой Даниловной, прошу тебя. Александра – и все. А то совсем меня в старуху превратишь, – попросила Брусенская.
Атмосфера доверительности подкупала, с языка Капитолины сам собой сорвался вопрос:
– У вас волосы сами вьются?
– Сами, – безрадостно подтвердила Брусенская. – Да ну их. Тебе кудряшки к лицу, а мне нет. И так не красавица, а тут еще эти кудри. Вот что с ними делать? – Александра скосилась на непокорную, закрученную тугими спиралями челку.
– Зато у вас есть главное – мозги, – тонко польстила Капа.
Лесть была с душком: честно говоря, Капа была согласна с Петровским. Вроде неглупая тетка, а стрижка – туши свет. Макияж и наряды – убиться, не жить…
– Мозги хорошо иметь в дополнение к внешности. А так…, – С видом полной безнадежности Брусенская махнула рукой. – Они не помогают замуж выйти, а только мешают. А у меня и без мозгов помех хватает.
– Устранять помехи не пробовали? – От возбуждения у Капы горели глаза и щеки, даже уши стали красными. Она чувствовала в коллизии поворотный момент, ведь не зря же перечитала столько бульварной литературы «для цыпочек»!
– Легко сказать. – Брусенская спрятала зеркальце в стол и вздохнула как раненый зверь. – У меня психология некрасивой женщины, а это только лоботомией исправляется.
– Начать надо с головы, а психология подстроится, – осторожно не согласилась Капитолина.
Утверждение звучало так двусмысленно, что вызвало слабую улыбку на припухших губах Александры.
… Дверь с табличкой «Петкова, Кузина, Степура» оказалась заперта, из чего следовало, что коллеги уже «в поле».
Открыв кабинет, Ивона вошла и по обыкновению испытала благодарность судьбе. Как же она соскучилась по работе!
Пусть у нее не сложилось с мужчиной, с семьей, и писатель из нее вряд ли получится, зато у нее есть самая лучшая в мире работа!
В коридоре топали, перекрикивались, и у Ивоны возникло чувство отрезанности от мира. Она распахнула дверь и вернулась к столу. Так-то лучше.
Чьи-то шаги замерли перед распахнутой дверью.
– Привет! – удивилась Катерина. – Ты что, уже из отпуска?
– Да. – Ивона счастливо улыбалась, вдыхая воздух редакции, настоянный на фактах и домыслах, которые бывают интересней фактов.
– Ужас какой, – натурально испугалась Катерина. – Вот время несется!
Блуждая рассеянным взглядом по лицу Катерины, Ивона попросила:
– Кать, слушай, дай мне телефон твоего стилиста.
Серикова сфотографировала Ивону женским оценивающим взглядом с головы до ног и заключила:
– Давно пора. Вернусь, поболтаем.
Катерина умчалась, а Ивона достала пудреницу и посмотрелась в зеркальце. Она в порядке. И вид у нее рабочий. И ей не нужен стилист. Это Капитолина просила взять у Сериковой его телефон. Зачем, не сказала, но уже дважды за утро напомнила о своей просьбе.
Петкова сунула пудреницу в сумку, закрыла кабинет и отправилась с визитом к Соловьевой.
В кабинете главвреда Ивону посетило дежавю: снова выпускающей была Кузина.
– Будто и не была в отпуске, – не замедлила прокомментировать Соловьева. – Бледная и тощая, какой уехала, такой и вернулась. Понравилось тебе хоть в этом «Белом озере»?
– Нормально, – односложно ответила Ивона. У нее было чувство, что она не из отпуска вышла, а с больничного.
Ивона ждала, что Соловьева задаст следующий вопрос. «У тебя есть что-нибудь?». Отпуск отпуском, а работа важнее всего.
Сама Соловьева не покинула рабочее место даже с переломом руки. И на следующий день после похорон мужа уже сидела в своем
кресле.
– У тебя есть что-нибудь? – не подвела Соловьева.
– Да, там материал подвернулся, – успокоила ее Ивона.
– Кадр сделаешь мне в программу? – обрадовалась Кузина.
– Сейчас с Ленсанной обсудим.
Пиликнул факс, Соловьева нажала на старт и показала Ивоне на стул.
– Посиди, мы сейчас закончим.
Соловьева всегда делала несколько дел одновременно: пока собирали программу, успевала читать, разговаривать (чаще – ругаться) и слушать очередной выпуск новостей или какую-нибудь передачу.
В распахнутое окно вливалась утренняя прохлада.
Петкова устроилась спиной к окну и против желания прислушалась: из приемника звучал сипловатый тенор Виталия Спицына – он был в прямом эфире. Спицын и сам не был Златоустом, и собеседника нашел такого же, чиновника из администрации. Совместными усилиями они превратили передачу в сплошное «бу-му-хрю». Возникало только одно желание – выключить приемник.
Собрав исчирканные листы со стола, Кузина ушла.
– Говорила же, нужно делать это в записи. – Точно подслушав мысли Петковой, Соловьева выключила приемник и подняла на Ивону когда-то карие глаза.
– Ну, что у тебя?
– У меня нездоровая суета вокруг «Белого озера», – коротко обрисовала ситуацию Петкова. – Слух прошел, что его хотят прикрыть. Персонал просит помощи.
Соловьева была известной конъюнктурщицей, Ивона сделала ставку на это и не промахнулась. Придвинув к себе увесистый талмуд, Ленсанн вписала карандашом два слова: «Белое озеро».
– Кадр на завтра Кузиной сделай, и ваяй свою нетленку. У тебя неделя.
Вернувшись в кабинет, Ивона скачала на компьютер записи из дома отдыха, сделала кадр в утренний выпуск и с чистой совестью отбыла домой.
По дороге она честно старалась обдумать название, идею и композицию передачи о «Белом озере».
Но в голову настойчиво лезла совсем другая идея – идея нового романа.
То есть сначала Ивона думала о доме отдыха и перипетиях вокруг него, про Александру Брусенскую и Петровского… И не заметила, как произошла подмена: герои стали тянуть одеяло на себя и тащить за собой Ивону в совершенно другой жанр.
… Замшелый Мафусаил, робкий, тихий Соломончик на поверку оказался волнорезом, о который разбивались все усилия Валерия. Ни о каком режиме cito, о котором мечтал Маслаков со товарищи, и речи не могло идти. (https://fb.ru/article/178547/chto-znachit-cito-v-meditsine-byistryie-testyi---cito-test)
Петровский терпеливо втолковывал Мафусаилу: не принимать отдыхающих, готовить дом отдыха к капитальному ремонту. Старый пройдошливый директор кивал головой, опушенной белым пухом, и продолжал продавать путевки. Когда бы ни приехал Петровский, дом отдыха был набит отдыхающими.
В очередной приезд Валерий начал со столовой – она оказалась полной.
Постояльцы, небольшими отарами совершавшие променад по аллеям, буквально вывели Петровского из себя. «Демоны! Злодеи! Смерти моей хотите?», – ругался про себя Валерий.
Застав Соломончика на рабочем месте, Петровский сходу напустился на лукавого старика:
– Соломон Моисеевич! Вы должны были готовить помещения к ремонту! Мы договаривались, что вы освободите от мебели номера на втором этаже. Так или нет, Соломон Моисеевич? – Валерий навис над директорским столом.
Соломончик сощурил подслеповатые глазки.
– Голубчик, – промямлил он, – скажите на милость, куда мы должны девать мебель?
– Распродажу устройте, раздайте нищим, передайте в дар детским домам, на свалку отправьте этот инвентарь, к черту, – куда хотите! – Петровский хлопнул по столу ладонью, так что Соломончик зажмурился. – Соломон Моисеевич, это партизанщина! Саботаж!
