скачать книгу бесплатно
Жизнь меня научила относиться к Наташкиному молчанию с опаской.
– Что-то мне плохо, я пойду, лягу, – сообщила я, едва мы вошли в дом. Я всерьез опасалась, что на нервной почве моя простуда перейдет в серозный менингит.
– Тебе плохо? А нам?
– Кому это – нам?
– Горожанам! – запальчиво произнесла Наташка.
Я растерянно захлопала глазами:
– Каким еще горожанам?
– Я в шоке! У города крадут его гордость – памятный камень!
Наташкино лицемерие не знало границ. От возмущения я сделалась косноязычной:
– Ты же сама хотела его… того… этого
– Так то я, а то какие-то хмыри! Я хотела, чтобы камень украсил нашу горку, а они? Для этих людей ничего святого не существует!
Я ухмыльнулась.
Моя ухмылка Наташильде не понравилась, но она не стала отвлекаться.
Выложила на стол находку, вооружилась лупой в квадратной рамке с ручкой, через которую бабуля читала этикетки, набранные типографским бриллиантом, и погрузилась в исследование. Уж не знаю, что она хотела обнаружить на браслете…
…Кутаясь в плед, с несчастным видом я плюхнулась в кресло перед телевизором с твердой решимостью не позволить Наташке испортить мне лето и в целом жизнь.
Пощелкала пультом, между делом наткнулась на криминальные новости.
– В седьмой раз в нашем городе непатриотично настроенные граждане похищают памятный камень с площади Космонавтов. Камень был подарен городу известным советским скульптором, бла-бла-бла, – тарахтела ведущая. – Администрация города обращается к похитителям с просьбой вернуть похищенное. Городская прокуратура взяла дело под свой контроль. Наш корреспондент Эдуард Птичкин обратился за комментарием к прокурору города, Федору Ларину.
Тут в кадре появился тощий и сутулый Эдичка Птичкин, однокурсник Наташки. Эдик вел криминальную хронику на нашем ТВ и время от времени предлагал Наташке руку и сердце.
Я практически переключила канал, когда в гостиную влетела вездесущая Наташильда:
– Ну-ка, ну-ка, – заверещала сестрица, – верни-ка назад!
Подчиняясь бесконечным просьбам, желаньям и командам сестрицы, я выработала в себе почти суворовскую выносливость и безропотно исполнила ее желание.
Картинка на экране сменилась, теперь камера показывала осиротевшую клумбу у памятника и какого-то полицейского чина, толстопузого и неприятного, важно расхаживающего вокруг клумбы.
Этик подлетел к чину и сунул в зубы микрофон:
– Федор Валерианович, доколе?
Наташильда закатила глаза:
– Кто так формулирует вопрос?
У сестрицы были серьезные претензии к грамотности населения. Подозреваю, по этой причине она никак не могла выйти замуж. Внешность Наташильды не вяжется с ее железобетонным характером и вводит в заблуждение претендентов на руку и сердце. Однако женихи кидаются врассыпную, как только сестрица начинает объяснять, что надо говорить «звонИт» и «красИвее», что глагола «лОжить» в русском языке не существует, а в слове «почтамт» нет буквы «п».
– Безусловно, необходимо пресечь, так сказать, полОжить предел беспределу, – разразился блестящей тирадой интервьюер Птичкина. – И мы очень рассчитываем на помощь наших сознательных граждан. Всех, кто может пролить свет на похищение, не побоюсь этого слова, символа нашего города…
– Символа, – прыснула я.
Наташильда тут же на меня шикнула.
– Милости просим в прокуратуру или в полицию, – завершил гостеприимный прокурор.
– А кто будет надзирать над делом? – в своей манере поинтересовался Эдик.
– Младший советник юстиции майор Коршунов, – ответил толстопузый.
Далее на экране повисла заставка с двумя номерами телефонов редакции криминальной хроники и номером городской оперативно-дежурной службы.
– Н-да, содержательно, ничего не скажешь…, – не удержалась Наташка. Сестрица наморщила лоб. – Коршунов, Коршунов… Интересно… Ну-ка, поищи в интернете, кто такой.
Я для сестры – курсы повышения квалификации. Наташка боится до сентября растерять командно-управленческие навыки и тренирует их на мне.
– Я спать хочу, – заныла я.
Как раз вовремя – в гостиную заглянула бабушка.
– Отстань от Нюси! – вступилась за меня она.
Под прикрытием прародительницы я покинула сестрицу и закрылась в своей комнате.
Но Наташке удалось разворошить мое любопытство, и я включила ноутбук и отправилась в путешествие по мировой паутине.
В открытом доступе я нашла списочный состав нашей городской прокуратуры, в котором значился некто Коршунов Артур Борисович, судя по фото – суровый мужчина, гроза преступного элемента.
Удовлетворившись этим, я отключила ноутбук и легла спать.
По улице проносились редкие машины, оживляя тени на стене, в общем и целом – ночь была мирной. Если бы не фенечка на Наташкином столе, я бы благополучно забыла о существовании следователя. Но фенечка существовала, и следователь был реальным персонажем…
Некстати в моей несчастной голове раздался Наташкин голос: «Ты не можешь делать вид, что ничего не было. Ты – патриотка своего города, законопослушная гражданка, будущий юрист…»
Когда мне было 14, я мечтала, что получу паспорт, и Наташильда, наконец, разглядит во мне человека.
Потом я ждала, когда мне исполнится 18, на меня распространится избирательное право, и Наташильда обратит на этот факт внимание… С тем же успехом я могла ждать, что меня изберут председателем правления партии «Настоящих финнов».
Годы шли, а надежды получить статус гражданина в глазах сестры не оправдывались. Сохранялась, правда, иллюзия, что когда мне исполнится 21, в силу вступят европейские нормы права, Наташка признает во мне самостоятельную, самодостаточную, полноценную личность и перестанет мной руководить. Нужно было подождать два года… В перспективе еще оставалась пара-другая аргументов в защиту личности. Например, диплом юриста, ну, а если и он не сработает, то тогда уже замужество. Но это совсем-совсем-совсем уж крайний вариант.
Поворочавшись в постели, я, наконец, заснула тревожным сном.
Снилась мне какая-то муть: меня топил в речке тот самый толстопузый из телека, но я в последний момент смогла вынырнуть.
Страх вытолкнул меня из сна, и я еще несколько минут дышала открытым ртом и всматривалась в темноту, с трудом возвращаясь в реальность.
***
…– Я случайно на тройку села, а она идет до рынка. Ну, я заодно масла купила, сарделек говяжьих, хотела яблок еще, но яблоки мне не понравились, я купила апельсины. Ой, ты моя хорошая, – Наташка, наконец, обратила внимание на поведение нашей кошки Моськи (та ждала, что ее погладят) и продолжила содержательный монолог. – Потом еще три пачки салфеток столовых, пять рулонов туалетной бумаги, бруснику – сделаем живой йогурт. В общем, нагребла, еле приперла. А на улице жарища! Нюсь, пойдем на речку, потусуемся?
Наша заплеванная речка меня не привлекала.
Меня привлекал диалог с мамой в скайпе.
Мама спрашивала, где мы с Наташкой проведем остаток лета – у них в Аахене или с бабулей. Мама в Аахене преподавала русский язык, отец служил в банке.
Традиционно в августе мы с сестрицей болтались по древним католическим соборам Северной Рейн Вестфалии, и вопрос мамы меня удивил – я не собиралась менять планы.
Я как раз сказала, что, конечно, мы приедем в Аахен, только еще не знаю, когда.
Тут ввалилась Наташка с пакетами и обдала меня фонтаном эмоций. У сестры была одна поразительная способность – из всего делать феерическое событие.
Я простилась с мамой, выключила ноутбук, с сожалением выбралась из кресла и приготовилась терпеть сестру.
Надо сказать, с каждым годом терпеть Наташильду становилось все трудней – не зря говорят, что с возрастом характер выпрямляется. Наташка в свои двадцать пять уже была как шпала, ни под кого не прогибалась, все прогибались под нее. Бедные ученики!
– Ню-усь, – прицепилась Наташильда, – ты чего молчишь? Опять в инэте? Собирайся, я кое-что придумала, – обнадежила сестрица.
– Никуда я не хочу!
– Я в шоке! Вот ведь сестру Бог послал! Ни разу не поддержала меня, ну, ни разу! Собирайся, говорю, поедем на речку, обсудим мой план.
С логикой у Наташильды были большие проблемы – чего взять с училки русского языка?
– Почему дома твой план нельзя обсудить?
На самом деле, дома обмен мыслями и догадками затруднялся тем, что бабушка без всякого стеснения подглядывала и подслушивала за нами.
– Ну кто дома обсуждает планы?
Аргумент был убойным.
Когда мы прибыли на городской пляж, с намеком оборудованный двумя грибками от солнца и двумя мусорными баками, солнце клонилось к горизонту.
Молодежь лениво перебрасывалась в волейбол, испытывая отдыхающих на выносливость.
Стеной стоял мат – верный спутник человека с мячом. Как, впрочем, человека с веслом, отбойным молотком, бензопилой, баранкой, штурвалом и, чего скрывать, шариковой ручкой.
– Ничего страшного, даже наоборот, – заявила Наташильда, – часик посидим, а потом прогуляемся по вечерней набережной.
Вечерняя набережная привлекала меня еще меньше, чем пляж с пьяными волейболистами, но я только вздохнула.
Сестрица расстелила одеяльце, достала бутерброды с колбасой и бутылочки с водой.
– Знаешь, Нюсь, я все думаю…, – устремив меланхоличный взгляд куда-то вдаль, сообщила сестрица. – Придется тебе все-таки отнести в прокуратуру нашу фенечку и дать показания. Ведь нам есть, о чем сообщить следствию, – прозрачно намекнула Наташка.
Я незамутненными детскими глазами посмотрела на сестрицу.
– Не зли меня, – по-родственному тепло попросила она, – не прикидывайся веником.
Все-таки современная школа плохо влияет на взрослых. Наташка иногда разговаривает, как пубертат.
С моей точки зрения поход в прокуратуру был полным безумием. Но Наташку мое мнение не интересовало. С детства сестрица втягивала меня в истории. Редко удавалось избежать публичного позора – все вылазки оканчивались провалами, не говоря уже о последнем походе за камнем…
– И почему в прокуратуру?
– Потому что прокуратура – надзорный орган. Прокурорский следователь отнесется к заявлению серьезно, к тому же это абсолютно безопасно!
– Почему опять я? Давай ты пойдешь и отнесешь в прокуратуру фенечку. Тем более, что ты ее нашла.
– Я встречусь с Эдусей и поболтаю с ним. Ты ведь Эдика не любишь?
– Скорее, недолюбливаю.
– Ну вот! – тут же поймала меня на слове Наташка. – Так что тебе – в прокуратуру, к этому следаку Коршунову, который надзирает за делом. Риск – дело благородное, – с пафосом сообщила Наташка, и в этот момент меньше всего была похожу на училку, скорее, на профессионального игрока в покер. – Если не хочешь мне помочь – не надо, я и одна справлюсь.
Вот, на чем меня безошибочно ловила сестра – на стадном чувстве коллективизма.
Мне совершенно не хотелось ввязываться в очередную авантюру, но и прослыть трусихой и предательницей тоже не хотелось.
Права Наташка, никакая я не личность…
– Фенечка может оказаться ложным следом. – Обвести Наташильду вокруг пальца мне ни разу не удавалось, но я не теряла надежду. – Если б мы знали имя владельца машины – тогда, конечно. Кстати, «жигуль» может быть в угоне.
– Я почему-то уверена, что фенечка окажется уликой. Могу спорить, что на ней жировые и потовые следы одного из похитителей. К тому же, – Наталья щелкнула пальцами, – мы можем описать преступников!
Вот тут-то и выяснилось, что парня с сигаретой мы с Наташкой запомнили по-разному. Я вспоминала пухлые, тугие щеки, Наташка утверждала, что щек не было в помине, а было широкое, скуластое лицо:
– Как у Бобби Ли.
– Еще чего!
– Это был среднего возраста и роста Бобби Ли,– настаивала старшая сестра.
– Нет, это был молодой, упитанный славянин с толстыми щеками! – твердила я, хотя Наташка своей воинственной уверенностью заронила во мне сомнение. Возможно, память подвела меня?
– Нет, у него широкое азиатское лицо, – яростно защищала своего парня Наташка.
Минут десять мы перекрикивали друг друга и стали уже обращать на себя внимание волейболистов, пока до нас не дошло, что мы не можем описать похитителей.
Я почувствовала облегчение. Ну теперь-то Наташка поймет, что никакие мы не свидетели.
– Вот видишь! Мы даже не сможем опознать грабителей. Только сбить с толку следствие можем и найти чирей на энное место.
