скачать книгу бесплатно
– Ну? – поторопил Коршунов.
– Не скажу, – заявила я.
– Чего вдруг?
– Я хочу остаться неизвестной. Вот.
Следователя точно током ударило: он резко выпрямился в кресле.
– Значит, Екатерина Маслова в глухой отказ ушла?
– Значит, – подтвердила я, хотя понятия не имела, что значит «уйти в отказ», да еще и глухой. Интересно, что бы сказала по этому поводу Наташка? Можно уйти в отказ с точки зрения норм русского языка?
– Сейчас посажу тебя в обезьянник на трое суток – поумнеешь, – пригрозил Коршунов.
– Не имеете права! – пискнула я и разревелась.
– Прекратить! – рявкнул Коршунов, и хлопнул по столу, так что все, в том числе и я, подпрыгнуло. – Что за детский сад? Ты пришла помочь следствию или цирк устраивать?
Слезы и сопли полились ручьем. Икая и всхлипывая, я сняла очки, пристроила их на стол Коршунова, вынула платок из рюкзака и принялась громко сморкаться.
– Это чье? – прогремел Коршунов.
Я оторвалась от платка и уставилась на обличающий указательный палец следователя. Палец был направлен на мой носовой платок – мамин подарок: батист с венским кружевом и вензелем «АГ», вышитым настоящим шелком в уголке.
– Что? – еще больше испугалась я.
– Чей это платок?
– Мой, – в полуобморочном состоянии прошептала я.
– Девушка, вы за кого меня принимаете? – окончательно вышел из себя следователь. – С чего это вы взяли, что здесь идиоты работают? Сначала называете себя Екатериной Масловой, потом объявляете, что хотите остаться неизвестной, теперь рыдаете в платок и утверждаете, что он ваш. Утверждаете?
– Нет, не утверждаю, – замотала я головой, – это не мой платок, подружки, он случайно ко мне попал.
– Как зовут вашу подружку?
– Анна Голубева, – ответила я. Почему бы нет? Могу я быть себе другом?
– Адрес?
– Чей?
– Анны Голубевой!
– Зачем? Она-то здесь при чем?
– Здесь я решаю, кто при чем, а кто нет! Адрес!
Совсем потеряв голову, я назвала наш домашний адрес – Садовая, 36.
– Я могу идти?
– И не мечтай! Сейчас сядешь и все напишешь: откуда браслет, при каких обстоятельствах ты его обнаружила, почему решила посмотреть выпуск чрезвычайных происшествий, почему решила помочь следствию – все, как на духу. Иначе будешь сидеть трое суток в одной компании с наркоманом и двумя проститутками. Кивни, если поняла.
Я кивнула и опять заревела.
– И слезами ты меня не проймешь, я тебе не папа и не школьный учитель физкультуры, освобождение от урока не получишь, – следователь явно принял меня за школьницу.
«Ничего я писать не буду, пусть посадит в «клетку», так даже лучше, наконец-то Наташильда зауважает меня как личность!»– мстительно подумала я.
Коршунов сунул мне под хлюпающий нос два листа бумаги, ручку, и направился в угол кабинета, где на тумбочке стояли чайник, чашки, сахарница и сушки в пакете.
– Черт! – возвестил Коршунов, открыв сахарницу. – Все, как всегда.
За моей спиной хлопнула дверь кабинета, стало тихо…
Момент, о котором я мечтала последние пятнадцать минут, наступил.
Не задумываясь о последствиях, я подкралась к двери, высунулась наружу, оглядела коридор – путь был свободен!
Розовощекий с кем-то спорил по мобильному и на автомате открыл мне турникет.
Вылетев из здания, я кинулась на остановку и через двадцать минут входила в калитку родного дома, напрочь забыв о бабулиных очках, оставшихся на столе Коршунова.
…Мои представления о воровской «малине» были почерпнуты исключительно из фильма «Место встречи изменить нельзя». Так вот.
Берусь утверждать, что весь день я провела, как лабух на воровской «малине».
Трясясь и прислушиваясь к уличным шумам, стуку калитки и телефонным звонкам, я сидела за пианино.
Начала я с гамм и арпеджио, потом плавно перешла к Черни, потом последовало «Турецкое рондо» Моцарта, потом первая часть «Патетической» сонаты Бетховена, в завершение, воображая себя Шараповым-Конкиным, я сбацала «Мурку».
Пока я музицировала, бабуля бродила по дому, как неприкаянная – искала очки.
Пальцы бегали по клавишам, а я обдумывала ситуацию, от чего, конечно, сильно страдало исполнение.
Наташка все еще встречалась с Птичкиным, и я в муках придумывала, как деликатно сообщить сестрице, что я оставила следователю Коршунову наш домашний адрес…
Можно без труда представить, какую реакцию эта новость вызовет, и какие прилагательные сестра употребит в мой адрес. С ее-то словарным запасом…
А тут еще очки.
В общем, когда бабуля, проведя в тщетных поисках минут тридцать, дождалась последнего аккорда и спросила, не видела ли я где-нибудь ее очки, это меня окончательно подкосило, и я не нашла ничего лучше, как разреветься.
Я сидела за инструментом, хлюпала носом и собиралась с духом рассказать бабуле все-все, начиная с той ночи.
– Ба, это я брала твои очки, – уже начала я, но тут вернулась Наташка.
За три года работы в школе в Наташке до крайности развился синдром учителя, сестра улавливала подвох всем набором известных чувств (осязанием, обонянием…и пр.), еще шестым чувством и еще пятой точкой.
– Что за манера брать чужие вещи? Где мой рюкзак? – завопила Наташка с порога дурным голосом – к этой уловке сестрица обычно прибегала, когда хотела сбить всех с толку.
Выглядела Наташка фантастически: красное платье в обтяжку, цыганские серьги запутались в густых темных локонах – Кармен, только синеглазая.
Я опустила крышку пианино и с обидой захлопала глазами:
– Сама, значит…
Договорить мне Наташка не дала:
– Сколько раз говорить – не смей брать чужое! – вопила сестрица, бросая на меня красноречивые взгляды.
– Отстань от Нюси, – вмешалась бабуля, увидев мое состояние. Состояние было критическим.
– Вечно ты ее защищаешь, – это был еще один излюбленный прием Наташильды: старшая внучка манипулировала бабулей, подлавливая на слабости к младшей внучке.
– Яйца курицу учить вздумали, – оскорбилась бабушка, – совсем от рук отбилась чумовая девка. Вот ведь характер, а ну, кыш отсюда!
Наташильда подалась в свою комнату, по пути сделав мне знак следовать за ней.
– Меня, значит, в рубище вырядила, а сама вон в чем, – войдя следом за сестрой в ее комнату, затянула я.
Наташка меня не слышала. Сестрица покрутилась перед зеркалом, осталась довольна отражением, сняла серьги, ухватилась за подол платья и потянула вверх. Платье вывернулось и накрыло Наташку с головой. Сестрица извивалась, приседала в немыслимом танце, напоминая змею, меняющую кожу. Все складывалось так, что я могла особенно не утруждать себя и не ломать голову над тем, как сообщить Наташке, что я прокололась с вышивкой на платке, и теперь Коршунов знает адрес Анны Голубевой, то есть наш.
– У меня вообще из-за тебя одни неприятности! – радуясь возможности испортить настроение сестрице, сообщила я, – пришлось назвать адрес наш домашний!
– Какой адрес? – сестрица сдернула, наконец, с головы платье, из него высунулась красная, злобная физиономия фурии-русички.
– Наш!
– Это еще зачем?
– Так получилось. Следователь по фамилии Коршунов орал на меня, грозил закрыть в обезьяннике, ну, я разревелась, достала платок, а на платке – вензель с моими инициалами. Он прицепился, чей платок, если я – Катя Маслова, я и сказала, что А.Г – это Анна Голубева, моя подруга. Тогда он потребовал, чтоб я назвала адрес, ну, я и назвала – наш. И очки бабулины у него на столе оставила.
Наташка перед зеркалом надевала коротенький халатик. Услышав про очки, она оторвалась от созерцания себя любимой и посмотрела на меня, как на малахольную.
– Замечательно! Теперь сиди и жди в гости следователя.
Мне Наташкино пророчество по понятной причине не понравилось.
– Почему это я должна сидеть и ждать Коршунова? Это ты должна его ждать.
– С каких это пряников?
Наташильда в этот момент, наклонив голову, расчесывала волосы щеткой.
– А с таких: ты меня отправила давать показания? Ты. Ты сочинила дурацкую легенду и придумала мне имя? Ты!
– А сколько ему лет? – неожиданно заинтересовалась Наташка, продолжая висеть головой вниз.
– Старый. Лет тридцать.
Наташильда резко распрямилась, взметнув блестящие пряди волос, не отрывая глаз от своего отражения, повертела головой, подвигала бровями и бросила щетку на столик.
– И как он вообще?
Я ждала этого вопроса, поэтому быстро забралась на кровать, скрестила ноги и подробно описала следователя Коршунова.
Наташка устроилась напротив, обняла подушку и, расширив глаза, слушала, не перебивала (чего я не припомню за всю свою жизнь), а когда я закончила, спросила, есть ли у Коршунова кольцо на безымянном пальце правой руки. Или левой.
– Не помню, – отмахнулась, подозревая, что Наташка умышленно уводит разговор в сторону.
– Я в шоке! – недовольно буркнула Наташильда, – ничего толком не можешь сделать.
– А для чего мне его кольцо? Я замуж за него не собираюсь. А если тебе так хочется, сама иди и смотри на кольцо. Вы с ним что, знакомы? – закралось подозрение в мою душу.
– Учится у меня одна Коршунова в пятом классе. Настя. Придушила бы, да боюсь сесть надолго. Родители у нее недавно развелись.
– Чем у тебя голова забита? Мы так никогда ничего не узнаем.
– А я практически все уже знаю!
Я с подозрением уставилась на сестру. Вот так всегда. Я шарахаюсь по городу, солнцем палимая, ветром гонимая, как говорится, а Наташка только пальцем шевельнула, и уже разжилась информацией…
– Что – все?
– Номер машины – раз! – с победным видом начала загибать пальцы сестрица, – имя владельца – два! Адрес – три!
– Эдусина работа?
– Да.
– И что ты ему наплела?
– Сказала, что этот «жигуленок» участвует в стритресинге, что ночами под домом стоит рев двигателей и дышать нечем от выхлопов.
– И он поверил?
– У него не было выхода. Теперь нужно побывать у этого вора в доме и найти наш камень!
– Вообще-то камень не наш.
Наташка сурово сдвинула брови и тут же перевела разговор:
– Забыла у следователя очки?
– Забыла, – подтвердила я и почувствовала, как съеживается сердце.
