скачать книгу бесплатно
– Пойдите в храм, – вздрогнула Агава, – принесите жертву богам. Все как-нибудь и устроится. Вы всегда были добры ко мне, пойдите в храм.
– Поздно, Агава, – Кассандра возвысила голос. – Да и ни к чему это. Боги отступились от нас. Стена города пала, и данайское чудище уже вступает в него.
– Побойтесь гнева великого Зевса, владыки и бессмертных всех и смертных! – всплеснула руками рыжая служанка. – Война закончилась, мы победили.
– Победили? – дочь Приама укоризненно посмотрела на Агаву.
Впрочем, чего можно было ждать от прислуживавшей ей девушки, если мудрейшие мужи были ослеплены кознями Афины и начисто, казалось, забыли о коварстве пепельноволосой богини.
– Троя уже пала, – без пафоса и надрыва, почти буднично, как будто растолковывала непонятливой служанке очередное поручение, сказала Кассандра. – К утру здесь будут данайцы, а город будет разграблен и сожжен дотла. Так, что в течение тысяч лет никто не сможет найти его руины.
– Данайцы уплыли домой, – робко заметила Агава.
– Может быть, ты сбегала посмотреть? – с издевкой в голосе спросила ее госпожа. – Ты, верно, вышла из западных ворот, потом вдоль бурного Ксанфа поднялась на отроги Иды и заглянула за дальний мыс? Хотя, что я говорю: у нас ведь есть воины, есть герои, есть, в конце концов, дозорные. Но никто из них не потрудился сделать этого. У нас есть мудрые вожди, но и они не направили туда своих людей. Никому не интересно, что весь флот Эллады стоит за ближайшим мысом. И знаешь, Агава, куда обращены носы их кораблей? К Трое, Агава, к Трое. Сто тысяч воинов. Моли богов, чтобы тебя взяли в рабство, а не убили где-нибудь на улице или прямо здесь, во дворце, с дочерями Приама.
– Так давайте убежим, госпожа, давайте убежим, – голос рыжей служанки дрожал. – Выйдем тайком из города. Пока еще не поздно.
– Поздно, Агава, поздно, – Кассандра положила руку на плечо девушки. – Вокруг города рыщут лазутчики врага, дозоры стоят на всех дорогах. Я слышу грохот колесницы могучей Афины, объезжающей наши равнины, как свои. Богини судьбы Мойры уже спряли нить нашей жизни. Жребий вынут, и все занесено в свитки. Мне суждено стать рабыней владыки народов Агамемнона. Но недолго суровый ахеец будет мной наслаждаться. По возвращению его домой, в родные Микены, мы падем от руки его жены Клитемнестры. А ты, Агава, станешь…
– О, пожалуйста, не надо, госпожа, – служанка умоляюще сложила на груди руки. – Вам дана великая мудрость и великий, но тяжкий дар. Но я не хочу знать свою судьбу. Пусть случится то, что суждено. Не стоит гневить богов.
– Многие настойчиво добивались встречи со мной, чтобы узнать свое будущее, – удивленно подняла бровь Кассандра. – Те, которые были умнее моего безрассудного отца и прислушивались к моим советам.
– Но только не я, – возразила служанка. – Нет, я верю вашим пророчествам. Но именно поэтому я не хочу их слушать. Если судьбу не изменить, зачем мне знать то, что и так случится? Прошу вас, госпожа, оставьте свой дар, не гневите богов, принесите жертву светлоокой Афине.
– Вся Троя станет ее жертвой, глупая ты девушка, – усмехнулась дочь Приама. – Неужели ты думаешь, что серебряная богиня согласится на что-то меньшее?
Кассандра замолчала. Она сняла руку с плеча Агавы и отошла на несколько шагов вглубь комнаты. Сгущавшаяся ночная темнота почти совсем растворила в себе ее черные ризу и покров. И только бледное лицо ее как будто висело в воздухе. Глаза ее были полуприкрыты. Губы мерно шевелились, словно она что-то говорила. Но слов при этом слышно не было.
Напуганная видом госпожи, Агава робко сжалась в углу, бесшумно опустившись на пол. Она не рискнула больше нарушить молчание. И лишь изредка поднимала умоляющий взгляд на Кассандру. То ли надеясь, что дочь Приама изменит свое решение и постарается задобрить воинственную богиню, то ли просто боясь пропустить тот момент, когда госпоже что-нибудь понадобится и она прикажет ей, Агаве, сходить и принести, например, масляный светильник – ведь в комнате уже безраздельно царил непроницаемый мрак. Однако приказа не было, а сама служанка боялась что-нибудь предпринять.
Воцарившуюся в покоях Кассандры тишину нарушали крики и песни на улицах. Слышно было, как кто-то громогласно славил голубоглазую Афину, а кто-то все время прибавлял:
– И Зевс, владыка и бессмертных всех и смертных, слава тебе, слава!
Люди пели песни и, наверное, танцевали на улицах. О последнем можно было только догадываться по отдельным выкрикам и взрывам смеха. Когда, по-видимому, кто-то из танцоров по причине излишних возлияний и дождя, превратившего улицы и площади города в весьма небезопасное для нетвердых ног место, поскальзывался на глинистой жиже и со всего маху, вскинув руки, бухался на землю, прямо под ноги других танцующих, часто невольно или нарочно увлекая их за собой. Гуляние в честь одержанной победы все продолжалось.
Неожиданно прямо под окнами Кассандры прозвучали слова, выбивающиеся из общего ликования:
– Сынок, оставь меня, возьми Аскания, он отстает все больше. Тебе не донести меня. Я вижу, какую боль причиняет тебе каждый шаг. Да попадет скорее в царство мрачное Аида герой Диомед, раздробивший тебе колено.
– Замолчи, отец, – ответил молодой голос, слегка прерывающийся, как будто говоривший бежал и сорвал при этом дыхание, – я тебя не брошу. Нам нужно торопиться, чтобы поспеть к стене до рассвета. Наши друзья передали мне, что сегодня ночью в городе будет жарко. Скорей, малыш Асканий, держись за мою хлену!
– Эней, Эней, – вновь послышался первый голос, – им можно верить? Боюсь, не приняли бы нас за вражеских лазутчиков, если мы среди пира попытаемся покинуть город.
– Пиру скоро настанет конец. Как, впрочем, и царствованию глупца Приама. Воинам будет не до нас. Им найдется работа, – произнес прерывающийся голос, который – очевидно, его владелец вспомнил про вопрос своего собеседника – тут же добавил: – Можно верить, можно. Это надежные люди, которые кое-чем мне обязаны…
Голоса удалились, и дальнейшая беседа потонула в шуме веселья, царящего на улицах. Кассандра беззвучно подошла к окну и, воздев руки к темному небу, воскликнула:
– Горе мне, горе! Я вижу покойников, которые пляшут и веселятся! Я вижу рабынь, которые в богатых одеждах ходят по улицам в сопровождении слуг! Я вижу воинов, заснувших вечным сном, так и не успев надеть свои доспехи! Я вижу сирот, играющих на руках у родителей! Все вот-вот свершится. И ничего нельзя изменить.
Пророчица отошла от окна и тихо села на скамью в дальнем углу своей кельи. Она замерла. И только тихое бормотание нарушало гробовую тишину ее покоев:
– Дождь не помешает огню. Нет, не помешает. Ничто не остановит гнев злопамятной Афины…
Прошло несколько часов. Должно быть, близился рассвет. Кутерьма в городе мало-помалу стихла. И лишь изредка под окнами слышались торопливые шаги запоздалого прохожего или четкая, размеренная поступь городской стражи, обходящей царский дворец.
Кассандра, словно очнувшись от забытья, подняла склонившееся на грудь лицо и тихо позвала:
– Агава, ты еще здесь?
– Да, госпожа моя, – послышался тихий и робкий голос.
От темной стены отделилась едва различимая тень, и служанка предстала перед хозяйкой, готовая исполнить ее указание.
– Сходи, посмотри, что творится в городе, – устало молвила Кассандра. – Да только не вздумай идти далеко. Просто выйди на колоннаду и глянь на город. И тут же возвращайся.
– Как прикажете, госпожа моя, – служанка склонилась в поклоне, затем выпрямилась и выскользнула из комнаты.
Спустя несколько минут она вновь появилась перед Кассандрой:
– Дождь прекратился, госпожа. Звезды, все небо усеяно ими. Как будто и не было никаких туч. В нижнем городе какой-то шум. Я видела зарево. Похоже, там что-то горит. Впрочем, пламени пока не видно…
– Это только пока, Агава, только пока, – привставшая при появлении служанки, Кассандра вновь опустилась на скамью. На ее лице, если бы у Агавы хватило в тот момент смелости поднять глаза, служанка заметила бы торжествующую улыбку. – Скучно, Агава, как скучно все знать наперед…
Глава 9
Спасение Энея
– Я точно знаю: это здесь, – юноша, опасливо покосившись на свою спутницу, ткнул жезлом в сторону поросшей мхом неприступной стены.
– Гермес, надеюсь, ты уверен? – высокая и прекрасная молодая женщина с голубыми насмешливыми глазами и пепельными волосами устремила на него пронзительный взгляд.
– Дверь здесь. Я расспросил у Посейдона, – подтвердил юноша уже чуть менее уверенно.
– И ты его слова запомнил точно? – женщина быстрым движением схватила Гермеса за хлену, там, где она застегивалась на шее юного бога золотой пряжкой, на которой были изображены танцующие в хороводе прекрасные юноши и девушки, и неожиданно сильно встряхнула его при этом. – Ведь если ты ошибся или, что еще хуже, обмануть меня задумал, я выщиплю все перья на твоих сандалиях крылатых. Затем я брови выщиплю тебе по волоску. Потом я выщиплю все волосы на голове твоей беспутной…
Слово «выщиплю» женщина всякий раз произносила с нажимом, как бы сама любуясь им и тем процессом, который оно описывало. Несчастный Гермес тем временем, словно тряпичная кукла, беспомощно болтался, удерживаемый мертвой хваткой столь изящной с виду руки, обнажившейся, выскользнув из-под серебристой ризы.
– Да успокойся же, Афина, и отпусти меня. И в мыслях я не держу обман, – простонал Гермес и вопросил, почти не скрывая льстивые нотки в голосе: – Кто, скажи мне, посмеет обмануть тебя, великую богиню, возлюбленную дочь отца бессмертных всех и смертных, владыки гордого Олимпа – Зевса?
Афина отпустила брата и неистово тряхнула головой, разметав по плечам пепельную волну волос:
– Не должно им уйти. Не зря ждала я столько лет, чтобы теперь позволить уцелеть хотя б кому-то.
– И не уйдут, не бойся, – успокоил ее Гермес, в глазах которого плясал огонек страха перед грозной спутницей.
Он прекрасно знал, что усмирить Афу в гневе под силу лишь великому ее отцу.
– Ступай же прочь и присмотри за колесницей, что я оставила за рощей этой славной, – в голосе богини слышался металл.
Юный бог покорно кивнул и понуро поплелся через рощу, где в нескольких сотнях локтей отсюда, на небольшой, покрытой сочной травой поляне богиня оставила свою золотую колесницу. Гермес прекрасно понимал, что Афина просто хочет, чтобы он был поблизости. Если он все же запутался в сбивчивых пояснениях Посейдона и тайная дверь из города была где-то в другом месте, Афина не желала разыскивать его по всей Ойкумене, чтобы наказать. А в том, что наказание не заставит себя ждать, он, памятуя о буйном характере серебряной богини, нисколько не сомневался.
Требование присмотреть за колесницей было лишь недвусмысленным намеком на то, что он должен убраться из-под стены, но не исчезать в бесконечности. Вряд ли кто из смертных посмел бы тронуть колесницу могущественной богини. Афина не прощала и куда меньших обид. Города рушились и приходили в упадок за одно неловкое слово, оброненное в сторону Паллады кем-то из их жителей. Да и найдись такой смельчак, который попытался бы несмотря ни на что увести божественную колесницу – в круговерти воинских подвигов, совершаемых под Троей тысячами героев каждый день в течение десятка лет, мог найтись безумец, возомнивший себя неуязвимым, – волшебные кони Афины могли в случае необходимости и сами постоять за себя.
Нет, не ради охраны упряжки приказала ему Афина оставаться поблизости. Гермес вспомнил, с каким удовольствием произносила она слово «выщиплю», и невольно содрогнулся. Да, лучше бы дядюшку Посейдона не подвела память (с тех пор, когда он вместе со златокудрым Аполлоном строил эту стену, минуло немало времени), а его самого – не изменявшее ему почти никогда везение. Иначе ему несдобровать: сестра страшна в гневе.
Оставшись одна, Афина отступила на несколько шагов вглубь рощи, укрывшись за густым кустарником. Она вонзила копье в землю на добрый локоть, а сама опустилась на надломленное в полуметре от земли и лежащее, словно скамья, дерево, в котором еще теплилась его зеленая жизнь.
Занимался рассвет. До появления колесницы бога Солнца Гелиоса было еще далеко. Но небо уже посерело, как будто в его черноту припустили немного молока. Звезды потускнели и растворились, словно утонув в бесконечной глубине небосвода.
Покрытые густым ельником отроги Иды громоздились слева от прекрасной богини. Вековые деревья зубчатыми стенами вздымались на фоне накатывающего рассвета. Рядом, с неумолчным и грозным шумом, нес свои воды бурный Ксанф. Могучая стена, вздымавшаяся ввысь, сложенная из огромных, небрежно отесанных каменных глыб, неподвластных человеку, перечеркивала весь пейзаж. За ней, на холме пылал город. Там, вдалеке, еще слышались звон мечей и крики. Но исход сражения был ясен уже тогда, когда глубокой ночью Афина, прихватив с собой Гермеса, покинула улицы Трои. Город пал. Свершилось то, что предсказывала эта бесноватая дочь Приама, то, чего столь долго добивались Афина и Гера, оскорбленные выбором Париса, то, чему так долго противилась златокудрая Афродита, сумевшая вселить приязнь к троянцам даже в жестокую душу своего супруга Ареса.
Смертные, они считают себя равными богам. Но только до той поры, когда разгоряченная от битвы и омытая кровью предшествующих жертв медь вонзится в их слабую плоть. Только тогда в их глазах появляется мудрость, которой им так не хватало на протяжении их скоротечной и чаще всего абсолютно бессмысленной жизни.
Даже этот кудрявый и проворный ахеец – Афина почему-то не хотела даже в мыслях называть его имя, чтобы невольно не выдать себе самой необычную для ее сурового характера привязанность, – даже этот царь Итаки, прозванный хитроумным… Сколько пришлось повозиться, чтобы втолковать ему, что нужно делать. И этот конь… Только она могла придумать такое. Иначе еще неизвестно, сколько лет пришлось бы ахейскому воинству осаждать неприступные стены Трои. Она могла позволить себе подождать. Но вот люди… Они устали от кочевой жизни, от караулов и вылазок, от битв и погребальных костров. Надо было что-то делать, если она, великая дочь Зевса, хотела добиться своего…
Афина в задумчивости сидела на стволе надломленного дерева. А кругом царило безмолвие, какое бывает только в предрассветный час. Оно нарушалось лишь отдаленными вскриками: в городе на холме кое-где еще шла битва.
Но вдруг необычный, резкий и пронзительный звук послышался где-то совсем рядом. Скрип – вот что это было такое. Скрип или скрежет. Словно кто-то скребся в толще громадных камней, из которых была сложена замшелая городская стена. Звук повторился еще раз и еще. Одна из нижних и казавшихся незыблемых плит неожиданно легко сдвинулась вперед, подталкиваемая изнутри, а затем отошла на невидимых петлях в сторону, обнажив в неприступной с виду стене дверь – тайный проход, ведущий в город.
В свое время этот чудесный механизм по просьбе Посейдона сработал искусный бог Гефест. Владыка морей не хотел строить абсолютно неприступную крепость. Он словно предчувствовал, что ему еще придется вести на ее штурм войска. Да вот беда: старик так и не смог вспомнить точное место потайной двери. По крайней мере, он не нашел ее снаружи. А значит, для нападавших она оказалась абсолютно бесполезной. Для беглецов же из павшего города дверь могла стать последней надеждой на спасение.
Афина еще несколько дней тому назад заметила, как долго о чем-то шептались между собой сребролукий Аполлон и вечно юная Афродита. Кифаред тщательно вычерчивал на песке перед золотой богиней какие-то мудреные планы. Афина догадывалась, что Афродита сделает все возможное для спасения своего сына Энея. Поэтому она и заставила посланника богов Гермеса разузнать у Посейдона все, что тот помнил о тайной двери. Поэтому и оставила она посреди брани захваченный ахейцами город. Поэтому и ждала здесь, за кустарником, невидимая тем, кто должен был выйти из Трои через этот лаз. И она сделала все это не напрасно.
Из темного хода в стене выступил молодой мужчина, согнувшийся под тяжестью разбитого параличом старца, которого нес он на своих плечах, словно куль с зерном. Мужчина был бледен. Запачканный землей и песком хитон промок – то ли от шедшего с вечера дождя, то ли от пота. По лицу беглеца пот катился крупными градинами. Он волочил одну ногу, колено которой было туго перетянуто когда-то белой, а теперь грязной материей. И видно было, что каждое движение причиняет мужчине нестерпимую боль. Всякий раз, приступая на больную ногу, он тихо стонал не в силах сдержать свои страдания.
Вслед за этой парой из прохода выбежал маленький мальчик, который с удивлением и восхищением вертел во все стороны головой, очевидно, воспринимая все происходящее как новую захватывающую игру, азарт которой прогнал даже накопившуюся усталость.
В благородном лице мужчины угадывались черты недавнего величия и достоинства. Но в его глазах ясно и отчетливо плясал неукротимый огонек страха. И он всеми силами старался не встретиться взглядом с мальчиком, чтобы не напугать его, не заразить тем коварным спутником бога войны Ареса – ужасом, который даже великого воина превращает в легкую добычу для первого встречного, а уж с маленькими мальчиками и вовсе расправляется самым безжалостным образом.
– Кажется, нас никто не заметил, – пробормотал старик, испуганно оглядываясь назад, в темный проход.
– Я молю об этом, отец, – прерывающимся голосом ответил мужчина и тут же поспешно добавил: – Остановимся на несколько минут. Мне нужно перевести дух и сделать хоть пару глотков из бурного Ксанфа.
Со стоном он опустил старика на землю, а сам по скользким от воды камням, упав на здоровое колено и вытянув назад изуродованную ногу, подполз к реке и стал жадно пить, захватывая воду в сложенные ковшиком ладони. Напившись, он ополоснул водой лицо и тяжело, с трудом развернувшись, отполз назад, где почти без сил опустился на траву.
– Эней, сколько можно повторять: оставь меня, – обратился к нему старик. – Тебе тяжело. А до рассвета нужно во что бы то ни стало подняться в ельник Иды. Иначе нам несдобровать.
– Мы все избегнем гибели или погибнем вместе, – мужчина проговорил это без всяких эмоций, как заученную фразу, которую ему пришлось повторять непонятливому собеседнику уже бессчетное число раз.
– Твоя нога, Эней, – старик горестно развел руками. – Будь проклят герой Диомед, пославший в тебя грозный камень. Я ведь вижу, что ты обессилел.
– Я справлюсь, отец, – возразил мужчина, – справлюсь. Лишь бы только великие боги позволили нам уйти из города.
– Но златокудрая Афродита, она обещала мне, – голос старика дрогнул, когда он упомянул имя прекрасной богини.
– Прости, отец, но я не думаю, что моя мать многое решает на Олимпе, – ответил мужчина, настороженно оглядываясь по сторонам. – А у нас там по вине Париса бессчетное число могущественных недругов.
С этими словами он, стараясь не сгибать изувеченное колено – было очевидно, что это причиняло ему ужасную боль, – встал с земли, вновь взвалил на плечи старика и вместе с малышом, схватившим его за край хитона, двинулся в путь, направляясь к близлежащим отрогам Иды.
Впрочем, путь его тут же прервался снова. И весьма неожиданно. Из-за ближайших кустов выступила ему наперерез величественная и воинственная голубоглазая юная женщина с пепельными волосами. В правой руке она сжимала могучее копье с сияющим золотом острием. Она стремительно и, как казалось, почти не касаясь сандалиями травы, приблизилась к беглецам.
– Куда ты так торопишься, Эней? – грозно спросила она застывшего, словно прикованного к месту, на котором он стоял, мужчину и тут же, переведя взгляд на старца, продолжила: – Анхиз, и ты здесь? Неужто думаете вы, что скромные услуги, что оказали вы ахейцев войску во времена осады долгой, достаточны, чтоб сохранить вам жизнь?
Мужчина со старцем на плечах молча стоял, безропотно и устало понурив голову. Воительница приблизила острие копья к груди Энея, как будто взбадривая его для ответа.
– Что можем мы возразить тебе, светлоокая богиня? – пробормотал мужчина. – Какого ответа ты ждешь от несчастного смертного? Тебе решать, кого казнить, а кого миловать. Я лишь хотел сохранить жизнь сыну своему Асканию. Ну да, видно, не суждено. Ты никого не выпустишь отсюда, – он устало тряхнул головой и опустил старца на землю.
– Уйми свой гнев, Паллада. Поговорим спокойно, без упреков, – послышался за спиной богини раздраженный ворчливый голос, охрипший и сорванный, словно его хозяин проводил дни, торгуясь на базарной площади.
Впрочем, Афина прекрасно знала этот голос, не имевший никакого отношения к лавочникам из вонючих лачуг нижнего города, где располагался рынок. Она давно чувствовала, сидя на надломленном дереве, что она не одна здесь караулит тайную дверь. И появление хозяина сорванного голоса не стало для нее неожиданностью.
В мгновение ока воинственная дочь Зевса повернулась навстречу говорившему. Ее копье, с глухим шумом рассекая воздух, описало полукруг и уперлось прямо в горло коренастого мужчины в латах, с мечом у пояса и огромным щитом, висевшим у него за спиной. Горбатый нос, черные брови и взлохмаченные волосы придавали незнакомцу свирепый и грозный вид. Когда копье уперлось ему в шею, он молниеносно прянул назад, сжав при этом руку на рукояти меча.
– Еще одно движенье, милый братец, – произнося это, Афина снова приблизила копье к шее незнакомца, – и богу врачевания Пеану придется долго над тобой работать, пока ты вновь осмелишься явиться на поле битвы, карая без разбору жалких смертных. Так что уж лучше убери ты длань свою с меча.
Незнакомец заскрежетал от злобы зубами, но подчинился воле могучей Паллады.
– Оставь, сестра, им жизни их, – он бросил взгляд на троянских беглецов, очевидно, не рискуя не только указать на них рукой, но даже кивнуть в их сторону – уж очень не хотелось ему, чтобы в его горло вонзилось жалящее острие божественного копья. – Пускай они идут своей дорогой. Не будем же устраивать мы битвы друг с другом из-за жалких смертных, которые не стоят и заколки ничтожнейшей, что на одеждах наших скрепляет ткань, не дав упасть ей наземь?
– Ты это сам решай, Арес свирепый, – воскликнула звонким голосом Афина. – Меня ты поразить не сможешь в битве. Забыл, что после каждой нашей схватки ты к нашему отцу бежишь со стоном? И жалобы ты на меня возводишь владыке и бессмертных всех и смертных. Ты вспомни, как Диомед герой вонзил с моей подачи тебе в утробу медное копье.
При упоминании имени Диомеда и Арес, и Эней вздрогнули, как будто вновь испытали боль, причиненную им обоим неукротимым ахейцем. Афина же, насладившись произведенным эффектом, продолжала:
– Так что уйди с дороги, милый братец, не отвлекай меня ты словесами от дел, что я задумала исполнить. Но ежели ты хочешь драться, то изволь. Да только не успеешь ты вытащить из ножен острый меч свой, как будешь сам нанизан на мое копье. Тебе решать, что делать. Но лично я считаю, что богам, как сам ты мудро только что заметил, не стоит ссориться из-за ничтожных смертных, чьи судьбы вечно колеблются на острие меча.
Афина замерла, выжидая. Видно было, что она готова к любому исходу разговора. Впрочем, пауза продлилась недолго. Арес отступил, разведя руки в стороны, тем самым ясно давая понять, что не будет хвататься за меч, чтобы сразиться с великой дочерью своего бессмертного отца.
– Я знал, что это будет бесполезно, – пробормотал он, оглядываясь. – Не изменить нам то, что Афа уже решила про себя. Напрасно гнали мы нашу колесницу, дорогая. Не стоило мне поддаваться твоим мольбам.
Услышав это, Афина громко расхохоталась:
– Я вижу, братец, чуть не весь Олимп собрался здесь, у крепостной стены троянской. Какая необычная забота о беглецах ничтожнейших, что выбрали позор изгнанья взамен достойной гибели на поле лютой брани. Что ж, выходи, порадуй, Афродита, меня своей сладкопевучей речью.
При этих словах из-за ближайшего дерева выступила стройная и высокая дева с золотыми пышными кудрями, в золотистой, ниспадающей мягкими волнами ризе. Она робко подошла к Афине и опустилась перед ней на колени.
– Пощади, могучая богиня, ты сына моего Энея и спутников его, – пролепетала она тихим голосом, полным тоски и безысходности. – Оставь его, не дай угаснуть ты народу Илиона. Уж все сбылось, что было предначертано судьбою. Зачем тебе гоняться здесь за теми, которых ждут лишь беды да тяжести изгнанья? Отпусти их. Знаешь ты сама, что общий бог Арес для смертных. Карает он, как тех, так и других в кровавой битве, и не щадит он обе стороны. Но коли бог войны готов смирить жестокость и отпустить троих, что здесь стоят в унынье, к чему тебе брать на себя их судьбы? Молю тебя, оставь их, пусть идут, как предназначено им свыше. Не будь мудрее Мойр, что ткут судьбы обрывистую нить. Они одни лишь властвуют над всеми. И даже Зевс покорен им отчасти.
– Мне не рассказывай ты то, что и сама я знаю твердо, – Афина в гневе возвысила голос. – Необоримое могущество судьбы не простирай на головы несчастных, которые стоят сейчас пред нами, – богиня кивнула в сторону людей, следящих в безмолвии за спором бессмертных. – И я не хуже, чем старухи Мойры, смогу прервать их жизни нить своим копьем могучим. Сейчас иль через несколько десятков лет – они умрут. Так раньше или позже? Я разницы большой не вижу в этом.
– Но… – попыталась возразить Афродита.
– Но я хочу, чтоб раньше, – оборвала ее воинственная Паллада. – Закончим же на этом пререканья наши. Я утомилась от вереницы слов, что воздух сотрясают бесполезно.
На глазах прекрасной золотой богини заблестели слезы. Но Афина больше не обращала на нее никакого внимания. Она вновь повернулась к Энею, Асканию и бессильно полулежащему на земле Анхизу, приступила к ним и занесла свое огромное копье над их склоненными в испуге головами. Все вот-вот должно было закончиться.
Но тут яркая искра чиркнула по небу, словно падающая звезда, стремительно приближаясь к группе людей и богов, стоящих у городской стены возле потайной двери. И спустя мгновение легкокрылая вестница богов – богиня радуги Ирида предстала перед Афиной в своем блистающем всеми цветами наряде.
