Окраина. Альманах

Как-то раз мы вернулись в комнату, получив на кухне тарелки утреннего риса, и увидели на столе шапку, накрытую тряпицей.

– Это ещё что? – нахмурилась Бетси.

Послышался тонкий писк, я подняла тряпку – в шапке сидел цыплёнок, крохотный желтоватый, как зимнее солнце, испуганный комочек.

– Боже! – завизжала Бетси.

Через минуту на пороге появился смеющийся Александр.

– Где ты его взял?! Айрин, мы должны расцеловать этого мужчину!

Целый день цыплёнок переходил из рук в руки. Прибегали соседи из других бунгало и просили подержать или просто посмотреть.

Зашёл Николас, и мы вдвоём долго болтали и наблюдали, как цыплёнок забавно путается в высокой траве.

– Надеюсь, Бетси не приготовит куриный пирог? – хмыкнул он. – Хотя, вряд ли, масла и сала в лагере не добыть.

– Ну нет, – засмеялась я. – Она его гладит и зацеловывает.

– Цыплёнка?

У врачей лазарета было много работы. А вечерами Александр заходил за Бетси и они шли гулять на кладбище. «Пойдём-ка навестим наших самых любимых соседей».

Мишка однажды засиделся у меня, мы нашли в библиотеке папку с фотографиями колледжа и рассматривали их допоздна.

– Ну я побежал, а то темно совсем, – засобирался он. – А Бетси где?

– На кладбище, думаю.

– На кладбище?

– Они с Александром по вечерам навещают могилы.

– Ну ты, Иринка, наивная! – засмеялся Мишка как-то нехорошо и покраснел.

– А что ещё можно делать в темноте на кладбище?

– Любиться! Все этим там занимаются.

Горячая волна ударила мне в лицо, и в ушах сильно зазвенело.

– Дурак! – крикнула я вдогонку. – У него есть невеста!

Перед Рождеством мы решили перемыть все окна в доме. Декабрь стоял тёплый и сухой, работалось весело, вспоминали рождественские песни.

– Только не «Тихую ночь», а то заснём и свалимся с подоконника. Давайте что-нибудь повеселее, «12 дней рождества».

Пели, путали слова, смеялись. Вечером сидели вдвоём в комнате с чистыми окнами и пили чай. Я встала, чтобы затворить створку, холодало.

– Как ты выросла, Айрин.

– Выросла?

– Да, смотри, это платье было тебе по колено, а стало почти мини. Ну-ка, повернись кругом.

Я повернулась, как в танце.

– А ты красивая. Аккуратненькая такая. Гладкие волосы, и профиль точёный, благородный. Не вертись, постой ровно. Ты точно не княгиня? И двигаешься красиво. Мишка в тебя не влюблён?

– Да нет! – я рассмеялась, а потом вспомнила последний разговор с Мишкой и покраснела.

– Ага! Краснеешь! Влюблён?!

– Бетси, ты любишь Николаса?

– Ланселота? Люблю.

– А почему не выходишь за него замуж? – выпалила я и осеклась. – Просто он такой хороший.

– Ты бы за такого вышла?

– Да.

– Эх, Айрин, выходить надо не за хороших, а за любимых! – Бетси обхватила меня за плечи. – Пойдём посмотрим, не видать звезды?

Это было последнее Рождество в оккупации. Все – и заключённые, и японцы – чувствовали, что война на исходе. В городе случались перебои то с электричеством, то с водой. Наш рацион сократился до горстки риса, и даже то, что территория лагеря превратилась в заросли томатов, не спасало от хронического недоедания и связанных с ним болезней.

К празднику получили посылки от «Красного креста» – сахар, чай, солонину, карамель, желатин, сардины, мыло. После обедни устроили большой стол для друзей, сделали себе короны из веток.

– Мы больше похожи на скелетов в День всех святых, чем на рождественских волхвов, – заключил Алекс.

Вспомнили, что ещё до ёлки в Англии было святочное полено, послали мужчин за поленом, раз ёлки нет. Подожгли его потом на улице и долго сидели в свете костра, пели песни. Пламя отражалось в начищенных стёклах и бросало тени на стену нашего дома, заросшую плесенью. Разыграли представление теней, много смеялись. Николас поднялся подбросить хвороста в костёр, и на стене выросла его тень.

– Ой, смотрите, Николас похож на человека без головы, – засмеялась я.

Он вздрогнул и обернулся, и все как-то неловко затихли.

– Пойдёмте в дом, – позвала Бетси.

В январе в небе над Гонконгом появились американские бомбардировщики. Завязались воздушные бои. Мы наблюдали и молились.

– Смотрите, какой дым!

– Это в Тайку.

– Японские склады горят! Молодцы ребятушки!

Недалеко от лагеря находилась пулемётная станция. «Они не имеют права держать огневую точку рядом с таким скоплением людей. На крышах должны быть начертаны белые кресты, чтобы лётчики распознали лагерь», – говорили сведущие.

В 8.15 утра 5 января мы завтракали, когда прогремел сильнейший взрыв. В доме повыбивало стёкла, предметы попадали со своих мест. Люди кричали. Мы выскочили на улицу и увидели, как пылает соседнее бунгало.

В те дни у Мишкиного папы было много работы, он вырезал надписи на четырнадцати могильных камнях.

Зарядили дожди, настроения ни у кого не было.

– Давайте сами выложим из камней белые кресты, – предложил Николас. – Пойдём-ка, Айрин, соберём камешков для вашей крыши.

Все спорили, что одного большого креста будет достаточно, чтобы лётчики не нанесли удар, но Николасу хотелось обезопасить наш дом. Мы с ним спустились к пляжу; я промокла под дождём и капризничала:

– Они, когда мокрые, – все серые.

– Ничего подобного, надо только сделать усилие, и тогда заметишь, как много белых вокруг.

Я делала вид, что присматриваюсь, а сама набирала любые, только бы скорее вернуться в дом. Николас смешно поскальзывался в своих неуклюжих башмаках с подошвой, сделанной из автомобильной шины, но собирал по-честному.

Наша крыша была слегка покатой, и камни можно было уложить между черепицей. Николас полез наверх.

– Айрин, сходи пока за кипятком, у меня зуб на зуб не попадает. Напоишь своего друга чаем.

– Вам из Дарджилинга или из Нилгири, сэр? – поинтересовалась Бетси.

– О, что Вы, леди, только с берега Стэнли, с вершин австралийской сосны.

– Ты там аккуратнее на своей вершине! Скользко.

За кипятком стояла очередь, я встретила Мишку, поболтали.

– Ну я побежал, а то у нас с отцом сейчас одна пара обуви на двоих, мои истёрлись и малы, а кожу найти не можем.

– Беги.

Чайник был тяжёлым, но от него шло тепло, согрелись руки и ноги. Над кустами показалась наша крыша с крестом, Николас успел закончить. Я поторопилась.

У дома стояла толпа. Я подумала – пришли посмотреть на крест, подошла поближе и увидела, что Александр накрывает брезентом кого-то лежащего на земле.

Брезентовый холмик получился совсем невысоким, можно было подумать, что там лежит что-то плоское. Справа из под грубой ткани торчала очень худая нога в огромном башмаке с подошвой из шины.

Дальше ничего не помню. Очнулась я через несколько дней в лазарете, рядом были Бетси и Александр. Бетси почему-то – в белом халате и косынке с красным крестом. Похудевшая, с ввалившимися глазами, красивая как-то по-новому.

– Иринка! Моя дорогая! – она целовала мои ладошки.

– Ты была здесь со мной?

– Да. Я теперь всё время буду здесь, – она указала на крестик на своей косынке. – Будешь помогать?

– Буду.

Когда я смотрела на неё, привыкая к новой, ещё незнакомой Бетси, она отводила глаза, словно боялась вопроса. А я хотела спросить, но тоже боялась. Наконец она решилась:

– Иринка, ты помнишь, что произошло?

Я покачала головой, боясь расплакаться.

– Хочешь увидеть, где его похоронили?

– Да.

– Там хорошо. На холме, море видать, как будто ты птица. Будет наблюдать свои тайфуны.

Я притянула Бетси к себе и заплакала. Первый раз с того момента, как потеряла родителей. Меня учили, что плакать при посторонних – дурная манера.

Александр всё это время стоял рядом:

– Я бы сказал, что тебе сейчас нельзя плакать, Иринка, но я рад. Мы думали, что эта девочка не умеет плакать, её заколдовали.

Уже много позже я узнала, что под койкой Николас хранил коробку с выцарапанной надписью: «День победы». Внутри лежали хорошие туфли, рубашка, брюки, галстук. В них и похоронили.

Три года время тянулось как нитка из новой бокастой катушки, разматываемой вручную. После смерти Николаса казалось, что катушку вставили в машинку, и она закрутилась как сумасшедшая.

В августе 1945-го японский император Хирохито объявил о капитуляции, об этом нам сообщили на общем сборе. Мы не понимали, чего ждать дальше. Японцы ходили угрюмые, часть лагерной администрации уехала в город, но из лагеря никто не уходил. За ограждением со стороны деревни толпились китайцы, местные рыбаки. Швыряли камнями в будку охраны, и им за это ничего не было.

А через пару дней в небе поднялся рёв самолётов. Американцы кружили над лагерем и выделывали такие трюки, что женщины и дети визжали. На нас полетели цветные парашюты – жёлтые, зелёные, красные – с едой, одеждой, лекарством. И тогда, когда у всех уши заложило от шума и охрипло горло переговариваться друг с другом, вдруг пришло осознание того, что мы победили. Закончилось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

слегка изменённое стихотворение Олега Григорьева. Оригинал:

Прохоров Сазон

Воробьёв кормил. Бросил им батон – Десять штук убил.