Отвернувшиеся девочки

Мои лёгкие гудят.

Она та, кем я мечтаю быть.

Владеющая.

Девятая Матерь всегда говорила, что владеющими могут быть только мальчики, но я собственными глазами вижу, что она неправа. Передо мной – перед всеми нами – стоит владеющая.

На ней традиционный головной убор, и выбившиеся пряди белых волос резвятся на румяных щеках. Она выглядит как принцесса, и владеющая, и бунтарка. Она выглядит так, словно может расколоть каменный купол обители, выдохнув единственную ноту. Ладони у неё в золоте.

Она практически вприпрыжку направляется к господину Кроуифу, который, кажется, узнаёт и не узнаёт её одновременно. Он хмурится, приглаживая свои седеющие волосы. Морщины на его лице будто становятся выразительнее, словно раскрашенные чернилами. Затаиваю дыхание в ожидании того, что последует. В ожидании, когда произнесут её имя.

– Отвернувшиеся, – произносит господин Кроуиф, – это…

– Меня зовут, – говорит владеющая, – Линна Ландд.

Господин Кроуиф что-то злобно шепчет ей на ухо, слова расплываются.

Девятая Матерь глядит себе под ноги, те другие следуют её примеру, но мне непременно нужно посмотреть.

От этой девочки у меня покалывает корни ресниц.

Господин Кроуиф взял её за руку и продолжает говорить ей на ухо, когда та отстраняется от него и достаёт из поясного чехла каменную флейту.

И играет самую крылатую песню из всех, что мне доводилось слышать.

Она звучит как растущее дерево. Она звучит как поцелуй матери, которую ты никогда не знал. Она звучит как цвет неба поутру, когда проснёшься раньше всех.

Одна из тех других выходит вперёд, позволяет нотам пробежать сквозь себя. Вытягивает их из воздуха и валяет их в золото.

Услышав крик, открываю глаза, и музыка обрывается.

Теперь слышу голос господина Кроуифа. Неживой и немузыкальный.

– Если думаешь, что унесёшь хоть крупицу этого золота… – говорит он, таща владеющую к выходу. Вдавливает её в лестницу, рот у самой её челюсти, словно он сейчас её загрызёт. – Глупое, глупое дитя. На что ты рассчитывала? Что я позволю одному из моих лучших владеющих надеть платье стиральщицы, расшитое колокольчиками, и сохранить при этом положение? – Он выхватывает каменную флейту у неё из ладони и бросает через плечо, в клочок полумёртвых деревьев. Моих деревьев.

– Нет! – вскрикивает владеющая.

Но господин Кроуиф обрывает её одной рукой. Он разжимает хватку, только когда она перестаёт сопротивляться.

– Теперь прочь, пока не опозорила меня и того пуще. Музыка принадлежит тебе не больше, чем им. – Он указывает на нас, отвернувшихся. Затем толкает владеющую снова, и та поворачивается, карабкаясь по перекладинам с такой скоростью, что её нога соскальзывает наверху. – До свидания, Линна Ландд, – бросает ей вслед господин Кроуиф. – Разберусь с тобой при следующей встрече, которая, я уверен, не заставит себя ждать.

Владеющая протискивается в небодверь, после чего исчезает.

Один за другим следующие пятнадцать владеющих спускаются сверху, словно само небо подарило их нам. Все они мальчики, все в пиджаках, расшитых по краям колокольчиками. Играют хорошо, но ни у одного из них не получается так красиво, как у Линны. Они выбирают ещё пятнадцать из тех других – других, создающих столько мерцания, что у меня жжёт глаза, будто я смотрю на огонь. Воздух блестит как отполированный.

Девятая Матерь продолжает посматривать в мою сторону, словно разглядывает птицу, парящую над моей головой. Пытаюсь обратить свой взгляд в камень. Она не должна знать, как сильно я боюсь остаться. Стараюсь не смотреть на дуплистое дерево. На каменную флейту, лежащую в рыхломхе.

К тому времени, когда выбирают шестнадцатую из тех других, пространство, где обычно сердце Поющей Морю, окрашено в румяный розовый с голубыми прожилками.

Наступил вечер.

Песня владеющей ещё живёт в моих костях.

Обителькрылы стучат клювами по прутьям клеток. Кричат и клохчут в ожидании ужина, и на мгновение мне хочется, чтобы они съели меня целиком – по крайней мере, тогда я бы стала частью чего-то крылатого. Чего-то поющего.

Продолжаю надеяться, теперь уже слепо – жадно, как голодающий надеется на плоды. Надеяться, что кто-нибудь придёт. Надеяться, что будет ещё один владеющий. Владеющий, который выберет меня. Ту владеющую отослали – возможно, это означает, что будет ещё один. Возможно, найдут другого мальчика.

Но эта надежда бессмысленна. Ложна.

Потому что никто не придёт за мной. Никто.

Господин Кроуиф желает Девятой Матери доброго вечера, на мгновение задерживая на мне взгляд. Открывает рот, словно его посетила мысль, но с языка ничего не соскальзывает. Он поднимается по лестнице к небу, ветер треплет рукава его одежды.

Девятая Матерь взбирается следом. Вырывает дверь у вцепившегося в неё ветра, и та захлопывается у неё над головой. Каменные замки щёлкают как треснутые костяшки. Оставшиеся те другие выдыхают. Они готовы ко сну. Пересчитываю их головы – всего двадцать пять. Двадцать пять девочек, которые никогда не покинут обитель. Плюс одна. Я.

Слышу Пагубагон – звонят колокола, звучат флейты. Музыка подобна разлившемуся огню. Я никогда не стану частью этого. Никогда не покину обитель. Пульсирующая боль, ухо с золотой серьгой, вышитые туфли – которые уже до крови натирают пятки – для меня не впрок. Всё для меня не впрок. Я лишь сломленная в костях девочка, которая расстанется со всеми ногтями, даже на ногах, прежде чем сотворит хотя бы горстку золота. Мне никогда не стать владеющей в красном платье, создающей музыку на ходу.

Девятая Матерь велит тем другим идти спать, но мне говорит:

– Останься.

Мои укрытые шёлком колени упираются в брусчатку.

Когда те другие уходят, она смягчает голос и подслащивает интонацию.

– Дельферния…

Но не успевает договорить. Потому что тогда мы кое-что слышим. Девятая Матерь это слышит, и я это слышу, и, вне всяких сомнений, нам не кажется: это именно…

Тук.

Тук.

Стук в дребезжащую небодверь.

9 глава

– Кто там? – спрашивает Девятая Матерь. Она снова на верху лестницы, наклоняет голову набок, ухом к небодвери.

Из-за изъеденной морем древесины доносится приглушённый звук, но его уносит ветер. Она, должно быть, не слышит, потому что принимается открывать заедающие от старости замки. Ветер вырывает небодверь у неё из рук. Подбираю юбку, поднимаясь с грязной брусчатки. Пытаюсь разглядеть, что там за небодверью, но вижу лишь тёмно-синее мрачнеющее небо.

– Кто там? – повторяет Девятая Матерь.

На этот раз ей отвечает мальчишеский голос – различаю его слова, если как следует прислушаться. Умение слушать – одно из тех, которым мы обучаемся в обители, – причём слушать не только ушами, а всем телом. Самими костями.

– Блай, – говорит мальчик. – Меня зовут Блай.

Нога Девятой Матери соскальзывает, и я уже думаю, что она упадёт назад себя, врежется в Зубной Ряд, сплющиваясь и хрустя. Но она вновь соединяет конечности, хватаясь за лестницу.

– Говорят, создавать из музыки золото всё равно что целовать облака, – продолжает мальчик. – Это слова Первого Короля. Но уверен, вы и сами знаете, Девятая Матерь. Обязательства соблюдаются перед морем и королями. Меня зовут…

– Я знаю, – говорит Девятая Матерь побеждённым голосом. – Тебя зовут Блай.

Не понимаю, почему она его слушает. Она слушает только тех, чьи слова – писаный закон. Только тех, кто даёт нам пищу в обмен на мерцание. Но она смотрит в проём небодвери так, будто над тем навис призрак. Призрак Девятого Короля.

Жду. Подумываю снова опуститься на колени, но хочу быть готова к встрече с незваным гостем – если, конечно, Девятая Матерь его впустит. По-прежнему не вижу лица. Ветер за стенами обители завывает и свистит, ударяясь о камень.