Кустырь

 Яна села на пол, прислонившись спиной к стене.

 Может Коля и любил её, но только пока ему было это удобно и приятно. И это не значит, что за эти два года совместной жизни она стала меньше для него стараться, нет. Но, видно, время прошло, и он просто устал от неё.

Девушка не могла не заметить, что Коля стал всё меньше времени проводить дома. Он задерживался допоздна, часто уезжал к друзьям с ночёвкой и стал ещё придирчивее в еде. Яна не задавала вопросов и в его отсутствие ходила тайком на танцы, которые парень не одобрял. Не запрещал совсем, но отказывался туда её возить.

Эта небольшая отдушина грела сердце девушки, позволяла не грустить в одиночестве по вечерам. Кружась под зажигательную испанскую музыку, она думала о том, что Коля когда-нибудь оценит её неконфликтность, покладистость и терпеливость.

Но не случилось. И теперь она одна. Вместе с грудой своих вопросов, надежд и сожалений.

 Квартирка была аккуратная, безлико-чистенькая. Особенно обживаться здесь пока не хотелось, зато постоянно хотелось спать. Приходя после работы домой, Яна просто залезала под плед, не принимая душ и не готовя еду, и засыпала. Ей будто нужно было отделить рабочее время, во время которого она была прежней улыбчивой секретаршей в крохотной компании, от времени, когда не нужно притворяться. Просыпаясь через час или два, она ощущала, как неподходящая для сна одежда врезается в тело. Избавлялась от неё и шла принимать душ. Потом ела салат, хлеб и варенье с чаем, после чего залезала в кровать с книгой.

Девушка начинала читать в эти недели разные книги: библиотека находилась всего в двух домах от её хрущёвки. Книги она набирала без особенной идеи, просто снимая привлёкшие её томики с полок с классикой. Проблемы начинались, когда она дочитывала до каких-то моментов в историях, которые как-то перекликались с её жизнью. Стоило появится крупному громкому гусару, он начинал ассоциироваться с Колей, юные робкие девушки сразу же становились ею, а несущие разлуку обстоятельства – их расставанием.

Закрыв несколько книг в самом начале, Яна начала выбирать тщательнее, и спустя какое-то время поняла, что ей нужно. Те размеренные и ненавистные школьникам описания природы, проза наблюдений. Она тогда скучала так же, как и все, находя тексты затянутыми и бессобытийными, и только теперь поняла, зачем они нужны. Пластыри души, милосердие для сознания. Застреваешь в них, погружаясь в подслащённое тихое спокойствие. Это всепрощающая искусственная кома для тяжело больных и разбитых людей. Все эти истории про деревья, рыб и ежей нужны, когда ты хочешь выздороветь, хочешь дождаться момента, когда сердце зарубцуется.

Девушка ждала выздоровления, и сама себе назначив строгий распорядок. Работа, сон, книги, танцы, посещение родителей. Ей не хотелось ничего лишнего, даже встреч с немногочисленными подругами, которые сначала жаждали подробностей расставания, но потом отстали.

Этот режим был расширенной версией лечебных столов, но касался всей жизни. Она запрещала себе фильмы, в которых был хотя бы намёк на романтику. Запрещала плакать и, когда хотелось, начинала делать уборку или растяжку. Получалось почти всегда, но всё же случалось ронять слёзы в ведро с водой или на ковёр.

Мама Яны чувствовала за собой небольшую вину из-за состояния дочери, и теперь она старалась убедить её, что всё к лучшему, и Коля с самого начала был каким-то не таким, не родным, что ли. Этим она вызывала у девушки раздражение. Раз мама что-то там знала, что же не сказала ей раньше? Папа только вздыхал в усы и ободряюще сжимал ей руку.

Постепенно стол номер шестнадцать начал работать. Всё реже подкатывали слёзы. Первой вернулась музыка, снова начав приносить радость.

Яна точно знала, что двери много значат. Они не просто разделяют помещения, двери что-то меняют в сознании. Чтобы выйти из офиса, ей приходилось преодолеть целых пять дверей, и это кардинально меняло её настроение, внутреннее состояние и даже выражение лица.

Девушка заканчивала очередной рабочий день, и за время, что она проходила все эти двери, она сворачивала полностью внутреннюю проводку, систему реагирования на любые просьбы, звонки и сообщения. Расслаблялась, превращалась из слышащей всё проворной секретарши, в девушку, которая может не откликнуться на своё имя на улице.

Этот поход с работы к своему серо-зелёному дивану Яна совершала под негромкую музыку в наушниках: нью-эйдж в этнических своих воплощениях дарил чувство свободы, растворения и спокойствия. Она никогда не заходила в магазин по пути домой, так как спешащие и раздражённые люди портили ей настроение. Еда на вечер была куплена в обед и уже лежала в её рюкзаке. Девушка привыкла к новому маршруту и радовалась тому, что путь её лежит через парк. Но в этот вечер, сквозь флейту Пана, наложенную на звуки цифрового пианино и мысли о скорой встрече с Пришвиным, Яну окликнули. Это оказалась её бывшая однокурсница, яркая и приветливая Виктория. Она сидела на покрывале с двумя парнями. Докричавшись до подруги, она обрадовалась ей и потащила знакомиться со своими собеседниками. Яна оторопела, от неожиданности сделала несколько шагов, влекомая Викой, поздоровалась и, поняв, что отступать уже некуда, аккуратно присела на край расстеленного на траве покрывала. Парни оказались нерусскими, энергичными и доброжелательными.

Яна украдкой рассматривала их, стесняясь принимать участие в разговоре.

Один, с широким лбом, на который падала завитушка волос, с белоснежной улыбкой, был старшим и сносно говорил по-русски.

Как Яна поняла из разговора, второй парень приехал совсем недавно посмотреть Россию, и студентом пока не был. У него были не такие кудрявые волосы, и походил на брата он только стройностью и мастью. Черты лица его тоньше и улыбался он сдержано, будто немного натянуто, лишь слегка показывая зубы. Оба их лица несли непривычные, экзотичные черты. Небольшие, но остро-чёрные глаза, чётко очерченные брови, полные, но неяркие губы.

Никакие черты по отдельности не были чужеродными, но вместе сливались в непривычные образы.

«Наверное, младший ведёт себя скромно оттого, что не понимает язык», – решила Яна и стала снова украдкой рассматривать лицо его. Ей казалось, что в больших зрачках парня очень уж ярко отражается дневной свет, будто вспыхивает, как на обработанных гранях полудрагоценных камней.

Мимо их компании прошли две девушки, бывшие одноклассницы Яны. Они были из тех популярных и задиристых девчонок, у которых хватало мозгов не попадаться на глаза взрослых во время розыгрышей разного уровня жестокости.

– Глянь, – одна сжала запястье другой, – Янка, что ли. Та, тормозная.

– Где?

– Да вон, на покрывале, в компашке, к нам спиной.

– Она, она. Иностранцы с ней что ли какие?

– Ага. Не верится даже. Может госпрограмма какая для поддержки женщин, обделённых вниманием русских парней?

Девушки засмеялись.

– Для неё в самый раз.

 Посидев с ребятами полчаса на покрывале, Яна почувствовала себя на удивление раскованно. Речь шла о простых и понятных вещах, вроде интересных мест города и уличной еды. Старший понимал лучше, чем говорил, и на всё реагировал немного чрезмерно радостно, иногда споро и певуче переводя брату.

– Мы живём в одном месте. Общежитие. И почти всегда там, недалеко. Не бываем здесь в центре и вообще нигде.

Рауль смешно произносил имя «Биктория», на что она пошутила, что предпочитает только мужчин. Тот явно не понял, но смеялся за компанию радостно.

Вика строила глазки Раулю, а Яна с его младшим братом Мартином чувствовали себя немного лишними.

Когда Вика начала учить выговаривать его букву «В» в своём имени, Мартин поднялся.

– Сможешь проводить его на остановку, Ян?

Виктория произнесла это на удивление душевно и просяще.

«Кажется, тут дело серьёзное», – подумала про себя Яна и, конечно же, согласилась.

Марти поцеловал брата и Викторию на прощание, и во время этого Яна немного разволновалась. Он сделал это так обыденно и легко, словно у всех людей по всей Земле принято прикасаться друг к другу губами и не придавать этому особенного значения.

До остановки Яна и Мартин шли молча, совсем не тяготясь тишиной. Каждый думал о чём-то на своём языке, и только жмуриться от яркого солнца приходилось вместе. Девушка улавливала слабый аромат дерева и каких-то цветов, исходивший от Мартина, и запах этот был для неё совершенно новым, непривычным, но дарящим чувство лёгкости и беззаботности.

Когда пришло время прощаться, Яна немного напряглась, но парень только широко ей улыбнулся и посмотрел своими обжигающими глазами с каким-то удивительным для него, не говорящего на русском, пониманием.

На следующий день Яна была на танцах, потом наступили выходные, которые она провела за просмотром многосерийного фильма про любовь, чтением и генеральной уборкой кухни. Она давно поняла, что для уборки всей квартиры у неё не хватает сил и настроения, а убирать без настроения значило портить хрупкую атмосферу затаённого одинокого спокойствия, царившего у неё дома.

В понедельник после работы небо было серое, будто вот-вот пойдёт дождь, но девушка отказалась от мысли поехать домой на автобусе и неторопливо зашагала по дорожке в парке. Она шла мимо места посиделок на пледе с тайной мыслью увидеть всю компанию снова, несмотря на то, что в воздухе уже носились первые тени сумерек, да и вообще был ветрено, чуть тревожно.

Конечно, на том же месте никого не было. Девушка чуть замедлила шаг, отметила про себя, что ничего здесь не напоминает о дне их знакомства и смеха на покрывале, даже трава не примята.

Она пошла дальше, раздумывая о том, смогла бы она быстро узнать братьев в потоке иностранцев, гомонящем и радостном, вываливающемся после пар на улицу. И как можно так легко и радостно жить, чтобы улыбаться каждой мелочи, как Мартин с братом?

Удивительно устроен наш разум: получив радостную новость от оперативно работающей зрительной системы распознавания лиц, в первую долю секунды он не успевает сообразить, сформулировать, осознать до конца, и просто вбрасывает тёплую волну радости. Яна издалека увидела знакомую, чуть кудрявую голову. Совсем мельком, краем глаза, и фигуру парня сразу же заслонили женщины с колясками, но уже во вторую половинку секунды она знала, что это он. Постаралась как можно скорее обогнуть мамаш, чтобы убедиться в этом.

Мартин сидел на лавочке и, несмотря на книгу, лежащую на коленях, он рассматривал людей, не опуская глаз к страницам.

«Может он ждёт меня?» – мелькнула предательская мысль, и девушка замедлила шаг. Ей захотелось достать из сумочки свою серебристую кнопочную раскладушку и сфотографировать его, пока он не видит, пусть фотографии на телефон и получаются достаточно размытыми.

Мартин заметил её. Может потому, что только она из всех размеренно идущих по парку людей и замедлила шаг. Он улыбнулся и взмахнул рукой, не до конца подняв её в воздух, а замерев на полпути, держа ладонь чуть выше лица, будто неуверенный троечник, случайно знающий правильный ответ на вопрос грозной учительницы. Яна приблизилась к лавочке и замедлила шаг, раздумывая, что сказать.

– Привет! – негромко произнесла девушка, надеясь, что Мартин её поймёт.

– Saudação! – парень открыто взглянул на Яну со своей лавочки, после чего встал и пошёл рядом с ней, отставая на треть шага.

Идти по прежнему маршруту не хотелось, но Яна не была готова звать Мартина домой, в свою маленькую, опрятную, девичью квартиру. А парень ни на чём не настаивал: он медленно и молча шагал, ведомый Яной, держа в одной руке свою недочитанную книгу.

Они свернули в сторону от дороги, к зелёной траве и высоким елям, которые величественно покачивались от порывов ветра. Покрывала у них не было, так что они, не сговариваясь, сели на отшлифованное множеством парочек бревно возле небольшого вялотекущего фонтана.

– E lindo como em casa. São Paulo, – негромким и мягким голосом произнёс Мартин, запрокинув голову и разглядывая ветви дерева, сквозь которые виднелось вечернее небо. На нём была светлая футболка, делающая тон его кожи ещё более смуглым, и расстёгнутая клетчатая рубашка, полы которой иногда раздувал ветер.

– Извини, я не понимаю, – Яне было неловко открыто смотреть на Мартина, поэтому она уставилась на его книгу, которую парень положил рядом с собой. Название и автор были написаны на незнакомом для неё языке, но на обложке девушка смогла рассмотреть украшенный цветами ретро автомобиль, стоящий возле каменной арки.

 Лишённые возможности говорить, они просто смотрели на воду и на деревья, которые шуршали кронами и роняли тонкие желтоватые иголки. Иногда Мартин смотрел на неё спокойным, не оценивающим взглядом, а она видела это боковым зрением и улыбалась, отводя взгляд. Издалека раздавались голоса взрослых и вскрики детей, но отдельных слов было не разобрать.

– Olha, Esquilo! – внезапно произнёс Мартин, качнувшись к Яне и тронув её за руку. Движением головы он указал на ствол дерева, на котором девушка рассмотрела застывшую вниз головой белку. Животное подёргивало серо-рыжим хвостом и будто присматривалось к сидящей неподалёку парочке, желая понять, ожидать ли от них опасности. Яна и Мартин тоже застыли, чтобы не спугнуть грызуна: девушка чувствовала своей кожей чужое прикосновение, от которого накатывающий на них вечер казался как будто теплее.

Белка убедилась, что вокруг безопасно, и длинными резвыми прыжками спустилась с дерева на землю, пробежала по усыпанной еловыми иголками земле и запрыгнула на край фонтана. Подбежав к месту, куда ветром сносило немного воды, она принялась пить, иногда поднимая голову и не переставая подёргивать хвостом.

– Искилу. Белка… – шёпотом повторила Яна, и Мартин одобрительно кивнул ей головой, оторвавшись от рассматривания зверька. Она улыбнулась и указала на Мартина пальцем, после чего и он попробовал произнести название животного на русском. Получилось не слишком ловко, из-за чего они рассмеялись, спугнув утолившую жажду белку обратно на дерево.

Вечер сгущался. После появления белки Мартин смог объяснить девушке ещё несколько слов на португальском с помощью окружающих их предметов. Теперь Яна знала, как на родном Мартину языке будет «книга» и «дерево», «рубашка» и «рука»: последнее парень объяснил, чуть-чуть сжав в своих пальцах её запястье.

Когда стало окончательно холодно, Яна жестом показала Мартину, что пора идти. Они вместе прошли через парк, в котором уже давно горели фонари, до её дома и подъезда с закрытой, толстой и снабжённой домофоном дверью. Мартин сел на деревянную лавочку перед подъездом и поманил за собой Яну, после чего изобразил, будто что-то пишет на своей ладони.

Яна достала из сумки ручку и, немного поколебавшись, свою записную книжку. Она не показывала её никому, тем более парням: боялась, что они могут высмеять её любовь к цветным ручкам и крохотным цветочкам на полях. В этом блокноте она собирала строки из окружающего мира, которые ей нравились. Не обязательно из книг, а прозвучавшие при ней вслух или обнаруженные в журналах, газетах, на билбордах. Девушка никогда не решилась бы дать такую личную вещь никому, кто мог бы её прочитать. То есть совсем никому среди её знакомых, кроме Мартина.

Яна открыла ему чистый разворот и дала фиолетовую гелевую ручку. Мартин развернул блокнот боком и неожиданно широко изобразил узнаваемые центральные ворота в парк. Девушка старалась не выказывать своего удивления и восторга, только во все глаза смотрела на его руки, запоминая стремительные движения и тон кожи. Тонкие пальцы, лёгкий нажим, обострившиеся костяшки, летящие линии… На странице проступили две колонны, решетчатая арка главных ворот и калитки. Деталей было немного: Мартин не показывал, как умеет рисовать, просто делал место узнаваемым. В конце он написал на листе: «17.30?», чем вверг Яну в лёгкую панику. Показалось, будто он пишет на её языке – так внезапно появились эти цифры.

Она кивнула и забрала блокнот и ручку. Мартин без слов дал понять, что завтра будет ждать её там. Яна с некоторым усилием над своей робостью подняла глаза: он смотрел на неё с теплотой и улыбался, а в его глазах отражались блики желтоватых фонарей.

– Ну если нету, девушка, где ж я вам возьму? Сама напишу? Нету. И не будет, – Яну в библиотеке ждал крайне нерадушный приём. Она нашла по каталогу, состоящему из твердых картонок, заполняющих длинные шкафчики с литерами возле ручек, что в библиотеке, в хранилище, должен быть русско-португальский разговорник, написанный ещё до её рождения. Чтобы ей его выдали, нужно было написать запрос, довольно объёмный и официальный. Потом подождать ровно неделю, и это только ради того, чтобы услышать отказ.

«Выдан. И не вернули. Возьмите испанский, он похож».

И всё, иди, куда хочешь. На её робкие просьбы найти аналог она получила только раздражительную отповедь.

По пути обратно в офис из библиотеки, куда она ходила в свой обеденный перерыв, Яна думала, что будет дальше. Мартин встречал её почти каждый день, провожал домой и уходил, а она всё так же не чувствовала в себе решимости пригласить его к себе. Он всегда держался спокойно, доброжелательно и улыбался, а её терзало чувство, что именно на ней лежит ответственность за дальнейшие шаги.

Яна понимала, что нравится Мартину, но никак не могла понять, как она сама относится к нему. Да и как это можно просто понять, когда выстроить между ними диалог было практически невозможно. Да, он говорил своё потешное «ждраству» и ещё несколько слов, которым за эти дни научила его Яна, но этого было бесконечно мало.

Яна зашла в офис, думая о том, как решить эту безвыходную проблему. Ведь не будет же он ходить за ней бесконечно. Трезво расценивая свою привлекательность, девушка считала, что уже на следующей неделе его решимость будет давать сбой. Она приостановилась возле зеркала в коридоре и всмотрелась в себя.

«Удивительно, что он и неделю-то проходил».

– А ты чего приуныла, солнце? Пойдём лучше чаю попьём.

Раиса Ивановна была женщиной многоопытной. Сама о себе так и говорила, напрямую и громко. А вот шёпотом по компании ходила история о том, что Раиса была центральным фигурантом по серьёзному экономическому делу, но её оправдали, хотя суммы в деле значились астрономические. И после всех этих событий она пришла к ним, в их небольшую фирму, чтобы провести спокойно старость.

Её внешняя обширность и доброжелательность вводила в заблуждение незнакомых с ней людей. Проницательная и требовательная, она очень любила сотрудников исполнительных и старательных, так что Яна была её фаворит.

Раиса Ивановна взяла над «Яночкой» ненавязчивое шефство, почувствовав особенную её хрупкость и беззащитность. Она тепло её обнимала, зычно ругала её бывшего и подсовывала сушёные яблоки. Эта наивная и грубоватая забота была чрезмерна, но несла некоторое утешение.

Они пришли на офисную кухню. Ни на одном этаже такой больше не было. Всё тут продумано и чисто: Яна следила за этим и немного гордилась своей организацией этого кусочка личной ответственности.

Рассказав как-то Коле о том, как она чудесно обустроила кухню в офисе, она получила понукание за то, что тратит время на ерундовые вещи. Яна тогда промолчала, как и обычно, но подумала о том, что Коля трясётся над чистотой своего салона в машине и так легко переходит на крик, если заподозрит только угрозу для кожи на сидениях. В чём тогда отличие?

Пока Яна возилась с заваркой, она раздумывала о том, стоит ли рассказывать Раисе о Марти. Его образ, засевший ей в душу, так радикально отличался от всего окружающего, особенно от громкой Раисы.

– Ты ожила за последнее время. И глазки заблестели!

Яна замерла. Неужели так это просто? Так очевидны её тайные мысли и чувства, переживания и надежды?

– Рассказывай давай. Дверь только притвори, а уж я никаких сплетен не допущу. И пресеку, если услышу, а то бабоньки шепчут всякое. Тебя-то твой перестал подвозить, вот и гадают.

Они пили чай, а Яна рассказывала. Сидели у окна, выходившего на детскую площадку, и её история, короткая и безвыходная, рассказана была под аккомпанемент далёких, но диких детских воплей.

– Да ладно ещё, придумала проблему. Даже хорошо, что он по-нашему не бельмеса, разговоры иногда даже мешают.

Раиса немного отдувалась от горячего чая.

– Да и какие у вас, молодых, разговоры? Время только тратить. Так что давай, хватай своего Педро и целуй, чтобы вся грусть с тебя спала.

– Его Мартин зовут.

– Да какая разница? Тебе сейчас нужно нос перестать вешать и забыть Ваньку своего.

У Яны хватило соображения не поправлять Раису насчёт имени бывшего. Женщина встала и пошла сполоснуть чашку в раковине.

– Ты девочка хорошая, хозяйственная и складная. Он с ума от тебя будет сходить, – Раиса со стуком поставила чашку на полку, – а ты уж научи его, как женские части зовутся.

Яна нервничала. Непривычна для неё активная роль. Даже по дурости пару телепередач для женщин посмотрела: сплошная болтовня, не имеющая отношения к жизни.

Правота в свете софитов влекла за собой одиночество здесь, в реальности. Она решила для начала привести Мартина на открытую танцевальную тренировку в парке.

В пятницу, когда Яна встретилась с Мартином для ставшей медитативным ритуалом прогулки, она снова достала свой личный блокнот и присела на первую попавшуюся лавочку.

Личным, конечно, назвать его уже было нельзя: примерно до середины он был заполнен рисунками и символами, иногда узнаваемыми, а иногда ни на что не похожими – всё-таки ни Яна, ни Мартин художниками не были. Кое-где попадались слова с переводом, написанные разными почерками и заботливо обозначенные ярко-жёлтым маркером рукой девушки. Некоторые рисунки даже немного смахивали на комиксы, только вместо супергероев – дурацкие рожицы, говорящие в баблы на русском или португальском языках.

Ручка в ладони девушки стала предательски скользкой: это был первый раз, когда Яна куда-то приглашала Мартина первая. А вдруг он занят? Всё-таки выходные… Она неловко начала выводить силуэт здания, возле которого хотела завтра встретиться с парнем. Мартин в это время сидел рядом и наблюдал за движением ручки по бумаге, чувствуя робость и решимость Яны одновременно. Девушка вывела под рисунком «9:30?» и откинулась на спинку скамейки с чувством, будто несколько часов корпела над паззлом с как минимум двумя тысячами деталей. Ну почему это так волнительно?

Мартин пододвинулся поближе, чтобы рассмотреть нарисованное в блокноте. Яна почувствовала, как соприкоснулись их колени, и уставилась на склонившуюся над блокнотом черноволосую голову парня. Ей хотелось протянуть ладонь и запустить пальцы в чуть волнистые, такие непривычные волосы: у Коли волос был светлый и всегда коротко стриженный, да и нежности он не слишком любил.

– Intriga! Eu definitivamente irei, – произнёс Мартин, и по его интонации Яна поняла, что он согласен.

Когда на следующий день Яна подошла к месту встречи, Мартин был уже там и читал книгу, привалившись спиной к стене здания. На нём была свободная гавайская рубашка, чёрная и с большими светлыми цветами. Расстёгнутая, как и всегда, надетая поверх бежевой без принтов футболки. На одном плече парня висел рюкзак.

Яна мельком взглянула в отражение в окне, мимо которого шла, чтобы ещё раз оценить, как она выглядит. Лёгкое летнее платье на тонких бретелях подчёркивало её руки, немного загоревшие от прогулок в парке, а убранные в пучок волосы были очень в тему сегодняшнего предстоящего времяпрепровождения.

Мартин увидел её, когда между ними оставалось несколько десятков метров, и поспешно убрал свою книгу в рюкзак.

– Você está lindo! – он немного развёл руки в стороны, как бы приветствуя Яну. – Привет!

Девушка твёрдо решила, что сегодня утром обнимет Мартина при встрече. Об этом она думала весь прошлый вечер и ночь, когда не могла заснуть, прокручивала в голове волнующий момент и решалась воплотить его в реальность. И сейчас, когда он поприветствовал её по-русски и так открыто стоял перед ней, улыбаясь, она поняла, что отступать никак нельзя. Стараясь не смотреть парню в глаза, чтобы не заробеть окончательно, девушка, не сбавляя шага, подошла в раскрытые руки Мартина и обняла его за шею, прижавшись грудью к его груди. Яна ничего не слышала вокруг, только чувствовала свой зашкаливающий пульс и мягкую ткань рубашки Мартина под своими ладонями. Его запах, став более знакомым за время их прогулок, ощущался так волнующе близко, что Яна закрыла глаза, чтобы сконцентрироваться только на нём. Девушка почувствовала тёплые ладони Мартина на своей спине и его подбородок, прижавшийся к её виску.

– Привет… – шёпотом произнесла она и, постояв ещё немного, отступила назад. Мартин смотрел на неё расширенными зрачками из-под чёрных ресниц и ещё касался кончиками пальцев её талии, когда девушка достала из своей сумки блокнот и буквально парой движений нарисовала прямоугольник с кружочками, изображая автобус.