Дочь Темных вод

* * *

Я лежала в коконе из одеял, высунув только голову, которая удобно расположилась на краю гамака. Смотрела, как пляшет огонь за стеклом дверцы дровяной печи, и пыталась представить, что оказалась дома. Переборка и настил вокруг печки были обшиты железом, как это принято на кораблях, сама же печка оказалась маленькой и гасла, если не подбрасывать в нее дрова каждые несколько часов.

Она едва тлела, и холод просачивался сквозь стены. С момента моего появления на борту корабля Димери кто-то приходил подкормить ее по крайней мере один раз. Но время стремительно ускользало, а у меня в каюте не было окна, чтобы оценить, как высоко поднялось солнце.

Я была абсолютно одна. Пока невредимая, укутанная в одеяла, которые пахли солью, лавандой и щелоком. Я мысленно вернулась к аукциону у Каспиана и обещанию Димери, что на его корабле со мной будут обращаться по справедливости. Неужели он не лгал? Да и какая разница. Я все еще оставалась пленницей.

Поглубже зарывшись в одеяла, так, что только волосы торчали на макушке, я размышляла о том, что произошло. Слова Лирра всплыли в моей голове: «Ты помнишь меня?»

Нет, я не могла думать ни о нем, ни о том гистинге, что называл меня сестрой. Призрачная женщина была последним, что я помнила до появления Димери… Но как он нашел меня? И куда делись обломки «Джульетты»? Неужели гистинг унес меня?

Это абсурдно, но не более, чем другие варианты. Едва ли я далеко уплыла от Лирра, и он наверняка искал меня. Он не мог просто так меня бросить, несмотря на снежную бурю, которую я вызвала последним усилием воли. Его погодный маг, кем бы ни была эта бедная душа, запросто усмирил бы ее.

Мне не хотелось думать об этом. И я постаралась успокоиться, вспомнив комнату в гостинице, которую держала моя семья. Детская на третьем этаже, под самым карнизом. Я представила себе, как открываю ставни, чтобы полюбоваться видом на залитую солнцем Пустошь. Вспомнила запахи земли и зелени, навоза, лесного дыма и пекущегося хлеба, которыми была пропитана наша деревня.

Как я упражнялась в игре на клавесине и флейте. Прачка и ее дочь развешивали белье на заднем дворе, простыни развевались на ветру. Они подпевали моей мелодии, пока стирали, полоскали и отжимали белье. Мой отец, Джозеф Грей, бродил по саду за невысокой оградой с трубкой между зубами. Осматривал деревья, примечая сорняки и жуков, от которых надо было бы избавиться. Куры и утки разбегались по двору.

Мне хотелось навсегда остаться именно в том дне, спокойном и размеренном, когда отец не видел ничего дальше ограды сада. И даже не смотрел на дочь прачки, которая потом родила ему ребенка и стала его новой женой. А он отказался от моей мамы, и наш предсказуемый мирок, полный тихих надежд, стал… совсем другим.

Раздался стук в дверь. Я приоткрыла глаза. Затем стук повторился, и, когда я не ответила, дверь открылась. В каюту ворвался дневной свет.

В проеме показалась женщина – не Ата, намного старше, с морщинистой фарфоровой кожей, в черном платье с высоким воротником, какие перестали носить лет пятьдесят назад. Она явно была одной из народа исмани: глаза обрамляли длинные белые ресницы, такие же выбеленные волосы скрепляла длинная сердоликовая заколка. И лишь несколько прядей, блестящих, шоколадно-каштановых, намекали на то, какой эта женщина была в молодости.

– Маленькая колдунья, – произнесла женщина, искоса поглядывая на меня. В руках она держала ворох ткани. Несмотря на очевидные признаки принадлежности к исмани, трудно было уловить, какой же у нее акцент. Она напоминала некоторых путешественников, которые останавливались в нашей гостинице, когда я была ребенком. И разговаривала так же, как они: медленно и отчетливо, чтобы точно быть понятой. – У меня есть одежда для тебя. И сейчас тебе принесут ведро горячей воды. Ты готова привести себя в порядок?

Ко мне с трудом вернулся голос.

– Как вас зовут?

– Мое имя – только мое, а ты можешь называть меня Вдовушкой, – ответила женщина. – Я – стюард на корабле. Капитан хочет поговорить с тобой.

– Значит, у меня нет выбора, – заметила я.

Вдовушка сдержанно улыбнулась:

– Так и есть, дитя. Вставай.

Через двадцать минут старуха исчезла, а я была готова появиться в капитанской каюте. У меня не было возможности оглядеться после того, как я вчера поднялась на борт. Оказалось, что маленькая каюта, в которой я спала, примыкает к капитанской. Вместе они занимали бо́льшую часть квартердека. Здесь же, судя по чудесным ароматам, находился камбуз[5]. В углу разместилась печь, побольше моей, а еще два окна, по обе стороны от двери, ведущей на закрытый балкон. На улице шел снег, хлопья падали вниз и исчезали в волнах.

– Мисс Ферт.

Вошел Димери, за ним показались Вдовушка и девушка лет пятнадцати. Старуха держала в руках кофейник и несколько кружек, а ее помощница – поднос, на который беспорядочно навалили поджаренные ломти хлеба, яичницу с маслом и полоски бекона. Стоило почувствовать эти ароматы, как в животе заурчало. Похоже, ничто в этой жизни не могло повлиять на мой аппетит, тем более что морская болезнь пока не беспокоила.

Поднос с едой поставили на большой стол в центре каюты. Девушка ушла, Вдовушка же села за стол и налила себе в кружку черного кофе. Увидев мой взгляд, она указала на вторую кружку и наполнила ее наполовину, чтобы кофе не выплеснулся из-за внезапного крена палубы.

– Не глазей, как дурочка, – произнесла женщина. – Садись, пей и ешь. Мне не по себе, когда ты так стоишь.

– Надо постараться, чтобы Старая Ворона почувствовала себя неуютно, – сказал Димери, одарив меня рассеянной улыбкой. Он сел напротив женщины, взял тарелку и принялся ее наполнять.

– У нее был приступ лихорадки, – сообщила ему Вдовушка. Она пригладила рукой аккуратно заколотые волосы и заправила выбившуюся прядь. – Не такой сильный, как я боялась, но все же. Возможно, какое-то время от нее будет мало толку.

Мне не нравилось, что меня обсуждают, но ее слова заставили задуматься. Я постаралась собрать разрозненные мысли и села за стол. Лихорадка. Так вот почему я не могу вспомнить, что со мной произошло после падения в воду. Димери пододвинул ко мне тарелку, а Вдовушка еще раз указала на кофе.

– Пей, пока не остыл, и не расплескай.

Я послушно взяла кружку в руки. Мне хотелось пить. Хотелось схватить все, что лежало на столе, и запихать в рот. Но то, как похитители обращались со мной, настораживало.

– Зачем вы так со мной? – спросила я, сжимая в руках теплую кружку. – Почему вы так себя ведете?

– Я же говорил, что на борту моего корабля к тебе будут хорошо относиться, – сказал Димери, наливая себе кофе и добавляя в него кусок коричневого сахара.

– Я же пленница, – напомнила я. – Заключенным не подают кофе с беконом.

Димери размешивал сахар, и его выражение лица оставалось спокойным.

– Рэндальф был сволочью.

«Был». Это стало ответом на мой следующий вопрос. Я смутно помнила тела, свисающие с рей горящего корабля.

– Он точно мертв?

– Скорее всего. Лирр забрал наиболее ценных членов экипажа, а остальных оставил гореть вместе с кораблем. Обычное для него дело.

Не просто оставил. Я изо всех сил постаралась избавиться от воспоминаний о крови, вспоротом животе и выпавших кишках. Поднеся кружку с кофе к губам, я сосредоточилась на его аромате. Лица матросов Рэндальфа, живых и невредимых, мелькали передо мной. Они не были хорошими людьми, но и жестокими не были. Чем они заслужили такую судьбу?

– Кто он? – спросила я. – Лирр? Знаю, был пират с таким именем, но очень давно.

Димери кивнул и оперся о стол локтями. Он принялся за еду, всем своим видом показывая, что не собирается отвечать на мой вопрос.

Вместо него заговорила Вдовушка:

– Он был пиратом десять лет назад. Потом купил у мерейцев титул и поселился на Южных островах. Ускользнул от Стволов Королевы и даже женился несколько раз. Но теперь он вернулся.

– Почему? – спросила я.

Вдовушка и Димери обменялись взглядами. Беззвучный диалог, какой бывает между членами одной семьи или старыми солдатами, служившими вместе.

– Из-за вас, – сказал Димери. – Точнее, из-за вашей матери.

Моя кружка с грохотом ударилась о стол. Горячий кофе обжег пальцы, но я этого почти не почувствовала.

– Не понимаю…

– Ваша мать – его штормовичка, – совершенно равнодушно произнес капитан. Его взгляд опустился на пролитый на стол кофе, затем поднялся вверх, к моим глазам. – Полагаю, она убедила его купить вас или же он намерен использовать вас против нее. Он сделал бы это в Уоллуме, если бы я не появился, мы с ним не ладим. Или если бы Рэндальф не уплыл раньше времени.

Его слова оглушили меня. Мама. Я слышала колдовское пение перед самым нападением и запомнила, какой смелой была эта далекая песня. Но это же не могла быть моя мать, нет!

– Так она была там… – я почти не слышала себя, – на его корабле?

Это уже слишком. Я сидела совершенно неподвижно, сердце клокотало. Мне стало трудно дышать.

Откуда-то издалека донесся голос Вдовушки, глухой и тихий:

– Дай ей время, Элай.

Ответ Димери прозвучал так же глухо:

– Тогда скажи Ате, чтобы она взяла курс на Десятину.

Девятая глава

Десятина

ДЕСЯТИНА – также называемая в народе Десятина Морю. Небольшое скопление островов под властью государства Устии, которое расположено в центре Зимнего моря. Тысячелетиями было местом отдыха мореплавателей. Основано устийцами, которые заключили союз с гистингами, обитавшими в их кораблях, и приступили к строительству домов из гистовой древесины. Впоследствии на Десятине начали расти гистовые деревья, хотя они и не образовали полноценную Пустошь. См. также УСТИЙСКИЕ ЗЕМЛИ.

Из словаря «Алфавитика: Новейший словник Аэдина»

МЭРИ

Четыре дня, которые занял путь до Десятины, я провела в своей каюте в полном уединении. Димери не требовал, чтобы я пела, даже когда погода ухудшилась и ветер так завывал, что не давал мне уснуть. Я все еще находилась в прострации, но ни он, ни Вдовушка не пытались растормошить меня.

Я спала, пока могла, и не видела никого, кроме капитана, Вдовушки и девочки-поварихи. На четвертый день что-то изменилось. Я почувствовала, как судно замедлило ход, услышала крики и лязг якорной цепи, и сквозь дверь моей каюты донесся голос Аты:

– …На берег через час.

Берег. Значит, мы достигли Десятины.

Я выбралась из гамака, разминая затекшие мускулы, и прижалась ухом к дверной щели. Я стояла в одних чулках, ощущая холодную палубу, которая почти не качалась.

– Я загляну к хозяйке порта и заплачу десятину. – Голос Димери звучал рассеянно.

– А штормовичка? – Ата старалась говорить тихо, но я отчетливо слышала каждое слово.

Я замерла. Женщина не могла меня видеть, но я будто чувствовала ее взгляд по ту сторону двери.

– Сойдет на берег вместе со мной, – ответил Димери.

Повисло напряженное молчание.

Ата наконец спросила:

– И вы готовы рискнуть?

– Конечно готов, – резко ответил капитан. – К тому же она не в том состоянии, чтобы сбежать.

Внутри поднялась волна негодования. Да, сбежать было бы непросто, но ничто не помешало бы мне сделать это. Десятина – оживленный порт, наверняка там стояли корабли, отплывающие в Аэдин. Может, мне удастся выяснить что-нибудь о маме. Правду, а не ложь, которую скормил мне Димери.

Мамы не было на корабле Лирра. Я бы почувствовала это. И она разнесла бы судно на части, лишь бы добраться до меня и защитить.

Снова раздался голос Аты:

– Я не это имела в виду.

– Лирр не появится на Десятине в ближайшее время. Спасибо буре, что вызвала Мэри, и вмешательству гистингов. Нам хватит времени уладить свои дела.

Я отшатнулась от двери. Лирр собирается схватить меня? Гистинги помогают нам выиграть время?

Вопросы, которые уже несколько дней вертелись в голове, не давали покоя. Придется выпытать ответы у Димери. Но нельзя быть опрометчивой и верить ему на слово. Особенно когда речь идет о маме.

После недолгого молчания Ата снова заговорила:

– А если он заметил, как мы плелись за ним в хвосте?

– Тогда бы мы уже не разговаривали, – отрубил Димери.

Его шаги приблизились к моей каюте, и я поспешно ретировалась от двери.

Раздался голос:

– Мисс Ферт?

Я шагнула к гамаку и качнула его несколько раз, чтобы было слышно. Пусть думают, что я спала все это время.

– Мисс Ферт, – продолжил капитан, – мы стоим у Десятины, и я хотел бы, чтобы вы сопровождали меня на берегу. Заплатим налог морю, а потом устроим вас в гостинице. Я собираюсь пробыть здесь несколько дней, нет нужды оставаться на корабле.

– В гостинице? – повторила я. – Ну и зачем?

– Вам там будет удобнее.

Я недоверчиво спросила:

– С какой стати вы так озабочены моим удобством?

– Мне хотелось бы видеть вас в своей команде, – прямо сказал Димери. – Я нуждаюсь в услугах штормовика. Я был готов заплатить за вас на аукционе, но судьба распорядилась иначе, хоть и весьма прискорбным образом. Не лучший способ завязать знакомство. Но я хотел бы начать все с чистого листа.

– С чистого листа? – Мой голос дрогнул. – С пленницей?

– С союзником. Мне не нужны ни рабы, ни отношения, выстроенные на страхе. Верность дает куда больше. И я предпочитаю нравиться людям.

Я прикусила язык, но не потому, что поверила ему. Ата была права – если Димери выпустит меня с корабля, шансы на побег возрастут. Я не была настолько глупа, чтобы поверить, будто в гостинице останусь без охраны. Мне предоставляли только иллюзию свободы. Но на суше куда больше шансов освободиться, чем на корабле.

Мое молчание было принято за согласие.

– Одевайтесь и приводите себя в порядок, – сказал капитан. – Я буду ждать в лодке.

* * *

Я настороженно разглядывала причал под ногами, пока команда Димери высаживалась на берег. Капитан разослал часть матросов с поручениями, а трое огромных мужчин были отданы в распоряжение Вдовушки и топали за ней, как гигантские утята за своей мамой-уткой. Старуха накинула тяжелый черный плащ, подбитый белым мехом, поношенный, но все еще красивый, и я была готова поклясться, что видела, как над ее головой кружила белая ворона, сопровождая ее до самого берега.

Вдовушка посмотрела на меня из-под капюшона, прежде чем окончательно слилась с толпой. Я без слов поняла ее предупреждение: «Не вздумай сбежать, девчонка».

С удовольствием бы попробовала, вот только ноги меня не слушались. Ни Вдовушка, ни матросы, похоже, не испытывали никаких трудностей с переходом с корабля на сушу. Широко шагая, они пробирались между штабелями ящиков, громыхающими телегами и трудягами-грузчиками. А вот мой мир кренился и шатался.

Отказавшись от попыток самостоятельно стоять на ногах, я оперлась о причальный столб и принялась рассматривать Десятину. Почему-то я решила, что это будет очередной порт вроде Уоллума, с кучей высоких зданий, выстроенных в полном беспорядке. Но Десятина больше походила на деревню, в которой я росла: только домики из камня под глиняными крышами. Из воды торчало несколько огромных камней, их занесло снегом, а вода вокруг покрылась ледяной коркой. Камни казались очень древними и были испещрены таинственными рунами. Чуть дальше к востоку, на заросшем деревьями холме, виднелись развалины каких-то защитных сооружений – таинственные, скрытые пеленой тумана под низкими, тяжелыми облаками.

– А почему тот форт заброшен? – спросила я Димери, когда он остановился рядом, чтобы поднять воротник. – Разве не лучше использовать его для защиты?

– Десятина не нуждается в защите, – ответил капитан и жестом показал мне, чтобы я шла впереди.

Я оторвала руку от столба, прислушиваясь к ощущениям в ногах. Сделала первый шаг и, поняв, что не упаду, спустилась с причала на берег.

– Разве так бывает?

– Это Десятина. Десятина Морю. Она не принадлежит ни одному государству, разве что Устии, но там свои нюансы.

– Я знаю про Десятину, – обиделась я. – Но какая разница? Порт не может оставаться без защиты. Кто-то да попытается захватить его.

– Ясно. – Димери засунул руки в карманы. Его ресницы совсем выгорели на солнце, но оставались длинными и густыми и красиво обрамляли серые глаза. – Полагаю, вас неверно информировали. Следуйте за мной и следите за карманами. На Десятине спокойнее, чем в Уоллуме, но пара-другая алчных рук найдется в каждом порту.

– У меня нечего красть, – буркнула я, обходя кучу дымящегося навоза.

Стоило нам выйти на главную улицу, как мое внимание неожиданно привлек какой-то блеск, и я подняла голову как раз вовремя, чтобы поймать монету, со свистом разрезавшую воздух. Я уставилась на нее, плоскую, почти с мою ладонь. Солем. Целый серебряный солем, с рельефным профилем аэдинской королевы Эдит. Я всего однажды держала в руках солем, отец подарил мне такую же монету в день, когда я обручилась, – на свадебное платье, приданое и прочие женские прихоти.

Я так и не надела то платье. Может, оно до сих пор хранится на чердаке гостиницы со всеми остальными вещами, которые я когда-то называла своими.

– Вам понадобится новая одежда, – объяснил Димери. Он засунул руку обратно в карман и зашагал по улице. – Не хочу, чтобы мой штормовик выглядел как нищий бродяга.

– Я не ваш штормовик, – пробормотала я, бережно засунув монету в карман короткого матросского плаща, который мне выдала Вдовушка. Если правильно распорядиться солемом, могло хватить на обратную дорогу в Аэдин.

Слово «штормовик» вызвало множество вопросов, и главный тут же сорвался с моих губ:

– Лирр действительно держит на корабле мою маму?

Димери посмотрел на меня, его взгляд был ровным и без намека на фальшь.

– Да. Но улица – не место для подробных разговоров. Завтра или сегодня вечером, если у вас хватит сил, я отвечу на все вопросы. Есть вещи, о которых не следует говорить под открытым небом.

Мои губы сжались. Вопросы не давали покоя, но я сдерживалась, пока мы проталкивались сквозь толпу. Мимо меня проносились ароматы выпечки, глинтвейна, печного дыма, табака и кофе. Вечная прохлада Зимнего моря, лошадиный мускус и грязь. Запахи, свидетельствующие о начале зимы и приближении Фестуса, праздничного месяца, с которого начиналось самое долгое и суровое время в году. Эти запахи наводили на множество приятных воспоминаний и ностальгию по детству.

Но пока мы шли, меня охватило новое, незнакомое до сих пор чувство. Точнее, смутное предчувствие, которое исходило от земли, древесины, которая пошла на балки и перемычки домов. И оно становилось все сильнее.

Когда люди и строения остались позади, мы оказались во дворе церкви в северной части города. Здесь, в окружении надгробных плит и памятников, занесенных снегом, странное чувство окончательно захлестнуло меня. На холме неподалеку возвышался заброшенный форт. Немногие деревья осмелились раскинуть свои ветви среди могил. Но все они были огромными, древними и совершенно точно гистовыми.

В самом центре рос ясень, его полог, не по сезону зеленый и пышный, укрывал половину церковного двора. Но даже если бы он не был покрыт свежей листвой, я бы сразу узнала в нем гистовое дерево. Оно манило меня. Я ускорила шаг и обогнала Димери. Он пропустил меня вперед, и я побежала по хорошо утоптанной тропинке между снежными сугробами.

Остановившись под ясенем, я набрала полные легкие чистого, прохладного воздуха. Мне с детства была знакома энергетика гистовых деревьев – нечто неосязаемое, но притягательное, как тишина пустой часовни или покой погоста. Но этот ясень был… живым, манящим. Как будто кто-то обнял меня и пытался прижать к себе. Самое сильное чувство, что мне довелось испытать среди гистовых деревьев.

А потом я заметила монеты. Сотни – нет, тысячи, десятки тысяч, они вросли в толстую кору ясеня и намертво застряли в ней. Самые разные, большие и маленькие, из золота, серебра, меди, из сплавов, про которые я и не слышала. Монеты покрывали ствол, как чешуйки. Я смахнула снег с корней и увидела, что они тоже усеяны монетами. А когда подняла голову, оказалось, что даже самые высокие ветви покрыты такой же чешуей.

– Что это? – спросила я, как только Димери подошел.

– Десятина, – ответил он, протягивая мне мелкую медную монетку. – Найдите место, куда ее пристроить.

– А зачем?

Я взяла монету, все еще теплую, и держала в руке, пока морской ветер не охладил нас обеих.

– Потому что, если провести ночь на Десятине и не сделать подношения, остров попытается убить вас.

Димери достал еще одну монету и нашел молоток, висевший на кожаном шнуре. Взяв его, он принялся обходить дерево. Наконец мужчина увидел место, где кора наросла поверх других монет, повернул молоток острым концом и сделал зазубрину. Вложив туда монету, он ударил молотком, вгоняя ее поглубже.

Стук нарушил тишину церковного двора. Когда монета заняла свое место, Димери отступил назад и протянул молоток мне.

– Попытается убить? И как же? – спросила я, принимая молоток. – А главное, зачем?

– Сотни лет назад первые поселенцы из Устии начали использовать гистовую древесину не только для изготовления кораблей, а еще для строительства домов. – Димери кивнул головой в сторону крыш и дымоходов прибрежного городка. – Опасное решение. В других местах оно для многих обернулось бедой. Но здесь люди и гистинги пришли к соглашению. Гистинги поклялись защищать город, как до этого защищали корабли, если их не отправят обратно в море. Клятва гистинга не может быть нарушена – разве что другая сторона нарушит соглашение первой. Люди сдержали обещание. А со временем здесь начали расти и гистовые деревья. Теперь люди и гистинги живут вместе, в мире и согласии.

Я задрала голову, всматриваясь в крону гигантского ясеня, раскинувшегося надо мной.

– Деревья, подобные этому ясеню, вырастают там, где в одном месте собирается много гистингов, – продолжал Димери, глядя не на меня, а на ясень. – Материнское древо. Так что теперь каждый, кто высаживается на остров, должен отдать дань уважения его правителям: хозяйке порта и гистингам.

– Все-все? И что, вся команда вашего корабля тоже придет сюда?

– Только те, кто намерен остаться на ночь на берегу, – кивнул Димери.

Он повернулся и показал на другие деревья, росшие во дворе церкви. Блеск монет в их стволах подсказал мне, что и они получили подношения.

– Поэтому Десятине не нужен ни форт, ни замок. Гистинги охраняют это место. И получают за это плату – десятину. Десятину Зимнему морю и Темным водам.

Темные воды. Так моряки называли Иное, место, где обитали гистинги, моргоры, имплинги и даже стрекозы из наших фонарей. Там же штормовики вроде меня черпали свою силу.

Я провела пальцем по чешуе из монет. Ветер шумел в ветвях, но как только я начала тихонько напевать, шум утих. Димери внимательно наблюдал за тем, как я иду вокруг ясеня, проводя рукой по стволу, и как постепенно изменяется сила ветра.

Морозный воздух приятно холодил. Я нашла свободное место на стволе, между мерейской монетой и кругляшом из жести, который трудно было опознать, и стала пристраивать собственную десятину.

Закончив, я протянула молоток Димери, и он вернул его на место, на стальной крюк. Я же, отчаянно мечтая снова оказаться в Пустоши, прижала ладони к дереву.

Я закрыла глаза и инстинктивно прильнула к стволу. Его манящая сила могла показаться пугающей, но, прежде чем я осознала это, передо мной возникло видение. Ангел с крыльями, каждое перо которого было подобно лезвию меча. Благочестивый взор ангела обращен к небесам. Хранитель. Вестник. Воин.

Ладони еще сильнее прижались к коре, покрытой чешуей из монет. Сила дерева затягивала меня все глубже и глубже, и казалось, что между нами протянулись невидимые нити.

Глаза ангела вдруг встретились с моими.

«Сестра».

Дыхание сперло.

Движением, полным грации, ангел протянул руку, которая прошла сквозь дерево, и наши ладони соприкоснулись.

В голове пронеслись образы, настолько быстрые и яркие, что я начала задыхаться. Я видела драккары, джонки и огромные стопушечные корабли Мыса. Видела дым пушек и кровь, Десятину и первые ростки гистовых деревьев на ее берегах. Я видела гибкие молодые стволы, уходящие корнями не в землю, а в Иное. В Темные воды.

«Сестра».

Колени подогнулись, а пальцы сильнее впились в кору. Возникли другие образы, но исходили они уже не от дерева, а от меня: пылающее пламя и пальцы Лирра на моем лице.

– Мисс Ферт. – Чужая рука сжала мое плечо, и я чуть приоткрыла глаза, вглядываясь в лицо Димери. – Что с вами?

– Просто… голова закружилась, – ответила я.

Все равно я не смогла бы описать словами то, что только что произошло. Я и раньше ощущала присутствие гистингов, но впервые мы обменялись образами и чувствами. И еще единственным словом – «сестра».