Тайный дневник Верити

Как после такого Джереми еще сможет меня хотеть?

Во время четвертого месяца беременности я начала надеяться на выкидыш. Молилась о крови, когда заходила в ванную. Представляла, что если я потеряю близнецов, то снова стану для Джереми главной ценностью. Он будет обожать меня, поклоняться мне, заботиться обо мне, беспокоиться обо мне, и не из-за того, что растет у меня внутри.

Я принимала снотворное, пока он не видел. Пила вино, когда его не было рядом. Делала все, что могла, лишь бы уничтожить тех, кто хотел его от меня оттеснить, но тщетно. Они продолжали расти. Мой живот продолжал растягиваться.

На пятом месяце мы лежали в кровати на боку. Джереми трахал меня сзади. Его левая рука обхватила мою грудь, а правая лежала на моем животе. Мне не нравилось, когда он трогал мой живот во время секса. Я начинала думать о детях, и настрой сбивался.

Когда он замер, я подумала, что он достиг оргазма, но потом поняла: он перестал двигаться, потому что почувствовал, как двигаютсяони. Он вышел из меня и перевернул меня на спину, прижимая ладонь к животу.

– Ты почувствовала? – спросил он.

Его глаза загорелись от восторга. Он утратил твердость. Причина его восторга была совершенно не связана со мной. Он прижал ухо к моему животу и ждал, пока кто-нибудь из них снова пошевелится.

– Джереми? – прошептала я.

Он поцеловал меня в живот и поднял взгляд.

Я протянула руку и принялась играть прядями его волос.

– Ты их любишь?

Он улыбнулся, потому что подумал, что я хочу услышать «да».

– Я люблю их сильнее всего на свете.

– Сильнее меня?

Он перестал улыбаться. Не отрывая одну руку от живота, он поднялся вверх и просунул ладонь мне под шею.

– Иначе, – ответил он, целуя меня в щеку.

– Иначе, да. Но сильнее? Твоя любовь к ним крепче, чем любовь ко мне?

Он пристально посмотрел мне в глаза, и я надеялась, что он рассмеется и ответит: «Конечно, нет». Но он не рассмеялся. Он посмотрел на меня с абсолютной честностью и признался:

– Да.

Правда? Его ответ раздавил меня. Задушил. Убил.

– Но ведь так и должно быть, – продолжил он. – А что? Ты чувствуешь себя виноватой, потому что любишь их сильнее меня?

Я не ответила. Он правда думал, что я любила их сильнее, чем любилаего? Я ведь их даже не знала.

– Не нужно себя корить, – утешал меня Джереми. – Яхочу, чтобы ты любила их сильнее, чем меня. Наша любовь друг к другу условна. Любовь к ним – нет.

– Моя любовь к тебе безусловна, – возразила я.

Он улыбнулся.

– Нет. Я могу сделать вещи, за которые ты меня никогда не простишь. Но ты всегда простишь собственных детей.

Он ошибался. Я не могла простить их за их существование. Я не могла простить их за то, что они сдвинули меня на третье место. Я не могла простить их за отобранный у насвечер нашей помолвки.

Они еще не родились, но уже забирали то, что когда-то принадлежало мне.

– Верити, – прошептал Джереми и вытер слезу, упавшую из моего глаза. – Ты в порядке?

Я покачала головой.

– Просто не могу поверить, что ты их уже так любишь, хотя они еще даже не родились.

– Знаю, – с улыбкой ответил он.

Он ошибочно принял мои слова за комплимент. Снова опустил голову мне на грудь и прикоснулся к животу.

– Когда они родятся, я совсем размякну.

Он что, собирается плакать?

Онникогда не плакал из-за меня.

Возможно, мы недостаточно ссорились.

– Мне нужно в ванную, – прошептала я. Просто чтобы убраться подальше от него и любви, которую он направлял куда угодно, только не на меня.

Он поцеловал меня, и когда я слезла с кровати, повернулся ко мне спиной, забыв, что мы так и не закончили секс.

Он заснул, пока я сидела в ванной, пытаясь абортировать его дочерей проволочной вешалкой. Я потратила на это полчаса, пока не начало сводить живот и по ногам не потекла кровь. Я была уверена, она не остановится.

Потом я залезла в кровать, дожидаясь выкидыша. У меня дрожали руки. Ноги онемели от сидения на корточках. Болел живот, к горлу подкатывала рвота, но я не двигалась, потому что хотела быть с ним в постели, когда все случится. Хотела разбудить его, безумно напуганная, и показать кровь. Хотела, чтобы он запаниковал, испугался, пожалел меня, заплакал из-за меня.

Заплакал из-заменя.

7

Бросаю последнюю страницу главы.

Она опускается на отполированный деревянный пол и исчезает под столом, словно пытаясь от меня скрыться. Я сразу падаю на колени, ищу ее, кладу обратно в стопку страниц, которые хочу спрятать. Я… Я даже не…

Я по-прежнему стою на коленях посреди кабинета Верити, когда на глазах выступают слезы. Они не текут, я сдерживаю их глубокими вдохами, сосредоточившись на мучительной боли в коленях, чтобы отвлечься от мыслей. Я даже не знаю, грусть это или гнев. Могу только сказать, что это было написано совершенно больной женщиной – женщиной, в доме которой я сейчас живу. Медленно поднимаю голову и смотрю на потолок. Она сейчас там, на втором этаже, спит, или ест, или безучастно пялится в одну точку. Я чувствую, что она наблюдает за мной, не одобряя моего присутствия.

И вдруг я пониманию, что все это – несомненная правда.

Мать бы не стала писать такого о себе – о своих дочерях, – если бы это не было правдой. Матери, у которой никогда не было подобных мыслей и чувств, такое бы даже в голову не пришло. Неважно, насколько Верити хорошо пишет; она бы никогда не скомпрометировала себя как мать, рассказав такие ужасные вещи, если бы действительно этого не испытала.

Меня переполняют тревога, грусть, страх. Если она это сделала – если она действительно пыталась убить их в приступе материнской ревности, – на что еще она способна?

Что же случилось с этими девочками на самом деле?

Немного подумав, я прячу рукопись в ящик стола, на самое дно, под остальные вещи. Не хочу, чтобы на нее случайно наткнулся Джереми. И прежде чем уехать отсюда, я ее уничтожу. Представить не могу, что он испытает, если ее прочтет. Он скорбит из-за смерти дочерей. Страшно представить, что будет, если он узнает, что они погибли от рук собственной матери.

Дай бог, она стала лучшей матерью после их рождения, но, честно говоря, я слишком шокирована, чтобы читать дальше. Не уверена, что явообще хочу читать дальше.

Я хочу выпить. Не воды, не соды и не фруктового сока. Иду на кухню и открываю холодильник, но вина там нет. Открываю шкафы над холодильником, но там тоже никакого спиртного. Ящик под раковиной пуст. Снова лезу в холодильник, но вижу лишь маленькие упаковки фруктового сока для Крю и бутылки воды, которые мне ничем не помогут.

– Ты в порядке?

Оборачиваюсь и вижу, что за обеденным столом сидит Джереми. Перед ним лежат бумаги, и он смотрит на меня с беспокойством.

– У вас в доме есть какой-нибудь алкоголь?

Я кладу руки на бедра, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.Он не подозревает, какой она была на самом деле.

Несколько мгновений Джереми меня разглядывает, а потом идет в кладовку. На верхней полке стоит бутылка виски.

– Садись, – предлагает он, на лице по-прежнему отражается беспокойство. Он наблюдает, как я сажусь за стол и опускаю голову в ладони.

Я слышу, как он открывает банку газировки и мешает ее с алкоголем. Через несколько мгновений он ставит передо мной напиток. Я с такой скоростью подношу его к губам, что несколько капель падает на стол. Джереми снова садится на стул и пристально смотрит мне в глаза.

– Лоуэн, – начинает он, наблюдая, как я пытаюсь проглотить виски с колой и сохранить невозмутимый вид. Но морщусь, потому что напиток жжет. – Что случилось?

Ну, Джереми, давай обсудим. Твоя ненормальная жена смотрела мне в глаза. Она подошла к окну своей спальни и помахала вашему сыну. Она пыталась абортировать ваших детей, пока ты мирно спал в кровати.

– Твоя жена… – отвечаю я. – Ее книги. Я просто… Там был страшный эпизод, он меня встревожил.

Какое-то время он смотрит на меня безо всякого выражения. А потом начинает смеяться.

– Серьезно? Дело в книге?

Пожимаю плечами и делаю еще один глоток.

– Она прекрасно пишет. А меня, видимо, легко напугать.

– Но ты работаешь в том же жанре, что и она.

– Иногда меня пугают даже собственные книги, – лгу я.

– Возможно, тебе стоит переключиться на романтику.

– После этого контракта – несомненно.

Он снова смеется, качает головой и начинает собирать со стола бумаги.

– Ты пропустила ужин. Если хочешь, он еще теплый.

– Хочу. Мне нужно поесть.

Возможно, это поможет мне успокоиться. Несу свой напиток к плите, где стоит куриная запеканка, покрытая фольгой. Накладываю еду на тарелку, беру из холодильника воду и снова сажусь за стол.

– Это ты приготовил?

– Ага.

Откусываю кусочек.

– Очень вкусно, – говорю с набитым ртом.

– Спасибо, – он по-прежнему на меня смотрит, но теперь скорее с весельем, чем с беспокойством. Я очень рада, что мне удалось его развеселить. Мне бы тоже хотелось развлечься, но только что прочитанное вызывает у меня вопросы насчет Верити. Ее состояния. Ее честности.

– Могу я задать вопрос?

Джереми кивает.

– Если я лезу не в свое дело, так и скажи. Но есть ли шанс, что Верити полностью выздоровеет?

Он качает головой.

– Врачи не верят, что она сможет снова ходить или говорить, если этого не произошло до сих пор.

– Она парализована?

– Нет, позвоночник в порядке. Но ее разум… Теперь похож на разум младенца. У нее есть базовые рефлексы. Она ест, пьет, моргает, немного двигается. Но все это неосознанно. Я надеюсь, что со временем ей станет немного лучше, но…

Джереми отводит взгляд в сторону лестницы, когда слышит, что вниз спускается Крю. Мальчик появляется в пижаме с Человеком-пауком и запрыгивает Джереми на колени.

Крю. Когда я читала, я забыла про Крю. Если Верити ненавидела тех девочек после рождения так же сильно, как ненавидела их в утробе, она никак не могла согласиться на еще одного ребенка.

А значит, она все-таки установила с ними связь. Возможно, именно поэтому она все и написала – потому что в конце концов полюбила их так же сильно, как и Джереми. Возможно, описание собственных мыслей во время беременности приносило Верити облегчение. Как церковная исповедь.

Эта мысль успокаивает меня, как и слова Джереми о ее травмах. У нее физические и умственные способности младенца. А я напридумывала всякой ерунды.

Крю опускает голову Джереми на плечо. У него в руках айпад, а Джереми что-то читает в телефоне. Они смотрятся очень мило.

Я слишком зациклилась на негативе, связанном с этой семьей, нужно помнить, что остаются и положительные моменты. И это, несомненно, связь Джереми с сыном. Крю его любит. Хохочет рядом с ним. Ему хорошо с папой. А Джереми не боится проявлять чувства, он только что чмокнул Крю в висок.

– Ты почистил зубы? – спрашивает Джереми.

– Ага, – отвечает мальчик.

Джереми встает, без усилий поднимая Крю.

– Значит, пора в постель, – он перебрасывает Крю через плечо. – Скажи Лоре спокойной ночи.

Крю машет мне рукой, Джереми поворачивает за угол и исчезает на лестнице.

Я обращаю внимание, что он использует мой будущий псевдоним, когда есть кто-то еще, но называет меня Лоуэн, когда мы вдвоем. И еще я обращаю внимание, насколько мне это нравится. А яне хочу, чтобы мне это нравилось.

Доедаю остатки ужина и мою в раковине посуду, пока Джереми остается с Крю наверху. Закончив, чувствую себя немного получше. Не знаю, в чем именно дело – в алкоголе, еде или догадке, что, возможно, Верити написала ту ужасную главу, потому что за ней последует гораздо лучшая. Та, в которой она поймет, каким благословением стали для нее ее девочки.

Выхожу с кухни, и мой взгляд привлекают несколько семейных фотографий, висящих на стене в коридоре. Останавливаюсь, чтобы их рассмотреть. Большинство снимков – с детьми, но на некоторых есть только Верити и Джереми. Девочки удивительно похожи на мать, а Крю пошел в отца.

Они были такой красивой семьей, что на эти фотографии даже грустно смотреть. Я разглядываю каждую из них, заметив, насколько легко отличить друг от друга девочек. У одной широкая улыбка и маленький шрам на щеке. Другая улыбается редко.

Поднимаю руку и прикасаюсь к снимку девочки со шрамом на щеке. Интересно, как давно он у нее? Откуда появился? Иду вдоль ряда снимков к гораздо более ранней фотографии, где близняшки еще совсем маленькие. У улыбчивой есть шрам даже на этом снимке, значит, она получила его совсем рано.

Джереми спускается вниз и останавливается рядом со мной. Я показываю на близняшку со шрамом.

– Это кто?

– Частин, – говорит он. Потом показывает на другую. – А это Харпер.

– Они так похожи на Верити.

Я не смотрю на него, но краем глаза замечаю, что он кивает.

– Откуда у Частин шрам?

– Она с ним родилась, – говорит Джереми. – Доктор сказал, это шрам от фиброзной ткани. Не редкость, особенно у близнецов, потому что им не хватает места.

Смотрю на него, гадая, правда ли это. Или, возможно, каким-то образом так сказалась неудачная попытка аборта Верити.

– У обеих девочек была аллергия на одно и то же? – спрашиваю я.

И сразу подношу руку ко рту и сжимаю челюсть, сожалея о сказанном. Я могла узнать, что у одной из них была аллергия на арахис, только если читала о ее гибели. И теперь он знает, что я читала о гибели его дочери.

– Прости, Джереми.

– Все нормально, – тихо отвечает он. – И нет, только у Частин. На арахис.

Он не развивает тему, но я чувствую на себе его взгляд. Поворачиваю голову, и наши глаза встречаются. Потом он смотрит вниз, на мою руку. Бережно поднимает ее и переворачивает.

– Откуда у тебя это? – спрашивает он и проводит большим пальцем по шраму на моей ладони.

Я сжимаю руку в кулак, но не потому, что пытаюсь спрятать шрам. Он стал почти незаметным, я редко о нем вспоминаю. Я приучила себя о нем не думать. Я прячу его из-за прикосновения Джереми – его палец словно прожег дыру в моей руке.

– Не помню, – быстро говорю я. – Спасибо за ужин. Пойду в душ.

Иду мимо него в хозяйскую спальню. Он уступает мне путь. Добравшись до комнаты, я быстро открываю дверь, так же быстро закрываю ее и прижимаюсь к ней спиной изнутри, пытаясь заставить себя расслабиться.

Нельзя сказать, что мне неуютно в его присутствии. Джереми Кроуфорд – хороший человек. Возможно, дело в рукописи, потому что я не сомневаюсь – он бы смог поровну разделить любовь между женой и тремя детьми. Он не сдерживает чувств, даже сейчас. Даже когда его жена буквально обездвижена, он продолжает ее самоотверженно любить.

Он из тех мужчин, что могут легко привлечь женщину вроде Верити, но я не уверена, что когда-либо смогу понять, как Верити могла быть настолько им поглощена и одержима, что появление их общего ребенка могло разбудить в ней такую ревность.

Но я понимаю ее влечение к нему. Понимаю лучше, чем мне хотелось бы.

Когда я отхожу от двери, что-то тянет меня за волосы и не пускает. Какого черта? Мои волосы за что-то зацепились. Освобождаюсь и оборачиваюсь, чтобы посмотреть, в чем дело.

Замок.

Видимо, его установили сегодня. Джереми и правда очень внимательный. Протягиваю руку и запираю дверь.

Интересно, Джереми думает, что мне понадобился замок, потому что я чувствую себя здесь недостаточно безопасно? Надеюсь, что нет, потому что замок нужен вовсе не для этого. Я хотела замок, чтобы обезопасить их отсебя.

Иду в ванную и включаю свет. Разглядываю собственные руки, провожу пальцами по шраму.

Когда моя мать застала мои сомнамбулические хождения первые несколько раз, она забеспокоилась. Отвела меня на лечение, надеясь, что это поможет лучше снотворного. Мой доктор сказал, что важно отгородить меня от окружающей среды. Например, создать препятствия, которые мне будет трудно преодолеть во сне. Замок на двери моей спальни стал одним из таких препятствий.

И хотя я почти уверена, что заперла его перед сном тогда, много лет назад, это не объясняет, почему на следующее утро я проснулась со сломанным запястьем, вся покрытая кровью.

8

Я решаю, что больше не буду читать рукопись Верити. Прошло два дня с тех пор, как я прочла о попытке аборта, и рукопись по-прежнему лежит на дне ящика ее стола, спрятанная и нетронутая. Но я ее чувствую. Она живет в кабинете Верити вместе со мной, слабо дышит под хламом, которым я ее завалила. Чем больше я читаю, тем тревожнее мне становится. Тем сложнее сосредоточиться. Я не говорю, что никогда не дочитаю ее, но пока я не продвинусь в работе, мне нельзя отвлекаться.

Я заметила, что теперь, когда я прекратила ее читать, присутствие Верити пугает меня гораздо меньше, чем несколько дней назад. Вчера я вышла немного проветриться после долгого рабочего дня в кабинете и обнаружила Верити с сиделкой за общим столом с Джереми и Крю. Первые несколько дней я была в кабинете, когда они ужинали, и поэтому не знала, что они сажают ее за стол, когда едят. Я не хотела мешать, поэтому вернулась обратно в кабинет.

Сегодня пришла другая сиделка. Ее зовут Мирна. Чуть старше Эйприл, полная и бодрая, с двумя розовыми пятнами на щеках, из-за которых она напоминает старую куклу-пупса. И она сразу нравится мне гораздо больше, чем Эйприл. Хотя, честно говоря, Эйприл нельзя назватьнеприятной. Но я чувствую, она не доверяет мне в отношении Джереми. Или Джереми в отношении меня. Не знаю точно, чем именно ее напрягает мое присутствие, но понимаю, что она защищает свою пациентку и осуждает другую женщину, которая поселилась в ее доме. Уверена, она считает, что мы с Джереми каждый вечер запираемся в хозяйской спальне после ее ухода. Жаль, что она ошибается.

Мирна работает по пятницам и субботам, Эйприл – остальную часть недели. Сегодня пятница, и хотя я рассчитывала переехать в этот день в новую квартиру, я рада, что все так обернулось. Я бы уехала неподготовленной. Дополнительное время меня спасло. За последние два дня я осилила еще две книги серии и получила огромное наслаждение. Потрясающе, как Верити всегда удается писать с точки зрения антагониста. И я уже чувствую, в каком направлении мне нужно двигаться. Но на всякий случай продолжаю искать заметки.

Я сижу на полу и перебираю содержимое очередной коробки, когда приходит сообщение от Кори.

Кори: «Пантем» выпустили сегодня утром пресс-релиз, в котором представили тебя в качестве нового соавтора в серии Верити. Отправил ссылку тебе на почту, если ты вдруг захочешь взглянуть.

Когда я захожу в почтовый ящик, в дверь кабинета кто-то стучит.

– Заходите.

Джереми приоткрывает дверь и заглядывает внутрь.

– Привет. Я еду в «Таргет» купить продукты. Если составишь список, могу захватить, что тебе нужно.

Мне нужно несколько вещей. В том числе тампоны, хотя месячные должны закончиться уже через пару дней. Я просто не ожидала, что пробуду здесь так долго, и взяла с собой недостаточно. Но не уверена, что готова просить об этом Джереми. Встаю, отряхивая джинсы.

– Ты не против, если я поеду с тобой? Так было бы проще.

Джереми открывает дверь чуть шире и отвечает:

– Конечно, нет. Выезжаем минут через десять.

* * *

Джереми сидит за рулем темно-серого джипа «Вранглер» с большими колесами, покрытыми грязью. Я его ни разу не видела, потому что он стоял в гараже, но я совсем не ожидала, что Джереми водит такую машину. Я предполагала, у него «Кадиллак CTX» или «Ауди А8». То, что обычно водят мужчины в костюмах. Сама не знаю, почему воспринимаю его как профессионального, опрятного бизнесмена со дня нашей встречи. Этот мужчина постоянно носит джинсы или спортивные брюки, работает на улице и оставляет у задней двери грязные ботинки. Джип «Вранглер» подходит ему лучше любого автомобиля.

Мы проезжаем примерно полмили, когда он выключает радио.

– Видела сегодняшний пресс-релиз «Пантема»? – спрашивает он.

Достаю из сумочки телефон.

– Кори прислал мне ссылку, но я забыла прочитать.

– Там всего одно предложение, в «Паблишерс уикли», – рассказывает Джереми. – Лаконично и мило. Как ты и хотела.

Открываю почту и перехожу по ссылке. Но она ведет не на сайт «Паблишерс уикли». Кори отправил мне ссылку на объявление, сделанное в социальной сети на странице Верити Кроуфорд ее пиар-командой.

«Пантем Пресс» с радостью сообщает, что оставшиеся романы в серии «Добродетели» будут написаны в соавторстве с писательницей Лорой Чейз. Верити в восторге от сотрудничества с Лорой и грядущей совместной работы над незабываемым завершением серии.

Верити в восторге? Ха!Ну, теперь я хотя бы знаю, что публичным объявлениям верить не стоит. Начинаю читать комментарии.

– Черт подери, кто такая Лора Чейз?

– ПОЧЕМУ ВЕРИТИ ОТДАЕТ СВОЕ ДИТЯ КОМУ-ТО ЕЩЕ?

– Нет. Нет, нет, нет.

– Так всегда и бывает, да? Заурядный писатель достигает успеха и нанимает худшего писателя, чтобы тот работал за нее?

Опускаю телефон, но этого недостаточно. Выключаю звук, прячу аппарат в сумочку и закрываю ее на молнию.

– Люди жестоки, – бормочу я.

Джереми смеется.

– Никогда не читай комментарии. Верити научила меня этому еще много лет назад.

Мне никогда не приходилось иметь дело с комментариями, потому что я никогда не проявляла особой активности в интернете.

– Буду знать.

Когда мы подъезжаем к магазину, Джереми выпрыгивает из джипа и обегает машину, чтобы открыть мне дверь. Мне становится неловко, потому что я не привыкла к такому обращению, но, возможно, Джереми было бы еще неудобнее, если бы он позволил мне открыть дверь самостоятельно. Он именно такой, каким его описала Верити в автобиографии.

Впервые в жизни мужчина открыл мне дверь.Черт. Насколько это плохо?

Когда он берет меня за руку и помогает выйти из джипа, я напрягаюсь, потому что не могу предотвратить собственной реакции на его прикосновение. Я хочу большего, хотя не должна хотеть вообще.

Чувствует ли он рядом со мной то же самое?

Секс был недоступен для него уже довольно долгое время, и у меня возникает вопрос, насколько Джереми по нему скучает.

Наверное, приспособиться к такому непросто. Когда изначально брак строится, похоже, главным образом на сексе, а потом секс исчезает из него за одну ночь.

Почему я думаю о его сексуальной жизни, когда мы заходим в «Таргет»?

– Готовить любишь? – интересуется Джереми.

– Нельзя сказать, чтоне люблю. Просто я всегда жила одна и делаю это не слишком часто.

Он берет тележку, и я иду с ним в продуктовый отдел.

– Какая у тебя любимая еда?

– Тако.

Он смеется.

– Ничего сложного.

Он собирает овощи, нужные для тако. Я предлагаю приготовить как-нибудь вечером спагетти. Это единственное блюдо, про которое я могу уверенно сказать, что готовлю его хорошо.

Он подходит к стеллажу с соками, когда я говорю ему, что мне нужно кое-что не из продуктового отдела и я скоро вернусь. Беру тампоны, но и другие вещи, чтобы бросить в тележку вместе с ними – шампунь, носки и несколько футболок, потому что я с собой почти ничего не привезла.

Не знаю, почему я так смущаюсь покупать тампоны. Несомненно, ему уже приходилось их видеть. А зная Джереми, он вероятно не единожды покупал их для Верити. Мне кажется, он из тех мужей, кто делает это не задумываясь.

Нахожу Джереми, но когда подхожу ближе, то замечаю, что рядом с ним две женщины, которые отошли от тележек, чтобы с ним поговорить. Он прижимается спиной к витрине с мороженым, словно хочет растаять и исчезнуть. Я вижу только их затылки, но когда глаза Джереми встречают мои, блондинка оборачивается посмотреть, что привлекло его внимание. Брюнетка кажется более приятной, но лишь пока не смотрит на меня. Ее взгляд моментально меняет мое мнение.

Я подхожу к тележке, как к дикому животному, – опасливо и осторожно. Положить ли покупки в тележку, или это будет неловко? Решаю выложить вещи в верхнюю корзину, ясно давая понять:мы вместе, но не вместе. Обе незнакомки смотрят на меня, и их брови синхронно поднимаются все выше с каждым выложенным в корзину предметом. Блондинка, которая стоит ближе к Джереми, пялится на мои тампоны. Потом поднимает взгляд на меня и наклоняет голову набок.

– А вы?

– Это Лора Чейз, – отвечает Джереми. – Лора, это Патриция и Кэролайн.

Блондинка выглядит так, словно ей вручили свежую чашечку чая со сплетнями.

– Мы подруги Верити, – объясняет Патриция. Она посылает мне подчеркнуто снисходительный взгляд. – Кстати, Верити должно быть лучше, раз к ней приехала подруга, – она смотрит на Джереми, дожидаясь объяснений. – Или Лоратвоя подруга?

– Лора приехала из Нью-Йорка. Она работает с Верити.