скачать книгу бесплатно
– Нет, Любаша, не нравится он мне. Да и что за имя у него – Адам? Вот и прозовут нас люди – Адам и Ева, насмешка какая-то. Да и ноги у него кривые. Родятся у нас дети – кривоножки и станут проклинать нас за это.
– Фу, какие глупости ты говоришь. Главное, чтоб верный был, да любил бы тебя одну. А этот, твой Мишенька, будет гулять до самой смерти. Не зря же люди говорят, что горбатого могила исправит. Зачем тебе такой?
– Ничего ты не понимаешь, подружка, я люблю его, люблю безумно, ушла в любовь, точно в омут с головой, и ничего не могу с собой поделать. Знаю, что гуляет, а все ему прощаю, лишь бы не бросил меня.
За разговором девушки не заметили, как сзади к ним подкрался Адик. Он игриво подхватил Веру своими сильными руками, точно ребенка, и поцеловал ее в обе щеки звонкими поцелуями.
Любаша с улыбкой смотрела на них и думала: «Как же ты ошибаешься, Верочка, вот он бы сделал тебя счастливой, он уже сейчас тебя носит на руках». Непроизвольно, переведя взгляд на Михаила, она увидела, что тот, весь бледный, как полотно, не сводит глаз с Адика и Веры. Ее губы скривились в злорадной улыбке и прошептали: «Так тебе и надо».
В это время Настя беседовала с Шурочкой. Шурочка рассказывала подруге о случайной встрече с Платоном на кладбище, о том, что он спас ее от змей, и, что они уже поцеловались.
– Так почему же ты не пригласила его на день рождения? – спросила Настя.
– Я пригласила, но он отказался. Он такой стеснительный. Но завтра мы пойдем гулять вдвоем.
– Шурочка, ты не обидишься, если я сейчас уйду?
– Куда?
– К Косте. Он сейчас совсем один, и я чувствую, что ему плохо, – на минуту Настя задумалась.
– А как же Михаил?
– А что Михаил? У него есть Вера.
– Но мне кажется, что он любит тебя.
– Ты ошибаешься, Шурочка, не любит он никого. Девушки для него, точно книги, пролистал одну и тянется к другой, третьей, пятой, десятой. И глаза у него пустые. А у Кости в глазах какое-то внутреннее сияние, что-то его преображает, понимаешь?
– Да, он красивый.
– Он не просто красивый, он единственный, другого такого нет.
Настя поцеловала Шурочку и осторожно, чтобы никто не заметил, исчезла, будто растворилась в воздухе.
Костя сидел на крыльце возле своего дома. Спрятавшись за деревом, Настя какое-то время стояла молча, всматриваясь в его лицо. Широкое лицо, прямые брови, черные длинные ресницы и чудесные темные глаза, а веки почти всегда приспущены, будто скрывают его мысли.
– Кто здесь? – неожиданно прозвучал его голос.
Настя очнулась от задумчивости, и, оказалось, он внимательно смотрит на нее, как она рассматривает его. Минуту он смотрел ей прямо в глаза настороженным взглядом, не то чтобы с изумлением, скорее испытующе. Потом спокойно перевел взгляд на своего кота, расположившегося на коленях хозяина, и, погладив его пушистую шерсть, произнес:
– Присоединяйся к нам. Хочешь, я угадаю, зачем ты пришла?
– Хочу, – с улыбкой ответила Настя.
– Адам, как всегда, наловил рыбы, угадал?
– Угадал.
– И ты утащила рыбку, чтобы угостить моего кота?
– Нет, сейчас не угадал. Мне просто захотелось посидеть с тобой на крылечке и поболтать о том, о сем.
– О чем же?
– Костя, я, наверное, скоро уеду в город. Я решила стать артисткой.
На мгновение ей показалось, что глаза его наполнились слезами. Но, когда он повернул к ней свое лицо, на нем сияла улыбка. Настя мысленно тряхнула себя за плечи – не выдумывай лишнего!
– Я рад за тебя, ты молодец, ты знаешь, чего ты хочешь, и ты храбрая. Я уверен, что у тебя все получится.
Настя смотрела на него широко раскрытыми глазами и думала: «Что со мной происходит? В человеке, который столько лет был просто другом, увидеть вдруг мужчину, желанного мужчину». И мысль эта ничуть не была противна ей. Она видела не только красивые черты лица, но своеобразную личность. Он что-то говорил, а она смотрела на его ярко-очерченные губы, не слыша слов, слетающих с них. Вдруг Костя осторожно сжал ладонями ее худенькое личико, улыбнулся ей так ласково и нежно, что она, в свою очередь, стиснула его руки, будто старалась впитать в себя его любовь. Она не могла говорить, сердце ее замерло, и их губы слились в длительном горячем поцелуе. Некоторое время они сидели лицом к лицу так близко, что каждый ощущал дыхание другого, и каждому из них показалось, что он видит другого впервые. Потом, словно очнувшись от сна, она тихонько произнесла:
– Костя, мне пора домой.
Перед тем, как открыть свою калитку, Настя встряхнулась и зашла в дом спокойной, безмятежной, уверенной в себе. Бабушка уже спала глубоким сном. Настя тихонько, на цыпочках, прокралась в свою комнату. Остановившись у зеркала, она внимательно заглянула в него и, увидев там свое отражение, решительно произнесла:
– Поцелуй – подобие молнии, страсть – подобие грозы, они налетают, а затем все успокаивается, как природа после бури, и жизнь течет по-прежнему. Не смотря ни на что, я не отступлюсь от своей мечты. Я должна уехать, и, чем быстрей я уеду, тем будет лучше и для меня, и для Кости.
После того, как Настя ушла с речки, ребята еще некоторое время наслаждались теплым летним вечером, доедали уху и вареники и хохотали над шутками, которые просто сыпались с уст Адика. Потом Адик пошел провожать Веру и Любашу, а Семен с Михаилом задержались на берегу.
– Если ты собрался к Насте, то только через мой труп, – решительно заявил Семен.
– Опять будем драться? – Михаил сжал ладони в кулаки.
– Я готов, – огрызнулся Семен, приготавливаясь к нападению соперника.
– Да успокойся ты, не буду я с тобой драться. Сегодня я иду к Верке. Как-то странно она вела себя с Адиком, уж не собралась ли поменять меня на него?
– Ну и гад же ты! Определись, наконец, кто тебе нужен – Вера или Настя?
– А это, друг, не твое дело. С Веркой мне хорошо, но она уже моя, а Настя – другое дело. Ее добиваться надо, и я обещаю тебе, что добьюсь, Настя будет моей.
Дружески похлопав Семена по плечу, Михаил зашагал в ту сторону, где жила Вера.
V
Вера Кондратьева жила со своей матерью и отчимом. Высокого роста, с ясными глазами и длинной толстой косой, она считалась самой красивой девкой в деревне, самой красивой, но и самой старой невестой. Ей было двадцать четыре года, а она все еще была не замужем, по непонятной никому причине отказывая всем женихам. Но вскоре эта причина стала известна всем – страстная, необъяснимая любовь к Михаилу, любовь, ставшая для нее чуть ли не болезнью.
Родной отец Веры был низкорослым и чахлым мужичонкой, любил побаловаться самогоном. Баловался, баловался, да так втянулся, что и дня уже не мог прожить без него. Зальет глаза с самого утра и ходит по деревне, трясет лохмотьями. Остановит каждого встречного, да жалуется:
– Вот помру я – что тогда? Ничего. Сына бы мне надо, а баба моя дочерь народила – Верку. А я предупреждал ее – смотри у меня, дочерь народишь – знать тебя перестану. А с другой стороны, дочерь – она, хоть и не сын, да моих кровей. Понятно? Так что вечно я буду на земле.
В один из жарких летних дней забрел он на соседский двор к Егору, а там за столом сидели мужики.
– Ну, чего стоишь, Петр? Заходи, выпей с нами за мою радость. Баба моя сына мне родила, – крикнул Егор.
– Выпью, коли нальешь, – отозвался Петр.
– Пей, сколько влезет, не жалко, я сегодня добрый, радость-то какая!
Егор налил самогон в большой стакан и протянул Петру. Тот выпил весь стакан залпом.
– А еще выпьешь за сына моего?
– Выпью, коли нальешь.
Егор протянул Петру второй, налитый доверху, стакан, и Петр снова осушил его. После третьего стакана мужики взяли его под руки и притащили домой еле живого. Мать Веры, привыкшая к его пьянкам, не обратила на него никакого внимания.
– Бросьте его в сарай, пущай там проспится, а то изба насквозь им провоняет, – сказала она мужикам.
Утром она пошла в сарай, глянуть, проспался ли ее никчемный муженек, но обнаружила там его бездыханное тело.
– Господи, милостивый, спасибо тебе, что освободил меня от этого пьяницы, – промолвила мать Веры, перекрестившись.
Узнав о смерти Петра, Егор примчался к ней и, запыхавшись, затараторил прямо с порога:
– Нюра, я тут ни причем. Самогонка у меня чистая, как слезка. Мы все пили, и никто не помер, как видишь, а Петр пришел уже навеселе, может он уже отравлен был?
– Да успокойся ты, Егор. Не обвиняю я тебя ни в чем, сам виноват, сколько пить-то можно? Здоровье же не лошадиное. С утра до ночи пил. У него в жилах уж вместо крови самогонка текла. Какое же сердце выдержит?
После похорон мужа Нюра была не долго одна. В двадцатом году мимо деревни проходила группа переселенцев. Некоторые остались в Бутурлинке. Одному из них она и приглянулась. С этого времени Федор и Нюра стали жить вместе, как муж и жена.
Колхоз в Бутурлинке только зарождался, и председатель принимал всех переселенцев с радостью. «Люди нам нужны, пусть остаются, корни пускают», – рассуждал он.
Федор со всеми был приветлив и радушен. Было в его характере что-то такое, что притягивало людей. Он был не разговорчив, но щедр. В праздники двери их дома были открыты для всех. Угощал он не богато, но стакан самогона, да кусок хлеба с салом находил всякому. Он был добр и отзывчив ко всем, кроме Веры. Как-то сразу невзлюбил он ее. В ту пору Вере было пятнадцать лет.
– Хватит Верке дома сидеть, – сказал он однажды, – вон кобыла какая вымахала, я что, должен спину на нее гнуть? Хватит хлеб даром жрать, пущай работать идет.
Вера умоляюще взглянула на мать, но та ничего не ответила. С этого дня она начала работать на общих работах: косила сено, жала серпом хлеба, веяла зерно. К любому делу она относилась очень старательно, но, не смотря на все ее старания, отчим чуть ли не каждый день «обливал ее ведром помоев».
Постепенно приветливость и радушие Федора убавлялись. Люди заходили к нему все реже и реже. Он обнес плетнем весь дом, включая большой огород, на окна сделал дощатые ставни.
Когда Вере исполнилось восемнадцать лет, отчим стал поговаривать о том, что ей пора замуж. Он твердил об этом каждый день, будто хотел быстрее избавиться от нее. Но годы шли, а она все еще сидела в девках.
Однажды вечером он вошел в ее комнату. Вера даже вздрогнула. Несколько минут они смотрели друг на друга: Вера – сидя в кровати, Федор – стоя у двери, ухватившись за косяк. Он загораживал своим большим телом весь дверной проем. Вера сидела спокойно, только подобрала с пола босые ноги и спрятала их под ватное одеяло.
– Ну?! – вопросительно произнес Федор.
– Чего «ну»? – переспросила Вера.
– И долго ты будешь сидеть на моей шее?
– Я не сижу на твоей шее, я работаю наравне со всеми.
– Смотри, какая смелая стала!
Федор все так же стоял у двери, Вера все так же сидела на кровати. Они в упор смотрели друг на друга: Федор – с немым бешенством, а во взгляде Веры были и обида, и упрямство, и укор. Она усмехнулась, и Федор ощутил в ее усмешке струйки ненависти и презрения.
– Ну, ты и зараза! – с яростью прокричал он, но сразу же замолк и вышел из комнаты.
На следующий день Вера решила отомстить отчиму за все: и за то, что заставлял ее работать, не покладая рук, и за то, что постоянно ее оскорблял и унижал. Вечером, после работы, когда мать накрыла на стол ужин и вышла во двор, чтобы отнести теплую воду своему мужу для умывания, Вера достала из шкафчика соль, насыпала ее в глубокую деревянную ложку и высыпала в тарелку отчима, в которой дымились ароматные домашние щи. Когда все уселись за стол, и Федор с большим аппетитом хлебнул щей из своей тарелки, глаза его засверкали в бешенстве. Он кинулся на Веру и заорал так, что в окнах зазвенели стекла:
– Ах, ты дрянь такая, дура безмозглая! Убью, зараза!
Нюра испугалась за свою дочь и загородила ее своим телом.
– Беги, Верка! – крикнула она.
Вера выскочила на крыльцо в домашних тапках и со всех ног припустилась к своей подруге Любаше Горшениной.
Федор пошел на Нюру. Лицо его, покрытое капельками пота, спутанные волосы, блестевшие рысьи глаза становились все ближе и ближе. Он наотмашь хлестнул ее рукой по лицу. Она упала на колени и испуганно глядела на мужа снизу.
– За что?! – крикнула она.
– За дочь твою бестолковую! Защитила ее – так сама получай!
Осатанев окончательно, он схватил ремень и начал хлестать жену, куда попало. Она только прикрыла руками голову и вздрагивала, когда ремень обжигал ей спину. Наконец, Федор выдохся, отшвырнул ремень, подошел к кровати и рухнул на нее. Нюра до утра так и пролежала на полу неподвижно, из глаз ее неслышно катились слезы. Вера вернулась домой под утро, дождавшись, когда отчим уйдет на работу. Она со слезами кинулась на шею матери:
– Мама, брось его, он злой, зачем он тебе?
– Верочка, дочка моя, как же без мужика-то? Без мужика-то плохо. А он работящий, непьющий, не то, что отец твой был – пьяница некудышний. Ты только не связывайся с ним, помалкивай себе, а я-то уж постараюсь, чтоб он тебя не трогал.
Федор Нюру больше никогда не бил и дочь ее оставил в покое. Вера никогда больше не обращалась ни к нему, ни к матери, ни о чем не просила, никогда не спрашивала совета. После работы она целыми вечерами пропадала у своей подружки Любаши. Придя домой, она не просила есть, а молча ждала, когда мать соберет на стол и позовет ее после того, когда поест отчим. Единственной радостью ее был Михаил. Они вместе бегали на луг, собирали луговые ягоды, весело ели их, вымазывая красным соком губы и щеки, а потом валялись в пахучей траве и смотрели, как бегут по небу облака.
Однажды вечером Михаил сидел вот так на травянистой поляне, а Вера лежала у него на коленях, лежала и смотрела на розовый закат.
– Вера, я люблю тебя, – сказал он, – а ты меня любишь?
Глаза ее раскрылись еще шире, когда она увидела низко над собой его лицо, сердце ее захлебнулось от счастья. И в тот же миг исчез и закат, и деревья над головой, исчез весь мир. И с этого дня она уже не представляла свою жизнь без него.
Но безоблачное счастье длилось недолго. Михаил не мог принадлежать только ей одной. Она страдала от его измен, но продолжала любить преданно и страстно. Эта любовь с каждым днем все возрастала и укреплялась в каждой клеточке ее тела. Но сейчас она испытывала особенную боль. Она чувствовала, что Михаил ускользает от нее, что в его сердце прочно поселилась Настя. Вот уже целый месяц он не приходил к ней по вечерам, как раньше, и она коротала ночи в одиночестве, в своем любимом сарайчике, в котором жила летом, чтобы реже попадаться на глаза отчиму, и, который стал уютным гнездышком для встреч со своим единственным и любимым.
Попрощавшись с Любашей и Адамом после Шурочкиного дня рождения, она зашла в свое жилище и тяжело вздохнула. Здесь было чисто и уютно. Она обвела взглядом все вещи, находившиеся в этой милой душе комнате, и сердце ее защемило. Она с грустью погладила край постели, на которой остался отпечаток тела Михаила, подушку, на которой лежала его голова, спинку стула, о которую опиралась его рука. Потом подошла к столу и взяла в руки бокал. Это был любимый бокал Михаила. Она поднесла его к своим губам, будто надеялась почувствовать его губы, которые когда-то касались этого бокала. «Он никогда больше не придет ко мне», – мелькнула мысль в ее голове, и невольная дрожь пронзила все ее тело.
Вера уже не ждала его, когда Михаил вошел в сарай. Она, одетая, лежала на не разобранной постели и, положив руку под голову, смотрела в потолок. Она лежала в темноте и, услышав скрип двери, спросила, не вставая:
– Кто там?
Секунду-две Михаил молчал, а затем сказал приглушенным голосом:
– Я это.
Услышав любимый голос, она стремительно соскочила с постели. Она прижала руки к груди, точно боялась, что сердце ее выскочит, но, собрав все свои силы, задыхаясь, выговорила:
– Чего тебе? Чего ты хочешь от меня, Миша?
– Пришел вот к тебе, – ответил он.
