скачать книгу бесплатно
Я быстро учусь, и в первый же день, как только мы начали, поняла, что вопросы Уолтера – это уловки.
Сглотнув кровь во рту, однократно киваю, не поднимая взгляда. Если заговорю, он снова меня ударит.
Я не хочу этого. А он – хочет.
Мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что в этот момент он, – с агрессивным выражением лица и оскалом вместо улыбки – ждёт, что я вот-вот облажаюсь.
Закрываю глаза, сжимаю руки в кулаки, стискиваю их изо всех сил. Чувствую, как дрожат разбитые губы.
– На колени, – произносит Уолтер тихо и невозмутимо, практически вежливо. Ну да.
Я-то понимаю, что в этом его тоне и скрыт вызов. Если он когда-нибудь решит замолить грехи, то у него жизни не хватит.
Кому, как ни мне знать, что Уолтер наслаждается неповиновением. В отличии, кстати, от самого Дагера, которого оно приводит в бешенство.
Чувствуете разницу?
Первый из них хочет моего сопротивления, дабы снова наказать. Он ищет любой повод, чтобы причинить мне боль. Второму же – просто нужно видеть меня на коленях. Хотя, общее у них всё-таки есть – они оба чудовища.
Комфорт, удобство и красота интерьера вокруг настолько запятнаны, что я не могу на это смотреть: грязные деньги капают со стен, годовой запас пищи тратится на мраморные полы, сотни тысяч долларов медицинской помощи выливаются в антикварную мебель и шёлковые ковры.
Я не могу двигаться.
Я не могу дышать.
Сколько людей, должно быть, умерли, чтобы поддерживать эту роскошь?
Боль проглатываю вместе со слезами. Мои суставы начинают сгибаться в синхронности с ударами сердца, и я медленно, но всё же опускаюсь вниз. Прямо на пол.
Реальность дает мне вторую пощёчину. Я должна продолжать. Должна быть послушной.
Отец явится за мной, дабы сохранить лицо. Не из любви или чувства долга, а лишь потому, что продажа его дочери – серьезный удар по репутации.
Он соберёт деньги и оплатит долг. Если не сделает это сам, то за мной придёт Томас.
Кто-нибудь, чёрт их подери, обязательно вытащит меня отсюда!
Не отрываясь, смотрю в пол, когда Уолтер присаживается передо мной на корточки. Чувствую, как нечто грубое обвивает шею. Не слишком туго, если бы я хотела глубоко вздохнуть, то расстояния от крепкого ошейника до моей кожи вполне хватило бы. Однако, дышу, скорее поверхностно, не пытаясь испытать на себе его удушливую прочность.
Уолтер проверяет надёжность крепления, пристёгивает короткий поводок и поднимается на ноги, делая шаг к двери, зная, что я ползу следом на четвереньках.
Вчера мы уже практиковались с этой его новой забавой.
Если в первый день я пыталась упрашивать. Умолять. Плакать. Кричать. Во второй – сбежать. То в третий и последующие, когда тело оцепенело от побоев, горло иссохло от жажды, губы потрескались и кровоточили, я прекратила тупить и подчинилась. Нет, даже не Уолтеру или Дагеру, а собственному неистовому желанию выжить.
Тем не менее, в тот момент, когда я проползаю на четвереньках мимо охранника у дверей и вижу лишь безупречно отполированные мысы его ботинок, у меня всё равно возникает практически непреодолимый порыв остановиться, прижаться к его ногам и умолять помочь мне. Позвать Дагера.
Зачем?
В этом доме нет секретов. Ему не нужно самому выбивать из меня покорность. ОН поручает другим делать эту работу за него.
Моя челюсть настолько сильно сжата, что начинают болеть зубы.
НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ… НЕ СМЕЙ ПРИКАСАТЬСЯ КО МНЕ!
Я хочу кричать, осуждаю и ненавижу его, но ночами позволяю ему утешать меня. Возможно, дело в таблетках. Или в том, как сильно я истощена. Наверное, и то, и другое. Но есть и иная причина, ещё более ужасная, чем первые две: кажется, за все мои восемнадцать лет жизни, руки Келлана Дагера – самые нежные из всех тех, что когда-либо до меня дотрагивались.
Глава 6
ОН
Именно в тот момент, когда мои ладони обхватывают горло Паулы, и я, расположив большой палец на её гортани, ощущаю, как она тяжело сглатывает, – отчётливо слышу, как малышка Аддерли шаркает на четвереньках.
Мимо моей комнаты.
Мне отлично знаком подобный звук. Глухой. Однообразный. От которого волосы на руках встают дыбом.
Казалось, я давно его забыл…
Именно так обязаны были передвигаться рабыни в доме, где я рос. Отняв дурной бизнес отца, я не перенял этот его особый подход к унижению человеческого достоинства; нет, я не был этому ярым противником, и в то же время видел его недостатки. Мой собственный способ помогал достигать поставленных задач гораздо быстрее.
Почему Уолтер вдруг решил поменять свой подход – вообще изменить свои действия и одеть собачий ошейник именно на малышку Аддерли, я не понимал.
Вот уже несколько дней она послушна. До приторности. Именно так, как мне нравится.
Разве разумно с его стороны подходить к проблеме столь радикально?!
Многочисленные ссадины и гематомы на её теле только-только начали сходить. На протяжении всей недели её колени были иссиня-чёрные – превратившиеся в один сплошной синяк… как она вообще может передвигаться подобным способом?!
Уже не впервые, за время её пребывания в моём доме, мне приходилось вынуждать себя вернуться к реальности. Я прямо-таки с мясом воспоминаний вырывал сознание из мерзкого и липкого прошлого, заставляя себя не думать о сестре.
Возвращаю сосредоточенность и смотрю прямо в глаза Паулы, наблюдая, как она борется с паникой от невозможности дышать. Разжимаю пальцы на её горле – всё это время моя рука перекрывала ей воздух. Тем не менее, она послушно не отводит своего взгляда. Ни разу.
Развожу ноги шире и накрываю её затылок ладонью, рывком прижимая к паху – насаживая ртом на стояк. Сразу задав правильный темп, вколачиваюсь в плотное кольцо припухших губ. До хрипа. До постыдного женского скулежа. С нажимом.
Рвано выдыхаю и прикрываю глаза.
Девчонка Аддерли снова будто в голову залезла; в ней просто не остаётся никаких посторонних мыслей – одна рефреном – прямая, как линия – мне дико, до воя хочется в её рот.
Этим странным осознанием припечатывает и сердце лупит под кадыком.
Ту, что передо мной на коленях, я вижу насквозь и на три метра вглубь, а другую – никак не могу; только представляю, как она запрокидывает голову, глядя на меня снизу-вверх, облизывая взглядом своих больших серых глаз с пляшущими выпускной вальс чертями на дне расширенных радужек.
Сжав волосы на затылке Паулы, рву её голову на себя, толкаясь членом в горло. Кончаю. И ослабляю хватку.
Она задыхается, но пытается максимально продлить мой оргазм; обхватывает ствол ладонью, мажет по нему губами, скользит кольцом пальцев и, зажимая головку в кулаке, посасывает с влажным звуком – совершенно по-бл*дски.
Паула не рабыня. Всего-навсего любовница одного из моих уважаемых партнёров по бизнесу. Девушка, которой я пользуюсь втайне от него. Впрочем, не без её на то согласия.
Она в последний раз засасывает головку в рот и медленно выпускает, позволяя члену выскользнуть. Облизывает губы от спермы и, не поднимая на меня взгляд, кладёт ладони на обнаженные бедра, а ноги подгибает под себя.
Ждёт.
Провожу большим пальцем по её распухшей нижней губе, даря единственную скупую ласку. Стискиваю зубы сильнее, чувствуя, как она поддаётся щекой к моей руке, притираясь и прижимаясь, но, чётко и сразу улавливая мои настроения, возвращается на исходную.
Она знает, что мне нравится… абсолютное повиновение.
– Умница. Придёшь в следующий раз.
Она всегда ждёт этих слов. Только их. Потому, что знает, если хоть раз не произнесу – мы больше не увидимся.
Я позволяю Пауле уйти. Сам иду в душ, быстро смывая с себя запах секса и ощущения прикосновений её рук.
Одеваюсь, надевая брюки, натягивая на чуть влажные плечи рубашку и неизменно наплечную портупею с пистолетом. Пиджак просто прихватываю с собой – сегодня мне предстоит парочка официальных встреч.
Но сначала я хочу понаблюдать за Уолтером и малышкой Аддерли, дабы понять, как много работы ещё предстоит проделать с ней в последние несколько недель.
Наивная. Она надеется, что папаша найдёт деньги и заберёт её; а может, на то, что сглупит братец и попробует забрать её у меня из рук.
Вот только я знаю, что это им не поможет.
Даже если младший Аддерли посмеет – получит дыру во лбу, а сам Бенни никогда не сможет предложить мне то, что уже пообещал покупатель его дочери.
Не всё в жизни можно оценивать деньгами – есть вещи куда поценнее и поважнее их.
***
Киваю Оскару, проходя мимо него, и спускаюсь в подвал.
Она не плачет. Это первое, на что я обращаю внимание, подходя к двери.
Не слышно раздражённого голоса Уолтера и ударов ремня в свисте. Тихо. Смею предположить, что малышка Аддерли ведёт себя подобающе, и губы сами собой складываются в довольную улыбку.
Тем не менее, знать о себе не даю.
В комнату не вхожу, предпочитая остаться в тени и понаблюдать за ними.
Прийти за тем, чтоб своим появлением нарушить воспитательный процесс – не моя цель. Я не хочу, чтобы она решила, что я здесь ради того, чтобы спасти её, и допустила оплошность; он непременно этим воспользуется.
Отполированные до блеска полы из твердой древесины сверкают даже в лучах приглушенного света над столом – единственным здесь предметом мебели.
Ни Уолтер, ни малышка Аддерли не подозревают, что я тут.
Глава 6.2
Приваливаюсь к стене и прислушиваюсь к звукам внутри комнаты, пытаясь понять, как скоро они закончат.
Если она заплачет, то я буду вынужден уйти. Ненавижу рыдания.
Некоторых мужчин это возбуждает, и я даже понимаю почему. Осознание факта, что ты управляешь чужими эмоциями и контролируешь женские слёзы, а, иногда, чью-то жизнь… это абсолютное удовольствие. Пьянящее. Словно летишь вниз на огромной скорости в костюме вингсьют[2 - Вингсью?т (англ. wingsuit «костюм-крыло» от wing «крыло» + suit «костюм») – специальный костюм-крыло, конструкция которого позволяет набегающим потоком воздуха наполнять крылья между ногами, руками и телом пилота, создавая тем самым аэродинамический профиль.], когда ноги твердо стоят на земле, а под пальцами – сильная пульсация шейных вен на девичьем горле. Не считаю подобные вещи чем-то из ряда вон, но лично мне они не нравятся.
Я вообще не переношу громкие звуки – всхлипывания, стенания, сопли. Особенно крики. Они лишь многократно усиливают желание навредить ещё больше.
Иногда я задумываюсь: отец или сестра, кому из них я больше обязан своей зависимостью к тишине?
Она была молчалива. С самого детства мать таскала её по лучшим врачам пытаясь доказать, что её дочь не имеет никаких физических или психических отклонений и не страдает от этого. Просто она немного странная.
Я же наслаждался её обществом гораздо больше, нежели чьим-то другим. Она умела красиво молчать. В её молчании было так много…
Взгляд. Поворот головы. Полуулыбка.
Что-то ещё…
Почти неуловимое. Едва заметное…
Она казалась покорной…
Мёртвой хваткой силюсь удержать в памяти её лицо и имя – Оливия. Боюсь, что с годами это уйдёт, потеряется, сотрётся безвозвратно, останется сновидением, которое я буду вспоминать лишь изредка, если вообще смогу вспомнить. Словно она была когда-то – и нет. Время, сука, уносит всё, ускользая от моих безумных попыток поймать и вернуть…
Однако, мне ли не знать, что имелась ещё одна, не менее веская причина полюбить даже не тишину, а безмолвие.
Начиная лет с семи, отец вплотную занялся моим воспитанием и, когда я плакал, всякий раз он брался за нож, чтобы сделать неглубокую, но памятную зарубку на моих рёбрах. Таких шрамов по обеим сторонам осталась дюжина. Да, потребовалось двенадцать раз, чтобы я, наконец, усвоил – плач не средство достижения цели.
***
А ещё в детстве я научился бесшумно передвигаться. Пришлось. Оказалось, что оставаться незаметным порой – вообще лучший способ действий. Не выдавая своего присутствия, можно заметить неподдельные чужие эмоции и такие детали, которые, в противном случае, не увидишь; когда знаешь, что за тобой наблюдают, ведёшь себя иначе.
Прямо – здесь и сейчас все маски сброшены.
Разумеется, только не у малышки Аддерли. Её это не касается. Ведь она вжилась в роль и прилежно её исполняет, чтобы выжить. Вот только не понимает, что в конечном итоге, она уже не сможет сбросить свою маску, поскольку та буквально припаяется к её лицу. Послушный сабмиссив, исполняющий роль, и сломленный раб очень быстро становятся единым целым.
Наблюдаю, как она сидит подогнув под себя ноги и положив руки на бедра. Её тёмные волосы прихвачены резинкой в низкий хвост, поэтому мне отчётливо виден точёный профиль лица. Девочка смотрит в пол. Как и должна. В неизменной белой майке и пижамных коротких шортах – надо бы переспроситься у Уолтера, что за фетиш – у неё в шкафу достаточно других вещей.
Спина ровная, словно каждый позвонок в ней напряжён до предела.
Ремень Уолтера лежит на столе, плотно скрученный, а это значит, что он сегодня ещё его не использовал.
Какая она, оказывается, послушная девочка!
Улыбка сама растягивает мои губы.
Уолтер возвышается над ней. Рядом с ним тарелка с порезанными на дольки персиками, откуда он берёт одну и протягивает малышке Аддерли, но она не реагирует. Глаз не поднимает.
С такого расстояния я не замечаю никаких новых следов побоев на её теле, а старые начинают заживать.
– Посмотри на меня.
Голос Уолтера в полупустой комнате звучит громко, поэтому я неосознанно морщусь от дискомфорта.