скачать книгу бесплатно
Ева
Я не рассчитывала, что ОН найдёт меня так скоро.
Томас где-то на пляже зависает в зале игровых автоматов, когда стеклянная дверь нашего дома в Брайтоне рассыпается вдребезги, и тысячи её кусочков разлетаются в разные стороны.
Так не приходят гости. Так врываются лишь те, кто, как и отец, связан с криминалом.
Только ОН, кто имеет столько власти и наглости, мог позволить себе переполошить курортный прибрежный городок, как этот, и остаться безнаказанным.
Но я была к этому готова. Настолько, насколько это вообще представлялось возможным.
Томасу следовало прислушаться ко мне. Мы планировали уехать в Эдинбург, а оттуда на автомобильном пароме в Норвегию, и затеряться где-нибудь в её западной части. Но брат вот уже лет пять как оторван от реальности. В свои двадцать три года, на пять лет старше меня, он был зависимым игроманом. Нет, конечно, он не всё время проводил за игровым столом, но когда садился за него, то терял чувство времени, иногда пропадая днями и неделями, забывая об ответственности и нарушая данные обещания.
Но он обязан был вытащить меня отсюда!
Отец потакал пагубной привычке своего ценнейшего отпрыска, считая это обычным баловством. Томас же вовсю пользовался своим статусом и привилегиями.
В криминальной среде к наследникам относятся уважительно. Ведь уходя из жизни, ничего нельзя унести с собой. И отец это понимает. Если бы не его вера в то, что брат обязательно наиграется, одумается и впряжётся в лямку «семейного бизнеса», Томас был бы уже мёртв.
Впрочем, я была бы первой.
Так не должно быть. Но мы с братом к этому привыкли.
Однако отец ценит сына, а тот, в свою очередь, дорожит мной. Поэтому для дражайшего папочки моя жизнь стоит чуть больше, чем ничего.
Я успеваю схватить мобильник, забежать на второй этаж и набрать номер Томаса. Шанс на то, что он ответит, совсем крошечный. Длинные гудки ожидания действуют мне на нервы. От горечи понимания того, что он не возьмёт трубку хочется завыть. Это происходит тогда, когда у него на руках расклад с высокой вероятностью выигрыша. Тем не менее, я в надежде жду, не сбрасывая вызов, ставлю на громкую и хватаю с письменного стола нож для открывания корреспонденции.
Конечно, это не совсем нож, этот больше похож на короткую декоративную спицу; и не пистолет, с которым мне вообще не по себе. Но когда в детстве тебе пихают в рот огнестрельное оружие, вместо того чтобы хвататься за отцовский ремень, ты уже никогда не избавишься от пережитого страха и не возьмёшь его в руки.
Монотонные гудки в моём мобильном замолкают. Дисплей телефона гаснет.
После звона разбитого стекла в доме остаётся лишь полная и страшная тишина.
Я в удобных для бега кедах, плотных чёрных легинсах и безразмерной футболке Томаса того же цвета. После того, как отец вскользь проговорился мне, что последняя сделка с оружием прошла совсем не так, как всем виделось, отчего-то мне расхотелось спать в коротеньком шёлковом топе и шортиках. В обуви, наготове, с небольшим дорожным рюкзаком вместо подушки, даже в собственной кровати я чувствовала себя «на старте».
Мы уехали в ту же ночь, когда отец поведал Томасу о моём будущем.
Он не планировал предупреждать меня заранее, намереваясь позволить ЕМУ забрать меня. А потом выкупить, когда провернёт несколько удачных сделок и вернёт Дагеру долг. По крайней мере, он был уверен, что сделает это.
К чёрту мужиков!
Крадусь к открытому окну, замирая за кружевной шторой. Только с третьим глубоким выдохом выглядываю на улицу. На заднем дворе пусто, лишь низкорослые вечнозелёные ксерофитные кустарники; а ещё свободная гравийная парковка, свидетельствующая о том, что брат уехал на своём Porsche.
До пляжа, находящегося в двух кварталах от нашего дома, видимо, мне придётся добежать. На побережье – «Брайтон Палас Пир», а там Томас. Если, конечно, мне удастся вылезти из окна и проскочить незамеченной.
Наверно.
В том, что во дворе находится не один человек, я не сомневаюсь.
А вот в доме… Даже не знаю.
Дурацкая мыслишка, но вдруг это самый обычный грабитель, который задумал утащить всё то, что было скоплено отцом таким трудом и лишениями: столовое серебро, винный погреб с марочными бутылками бургундского, папочкина любимая коллекция трофейного оружия и, несомненно, деньги.
От частого дыхания кружится голова. Нож в моих дрожащих вспотевших руках позвякивает о подоконник.
По-настоящему страшно.
И снова тишина.
Несколько минут просто стою, пытаясь успокоиться. Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю. Открываю, и внизу во дворе дома… вижу его.
Цепкий взгляд устремлён прямо на меня. Он держит в руках винтовку, но не наготове, а небрежно опустив ствол. И это нервирует меня даже больше, чем если бы я была у него на прицеле. Он просто выжидает и наблюдает за мной, и я понимаю – значит в доме, как минимум, ещё один.
Сердце забилось где-то в горле. Неотвратимо. Обреченно.
Я до боли прикусила губу, прогоняя жалость к себе.
Перед домом ОН сам или один из его людей, пока не ясно. Но так ли это сейчас важно?
Глава 2.2
Без резких движений оседаю на пол и на животе по-пластунски быстро ползу к двери. Может, если я успею, то смогу добраться до лестницы на чердак. Цепляюсь за эту мысль, напрягаю слух, пытаясь угадать, есть ли кто за дверью.
Забавно, ведь каждый раз я ворчала на Томаса, чтобы тот прекратил жрать по ночам, потому что слышала шуршание, стук и чавканье, а теперь, не могу уловить шаги мужчины, который, особо не прячась, собирается меня выкрасть.
Подрастая, я всегда знала, что похищение вполне возможно.
Поспешно гоню детский страх. И это даётся мне нелегко – мозг неудачно выбрал момент и именно сейчас решил прокрутить болезненные воспоминания.
За свои восемнадцать не помню ни одного раза, когда бы я имела свободу выбора: каждый момент моей жизни контролировался отцом и был им четко спланирован. Меня всегда тщательно опекали, оберегая, пряча от цепких глаз криминальных воротил, теневых личностей средней значимости – список таких людей просто огромный, и он, на самом деле, ещё больше, чем я могла тогда предположить.
Поначалу я думала, что причина такой защиты – в родительской любви, но мне не потребовалось слишком много времени, чтобы осознать, насколько я ошибалась. Как Ахиллес, отец был практически недосягаем; но у первого единственным уязвимым местом оказалась пятка, а у второго – я. Вот такое недоразумение в виде дочери.
Теперь удивляюсь, отчего он самостоятельно не избавился от меня раньше!
Добравшись до двери, чувствую, как в груди разгорается искорка надежды. Но тут же гаснет, когда в комнате раздаётся оглушительный трезвон мобильника, моментально раскрывая похитителю информацию о моём местоположении.
Это Томас. Но чтобы принять вызов и ответить на звонок, мне необходимо встать и подойти к столу, где я оставила телефон. А я совсем не желаю облегчать задачу вооружённому типу за окном и подставлять ему открытую спину – это всё равно, что нарисовать на ней удобную мишень.
Томас значительно сократил время препровождения за игральным столом, с тех пор, как мы оказались с ним в Брайтоне, поэтому, видя мою озабоченность, он всякий раз повторял это, буквально по-детски, наивно веря, что так он сможет защитить меня практически в любой момент.
Возможно, он просто не хотел верить в силу сложившихся обстоятельств. Может быть, думал, что отец сможет быстро разобраться со своими проблемами и сгладить существующий конфликт интересов.
В любом случае, появление Томаса не заставит себя долго ждать. Он может поступать, как стереотипный зависимый игроман, путающий реальности и время, но быстро сообразит, что к чему; голова на плечах у него ещё осталась, вдобавок – раздутое самомнение и крутой нрав. В том, что он, вернувшись, первый спровоцирует перестрелку и первый пострадает – сомнений не было.
Телефон замолчал, но через несколько секунд зазвонил снова.
На счету каждая секунда.
Мы оба обещали маме, что будем присматривать друг за другом.
Она умерла, когда мне было десять. Что, чёрт возьми, я вообще помню о ней, кроме того, что у неё, как и у меня не было свободной жизни и собственного выбора? А ещё то, что она ненавидела нашего отца и противостояла ему на каждом шагу, что, скорее всего, и привело к её скоропостижной кончине.
Эта тревожная мысль усиливает состояние паники.
Чего бы она хотела для меня?
Не всего того, что сейчас происходит, разумеется. Но, по крайней мере, я верю, она порадовалась, если я хоть раз в жизни смогла бы сделать собственный выбор.
Один.
Два.
Три.
Мысленно начинаю считать, как всегда делала, когда Томас в детстве затаскивал меня к глубокой части бассейна, чтобы столкнуть в воду. Я не умела плавать и жутко боялась. Меня ужасала сама мысль, что я могу утонуть. Стоило пальцам ног коснуться бортика, как сердце принималось глухо колотиться в клетке из рёбер. И я начинала считать до шестидесяти. Дыхание постепенно приходило в норму, пульс снижался, и мне становилось стыдно за свой панический страх.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Снаружи шагов не слышно, но это не значит, что там никого нет. Это говорит только о том, что кто-то двигается настолько бесшумно, абсолютно, что заставляет меня сомневаться в адекватности своего восприятия реальности.
Я пячусь назад, неуклюже падаю и приземляюсь на задницу, но серебряный миниатюрный нож для писем из рук не выпускаю. По-прежнему сжимаю его, выставив перед собой.
Да, нечего сказать – оружие! Но ведь ничего другого не было.
Дверь настежь распахивается.
Внушительная тёмная мужская фигура замирает в проёме. Я не могу разглядеть его, потому что мой взгляд упирается в дуло пистолета, нацеленного мне в голову.
Глотаю слова вместе со сдавленным криком, потому что догадываюсь, кто это.
Это не тот человек, что был за окном.
Это именно ОН.
Тот, кто держит ствол напротив моего лица, а палец на курке – Келлан Дагер – один из крупнейших нелегальных торговцев оружием в мире, скандально известный владелец секс-траффика и прочее-прочее, а ещё человек, которому отец меня отдал в счёт своего долга.
Я прекрасно понимаю, что против него у меня нет никаких шансов, но нож не опускаю.
Во рту пересохло. Горло дерёт, словно его выстлали наждачкой.
– Встань и подойди ко мне, – говорит негромко, не грубо, не резко, но очень внятно; тон ровный, очень, как нить… натянутая до звона. – Если не сделаешь, мы дождёмся младшего Аддерли, я вложу в твою ладонь этот ствол, и мы вместе спустим курок, целясь ему в лоб. Обещаю.
Парадоксально, но именно сейчас конечности полностью отказываются меня слушаться. Хочу выбросить нож, но никак не могу разжать онемевшие пальцы.
К горлу подкатывает ком слёз, тело сковывает нервозное оцепенение, коленки предательски дрожат, как и помертвевшие губы.
– Не могу… Я. НЕ. МОГУ.
Умоляюще заглядываю в ЕГО глаза, ожидая наткнуться в них на злость, но нет, там, скорее, зрелая усталость и полное отсутствие удивления, словно ОН привык к такому, и только с каждым разом всё больше разочаровывается.
Разочаровывается, но не удивляется.
Глава 3
ОН
Отвлекаясь от свежих донесений, собранных моими людьми, я отрываю взгляд от экрана ноутбука и смотрю на Уолтера, замершего в дверях кабинета. Он знает, что меня нельзя беспокоить, но уж если пришёл, значит будет молчаливо ждать – это именно то, чему я учил его последние пять лет.
Он молод. Чуть за двадцать. Большую часть своей жизни проводит в Колумбии и Мексике, работая на меня с латиноамериканскими картелями. Однако, ради Евы Аддерли, я вызвал его сюда, в Сиэтл. Временно. Если Оскар – ас и настоящий виртуоз владения оружием; любые его образцы он осваивал быстро и тонко чувствовал изделия; то Уолтер был профессионалом в своём деле. Я бы охарактеризовал его, как имеющего человеческую форму, но не сущность – высококвалифицированный садист.
Я снова перевел взгляд на монитор. У агентов департамента юстиции США вновь добавилось работы и теперь они носятся по кругу, пытаясь выяснить, что же пошло не так в Карибском бассейне, и как это можно использовать против меня и в их интересах.
Бенджамин Аддерли и его алчность – вот истинная причина провала многомиллионной контрабандной сделки, – он пожалел денег на сопровождение груза, в результате чего моё оружие попало в чужие руки. И мне плевать на скрытые смыслы его поступка, причины, нюансы, а ещё на деньги, которые, как песок сквозь пальцы, утекли на чужие счета; у меня появилась единственная возможность вернуть когда-то давно утерянное.
Закрыв ноутбук, я откинулся и поудобней расположился в кресле. На несколько долгих секунд прикрыл глаза и только потом сосредоточился на визитёре.
Высокий, русоволосый, стройный, в идеально сидящем тёмно-сером костюме в голубую полоску и с проницательным взглядом, он напоминал безупречного героя женских романчиков, но никак не усердного «преподавателя физического воспитания».
– Что вы хотите от неё?
Приложив указательный палец к губам, я пытаюсь подавить улыбку. Это же очевидно! Тем не менее отвечаю на его вопрос:
– Повиновение.
Уолтер хладнокровен и спокоен. Сразу и не скажешь, что он с лёгкостью ломает ноги и челюсти, выкручивает руки и жестоко играет на нервах; хорошо, что не на моих, поскольку, в противном случае, держать его при себе было бы невозможно.
– Существуют ли границы, которые мне нельзя пересекать?
Его губы трогает тень улыбки, словно он расторопный бариста, который принимает заказ и интересуется, любите ли вы погорячее и покрепче, добавить ли корицу или миндаль; мне всегда импонирует его тонкое чувство юмора, а также точность, скрупулёзность и тщательное следование указаниям.
Качнувшись вперёд, я ставлю локти на стол, сцепив в замок пальцы и положив на них подбородок. Удерживаю его взгляд и размышляю над вопросом.
Вспоминаю поведение девчонки по дороге сюда: она молчала и донельзя спокойно реагировала на происходящее; единственный момент, когда она не смогла выбросить нож, можно не считать за открытое неповиновение (тремор рук под моим взглядом возникает даже у сильных мужчин); с завязанными глазами она не ревела, ни истерила, а, главное, не задавала долбанных тупых вопросов.
Ей ли не знать, как всё бывает!
И лишь, когда она переступила порог этого дома, пришлось накачать её сильнодействующими седативами.
Именно тогда страх выплеснул щедрую порцию адреналина в её кровь, побуждая к действиям, и её хрупкое тельце стало отважно бороться. В конечном итоге, бессмысленные потуги ни к чему не привели, лишь обратили на себя моё внимание. Что оказалось большой ошибкой.
– Без переломов, – вспомнив об этом, пожимаю плечам и морщусь, как кривятся любители музыки, услышав фальшивую ноту, – и любых необратимых повреждений.
Взгляд Уолтера падает на мои руки, лишь на долю секунды, затем стремительно возвращается обратно к глазам, но я мгновенно это замечаю. Его попытка сохранить непроницаемое выражение лица проваливается с треском.
