Дети Бафомета

А болото с наступлением темноты ожило: слышались какие-то всплески, бульканье, в воздухе залетали мотыльки, трещали ветви чёрных кустов, а кто-то невидимый чавкал прямо за хижиной, в которой сидели ребята.

– Может, попробуем встать? – предложила Ушка.

Красноклык с Острозубкой согласились, они прижались спинами друг к другу и поднялись, но, так как были разного роста, а связали их между собой в локтях, ноги мышки болтались в воздухе, а зайчихе пришлось согнуться.

– И что дальше? – спросил Красноклык. – Ноги они нам тоже связали. Прыгать отсюда будем?

Они, конечно, могли и прыгать, но далеко бы точно не упрыгали и свалились в болото, разбудив перед этим всех выдр своим топаньем.

– Не знаю, – хмуро ответила зайчиха, осознав всю безнадёжность ситуации.

Острозубка всхлипнула:

– Нас точно отдадут этому мерзкому слизню.

Ушка принялась лихорадочно думать, пытаясь найти выход, но так ничего и не придумала. Видимо, им придётся ждать рассвета и попробовать договориться с выдрами, хотя о чём можно договориться с теми, чьими мозгами управляет слизень?

А Красноклык, вспомнив, что ему говорила девочка, решил обратиться к черепу. Лис закрыл глаза и, представив его прямо перед собой, тихо прошептал:

– О, великий Безымянный Козёл! Помоги нам! Выручи нас!

Одна из выдр кашлянула во сне, и он ещё больше понизил голос:

– Выручи нас, Безымянный Козёл, и я обещаю тебе, что дам тебе свежей крови!

Сверху раздался тихий шелест. Усиливаясь, он превратился в хлопанье крыльев, и прямо перед их хижиной опустилась птица. От неожиданности ребята сели, и Острозубка простонала от боли, когда кожаные верёвки врезались ей в лапы.

– Привет, – весело сказала птица, – а я ведь за вами следила. Решила подождать, пока эти чудики уснут.

Она указала на спящих выдр крылом и тихо, почти беззвучно рассмеялась.

– Ты не боишься их разбудить? – спросила зайчиха.

– Они с этими слизнями в мозгах спят очень крепко, – ответила птица, – во сне мозгожоры впрыскивают им яд, чтобы подчинить своей воле ещё сильнее. Чем старше выдра, тем сильнее она верит во Всемогущего Слюрра. Хотя, хи-хи, старых среди них нет, да и молодых становится всё меньше и меньше.

– Откуда ты всё это про них знаешь? – спросил Красноклык.

– Я много летаю, много вижу, много слышу, много знаю, – ответила птица. – Кстати, а что ты пообещал Безымянному Козлу за спасение?

Ушка со страхом посмотрела на неё: птица не могла слышать, как лис разговаривал с черепом, но откуда-то знала про это, как и про то, о чём именно он просил у Безымянного Козла.

Красноклык, напротив, ничему не удивился и ответил:

– Я обещал ему свежую кровь.

Птица расправила крылья и, задрав вверх клюв, издала торжествующий клёкот, после чего обратилась к лису:

– Запомни своё обещание, лисёнок! Крепко запомни!

– Я обещаю, – глядя в чёрные глаза птицы, прошептал Красноклык.

Птица подошла к ним и, ловко орудуя длинным клювом, развязала верёвки. Ушка, Красноклык и Острозубка поднялись и стали разминать затёкшие лапы. Зайчиха, которой для восстановления нормального кровотока одних приседаний было мало, встала на верхние лапы и из кармана её куртки выпала упаковка таблеток.

– Что это? – поинтересовалась птица, подняв когтистой лапой таблетки и поднеся их к лицу.

Она выглядела довольно забавно: стоя на одной лапе, птица другой держала таблетки и, скосив голову набок, пыталась прочитать название препарата.

– Ой, а я про них совсем забыла, – сказала зайчиха, встав на ноги, – это медсестра в школе дала для Острозубки.

Мышка, вспомнив своё состояние после одной таблетки, поморщилась:

– От них теряешь контроль над собственным телом. Поначалу я просто ничего не понимала, что со мной происходит, а того, что было дальше, просто не помню.

Птицу таблетки явно заинтриговали.

– Зайчонок, а можно я их заберу себе? – спросила птица.

– Да, бери, если надо, – ответила Ушка, нисколько не возмутившись тем, что её назвали «зайчонком», – только зачем они тебе?

– Увидишь, – ответила птица, взяла пачку таблеток в клюв и ушла.

Оставшись одни, ребята стали складывать в рюкзаки свои припасы, выложенные для досмотра, а птица, по всей видимости, решила попробовать таблетки, так как со стороны площади послышались глухие удары.

– Наверное, она их расклёвывает, – предположил Красноклык.

– Наверное, – сказала Ушка, – если она их съест, то не сможет отсюда улететь и эти выдры скормят её своему жирному богу.

– Может, предупредить её? – спросила Острозубка.

– Не надо – она птица взрослая и сама знает, что ей делать, – ответила зайчиха, давая понять, что на судьбу спасительницы ей наплевать.

Птица, однако, вовсе не собиралась глотать эти таблетки: раздробив их на мелкие кусочки, она взяла их в клюв, поморщилась от горечи и взлетела. Она кружила над самой поверхностью воды и, увидев огромное тело жирного слизня, высыпала крошки на него сверху. Медленно погрузившись под воду, крошки упали на блестящую кожу слизня и растворились в ней. Слюрр вздрогнул всем своим огромным телом и пополз по дну в сторону деревни.

Довольная результатом, птица вернулась обратно, прошлась по хижинам и, найдя топор и тесак, принесла их ребятам.

– Вот, – выплюнув оружие из клюва, сказала она, – берите. Скоро все тут проснуться, так что оно вам пригодится.

В этот момент со стороны площади послышался громкий всплеск, а все выдры, как по команде, открыли глаза и выбежали из хижин.

ВЕЛИКИЙ СЛЮРР В ЯРОСТИ!

МОГУЧИЙ СЛЮРР СТРАДАЕТ!

МЫ ДОЛЖНВ ПОМОЧЬ ЕМУ!

ЭТО ОНИ!

ЭТО ОНИ!

Пять выдр, выхватив колья, бросились к ребятам, а остальные побежали на площадь.

– Смотрите! – крикнула птица и, взмахнув крыльями, клюнула в голову первую выдру.

Удар пришёлся прямо по мозгоеду. Раскинув лапы в стороны, выдра упала, с её головы слетел колпак, и ребята увидели извивающегося слизня, пробитого острым клювом. Из раны текла мутная, похожая на семя жидкость, слизень отпал от головы выдры, обнажив съеденный наполовину мозг, попытался отползти в сторону, но Красноклык одним ударом разрубил его напополам топором.

Птица тем временем, нанося быстрые удары клювом, уложила других выдр и Ушка посекла тесаком выползших из их голов слизней, которые, даже разрубленные надвое, продолжали извиваться, источая мутную жидкость.

Зайчиха с отвращением посмотрела на розовые, объеденные мозги, вытёрла испачканный слизью тесак об одежду одной из выдр и спросила птицу:

– Теперь мы можем уходить отсюда?

– Нет, – ответила птица, – сейчас начнётся самое веселье! За мной!

Она взмахнула и улетела на площадь, с которой доносились жалобные крики выдр и странное, глухое рокотание, похожее на далёкие раскаты грома.

– Жди здесь! – сказала Ушка Острозубке и побежала на площадь вслед за Красноклыком.

Их глазам открылось страшное зрелище: выдры кричали и визжали, бегая вокруг беснующегося слизня. Слюрр перекатывался с брюха на спину, давил своих последователей жирным, мягким телом, поливал их слизью и громко шипел. Его дыхательные трубки бешено раздувались, а круглые глаза вращались в разные стороны. Божество явно сошло с ума.

Птица, приземлившись прямо в толпу выдр, принялась с яростью клевать их в головы, убивая мозгоедов вместе с их носителями. Размахивая крыльями, она ловко уворачивалась от острых кольев, и расшвыривала выдр в стороны.

– Убейте его! – перекрывая вой выдр, крикнула птица.

Ушка и Красноклык поняли, что она просит убить Слюрра, с которым не могла справиться сама: слизень был огромным, и птица не могла пробить своим клювом его толстую, сочащуюся слизью кожу, которая, к тому же, вполне могла оказаться ядовитой.

И тут Слюрр заметил их и, издав гортанный рёв и извергая из себя потоки слизи, бросился вперёд, поднимая и опуская огромное тело и давя попавшихся на пути выдр.

Ушка с Красноклыком отскочили в стороны, и зайчиха даже успела полоснуть тесаком по блестящему боку слизня, но его кожа была слишком толстой – она лишь немного разошлась, обнажая свой второй слой, и тут же затянулась слизью.

– Так не выйдет! – крикнул Красноклык.

– Отвлеки его!

Слизень развернулся и, оставляя за собой раздавленных и корчащихся выдр, снова бросился вперёд на незнакомцев, которые представляли угрозу для него и его потомства. В его отравленном таблетками сознании не осталось никаких мыслей, кроме одной – убить, сожрать, поглотить!

Слюрр поначалу не мог понять, что с ним происходит: он, как обычно, спал на дне болота, как вдруг ему почудилось, что его дети зовут на помощь. Они никогда до этого с ним не разговаривали, ведь были ещё слишком маленькими, но он сразу почувствовал, что это они. Слизень подполз по дну к деревне, вылез из воды и тихо позвал их. Примчались выдры, и он набросился на них, считая, что эти живые инкубаторы нашли способ освободиться от его детей, а потом прибежали эти и Слюрр догадался, кто во всём виноват.

Таблетки, от которых Острозубка чуть не превратилась в овощ, на слизня подействовали по-другому: они вызвали в нём чувство непреодолимого страха за жизнь своих личинок и вызвали видения и галлюцинации, из-за которых он стал слышать их голоса.

– Как мне его отвлечь? – крикнул лис, с ужасом глядя на приближающуюся тушу.

– Не знаю!

– Убейте его! – проорала птица, расшвыривая выдр, которые продолжали с остервенением бросаться на неё.

Красноклык собрался, расставил ноги в стороны, и, как только Слюрр, раскрыв свою огромную пасть, навис над ним, со всей силы ударил его топором. Слизень взревел и, вздёрнув вверх уродливую голову, стал мотать ей из стороны в сторону, пытаясь избавиться от топора и повисшего на нём Красноклыка. Лис крепко сжимал рукоять и со страхом смотрел на огромную пасть, разверстую прямо перед ним. Он был забрызган слизью с ног до головы и его лапы уже начали соскальзывать, но в этот момент Ушка, запрыгнув на Слюрра, одним ударом отсекла круглые глаза и тут же скатилась обратно, не в силах удержаться на скользкой спине.

Слюрр взвыл и тряхнул головой с такой силой, что Красноклык отлетел прямо на кучу мёртвых выдр, а Ушка, пользуясь тем, что враг ослеплён, принялась с яростью кромсать жирное тело, оставляя на нём глубокие рубцы. Она прыгала вокруг Слюрра, уворачивалась от страшной пасти и старалась бить по тем местам, где уже был след от удара.

Слизень ревел, булькал, разбрызгивал слизь, но никак не мог достать мучителя, и вскоре Ушка добилась того, чего хотела: кожа на блестящем брюхе лопнула, и из отверстого чрева Слюрра вывалился пучок омерзительных серо-зелёных внутренностей, источавших дикий смрад. Слизняк сразу сник, чем и воспользовался Красноклык, подбежав к нему и выдернув топор из раны.

Оставшиеся выдры, услышав вопль своего божества, бросились к нему, но птица в одно мгновение клюнула их в головы и они попадали.

Слюрр, впрочем, был ещё жив: лоснящийся бок вздрагивал, дыхательные трубки шевелились, а из огромной пасти раздавался тихий свист. Собрав последние силы, он пополз к воде, оставляя за собой размотанные кишки, между которых можно было разглядеть яйца с его детьми, похожие на гигантские икринки.

Доползти ему, однако, не дали: зайчиха подошла к голове чудовища и вонзила тесак между дыхательных трубок. Слюрр хрипло вздохнул и затих, а его жирное тело стало втягиваться само в себя, укоротившись почти в два раза.

– Вот и всё, – сказала птица, подойдя к ней.

Ушка взглянула на Красноклыка и улыбнулась:

– Тебе бы помыться – ты весь в его слизи.

– Я знаю, – ответил лис, подошёл к краю плота и, зачёрпывая воду лапами, ополоснул лицо, уши и отёр куртку.

– Больше размазал, – сказала зайчиха, когда он вернулся.

– Фигня! – махнув лапой, ответил Красноклык. – Высохнет – само отвалится!

Птица положила клюв ему на плечо и тихо спросила:

– Когда ты выполнишь своё обещание?

– А разве мы его не выполнили? – удивился лис, кивнув в сторону мёртвого Слюрра.

– Это входило в план вашего освобождения, и именно поэтому я вам помогла, – ответила птица, – а вот жертвенная кровь – это другое. Совсем другое.

– И что же мне делать?

– Выполнять обещание, – холодно ответила птица.

Она развернулась и пошла в сторону хижин. Ушка и Красноклык, предчувствуя, что сейчас произойдёт что-то неприятное, последовали за ней.

Острозубка сидела в хижине, а рядом с ней, забившись в угол и поглядывая оттуда блестящими, наполненными слезами глазами, сидела девочка-выдра.

– Не плачь, – успокаивала её мышка, – всё будет хорошо.

Девочка-выдра, которая никак не могло поверить в то, что их бессмертное божество мертво (а она сама видела, как Ушка вспорола Слюрру брюхо, после чего тот издох, как самый обыкновенный червяк, которых они ели), и что все, кого она знала, убиты страшной птицей, дрожала всем своим маленьким тельцем и всхлипывала.

Птица подошла к хижине и, пристально глядя на девочку, поприветствовала её:

– Доброй ночи, моя маленькая! Как ты себя чувствуешь, как настроение?

Девочка вздрогнула от испуга и спросила:

– Вы меня тоже убьёте, как всех?

Птица, отступив на полшага, чтобы в хижину смогли войти Ушка и Красноклык, усмехнулась:

– Я? Нет, что ты! Я тебя даже кончиком когтя не трону!

Она повернулась к лису и холодно, почти не открывая клюв, прошептала:

– Ты обещал.

Взмахнув крыльями, она взлетела, а Красноклык, поняв, что от него хочет птица за их спасение, вздохнул и закрыл глаза. По мохнатым рыжим щекам потекли слёзы.

– Что он должен сделать? – спросила Острозубка.

– Он должен сделать страшное, – ответила Ушка, чувствуя, как холодеет сердце.

Девочка-выдра, словно предчувствуя свою судьбу, громко заплакала.

УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

Ушка посмотрела на череп, прикреплённый к поясу лиса, и увидела, как в пустых глазницах загораются зелёные огоньки. Ей захотелось встать, сорвать череп с пояса лиса, выкинуть в болото и никогда больше о нём не вспоминать, но она так и не смогла заставить себя это сделать, как не могла заставить себя рассказать о том, что Безымянный Козёл являлся ей во сне и наяву.

А не смогла зайчиха это сделать потому, что, как только она протянула лапу к черепу, в её голове прозвучал знакомый страшный голос:

– Даже не смей об этом думать!

– Что? – подумала зайчиха.

– Не смей, сучка ушастая! Я спас вас! Вы обязаны меня отблагодарить, тем более он обещал меня отблагодарить! Нужно отвечать за свои слова!

– Но он не обещал тебе убивать её! – мысленно возразила зайчиха.

– Он обещал мне кровь, а чья это кровь – решаю я!

Острозубка, заметив, как остекленел взгляд Ушки, с тревогой спросила:

– Ушка, что с тобой?

Вздрогнув, зайчиха пришла в себя и, смущаясь, ответила:

– Ничего, просто мысли дурные в голову лезут.

Она закурила и краем глаза взглянула на череп: огонёк в его глазницах не горел.

«Наверное, я схожу с ума, – подумала Ушка, – я схожу с ума».

– Ты не сходишь с ума, – сказал Безымянный Козёл в её голове.

Где-то с полчаса они сидели, не говоря друг другу ни слова и слушая всхлипывания девочки-выдры. Наконец, Красноклык, тяжело вздохнув, отвязал череп и повесил его на стену хижины. Он развёл огонь в глиняной жаровне, достал из рюкзака бутылку водки, выпил залпом почти половину содержимого и, повернувшись к Ушке и Острозубке, сказал:

– Выйдите.

– Зачем? – встревожено спросила мышка.

Зайчиха крепко схватила её за запястье и, не глядя в глаза, потащила из хижины. Острозубка попробовала упереться ногами, но Ушка была намного сильнее и с лёгкостью вытащила её наружу и отвела на другой конец деревни.

– Что он хочет с ней сделать? – спросила мышка, пытаясь заглянуть зайчихе в глаза.

– Узнаешь ещё, – отворачиваясь в сторону, ответила Ушка.

То, что лис должен был сделать с девочкой, было неправильно, жестоко и бессердечно, но он не мог поступить по-другому, и зайчиха каким-то внутренним чутьём понимала, что Красноклык обязан принести её кровь Безымянному Козлу, иначе он найдёт способ отомстить. А в том, что месть черепа будет страшной и неминуемой, Ушка не сомневалась: она слышала его голос у себя в голове, она видела его во сне, она видела, как загораются зелёные огни в пустых глазницах. Безымянный Козёл был реален, и им придётся ему подчиняться.

– Что он хочет с ней сделать? – повторила вопрос Острозубка.

Из хижины донёсся вопль девочки-выдры. Она кричала без слов, задыхалась и переходила на визг. Мышка дёрнулась, пытаясь вырваться, но Ушка лишь крепче сжала её запястье.

– Отпусти!

Острозубка вцепилась свободной лапой в куртку Ушки, трясла её, стучала по груди, но та не реагировала.

Девочка снова закричала, послышался громкий топот, и она выскочила из-за хижины. Полностью голая, девочка бежала к ним с расширенными от ужаса глазами, а за ней, держа в правой лапе занесённый тесак зайчихи, мчался Красноклык.

Острозубка вскрикнула и, попытавшись ещё один раз вырваться из цепкой хватки Ушки, инстинктивно вцепилась в её лапу острыми зубами. Зайчиха фыркнула от боли и разжала лапу, а мышка бросилась к девочке, но, не успела она подбежать к несчастной, как её настиг Красноклык. Острозубке в лицо ударила струя тёплой крови, а голова девочки отлетела в сторону. Мышка упала на колени перед трепыхающимся трупом, а Красноклык, подставив ладони, набрал в них тёплой крови и медленно пошёл в хижину с Безымянным Козлом.

– Я хотела, чтобы она пошла с нами, – плакала Острозубка, сидя в луже крови.

Ушка подошла к ней сзади и положила лапу на плечо. Мышка дёрнулась, вскочила на ноги и, уставившись на зайчиху ненавидящим взглядом, проорала:

– Вы чудовища!

Ушка хотела что-то возразить – мол, ты и сама убила крыса на свалке, но поняла, что убийство крыса и принесение в жертву девочки нельзя сравнивать, а про Безымянного Козла рассказывать было рано, да и Острозубка вряд ли бы в это поверила.

Зайчиха молчала, опустив глаза, а мышка, пятясь спиной от неё, продолжала кричать:

– Вы чудовища! Вы чудовища! Вы чудовища!

Она отступила на тропинку, по которой они пришли, развернулась и, крикнув: «Ненавижу!», убежала на болото. Ушка бросилась за ней, но она была не такая манёвренная, как юркая мышка, поэтому так её и не нагнала и, минут через десять бега, тяжело дыша, остановилась.

Присев на корточки, чтобы отдышаться, зайчиха увидела что-то тёмное в воде у самой тропинки. Она пригляделась получше и увидела Острозубку, облепленную жирными пиявками. Мышка, по всей видимости, оступилась и упала в воду, а так как вся её одежда была перепачкана кровью, то пиявки моментально в неё вцепились.

Зайчиха вытащила потерявшую сознание Острозубку из воды, стряхнула с неё жирных, насосавшихся крови пиявок, потрогала шею и, убедившись, что мышка жива, взяла её в лапы и пошла в сторону деревни.

Красноклык сидел возле тела девочки-выдры. Его хвост лежал в луже крови, а над головой лис держал отрубленную голову и, задрав лицо вверх, с наслаждением глотал крупные капли. Он облизывался, фыркал и был настолько увлечён, что не сразу заметил Ушку.

– Кайфуешь? – спросила зайчиха.

Лис опустил голову и повернул к ней запачканное кровью лицо с красными глазами.

– Что с ней? – медленно, словно ему было тяжело говорить, спросил Красноклык.

– Пиявки, – ответила зайчиха.

– А, пиявки, – понимающе кивнув, сказал лис, – эти кровососы очень быстрые и жадные.

Он положил голову девочки рядом с телом и, поднявшись, подошёл к зайчихе и мазнул её окровавленным пальцем по губам.

– Попробуй, Ушка, – прошептал он, – тебе понравится.

Зайчиха облизала губы и почувствовала солоноватый вкус чужой крови, пьянящий и волнующий, отталкивающий и притягательный одновременно. Ушка слизала остатки и, глядя в красные глаза Красноклыка, прошептала:

– Ещё.

Лис не заставил просить себя дважды: улыбнувшись, он наклонился, зачерпнул ладонью кровь из лужи и поднёс её к губам зайчихи. Ушка с жадностью слизала с его ладони маслянистую, уже успевшую остыть кровь, а лис, когда она закончила, вытер остатки об её лицо.

Сердце зайчихи бешено застучало, голова закружилась, ей захотелось ещё и ещё и, отнеся Острозубку в хижину, она вернулась, опустилась на колени и принялась пить кровь из лужи. Она вылизывала окровавленные ветки, фыркала и рычала, а лис стоял над ней и, воздев лапы вверх, шептал:

– Ты спас нас! Мы выполнили обещание! Направь нас! Научи нас!

Опустившись на колени рядом с зайчихой, лис осторожно коснулся её плеча. Ушка зарычала, повернула к нему лицо, с которого капали капли крови, но Красноклык, глядя на неё безо всякого страха, спросил:

– Он тоже говорил с тобой?

В голове Ушки словно что-то взорвалось: значит, она не безумна и Безымянный Козёл разговаривал не только с ней! Он реален!

– Да, – хрипло ответила зайчиха.

– Он хотел, чтобы мы нашли его, – вкрадчиво сказал лис.

Зайчиха не ответила и снова принялась слизывать кровь, но её было уже мало, поэтому она, схватив тело девочки-выдры, стала высасывать остатки крови из её рассечённой шеи, но вскоре увлеклась настолько, что сама не заметила, как впилась зубами в плоть, отрывая огромные куски мяса. Она глотала их, почти не прожёвывая, и никак не могла насытиться.

– Тебе нравится? – спросил Красноклык.

Ушка бросила на него испепеляющий взгляд и, урча от наслаждения, продолжила терзать останки девочки-выдры. Лишь когда от шеи остался один позвоночник, зайчиха отбросила тело и, облизав окровавленный рот, легла на спину и закрыла глаза.

– Только не спи, – услышала она голос Безымянного Козла.

– А что я ещё должна сделать? – мысленно спросила зайчиха.

– То, чего ты давно хотела.

– То, чего я давно хотела…

Ушка открыла глаза, села и взглянула на Красноклыка. Лис кивнул, словно тоже только что разговаривал с Безымянным Козлом. Ушка схватила его за шею, притянула к себе и жадно впилась в окровавленные губы, прикусив их. Красноклык застонал от боли и наслаждения, прокусил в ответ губу зайчихи и их кровь смешалась.

УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

Высоко-высоко над деревней кружила страшная птица с чёрными, бездонными глазами. Птица громко смеялась, но Ушка с Красноклыком были заняты друг другом и не слышали её зловещего, торжествующего смеха.

Они лежали в луже размазанной крови, голые, с шерстью, покрытой бурыми сгустками. Красноклык с трудом раскрыл слипшиеся глаза, содрал с лица запёкшуюся кровь, сел и, глянув на взъерошенную зайчиху, спросил:

– Может, водки выпьем?

Ушка после произошедшего между ними не испытывала ни смущения, ни стыда, ни омерзения. Она зевнула и, потянувшись, ответила:

– Можно. А ещё я жрать хочу.

Красноклык повернулся к телу девочки-выдры и, оскалившись, спросил:

– Ты думаешь про то же, что и я?

– Да.

Лис встал и, нисколько не стесняясь того, что его мужские органы болтались чуть ли не перед самым лицом Ушки, подобрал тесак и принялся рубить тело выдры на части.

– Я за водкой, – зайчиха встала и, пошатываясь, пошла в хижину.

Острозубка, по всей видимости, потеряла очень много крови и до сих пор не пришла в сознание. Ушка пощупала её пульс и, убедившись, что та жива, взяла из рюкзака бутылку водки и вернулась к лису.

– Как там мышка? – спросил Красноклык.

За то короткое время, что Ушка ходила за водкой, он успел избавить тело девочки от конечностей и теперь, сняв с неё балахон, вспарывал тощий живот, явно намереваясь выпотрошить.

– В отрубоне, – чуть ли не с презрением ответила зайчиха, почувствовав к мышке глубокую неприязнь, граничащую с отвращением, – эти пиявки здорово у неё крови выпили.

Красноклык, нисколько не удивлённый той интонацией, с которой Ушка говорила о мышке, ничего не ответил и, вскрыв живот выдры, начал вырезать печень.

– Ты водку-то будешь?

– А, да, – ответил лис, – я просто увлёкся намного.

Он вытер липкие от крови лапы о балахон девочки, взял протянутую бутылку и, глотнув, поставил рядом с собой, после чего отрезал небольшой кусок тёмной печени и закусил, закрыв глаза от наслаждения.

– Чуть-чуть горькая, – проглотив, сказал лис, – но такая мягкая!

Ушка присела рядом, выпила водки и тоже попробовала сырой печени. Она действительно оказалась слегка горькой, но настолько мягкой, что, кажется, её можно было разжевать одними дёснами. Зайчиха проглотила пахнущую желчью кашицу, взяла свою куртку, достала сигареты и закурила.

– Никогда бы не подумала, что нас ждёт такая жизнь, – сказала она, выдыхая дым.

– А что ты себе представляла, когда мы уходили из дома?

Зайчиха сплюнула горьковатую, кровавую слюну и, усмехнувшись, ответила:

– Всё, что угодно, но только не это.

– И как?

– Да по кайфу всё.

Красноклык встал, приволок глиняную жаровню, наломал веток от ближайшей хижины и развёл огонь.