Лесник

На секунду мужчина даже остановил коня, сжал в ладони поводья до хруста.

– Сука ты, Герман! – прошипел он и сплюнул на землю.

Конь взвизгнул, когда он с силой всадил пятки ему в бока, встал на свечу и кинулся вперед, что было сил, будто не было лесной дороги. Еловые лапы едва не хлестали по лицу. Лесник прижался к шее коня, когда тот пер вперед, туда, где далеко, почти у самого болота и нашли труп девочки.

Участковый был уже там, успел приехать на своем внедорожнике, как и Артем, лесник, на закрепленном участке которого и нашли погибшую. Герман на ходу спрыгнул с коня и подлетел к Степанычу. Тот ухватил лесника за плечи, удерживая, но самое главное не ускользнуло от зоркого взгляда мужчины. Распростертое на траве растерзанное тело совсем еще юной девушки. Море крови, застывшей на рыжем лесном ковре, и какие-то желтовато-красноватые ошметки. А еще был запах. Этот запах он не спутал бы ни с каким, запах будоражил его обоняние, застилал разум. Запах растерзанной плоти.

– Гера, успокойся! – выдохнул мужчина, тряся друга за плечи. – Сейчас полиция приедет! Теперь это их дело!

– Дай мне просто посмотреть! – хрипел лесник, все еще прорываясь к телу.

– Да нечего там смотреть, ее звери разодрали!

– Дай просто посмотреть, я буду аккуратным, улики не нарушу! Просто рассмотрю место. Пожалуйста. Ты же знаешь, я вижу немного больше, чем другие.

– Я не понимаю, почему ты так печешься.

– Ой ли! – съязвил Герман, и взгляд его на секунду стал злой. – Вся деревня знает, а ты не знаешь!

– Хорошо, – пробурчал участковый, примирительно поднимая руки, – посмотри, но к трупу близко не подходи. Понял?

– Все я понимаю, но да, обещаю просто посмотреть.

Участковый отпустил лесника, и тот медленно пошел по кругу, приближаясь постепенно к месту убийства. Глаза невольно то и дело цеплялись за распростертое тело, и в какой-то момент Герман вдруг остановился, понял, что смущало его. Принюхался посильнее. Запах. Запах медведя, того же самого, что бродил вокруг деревни. И не только. Пахло лекарственными травами. Помимо зверя тут был еще и человек. Запахи наконец разделились, и в душе лесника начала теплиться мысль, что то, о чем он думал сначала – ошибка, и тут действительно бродил просто какой-то отморозок и садист с ручным медведем. Жаль, но остальным пока нельзя было рассказывать ни о каких своих предположениях. Никому, кроме, пожалуй, Михаила.

Мужчина присмотрелся к телу повнимательнее, пересиливая рвотный позыв, и вдруг коротким окликом позвал Степаныча. Тот непонимающе уставился на него. Лесник указал пальцами на тело.

– Присмотрись, у нее на шее синяки. Знакомая картина?

– Будто душили! – присмотревшись, тут же заметил участковый.

– Вот, – Герман сложил руки на груди, – ее не просто звери погрызли. Ее человек убил, а еще, – голос его невольно дрогнул, – возможно, ее пытались изнасиловать.

– Почему пытались?

“Да потому, что я не чую запаха никаких лишних выделений”, – едва не съязвил Герман, но в последний момент остановил поток словесного поноса.

– Да так, присмотрелся. Не замечаю никаких других следов. А юбка с бельем валяются в стороне.

Участковый косо посмотрел на него.

– Можешь даже не смотреть так. Я всю ночь дома провел, точнее в бане, семь литров пива выпил, пол литра коньяка, для полировки. Не помню, как уснул, а проснулся от звонка твоего.

– Скучно жить было? Или праздновал чего?

– Достало все. Одна сидит в гостях бурогозит, словно хозяйка, ко второй попытался приехать – отшила. Вот и решил вечерок провести с пользой к делу. Заодно и немного татуировку подправил.

– Ты часом не мазохист? – Степаныч криво ухмыльнулся, но Герман так и остался серьезен.

– А что мне еще делать? – лесник пожал плечами и вздрогнул. – Я надеялся, что хотя бы с Машкой все нормально сложится, а теперь вот так вышло. Еще и в лесу. Главным виновным навеки останусь я.

Глава 12

Катя в это время оставалась в деревне, общалась с безутешной матерью, старалась успокоить ту, как могла. Ей тоже было страшно, да и женщины посматривали на нее как-то странно, напряженными, недоверчивыми и осторожными взглядами. Та легкость, с которой Катерина остановила Настасью, лишь взглянув на ту, видимо, уверила их, что лесник привез в село сестру-ведьму. Хотя на самом деле ей было глубоко плевать на чужие мнения о себе, главное, что заботило сейчас, была опека над Марией. Женщина чувствовала себя не очень хорошо.

Катя взяла учительницу за руку, привлекая ее внимание к себе.

«Все будет хорошо, вашу дочь найдут», – показала она знаками, но Маша как-то странно покачала головой, обреченно.

И Катя понимала ее, ведь ее саму не покидало чувство, что случилось непоправимое. Но она до последнего старалась убеждать женщину в лучшем. Врала так убедительно, как только умела. А убеждать она умела очень хорошо. Казалось, на какое-то мгновение Мария даже немного воспряла духом. Только никто не смог бы и понять, каких моральных усилий стоила Кате эта убедительная и убеждающая ложь.

В какой-то момент Катя вышла из клуба, быстрым шагом зашла за здание и медленно сползла по стене, сжав пальцами виски. Казалось, из нее высосали всю энергию.

Она выудила из кармана сигарету, которую выцыганила у кого-то из охотников, и прикурила. Потянула, закашлялась, утирая невольно выступившие слезы. Бросила сигарету под ноги и затоптала с остервенением. Развернулась и с силой ударила кулаками в толстую стену. Вытерла слезы. Катя чувствовала дыхание смерти вокруг. Нужно было возвращаться к Марии, но каждый шаг внезапно стал для нее таким тяжелым, будто она продиралась сквозь жидкую грязь. Дышать было трудно, казалось, что кто-то хватал за горло. Стало страшно. Хотелось повернуться и бежать сломя голову. Но она всей своей сущностью противилась этому, настырно шла вперед и злилась, что не может дойти быстрее.

– Вот нахрена мне была эта гадостная сигарета? – снова сжала Катя виски, вступая в полумрак клуба. Голова закружилась, и она на секунду остановилась отдышаться. Подняла голову и внезапно прищурилась. Напротив, на старых откидных сидениях рядом с Марией сидела Настасья, держала женщину за руки и говорила ей что-то, пристально глядя в глаза. Негромко, но так, чтоб только та смогла ее понять, прочитав по губам. Стоящие рядом несколько женщин были будто в каком-то трансе, а вокруг будто простирался полупрозрачный туман.

Катя нахмурилась. До слуха ее донеслись слова: «карты сказали» и «гроб». А еще она отчетливо разобрала странную, вспыхнувшую в мозгах мысль: «Это все он, это случилось из-за него».

Пора было заканчивать весь этот балаган, пока Германова бывшая родственница не нагадила. Катерина с силой мотнула головой, прогоняя остатки слабости. Энергия ее вернулась яркой вспышкой ярости в глазах. Она с силой топнула ногой, и морок развеялся в одно мгновение. Настасья дрогнула и обернулась к вошедшей. Зеленые глаза ее метнули молнии.

– Вас разве не предупредили не подходить к Марии?! – голос Кати зазвенел сталью, она вперила в оппонентку свои чудные глаза, стараясь не прервать зрительного контакта. Переглядки – лучший способ немного сбить первоначальный настрой противника. Пусть видит, что ее особо никто и не боится.

– Это не твое дело, уйди отсюда и не беси, малолетка. Неровен час, случится с тобой что нехорошее, – ведьма встала и медленно двинулась к ней, но Катя не отступила, не испугалась и не опустила глаз. Наоборот, взгляд ее полыхнул с новой силой и она будто стала выше ростом, хотя еще сильно не дотягивала до высокой, достаточно пышной Настасьи.

– Вот только не надо пугать. Если вы на картах гадаете, то это еще не значит, что прямо стали всемогущей знахаркой и порчей вынесете мне мозги! Честно, не впечатляет. – Она саркастично улыбнулась, сохраняя при этом достаточно спокойный тон, который слегка обескураживал.

– Не говори того, что не знаешь. – Ведьма попыталась надавить на нее еще раз, но в этот момент Катя, не отрывая от нее взгляда, представила, что перед ней зеркало, повернутое амальгамой в сторону противницы. Она всегда делала так, когда встречалась с цыганками, и тех будто ветром сдувало, настолько некомфортно становилось им рядом с ней.

– Не страшно.

Настасья подступила еще на шаг и тут вдруг дрогнула, отступила. Взгляд ее забегал. Зрительный контакт разорвался, и Катя улыбнулась. Способ снова сработал.

– Ты же не сестра ему. Нет в его роду знахарей. Откуда ты взялась?

– Из преисподней выпала, – прошипела Катя, обходя ее и садясь возле Марии. Мысленно она представляла, как солит сейчас ведьме спину. – Понимаете, вы здесь сильно лишние.

– Ты ведь не знаешь свою силу. Пойдем со мной, я всему научу.

– Спасибо, но нам немного не по пути.

– По-хорошему прошу, иначе могу сделать и по-плохому, – в голосе Настасьи зазвучала угроза.

– Все твои речи тебе же на плечи, – выплюнула Катя.

– Молодой сдохнешь! – взвизгнула ведьма, развернулась и кинулась к выходу. Замерла на мгновенье в дверях, обернулась, пристально глядя на Марию, которая до этого следила за перепалкой баб с оторопью. – А ты, подстилка лесникова, готовь гроб!

И убежала. Мария обреченно опустила руки и более уже не хотела вступать в диалог, сколько бы Катя не пыталась начинать общение. Старая ведьма сделала свое дело. Женщина больше не верила в хороший исход. Катя морально готовилась, что вот-вот придется успокаивать учительницу, которая доверилась-таки ей.

Когда в клуб зашел молодой координатор поисков и направился прямиком к ней, Катя морально напряглась. Но, когда он нагнулся к ней, шепча на ухо страшную новость, опешила. Как теперь донести это Марии?

Мария, Маша, прямо тезка ее Мари, не могла слышать о произошедшем. И девушка должна была сообщить ей это лично, ведь остальные знатоки языка глухонемых были в лесу. А остальные женщины, которые насторожились с приходом координатора, подняли бы вой. Это сейчас было совершенно не нужно.

– Ни слова никому, пока не скажу ей, – шепнула Катя, и он утвердительно кивнул.

Она вздохнула, медленно подошла к напрягшейся учительнице и посмотрела той в опухшие от слез глаза. Взяла за руки и села на один с той уровень. Медленно, с трудом подавив дрожь в ладонях, показала несколько самых сложных в ее жизни жестов.

Лицо Марии не изменилось в первые несколько секунд, но во взгляде что-то умерло. И все же Катя задохнулась от острой боли, почувствовав на мгновение то, что вспыхнуло у учительницы внутри. Потом Маша вырвала руки из ее рук и отрицательно замотала головой, отступая от на несколько шагов в сторону, а когда осознала, что это не чья-то жестокая шутка, то лицо ее исказила жутковатая гримаса боли, она издала какой-то звериный рев и повалилась на колени.

Женщины зашумели пчелиным роем. Кто-то окружил несчастную мать, кто-то кинулся к координатору с вопросами, кто-то начал причитать.

Катя выпрямилась, устало отерла лицо ладонями.

– Господи, ну сейчас начнется. Так, концерт прекратить! Ей и так плохо, не нагнетайте! – выдохнула она, как можно громче. – Приведите фельдшера, скорее! Скоро приедут поисковики. Их нужно накормить! Они устали, и им нужна помощь!

Кто-то из женщин ойкнул и быстро выскочил из клуба. Кто-то побежал за фельдшером. Возле Марии осталось несколько пытающихся ее утешить человек. Катя подошла к учительнице, потопталась рядом, но не смогла сесть рядом, так как боль, исходящая от женщины в этот момент, просто убивала морально. Это было слишком тяжело для нее сейчас. Она просто вылетела из клуба, забежала за него, спряталась между деревьев, растущих за зданием, оперлась о стену и медленно сползла вниз. Горло сдавили спазмы. Катя спрятала лицо в ладони и тихонько заплакала. Как же она устала за один этот чертов день!

Безумно жаль было безутешную Марию. Жалко было девочку, с которой она так и не успела познакомиться. И все же она устала. Слишком много было эмоций, витающих в атмосфере. Ей просто захотелось спрятаться, найти нору поглубже и укрыться от всего мира. А еще она хорошо знала, что это еще не конец. Мария нуждалась в помощи как никто. И в помощи Кати тоже.

Глава 13

Поисковики, нашедшие тело, вернулись ближе к закату. Остальные вернулись немного раньше, районные уже уехали. Усталые, изможденные и невероятно расстроенные. Катя, сидящая рядом с Марией и фельдшером, услышала гул мотора и стук копыт.

Она встала, распрямляя плечи и положила руку на плечо врача.

– Я выйду, встречу. Надо предупредить. Придержите ее тут пока.

Мужчина коротко кивнул и продолжил измерять давление несчастной матери. А Катя вышла из здания как раз вовремя. Герман как раз привязывал повод коня к коновязи. Рядом суетился отец Михаил. Она негромко откашлялась в кулак, привлекая к ним свое внимание.

Лесник подошел к ней и положил руку на плечо.

– Как она? – он посмотрел на собеседницу с угасающей в глазах надеждой.

– Плохо, – Катя спрятала руки в карманы и вздрогнула, глядя на микроавтобус в котором было тело девочки, – она на грани. Там все очень плохо?

– Сама-то как думаешь? – вздохнул тот. – Ее звери потрепали.

– Маша сейчас захочет увидеть дочь. Останови ее.

– Хорошо, я поеду с ней в район, а тебя попрошу отвезти на мой кордон. Животных придется кормить тебе. Пожалуйста.

– Не бойся, покормлю. А коня как и собак?

– Цербер поедет с тобой, Фенрир останется тут с Ренегатом. Их заберет Михаил. Я приеду завтра.

– Давай, удачи тебе.

– Спасибо, – он нагнулся и коротко коснулся губами ее сломанной руки.

– Давай, работай! – выдохнула Катя и толкнула его в плечо, так как в этот момент Маша вылетела из клуба, поняв, кого привезли. Герман бросился наперерез ей, хватая в объятия.

Катя же вновь отошла назад, оперлась о плечо коня. Потерла виски пальцами и закрыла рот ладонью, так как в стороне от нее разворачивалась настоящая трагедия. Маша кричала словно полоумная, вырываясь из стальной хватки лесника. Ему, крупному мужчине, с трудом удавалось удержать ее, такую маленькую, но такую безумно-сильную в своем горе. Один раз она с силой ударила ногтями его по скуле и почти вырвалась, но мужчина остановил ее с каким-то звериным рыком, скрутил крепче и встряхнул, заставляя замереть. Обратил, наконец на себя внимание и начал хаотично показывать ей жесты. Маша снова забилась в его руках, забарабанила кулачками по плечам, но этот порыв ее прошел быстро, сменившись надрывным истеричным рыданием, в котором было столько боли и горечи, что вокруг снова запричитали женщины, да и сама Катя невольно всхлипнула. Нужно было срочно уезжать обратно в лесничество, пока она окончательно не свихнулась на нервной почве.

Герман в это же время подхватил обмякшую, уставшую от слез Марию на руки и отнес ее в автомобиль участкового. И в этот момент кто-то положил ладонь Кате на плечо. Она вздрогнула и повернулась в том направлении. Отец Михаил коротко улыбнулся, повлек за собой.

– Пойдемте, Катерина, вам нужно подкрепиться, а потом в дорогу.

– Спасибо, батюшка. – она вздохнула и поняла вдруг, что желудок уже сводит от голода.

Мужчина подошел к коню, отвязал от коновязи и повел следом, уводя Катю к себе. Матушка, моложавая, чуть полноватая румяная шатенка с толстой косой и странным для села именем Маргарита, будто сошедшая с картины Рубенса, напоила ее молоком и до отвала накормила густым вкуснейшим борщом.

– Может, все-таки, ночевать у нас останетесь? – спросила она, обращаясь к Катерине, которая в этот момент уже осоловело сидела за столом и глядела в окно, слипающимися глазами.

– Нет, Герману надо помочь. Я обещала.

– Неужто не страшно жить в лесу?

– Порой страшнее жить, когда вокруг толпы народа. Наверное, иногда их стоит бояться.

– Ох, надеюсь, мнение твое изменится, девочка. – отец Михаил взял ключи от машины и вышел во двор. – Пойдем, отвезу тебя на его кордон.

Машина тряслась по бездорожью, а Катя молча следила за дорогой. Из головы никак не хотела уходить картинка, как Герман заносил рыдающую Марию в автомобиль “скорой”. Это была такая горечь, такой ужас, что ей захотелось впасть в беспамятство.

– Ты не его сестра, – Михаил, изучал дорогу, но ей показалось, что при этом он наблюдал и за ней, – откуда взялась рядом с нашим нелюдимым?

– Если скажу, что под машину ему кинулась, поверите?

– Я всего лишь грешный священник, мое дело слушать, а потом уж решать, верить или нет.

Катя вздохнула и как на духу выложила батюшке всю свою историю, от автоподставы, до ее отчаянного броска на капот УАЗа. Эмоции выключились, осталась только история, ставшая для нее чем-то, очень похожим на страшный сон. Отец Михаил слушал ее эту исповедь молча, а она говорила и говорила. Когда же замолчала – батюшка грустно вздохнул.

– Ты на удивление спокойна. Неужели к подобному можно привыкнуть? Или это шок?

– Привыкнуть можно ко всему, душа со временем черствеет, если это было не один раз, – Катя вздохнула, разглядывая ногти на здоровой руке, – только страшно. Боюсь, что снова пересекусь с этим человеком. Не хочу больше боли.

– Сколько я говорил, что нехорошее место люди выбрали для строительства поселка, что не место находиться живым там, где лежали мертвые. Но, видимо, нет Бога там, где ради красивого жилья потревожили усопших. Не бойся, история твоя не выйдет новой сплетней в деревню.

– Это было бы неплохо, святой отец, – она улыбнулась и посмотрела перед собой, – а за тот поселок я вам скажу одно, там не то, что Бога нет, тем местом правит сатана.

– Мне, кстати, сказали, что ты ведьму местную прогнать смогла. Правда или нет?

– Было дело, – Катя невольно улыбнулась, – Настасья ваша мнит себя великой ведьмой, да только не подумала она, что есть те, кому до ее угроз совершенно дел нет. Она умеет затравить окружающих морально, да только ее легко сбить собственным же оружием.

– Ты на психолога училась или что?

– Или что, – она помолчала несколько мгновений, – бабка, мамкина мать, ведьмачила, хотела, чтоб я по стопам ее пошла, говорила, что передаст силу. Учила меня даже какое-то время. А я не хотела. Было страшно! А потом она упала с лестницы на чердак и разбилась. Умерла не сразу, звала меня, хотела силу передать. А я испугалась тогда и убежала. Но кое-какие приемы освоила, знаю, как можно подавить человека своей волей. Не поймите превратно, но она накручивала Марию в любой момент, стоило мне отлучиться. А еще у меня создалось впечатление, что она настраивала всех против Германа.

– О, это она у нас целью поставила, чтоб его со свету сжить. Настасья бывшая теща Геры, мать его погибшей жены. Для нее он был изначально худший враг. Она ведь тоже ведьму растила. Только, в отличии от твоей бабушки, у них там вся семья такая. И тут единственная и последняя дочь ушла от них и к кому? К бывшему военному, который увез ее в город. Более того, Марина, она ведь приняла православие. И ребенка они зачали после заключения брака. Вот это для Настасьи удар был.

– У Германа есть ребенок? – Катя даже приподнялась, на пассажирском сидении.

– Нет, к сожалению. Марину убили по пути из женской консультации. Избили до полусмерти и задушили. После чего бросили в подворотне. Там были бездомные собаки.

– Боже! – Катя прикрыла рот ладонью. – Ее…

– Изгрызли тело так, что в морге практически не смогли зашить. А самое страшное, живот распотрошили.

– Нет, пожалуйста, не продолжайте! – она начала отмахиваться руками. – У меня фантазия буйная. Одно скажите, как Герман это пережил?

– Честно, не представляю. Он в то время еще с трудом от ужасов службы отошел. А тут такое. Поэтому тебя и приютил. Для него поруганная женщина – больная тема. Только одного прошу, душу ему не береди. Думаю, что если Мария в деревне останется то только с ним. Возможно он сможет вылечить ее душу, да новой жизнью заживут тут. Будут залечивать душевные раны друг друга.

– Да я и не претендую. Мне пересидеть только опасность, да уеду в город.

– Катюшенька, от проблемы бегать не надо, проблему надо решать.

– Нет уж, тут такая проблема, что скорее меня закопасидел на деревянной приступке, свесив с нее одну ногу и курил одну за одной. В груди болело. Все тело будто огнем жгло, кажется, поднялась температура. Но, если честно, то сейчас ему было глубоко плевать на собственное самочувствие. Сильнее сейчас болела душа. И боль эту невозможно было угомонить никакими известными ему способами.

Герман затушил окурок о приступок и бросил в ведро. Коснулся пылающим лбом перил, рвано выдохнул и посмотрел в небо. Горло раздирал надрывный кашель, а в стремительно темнеющем небе холодным светом озарилась практически полная уже Луна, заставляя пробудиться самые дикие из инстинктов. Наступало тяжелое время.

Ему не было холодно, хотя торс мужчины был обнаженный. В ближайшие дни холод – это последнее, что могло его заботить. У него обострились все инстинкты и по телу шла мелкая дрожь. Он надрывно закашлялся и положил голову на бок, так как в этот момент сзади раздался стук закрываемой двери.

– Зайди, пожалуйста, ты болеешь, – Катя встала сзади и прикоснулась к его обнаженной спине, – какой ты горячий!

Лесник вздрогнул и отпрянул в сторону. Из горла его раздался приглушенный, клокочущий рык.

– Оставь меня, пожалуйста! – пророкотал он.

– Оставлю, если пойдешь в дом. А я пойду в баню. Я же все понимаю.

– Что же ты так хорошо понимаешь? – губы Германа прорезала улыбка и острые клыки блеснули под верхней губой.

– Ты переживаешь расставание с Машей и моя доля вины в этом тоже имеется, – она сложила руки на груди и вдруг вздрогнула, услышав его гулкий, переросший в кашель смех.

Герман прикурил очередную сигарету и посмотрел перед собой, стеклянными глазами. Он снова был слегка навеселе и Катя немного опасалась этого странного его состояния. Хотя спьяну он не разу еще не показал себя неадекватом, но рисковать не стоило, поэтому она старалась не провоцировать его.

– Не понимаешь. Ты ничего не понимаешь, девочка. Мне и вправду больно от расставания с Машей, вот только если бы это была самая большая моя беда, я бы тихонько страдал, пытался смириться. Может быть пил больше. Это не первый разрыв в моей жизни, и, возможно, не последний.

– Значит это от того, что произошло сегодня?

– Частично. Ты решила устроить мне допрос?

– Нет.

– Тогда иди пожалуйста домой, не мешай мне медитировать.

– Не заметила я, что ты тут медитируешь, – Катя подошла ближе и ласково взъерошила его длинные, чуть влажные, каштановые волосы.

– Я тебя сейчас укушу! – Герман снова улыбнулся, резко встал на ноги, приблизился к ней и быстрым движением лизнул от ключицы до скулы. – Прошу, Катен, уйди, мне очень тяжело контролировать себя рядом с тобой. Еще слишком свежи воспоминания. И в этот раз я таким ласковым не буду точно!

На Катю такой его поступок подействовал магически. Она пискнула и пулей улетела обратно в избу, а лесник продолжая то ли улыбаться, то ли скалиться, неспешно пошел в сторону бани. Действительно, эти пару ночей нельзя было находиться рядом с той, к которой тянуло сейчас будто магнитом.

***

Ульяну похоронили через четыре дня, когда провели все необходимые исследования тела. И за это время Герман, который старался быть все это время рядом с безутешной Марией, начал понимать, что тут не только развернулась трагедия, но и их личная драма. Учительница старательно избегала его заботы, отдаляясь все дальше и дальше. А на поминках, которые организовали в селе, дала понять очень недвусмысленно, что больше не хочет иметь с лесником ничего общего.

Герман молча проглотил все злые слова, ссылаясь на ее состояние. Видел, что не стоит сейчас лезть на рожон, ведь женщине было совершенно не до него. Да и заботу она принимать отказывалась напрочь. По крайней мере, от него. И как бы леснику не было горько, но он вынужден был смириться и отступить пока в сторону. Но для себя решил, что так просто не отойдет от нее. А когда увидел, что Мария собирает вещи, понял, что учительница собирается уезжать из села. В итоге, все-таки решил, что поедет следом за ней, куда бы Мария не поехала.

Он успел заметить, как однажды в толпе промелькнула довольная физиономия Настасьи и мысленно послал ей на голову кары небесной. Да только толку. Без ее вмешательства и на этот раз не обошлось. Лесник снова привез к Марии Катю, так как та своей заботой добилась, кажется, большего, чем сам Герман за все месяцы его общения с учительницей. Вот только и у Кати с ее, очень странной, убедительностью, ничего не вышло.

После поминок он молча пришел к женщине пытался поговорить с ней наедине, вымолить прощение. Хоть на коленях, хоть припав к ее ногам. Готов был даже унижаться, но наткнулся на такую стену холода, что едва не оледенел на самом деле. Маша показала ему пару очень жестких знаков и закрыла входную дверь перед самым носом. А там в избе в очередной раз промелькнула довольная физиономия Настасьи и еще пары самых злобных баб. И бабы эти помогали сейчас учительнице собирать вещи.