Трофей

– Чойто поздно домыслили, – оскалил желтые зубы Игнат, уже лежащий на земле, прикрываясь трупом шведского воина.

Грянул новый залп. Все вокруг заволокло дымом.

– За мной! – скомандовал Кирилл, и на четвереньках пополз к желанной дверце. Переползая через убитых, раненых и раздавленных ратников. Он не оглядывался, слыша натужное сопение сзади.

Когда прозвучал третий залп, а со стены зазвучали шведские команды, Кирилл ввалился в темный узкий лаз. От неожиданности он вздрогнул, и лишь позже пришло осознание, что в этот миг он мог лишиться жизни. Разгоряченная, взмокшая от рубки и бега, спина похолодела. В нише, привалившись спиной к стене, стоял закованный в полный доспех придверник. В руках он сжимал огромную окровавленную секиру, а у его ног зияло отверстие в глубокую яму, где виднелись два трупа, один из которых точно был стрельцом, одетым в желтый кафтан московской рати.

Алешка, вползший следом за Хлебаловым, ойкнул и получил толчок в зад от Игната:

– Чова пасть раззявил! Ужо заколот он!

Кирилл, продолжая ползти по лазу, восхитился глазастости ратника. Он и сам не сразу разглядел рукоять тесака, торчащего из брюшины воина, оберегавшего от неприятеля тайный вход. Очень ловкий вояка умудрился увернуться от секиры и с силой вогнать оружие в сочленение лат. Но восхищаться подвигами других было некогда. Из потайного хода еще предстояло выбраться.

Узкий лаз выводил в мрачную темную комнату. Хлебалов, выставив вперед щит, полез наружу.

15

Острия двух бердышей ткнулись ему в спину. Увернуться или отбиться уже не представлялось возможным.

– Чай наш?! – спросил стрелец, направляющий оружие в спину вползающему.

– Наш, – выдохнул Хлебалов, распрямляясь. – Энто кто так ловко дух вышиб у рыцаря?

– Ловко, да неловко. – откликнулся от погруженной в полумрак каменной лестницы ратник, чье присутствие выдавала белая холщина, намотанная на голову. По темному пятну на белой ткани Кирилл догадался о ранении, полученном воином. Как подтверждение догадки, прозвучали слова:

– Он мне топориком голову проломил.

Из потаенного хода вылезли Игнат и Алешка.

– Скока вас? – настороженно спросил стрелец.

– Втроих мы. – за всех ответил Хлебалов. – Все кто сберегся с десятка Лыкова, передового полка князя Голицына. Аз Кирилл, сын Матвеев, то Игнат, да Алешка.

– Здравы буде, служивые. – Стрельцы дружелюбно опустили бердыши. – Стрелецкого полка ратники Харитон, да Ануфрий.

– Городской казак Прокоп, Большого полка ратник. – отозвался раненый воин.

На мгновение повисло напряженное молчание. Затем старший стрелец спросил:

– Шо делать будем, православные? – он насупил густые брови, продолжая разглядывать вновь прибывших. Пронзительный взгляд скользнул по Кириллу, замер на щите десятника.

Хлебалов, не обращая внимания на оценивающие взгляды, осмотрелся. Мрачные своды тускло освещались сквозь узкие решетчатые оконца вверху. Каменные полки окольцовывали помещение, кое-где на них стояли древние шеломы – литовские, польские, тевтонские. Снизу выглядывали покрытые пылью и паутиной щиты – прямоугольные, зауженные к низу, круглые. По центру три грубо сколоченные стойки для копий, пик, кистеней, топоров и других орудий, использованных древними рыцарями. На стенах пылились луки и арбалеты. Каменная лестница, на ступеньках которой сидел Прокоп, вела вверх, на крепостную стену. Кроме потайного лаза к воротам и лестницы наверх, из оружейной имелся еще один выход – широкая и низкая дверь во внутренний двор.

Кирилл двинулся к двери, но Харитон его остановил:

– Заперта. Мы шибко не усердствовали, но проще лазом выбраться.

– Дак там энтого…пуляют. – сглотнул подступивший к горлу ком Алешка.

– Затаиться надо, – предложил Ануфрий, поглядывая на старшего товарища Харитона. Тот, насупив брови, молчал.

– Не сдюжим. – отрезал Хлебалов. – Найдут нас, и передушат как мышат!

– К своим надо выходить. – согласился Прокоп.

– Как? – воскликнул Ануфрий. – Сквозь всю немецкую рать? В шестерых?!

– Господе Исусе, помоги ны! – взмолился Прокоп.

– Здесь другой Бог. – пробасил Харитон. – Немецкий!

– А какая разница?! – удивился Алешка.

– Ты что униат?! – глаза Харитона фанатично блеснули в потьмах.

– Православный я, – быстро затараторил Алешка, – вот тебе истинный крест!

Он суетливо наложил на себя крестное знамение: двумя перстами справа налево. Стрелец успокоился.

– Значит так, православные. В крепости мы долго не протянем. – Кирилл продолжал рассматривать помещение, размышляя. – Нам один путь – к нашим выходить.

– Как выходить то? – вновь вспыхнул Ануфрий. – Кругом вороги.

– Пока они не спохватились – надо выбираться!

– А ты пошто раскомандовался? – Стрелец задиристо задрал голову, и воинственно двинулся на Хлебалова.

– Кирилл с самим князем Хворостовским с одного стола ел! – заявил Алешка.

Хлебалов по-доброму усмехнулся такой неисправимой наивности молодого воина.

– Нам воевода-опричник не указ! Мы сам с усами!

Молодой стрелец подбоченился, с вызовом глядя на Хлебалова.

– Ты, Ануфрий, охолонись. – Харитон степенно разгладил седеющие усы. – Хворостовский добрый воевода. Мы теперича али соборно к нашим выйдем, али поразинь сгинем! Воеводь, служивый.

– Заедино сподручнее спасаться. – согласился Прокоп.

– А что мы вшестеро смогём? – не унимался Ануфрий.

– Да всё что хошь! – запальчиво ответил Игнат.

– Захватим башню, и пулять начнём по ворогам! – восторженно заявил Алешка.

Хлебалов с интересом взглянул на своих боевых товарищей. Обычные русские мужики – ремесленники и крестьяне, откуда такая уверенность и залихватская отчаянность? Получается не зря Лыков гонял их на поле, давал почувствовать собственные силы, вдохновлял на ратные подвиги. Выходит не только дети боярские, да дворяне служивые способны добывать славу государству Московскому? Значит и мужики тяглые радеют за русскую землю?

А вот понять Ануфрия оказалось нелегко. Хоть и стрелец государев, к ратной службе призванный, но к подвигам воинским того явно не влекло. В его в общем-то верных словах чувствовалось желание отсидеться, не высовываться, надежда, что само собой все пройдет и разрешится.

И вот опять, с ощущением собственного превосходства, тот огрызнулся:

– Какой шустрый, ты пушкарь штоль? Али он пушкарь? Как пулять будем?

– Пулять может и не сподобимся. А башню захватить – то дело! – согласился Кирилл, понимая, что в этом может оказаться их единственный шанс показать своим, что в крепость прорвались русские. А это может сподвигнуть воевод двинуть полки на приступ.

– На кой оно нам? – не унимался Ануфрий. Кирилл пояснил:

– Ежели наши увидят, что башня захвачена – пойдут на приступ. И Колывань добудем!

– Так ворогов поболе нашего…

– Так они и не прознали, что мы тута!

– Хватит лясы точить! – отрезал раненый ратник. – Башня туточки, над головами нашими! Хватит впотьмах прозябать – айда на свет Божий. Воеводь, Кирилл, сын Матвеев.

Воины оправились и, бренча оружием, один за другим двинулись вверх по лестнице.

16

С каменной лестницы малый отряд московитов свернул влево и проник в нутро башни. По крайней мере так представлялось. Направо лестница вела на стену, откуда звучали выстрелы шведских аркебуз; налево должен находиться вход в башню. Но, сойдя с площадки, Хлебалов никак не мог понять, где они оказались. Холодная шершавая кладка каменных стен говорила об утробе башни. Но узкие прямые лестницы из струганого бруса смущали. Так не строили. Ни площадок для сдерживания наступающих, ни узкой винтовой лестницы с подъемом по правой стороне, чтобы затруднить неприятелю возможность использовать щит. Кроме того, этот странный запах свеже тесаного дерева, словно здесь ведутся строительные работы. Запах настолько устойчивый и сильный, что даже пороховой дым, сползающий сверху, оказался не в силах его перебить.

Когда глаза привыкли к мраку, разгляделись внутренние конструкции. Узкая лестница имела четыре пролета. Казалось странным, что ни один факел не освещал это тонущее во мраке пространство. Как ратники взбирались по ней впотьмах оставалось загадкой. Узких щелей в кладке хватало лишь разогнать полный мрак. И только на площадку третьего пролета сочился серый тусклый свет. Там специально зауженный тамбур, выводил на галерею крепостной стены. Сужение позволяло обезопасить находящихся у бойниц аркебузиров и лучников от внезапного нападения врага. Даже один воин мог долго сдерживать в створе тамбура отряд нападающих, лишенных маневренности и возможности действовать сообща. Но это же хитроумное устройство не позволяло свету проникать на лестницу. И лишь узкий кусок площадки слегка подсвечивался серыми красками дня.

На верхнем ярусе располагались пушки. Их громовой рык гулко отдавался во внутреннем колодце башни и мелкой вибрацией разносился по всему сооружению. Били три пушки. Поочередно. С точным двухминутным интервалом.

Отряд начал подъем. Под весом их тел, перекладины скрипели печальным голоском, словно каждая пыталась отговорить русских воинов от опрометчивого поступка. Скрип наполнял изолированное помещение башни, усиливаясь от каменных стен. Но услышать этот шум казалось невозможным – за стенами продолжался бой: палили пушки, кричали люди, рушились укрепления. Аркебузиры самозабвенно продолжали обстреливать русское укрепление у подножия крепости, и даже не повели ухом на шум с лестницы. В пылу сражения их ничто не отвлекало от собственного ратного труда.

Русские продолжали взбираться вверх. Все здесь было враждебное и чужое. Снизу шведская речь, сверху эстляндские команды. И даже запахи, перебивающие дым костров и пороха.

В крепости готовился обед. Пахучий дух укропа, тмина и свиного сала наполняли все пространство вокруг. Хлебалов аж стиснул зубы. Страшно захотелось есть. До спазмов в животе.

Выбираться на галерею крепостной стены не имело никакого смысла, а потому, стараясь не греметь и не мешкать на площадке, они проскочили на последний лестничный пролет. Все замерли, уткнувшись в ноги впереди взбирающегося. Кирилл уперся лбом в шершавую крышку.

Он несколько раз моргнул, и аккуратно слегка приподнял крышку, привыкая к свету. Огляделся. Верхний ярус не имел крыши. По середине стояла деревянная тренога для подъема грузов. Три пищали установлены в углах пятиугольника, обращенного выступающей тупой гранью в сторону осаждающих. Высокие мощные зубцы бастиона надежно прятали аркебузиров и пушкарей от прямых выстрелов осадных орудий. Теперь Хлебалов понял странное внутреннее устройство башни. Ее переделывали под модный ныне итальянский бастион, но не успели завершить работы до осады.

Сейчас наверху находилось три наряда. Двенадцать человек. Еще мелькали аркебузиры. Но те постоянно перемещались между бойниц, и быстро подсчитать их не удалось. Четвертая пушка была обращена в сторону внутреннего двора. Но пушкарей возле нее не наблюдалось.

Хлебалов прикрыл крышку. Обернулся к ратникам:

– Ворогов десятка два. Может поболе. В первую голову бить пищальников, затем пушкарей. Как тока открою крышку бежим в две стороны. Лыкова десяток направо, Прокоп и Харитон с други налево. Ясно?

Разглядеть в кромешной тьме лица и кивки не представлялось возможным. К счастью, ратники благоразумно вразнобой выдохнули:

– Ясно.

– Сейчас жмуримся десять разов, и я открываю крышку. С Богом! Раз…

Наскок вышел молниеносный. Воины на башне, не ожидавшие появления неприятеля, не сразу поняли, что за люди выскочили из входного люка. Лишь когда из бойниц вытолкнули двоих аркебузиров, да еще троих изрубили бердышами, воины всполошились. Видя перед собой дула двух пищалей и лунообразные лезвия русских бердышей, они сбились в кучу, отступая к дальней от входа зубчатой стене.

Один из пушкарей попытался достать нападающих пыльником, но получил рубящий удар по голове и распластался у пушки, заливая дощатый пол алой кровью.

17

Находящиеся на верхней площадке башни прижались спинами к стене, готовясь к схватке имеющимся под рукой оружием. Пушкарь, оказавшийся ближе всех к нападающим, вскинул вверх руки и по-русски крикнул:

– Не губите, братья!

– Ах ты, иуда, по-нашему гуторишь! – Ануфрий занес над сдающимся врагом бердыш.

– Постой! – Хлебалов подставил под древко бердыша саблю и отвел в сторону смертоносное оружие. – Русский?

Пушкарь кивнул и, не оборачиваясь, крикнул что-то по-эстляндски. Стрелец озлобленно зашипел. Русские воины, ощетинившись саблями и бердышами, сомкнутым строем стояли у входа на верхний ярус башни. Напротив них, облаченные в шведские доспехи, изготовились к схватке эстляндцы. Прижатые к глухой стене пушкари и аркебузиры шведской короны, готовились дорого продать свои жизни.

Через мгновение на каменный пол упал первый клинок. За ним со звоном свалилась сабля. Затем аркебуза. Пушкарный пальник. Пика. Эстляндцы подняли вверх руки.

– Чяво? – удивился Прокоп.

– Алешка, собери оружие и скинь за стену. Игнат, вяжи ворогов!

Кирилл, понимая, что нельзя терять времени, бросился вперед и, вытягивая по одному из сбившихся в кучу пленных, переправлял тех на другую сторону к Игнату. Ратник уверенно срывал с каждого кушак или кожаный ремень, ловко вязал им руки за спиной. Связанных усаживали на пол возле пушек. Над ними грозно возвышались стрельцы.

– Так вас шестеро?! – изумился, поднявший первым руки, пушкарь, и с опаской покосился на эстляндцев. Хлебалов напрягся. Пленные в недоумении глядели на захватчиков – они тоже задавали себе такой же вопрос.

– Думал, что поболе? – зло усмехнулся Харитон.

– А если ни так, то чтож пулял бы по нам? – вставил второй стрелец.

– Да я за русскую землю жизнь отдам! – быстро заговорил пленный пушкарь. – Ты думаешь я по воле своей тута?

– Не досуг мне гадать. Токо знаю, что мы на той стороне, а ты на вражьей!

Харитон кивнул за городские стены, где в огне пожарищ продолжали плеваться пушки.

– Меня пятого года увечным подобрали. – так же быстро продолжал говорить пушкарь. – Я тогда в рати у князя Мстиславского служил. У замка Лоде, значит, повоевали нас шведы. Хорошо повоевали. Прапоры забрали, пищали с порохом, весь обоз. Как прознали, что я пушкарь к пищали приставили.

– Ни че, мы сегодня шведа повоюем! – грозно заявил Игнат, связывая последнего пленника.

– Под Коловертью бился? – Пригляделся к пушкарю Кирилл, словно силился узнать в лицо боевого товарища, разделившего с ним горечь поражения и тяготы плена. Не узнавал. Да и не мудрено – в той рати несколько сот пушкарей имелось при нескольких десятках пищалей. И как они сподобились тогда шведам уступить?!

Пушкарь согласно кивнул:

– Да, под Коловертью. По ихнему – Лоде.

Хлебалов взглянул вверх на огромное синее полотнище, развевающееся над башней. Огромный желтый лев, изображенный на боевом знамени, разевал пасть, и при каждом порыве ветра тщился укусить расположенный у подножия крепости русский лагерь.

– Пришло наше время побеждать! – решительно заявил он. – Отомстим за Коловерть! И прапор вражий добудем!

Затем обернулся к своим:

– Алешка, сымай зверину вражью! Сим подадим знак, что башня взята войском московским!

– Так и в крепости прознают, что мы здесь! – засуетился Ануфрий.

– Ни че, отобьемся! – не очень уверенно отозвался Игнат.

Кирилл огляделся. С других башней очень скоро их увидят, и начнут обстрел. Поднимутся аркебузиры и пикинеры. Оборонять люк будет не сложно, а вот уцелеть под перекрестным огнем с ближайших башен не удастся. Можно стрелять в ответ, но какой в том прок?

Взгляд задержался на мощной треноге. Конструкция показалась необычной. Через балки прокинута скрученная бичевка, но свободного конца для поднятия груза вручную не наблюдалось. Зато стоял барабан с кривой ручкой. Шведы для подъема использовали механику. Но Хлебалова заинтересовал ни сам механизм, сколько уходящая вниз бечевка. Значит там, в нижнем ярусе, располагалась зелейная казна – пороховой склад, обеспечивающий длительную бесперебойную стрельбу из пищалей.

Интерес Хлебалова к подъемнику заметил и русский пленник. Вновь заговорил быстрой скороговоркой:

– Там арсенал! Зелье, ядра, гранаты. Со стены не пробить, а изнутрь подорвать можно. Тогда и проход в крепость выйдет. Токма заберите меня отсюда, братцы. Тошно тута средь немцев поганых!

Алешка уже стянул шведский прапор и, схватив его в охапку, сунул Хлебалову. Тот лишь покачал головой, и принялся аккуратно укладывать драгоценный трофей.

– Братцы, заберете? – в глазах пленного стояли слезы.

– От веры истинной Христовой не отрекся? – грозно надвинулся на него Харитон.

– Истинный крест, не отрекся! – пленный хотел перекреститься, но связанные за спиной руки не позволили.

– Звать то тебя как? – спросил Кирилл, засовывая синий прапор за пазуху.

– Фома аз, Ивана сын, из Пушкарской слободы.

– Айда, Фома, кажи дорогу к погребу!

Ануфрий вспыхнул, преграждая Кириллу дорогу:

– Ты чтоль подорвать всех нас удумал?

Хлебалов заметил как напрягся Игнат, хватаясь за пику. Не хватало еще свалки среди своих. Но ответить Кирилл не успел. Воспользовавшись распрей среди русских, один из плененных эстляндцев выхватил кинжал, и со всей силы вогнал его в спину Харитона. Стрелец охнул и завалился на деревянный настил. Прокоп огрел напавшего прикладом, но не удержался на ногах, и свалился на сидящих на полу эстляндцев. Те остервенело набросились на ратника, дубася его головами и связанными за спиной руками. Некоторые, освободившись от пут, вскочили, потрясая руками.

Очевидно, отбирая оружие у пленных, не досмотрели. Кто-то умудрился сохранить кинжал. Теперь это уже не имело значения. Биться на ограниченном пространстве башни вчетвером против двадцати не имело смысла.

– Быстро! – Хлебалов схватил за шкирку Фому и пихнул его в зияющий проем лестницы. Игнат и Алешка кололи пиками напирающих эстляндцев, но те, грозной несокрушимой стеной, лезли на них. Ануфрий пытался добраться до Харитона, но зажатый между пушкой и стеной, оказался не способен ни взмахнуть бердышем, ни колоть им врагов. Хлебалов схватил за ворот Игната и Алешку, столкнул обоих на лестницу. Рубанул наотмашь приблизившегося эстляндца, и сам прыгнул вниз.

Сверху донесся, удаляющийся крик стрельца. Врагам удалось его вытолкать, скинув через бойницу в крепостной ров.

Оказавшись в полумраке, они, спотыкаясь и хватаясь за стены, помчались вниз. Хлебалову пришлось тащить Фому на себе. Тот неудачно упал на площадку третьего яруса, подвернул ногу, и, оставаясь с завязанными за спиной руками, совершенно не мог передвигаться самостоятельно.

Сверху яростно кричали эстляндцы.

– Алешка, обороняй! – рявкнул Хлебалов, когда они оказались на межярусной площадке с выходом на галерею над стеной. Оттуда слышалась стрельба и восторженные возгласы шведских аркебузиров. Поглощенные боем, они не обращали никакого внимания на творящееся на верхней площадке башни.

Рванувший следом за беглецами, эстляндец получил укол пикой, и повалился вниз, повиснув на одной из перекладин. Остальные спускаться на лестницу не решались. В узком темном проходе у безоружных людей не имелось никаких шансов добиться успеха.

– Здесь дверь! – прервал безумный спуск Фома. Уцелевшие ратники остановились, руками щупая стены. – Слева!

Дверь поддалась легко, петли оказались хорошо смазанными, погребом постоянно пользовались. Из мрачной темноты запахло порохом. Вот отчего на этом лестничном марше не было факелов, и единственным источником света оставался узкий проход на галерею, расположенный ярусом выше.

– Подруби верхнюю лестницу! – скомандовал Хлебалов, втискивая Фому в узкий дверной проем.

18

Когда Фоме развязали путы, он запалил особый светильник для пороховых погребов.

Ратники разглядели хорошо укрепленное мощными кирпичными перегородками помещение лишенное окон. В нем стояли три пороховые бочки и два ящика с ядрами. Не будучи пушкарями, они тем не менее без труда догадались, что это не обычные ядра, а гранаты и бомбы. Доставлялись все эти припасы наверх при помощи расположенного в центре помещения подъемника, прямо к пушечным нарядам.

Глядя на эти смертоносные запасы, Игнат обеспокоенно огляделся:

– Ежели мы подпалим – тоды сами как живы будем?

Фома удовлетворенно хмыкнул и заковылял к стене.

– Аз времени не терял. Брешь в стене ковырял. По кирпичику, по горсточке. А как жахнет – стена и обвалится.

Хлебалов непонимающе оглядывал стены – везде не порушенная кладка. Фома, удовлетворенный, замер на месте. Затем взялся за стену и извлек из нее кирпич. Второй, третий. Выдолбленная в толстенной стене ниша скрывалась за однослойной кирпичной кладкой без соединительного раствора. Ее глубина была не менее сажени.

– Как тока вести о походе рати московской пошли, я подкоп устроил, – с гордостью объявил Фома. – Выжидал. Ныне дождался!

– Не завалит? – недоверчиво покосился на пороховые бочки Хлебалов.

– Стены здесь прочные – сдюжат. Весь дух по колодцу наверх пойдет. Зелье в брешь сложим. Там и подпалим. Стену проломит – не сумлевайся! А там поле, лагерь, свои.

Хлебалов прикинул: зелейная казна располагалась на втором ярусе башни, значит прямого выхода на землю не будет. Уточняя спросил:

– Далече сигать?

– Сажени две – не боле.

– А ров?

– Да ров ужо доверху набит. И обломками, и ядрами, и людишками. Ну что, братцы, подсобите?

Ратники дружно ухватились за четырех пудовые бочки и установили их в подкопе. Фома начал устраивать пороховую дорожку.

– Гранаты и бомбы подвесим на подъемник. Пущай вверху шибанет. На галерее шведов осколками посечет .– Быстрой скороговоркой бубнил Фома, то ли разъясняя слушателям, то ли вдохновляя себя.

Хлебалов прислушивался к звукам с лестницы. Ни сверху, ни снизу не доносилось ни звука. Не раздавалось голосов, не бренчали доспехи. Эстляндцы, отрезанные от своих на верхней площадке башни, затихли. Их крики тонули в общем гвалте боя, и не привлекли внимание обороняющихся. Даже находящиеся на галерее аркебузиры, занятые стрельбой по русскому укреплению, никак не отреагировали на крики пушкарей. Иначе они уже наводнили бы лестницу и ломились в пороховой погреб. А ведь их разделяло каких-нибудь четыре сажени. Что уж говорить об отрядах шведских пехотинцев, расположенных во внутреннем дворе крепости. До тех предстояло докричаться с десяти саженной высоты. Видимо, эстляндцы бросили бесплодные попытки привлечь внимание криком и предпринимали какие-то другие попытки. Хлебалов не знал какие – и это пугало.

На лестнице что-то хрустнуло. Загремело. Протяжно скрипнуло. Затрещало. Загремели латы. Послышалась иностранная ругань, крики. Эстляндцы всё-таки смогли привлечь внимание аркебузиров, и сейчас те рванули на лестницу. Подготовленный Игнатом и Алешкой сюрприз сработал, и тяжелые воины, ломая перекрытия, полетели вниз вместе с верхним лестничным маршем.

Хлебалов приоткрыл дверь и заглянул во мрак башни. Грохнул выстрел. Вверху полыхнуло пламя. Пуля отрекошетила от стальной обшивки двери. Кирилл отпрянул внутрь и прикрыл дверь.

Теперь они оказались запертыми в помещении с порохом, который планировали поджечь. Безумие! Как можно выжить в каменном мешке, где вспыхнет двенадцать пудов стрельного зелья?!

– Скуйте инте! Кюйт!

Многоголосно закричали сверху. Крики, усиленные пустотой внутри башни, гулко разнеслись повсюду и проникли за закрытую дверь порохового погреба.

– Стрелять боле не будут! – перевел Фома. – Пищальников вразумили, что тута порох!

– Мы сами то как схоронимся? – Игнат загнано оглядел пространство погреба.

– Нижние ступени уцелели, – ответил Кирилл. – Коли пулять шведы не будут – за дверью и схоронимся. Подопрем пикой.

– Ну все! – Фома выпрямился. Серая ленточка тянулась к бочкам, у одной из которых была проломлена стенка. – Бог нам в помощь!

Все четверо выбрались на площадку лестницы, провалившись в полный мрак. Фома раскрыл фонарь, и позволил огню лизнуть горстку пороха. Серая масса воспламенилась. Зашипела. Повалил густой дым. Фома закрыл дверь и прижался к стене. Кирилл выхватил из рук Алешки пику и, уткнув один конец в противоположную стену, подпер перегородку, отделяющую их от эпицентра взрыва. Для надежности подоткнул под пику щит.

Снизу полился яркий свет, ослепляя притаившихся во тьме. Гремя пиками и саблями на лестницу бросились шведские пехотинцы.

Башня зашаталась. Деревянные балки жалобно застонали. Посыпалась крошка. Массивную дверь сорвало с петель и она, кувыркаясь и круша все вокруг, понеслась вниз. Прямо на взбирающихся воинов. Следом летела переломанная пика и погнутый щит.

Крики боли снизу переплелись с криками отчаяния и ужаса сверху, и наполнили башню. Внизу началась свалка, вверху бушевал пожар. Прогремело ещё несколько взрывов и стоны зазвучали с галереи. Все вокруг заволокло едким, удушливым дымом.