скачать книгу бесплатно
Когда стали вставать из-за стола и Капитон прощался с хозяином, благодаря за обед, а Терция охорашивалась в стороне, Назон осмелился приблизиться к избраннице.
– Леда, прелесть, очарование… – шепнул он. – Почему ты не отвечаешь на мои письма?
Порозовев от удовольствия, она осторожно покосилась на мужа.
Он проводил Капитона с женой до Крытой улицы, соврав, будто жив1т рядом. Шли гурьбой, с факелами; сопутники, хваля претора за дармовое угощение, гадали, кого он возьмёт с собой в провинцию в качестве легата. Коринна не оглядывалась на Назона, семеня возле мужа, но счастливый юноша знал, что мыслями она с ним.
И вот тяжёлая дверь захлопнулась, оставив его в одиночестве на ночной улице. Сразу повернуться и уйти он не мог. Куда идти, если счастье здесь, за жестокой дверью? Велев Пору с фонарём спрятаться под навес, влюблённый поэт медлил, прислушиваясь к звукам дома, поглотившего его сокровище.Ночной безлюдной порой Крытая улица принадлежала ему, и, не опасаясь, что кто-нибудь заметит и осмеёт его, Назон приник к двери, будто к возлюбленной. Увы, иное ему было недоступно.
«Выдвинь засов, отвори, привратник, дубовую дверь!
Многого я не прошу: проход лишь узенький сделай,
Чтобы я мог проскользнуть незаметно:
Я ведь от страстной любви исхудал совершенно.
Раньше боялся я мрака, убийц, привидений,
Но полюбил – и уже ничего не боюсь.
Здесь среди ночи стою, умоляю тебя, лежебока,
Время ночное бежит, выдвинь у двери засов!
Я без людей, без оружья, один, – но не вовсе:
Верю: всесильный Амур рядом со мною стоит
В Риме кругом тишина. Сверкая хрустальной росою,
Время ночное бежит. Выдвинь, привратник, засов!
Вот уж денница встаёт, и холод смягчает,
Бедных к обычным трудам вновь призывает петух.
О, мой увядший венок! С кудрей досадливо сорван,
Здесь до рассвета у запертой двери лежи!
Ладно, привратник, прощай! Иду отсыпаться.
Жестокосердый Цербер, тебе бы терпеть мои муки!
Кинутый мною венок утром хозяйка заметит,
Будет свидетелем он, где я провёл эту ночь.»
Глава 4. Коринна
– Таких мягких, густых волос нет ни у кого из женщин, – сладко напевала Напе, причёсывая хозяйку. – А цвет какой! Тёмный, как старый мёд, и отливает золотом. Чудо, а не волосы.
Терция, сидя на складном стуле, задумчиво рассматривала себя в серебряном зеркале, которое не ленилась держать собственной рукой.
– Что, если мне немного осветлиться? – рассеянно осведомилась она, тряхнув гривой, спускавшейся до пола.
– Ни к чему. Станешь, как все. А так гляди, какая красота! Как подумаю, что всем этим богатством может любоваться один Капитон, досада разбирает. Что он понимает? Наверно, ни разу не похвалил. Навалится, будто куль с мукой, и вся любовь. Всякий простолюдин так умеет.
– Да ведь мужчины все таковы, – вздохнула Терция.
– Не скажи. Ужо, погоди, слюбитесь с Назоном, тогда и станешь сравнивать.
– Да ведь я как птичка в клетке! И хотела бы, да не полететь. – И бедняжка со вздохом покосилась на свою любимицу-птичку, покорно сидевшую привязанной к жёрдочке.
– Бедная моя госпожа! – от души посочувствовала Напе. – Такая раскрасавица, такая милашка!.. Муж ей достался пентюх, и скупой к тому же. А тут ещё маменька с сестрицей жить не дают. Когда они уедут к себе в Карсеолы? Ведь не вечно же станет ходить у нас под окнами пригожий юноша не солоно хлебавши.
– Ах! – вздохнула госпожа.
– А до чего влюблён! – воодушевилась Напе. – Что ни день, записка. Ты бы слегка ободрила его, а то пока мы дождёмся отъезда твоих родственниц и хозяина, ему может и надоесть. – Напе была честной девушкой ,и, получая через Пора скромную плату от Назона за передачу госпоже записок, считала долгом отработать её. Да и сам юноша был ей мил, во всём подстать хозяйке. Конечно, у таких юнцов, пока живы их отцы, денег мало, зато сам хорошенький. А там и другие найдутся, – те, что побогаче.
– Увы, я замужняя женщина, – вздохнула Терция. – Вот если бы овдоветь… – И она мечтательно подняла к потолку прелестные глазки.
– Так будет от тебя знак Назону или нет? – настаивала Напе.
Отложив зеркало, Терция потянулась за бумажным листком с каракулями Назона:
– Премилые стишки он присылает. Интересно, откуда он их списывает?
– Говорит, сам сочиняет. Он, – хихикнула, – поэт.
– Что в этом плохого? – заступилась за поклонника госпожа. – У самого претора Руфа его стихи слушали и хвалили. Говорят, нынче все сочиняют, потому что это модно.
– Да я так… Только надо бы мужчине и делом заниматься.
– Фи! Стать таким, как мой Капитон? Назон совсем другой.
– Значит, он тебе всё-таки нравится?
– А тебе?
– Кому мы выбираем любовника? – всплеснула руками служанка. Она уже начинала проявлять нетерпение: госпожа ни на что не могла решиться, тянула время, между тем на улице к Напе уже подходила сводня, расспрашивала о хозяйке и обещала взять в долю, если дело пойдёт.
Доверительную беседу женщин прервал грубый голос хозяина, вернувшегося домой, и обе заторопились окончить причёску.
Подобно многим мужчинам, Капитон считал, что самое интересное в жизни – его дела, и, пока ел, рассказывал о них жене. Красиво причёсанная Терция слушала, надувшись, о каких-то дрязгах в связи с неуплатой кем-то пошлины, о том, как ловко повёл дело Капитон, на каком хорошем счету он у претора, определённо обещавшего взять его с собой в провинцию. Муж ел жадно и неряшливо, чавкал, облизывал волосатые пальцы, и Терция совсем затосковала.
Настроение ещё больше испортило появление матушки и сестрицы, вернувшихся из храма и принявшихся рассказывать, как милостиво приняла их жертву богиня, и как весело и многолюдно на улицах. Болтовня ничуть не мешала им накинутся на тушёного гуся, коего хозяин намеревался съесть в одиночку, так что Капитону досталось не так много.
– Не слишком ли у нас загостились твои уважаемые родственницы? – с неудовольствием обозрев гусиные кости, оставленные удалившимися на отдых тёщей с дочерью, осведомился Капитон.
Воспрянув духом, Терция сообщила мужу, понизив голос:
– Им давно пора в Карсеолы, однако они поссорились с Примой, и если ты их туда не отвезёшь, они и не подумают от нас уехать.
– Отвезу? Ещё чего? У меня нет времени. Капитон и слышать не хотел о подобной поездке , так что Терции пришлось долго уговаривать его. Её настойчивость победила, он всё-таки согласился отвезти тёщу восвояси. Правда, собирались неспешно; матушка и Секундилла ни за что не хотели уезжать из Города ранее окончания игр в честь Великой Матери богов, так что Терция стала опасаться, как бы они не задержались до Цереалий. Наконец, к великой радости домочадцев, обременительную вдову с дочкой, а заодно и хозяина, удалось спровадить. Пообещав мужу в его отсутствие невылазно сидеть дома, ликующая Терция захлопала в ладоши, едва осела пыль за повозкой, увозившей прочь её стражей
– Мы пойдём в цирк, – объявила Напе. Она уже уведомила Назона про отъезд хозяина, и юноша обещал, в случае если Терция согласится придти, занять для них лучшие места в цирке: ведь начинались празднества в честь Цереры, а, значит, цирковые представления и конские бега.
Пока Владыка устраивал дела на Востоке и присоединял к своим владениям то, чего, по его мнению, недоставало, Рим развлекался: праздники сменялись праздниками, торжества торжествами. С началом Великих игр улицы пустели, лавки и мастерские закрывались уже с утра, на рынках замирала торговля: народ устремлялся в цирк глядеть на бега, орать, ликовать, заключать пари, выигрывать, славить победителей-возниц. В один из таких дней разряженная Терция выскользнула из дома, бежав от строгого надзора евнуха, и, сопровождаемая верной служанкой, направила шаги туда, куда стремился весь город – в Великий цирк. Сердечко её замирало, и вовсе не потому, что она обожала ристалища, которые никогда не видела; нет, она знала, что в цирке увидит Назона. После незабываемого обеда в доме Руфа, когда они с юношей успели столько сказать друг другу взглядами и вздохами, она видела своего обожателя несколько раз, но мельком, издали, на улице, и, будучи всегда под конвоем, не смела поднять глаз. За время томительной разлуки она прочла столько похвал себе в прозе и стихах, столько любовных клятв и обещаний, начертанных рукой поэта на восковых табличках и папирусной бумаге, что не могла устоять. Только бы встретиться с ним, сидеть рядом в толпе, будто с глазу на глаз, держаться за руки, перешёптываться… Дальше её мечты не шли.