скачать книгу бесплатно
Я ищу слона, но напрасно – и тут мой взгляд на миг останавливается на девушке. До чего она похожа на Кэтрин! У меня даже дыхание перехватывает. Тот же овал лица, та же прическа – и стройные бедра, именно такие я всегда представлял под строгими юбками Кэтрин. Девушка стоит перед выстроившимися в ряд вороными и белыми лошадками и разговаривает с человеком в цилиндре и во фраке. Она вся в розовых блестках, на ней трико и атласные туфельки. Вот она поглаживает по морде одну из белых лошадей, потрясающего арабского скакуна с серебристой гривой и хвостом. Поднимает руку, чтобы откинуть со лба прядь каштановых волос и поправить головной убор. А потом поправляет челку жеребцу, зажимает его ухо в кулак и пропускает между пальцами.
Раздается оглушительный треск. Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что захлопнулась дверца ближайшей клетки. А повернувшись обратно, вижу, что девушка смотрит прямо на меня. И чуть хмурит бровь, как будто узнав. Мне приходит в голову, что надо бы улыбнуться, потупить взор, сделать хоть что-нибудь наконец, но я не могу. Человек в цилиндре кладет руку ей на плечо, и она отворачивается, но медленно и нехотя. Миг спустя она вновь украдкой взглядывает на меня.
Появляется Уэйд.
– Пора! – говорит он мне, хлопнув по спине. – Начинается.
– Дамы и господа! До начала представления целых два-а-адцать пять минут! Два-а-адцать пять минут! Вы еще успеете увидеть своими собственными глазами невероятные, умопомрачительные чудеса, привезенные из всех уголков земного шара, и занять хорошее место в шапито. Любопытнейшие курьезы и капризы природы! Во всем мире не найдется другой такой коллекции, дамы и господа! Поверьте мне, во всем мире!
Сесил забрался на возвышение у входа в паноптикум. Он ходит туда-сюда с напыщенным видом и отчаянно жестикулирует. Вокруг него – толпа человек в пятьдесят, которые, однако, не то чтобы стоят и слушают, а скорее задержались мимоходом.
– Проходите сюда – и вы увидите великолепную, грандиозную Милашку Люсинду – самую прекрасную толстуху в мире. Восемьсот восемьдесят пять фунтов[2 - Около 400 кг.] пышнейшего совершенства, дамы и господа! Заходите и взгляните на человека-страуса – он проглотит и вернет вам обратно все что угодно. Проверьте сами! Бумажник, часы, даже лампочку! Только дайте – и он извергнет все это обратно! И не забудьте взглянуть на Фрэнка Отто, самого татуированного человека в мире! Он был заложником в диких джунглях Борнео, его судили за преступление, которого он не совершал, а наказание? Так вот, друзья мои, наказание записано вечными чернилами прямо у него на коже!
Толпа растет, любопытство достигает апогея. Мы с Джимми и Уэйдом заходим с краев и протискиваемся в ряды публики.
– А еще… – продолжает Сесил, совершив оборот вокруг себя. Он подносит палец к губам и преувеличенно подмигивает – так, что уголок рта поднимается прямо к глазу. Затем вздымает руку, прося тишины. – А еще… прошу прощения у милых дам, но это только для мужчин – только для мужчин! А коль скоро здесь присутствуют дамы, я, дабы не нарушать приличий, скажу лишь вот что. Если вы истинный американец, если в ваших жилах течет кровь настоящего мужчины, то вы не устоите перед таким зрелищем! Стоит вам последовать вон за тем парнем – во-он за тем, – и вы увидите нечто столь захватывающее, столь потрясающее, что, уверяю вас… – Он останавливается, закрывает глаза, вновь поднимает руку и с сожалением качает головой. – Нет, дабы не нарушать приличий, коль скоро здесь присутствуют дамы, я не скажу больше ни слова. Простите, господа, ни слова. За исключением одного: вы не устоите перед этим зрелищем! Заплатите всего четверть доллара вон тому парню – и он вас впустит. Вы на всю жизнь запомните эту четверть доллара, как запомните и то, что увидите внутри. Вам будет о чем рассказывать знакомым до конца ваших дней, друзья мои. До конца ваших дней!
Сесил выпрямляется и обеими руками одергивает за полы клетчатый жилет. На лице его появляется почтительное выражение, и он указывает широким жестом на вход с противоположной стороны:
– А вы, дорогие дамы, проходите вон туда – там найдутся чудеса и диковины, которые не оскорбят ваших чувств. Истинный джентльмен всегда должен заботиться о дамах. Особенно о таких прекрасных дамах, как вы. – Он улыбается и прикрывает глаза. Женщины тем временем нервно поглядывают на удаляющихся мужчин.
И тут разгорается баталия. Одна из женщин хватает мужа за рукав, а свободной рукой отвешивает ему оплеуху за оплеухой. Он кривится и хмурится, уворачиваясь от ее ударов. Еле-еле отбившись, он поправляет лацканы пиджака и сердито смотрит на разгневанную жену. Когда он наконец гордо удаляется, зажав в руке четвертак, кто-то не выдерживает и фыркает. И вот уже хохочет вся толпа.
Остальные женщины, видимо не желая устраивать сцены, недовольно смотрят на выстраивающихся в очередь мужей. Заметив их взгляды, Сесил спускается со своего возвышения. Теперь он всем своим видом выражает участие и почтение – и исподволь подводит дам к мысли, что неплохо бы и им поразвлечься.
Сесил касается мочки левого уха, и я незаметно продвигаюсь вперед. Женщины смыкаются вокруг него в более тесное кольцо. Я чувствую себя пастушьей собакой.
– Итак, если вы направите свои стопы вон туда, дорогие дамы, – продолжает он, – я покажу вам то, чего вы никогда прежде не видывали. До того необычное, до того удивительное – вам такое даже не снилось! Не сомневайтесь, вам будет о чем порассказывать в воскресенье в церкви или своим почтенным родителям за обедом. Спешите, спешите – и не забудьте взять с собой детишек, ведь это забава для всей семьи. Вы увидите лошадь, у которой голова на месте хвоста! Я не шучу, дорогие дамы! Живое существо, у которого хвост на месте головы! Так взгляните же на него своими собственными глазами. А когда вы расскажете о нем муженькам, они еще пожалеют, что так не вовремя покинули своих любезных женушек. Да, дорогие мои. Они еще пожалеют!
Я между тем попал в окружение. Вокруг меня – ни одного представителя сильного пола, меня несет поток благонамеренных церковных прихожан и женщин с детьми – всех тех, в чьих жилах не течет кровь настоящего мужчины.
Лошадь с хвостом на месте головы представляет собой не что иное, как лошадь с хвостом на месте головы: она стоит в загоне мордой к стене, а хвост ее свисает прямо в кормушку.
– Да что ж это делается! – в сердцах восклицает одна из женщин.
– Ну и ну! – подхватывает другая, но большинство с облегчением смеются. Если это лошадь с хвостом на месте головы, значит и мужчин ждет такой же сюрприз.
Между тем рядом с шатром начинается потасовка.
– Эй ты, сукин сын! Да, черт возьми, я хочу назад свои деньги – ты что думал, я отдам четвертак, чтоб увидеть какую-то ублюдочную пару подтяжек? Кто тут говорил о настоящих мужиках? Ну я мужик! Верните деньги!
– Простите, мадам, – проталкиваюсь я между двумя идущими впереди меня женщинами.
– Эй, парень! Ты куда торопишься?
– Извините. Прошу прощения, – повторяю я, прокладывая себе дорогу.
Сесил занял боевую стойку напротив краснолицего мужчины. Тот бросается на него, хватает обеими руками за грудки и отшвыривает. Толпа расступается, и Сесил обрушивается на полосатый край помоста. Зрителей все прибывает, они встают на цыпочки, тараща глаза.
Пробившись через их ряды, я добираюсь до Сесила как раз в тот миг, когда его противник замахивается и наносит удар. Однако я перехватываю его кулак буквально в нескольких дюймах от подбородка Сесила и заламываю руку за спину. Закрутив ее вокруг шеи, я оттаскиваю его назад. Брызжа слюной, он поднимается и вцепляется мне в руку. Я стискиваю его еще крепче, пережимаю трахею и полувытаскиваю, полувывожу за пределы ярмарочной площади. Там я швыряю его на землю. Он валяется в облаке пыли, пыхтя и хватаясь за горло.
Миг спустя мимо меня проносятся два человека в костюмах, берут его под белы ручки и волокут в сторону города. Он продолжает кашлять, они же, склоняясь к нему, похлопывают по спине и всячески подбадривают. И даже поправляют ему шляпу, которая чудодейственным образом с него не свалилась.
– Здорово сделано, – говорит Уэйд, хлопнув меня по плечу. – Молодец. Пойдем обратно. Уж они о нем позаботятся.
– А кто это такие? – спрашиваю я, разглядывая кровоточащие длинные царапины у себя на руке.
– Затычки. Они его успокоят и осчастливят. Чтобы у нас не было неприятностей. – Он отворачивается и обращается к толпе, громко хлопнув в ладоши и потирая руки. – Все в порядке, друзья мои. Здесь смотреть больше не на что.
Однако толпа расходиться не желает. Только когда герой вместе с сопровождающими скрывается за зданием из красного кирпича, зрители нехотя начинают удаляться, да и то все время оглядываются: а вдруг пропустят что-то интересное?
Сквозь остатки толпы пробивается Джимми.
– Эй! – говорит он мне. – Тебя зовет Сесил.
Джимми ведет меня куда-то за шатер. Сесил, с красным потным лицом, сидит на самом краешке складного стула, вытянув ноги в гетрах, и обмахивается программкой. Свободной рукой он обшаривает свои многочисленные карманы и наконец извлекает из кармана жилета плоскую квадратную бутылочку. Вывернув губу, вытаскивает пробку зубами и, выплюнув, запрокидывает бутылку. Тут его взгляд падает на меня.
Он глазеет на меня минуту-другую, не убирая бутылки ото рта, и наконец ставит ее прямо на круглый живот. После чего принимается разглядывать меня так и этак, барабаня по животу пальцами.
– А ты себя неплохо держал, – наконец произносит он.
– Спасибо, сэр.
– Где ж ты этому научился?
– Даже не знаю. На футбольном поле. В школе. Или когда укрощал дикого быка, который не хотел расстаться со своими яичками.
Он разглядывает меня еще некоторое время, не прекращая барабанить пальцами и поджав губы.
– Верблюд уже устроил тебя к нам на работу?
– Формально говоря, нет. Нет, сэр.
Продолжая молчать, он сужает глаза до щелочек:
– Умеешь держать язык за зубами?
– Да, сэр.
Как следует отхлебнув из бутылки, Сесил перестает щуриться.
– Ну ладно, – говорит он, неторопливо кивая.
Наступает вечер, и, пока циркачи развлекают публику в шапито, я стою за небольшим шатром, что прячется за багажными фургонами в дальнем углу площади. В шатер попадают лишь люди сведущие, да и то заплатив пятьдесят центов. Внутри темно, только гирлянда из красных лампочек льет теплый свет на женщину, постепенно снимающую с себя одежду.
Я поставлен следить за порядком и время от времени похлопывать по стенам шатра железной трубой, чтобы отбить у парней охоту подглядывать: верней, чтоб у них появилась охота обойти шатер и заплатить пятьдесят центов. А еще мне велено пресекать любые нарушения порядка, вроде давешнего, хотя, сдается мне, здесь бузотеру жаловаться было бы не на что.
В шатре двенадцать рядов складных стульев – и ни одного свободного места. То здесь, то там луна высвечивает мужчин, на ощупь тянущихся к бутылке, лишь бы не отводить глаз от сцены.
Все взгляды устремлены на статную рыжеволосую женщину с черными ресницами, слишком длинными для настоящих, и с родинкой, нарисованной над пухлой верхней губой. У нее длинные ноги, полные бедра, а грудь просто ошеломительна. Женщина уже разделась до трусиков, переливающейся прозрачной шали и переполненного плотью лифчика и теперь, поводя плечами, тянет время вместе с небольшим ансамблем, расположившимся слева от нее.
Вот она проходит туда-сюда по сцене в отделанных перьями туфельках. Звучит барабанная дробь, и она замирает, приоткрыв рот в притворном удивлении. Откинув голову и обнажив горло, тянется к чашечкам лифчика. Наклоняется вперед и сжимает их, пока плоть наконец не проступает между ее пальцами.
Я осматриваю стены. Из-под брезента выглядывают носки туфель. Остановившись напротив, я разворачиваю трубу и шлепаю по брезенту. Раздается мычание, и туфли исчезают. Я медлю, приложив ухо к шву, и возвращаюсь на свою наблюдательную позицию.
Рыжая качается в такт музыке, поглаживая шаль пальчиками с наманикюренными ноготками. В шаль вплетены не то золотые, не то серебряные нити, посверкивающие, когда та скользит по ее плечам. Неожиданно красотка наклоняется, откидывает голову и принимается дрожать всем телом.
Тут и там слышатся крики. Пара-тройка зрителей вскакивают и начинают поощрительно трясти кулаками. Я оглядываюсь на Сесила, стальной взгляд которого приказывает мне за ними последить.
Женщина останавливается, поворачивается спиной к зрителям и выходит на середину сцены. Медленно пропускает шаль между ляжек, и из публики доносятся стоны. Развернувшись к нам лицом, продолжает возить шаль туда-сюда, прижимая ее так плотно, что становится видно щелочку между ног.
– Ну, снимай же, малышка! Все снимай!
Мужчины приходят в неистовство. Вот уже больше половины вскочили на ноги. Сесил делает мне знак рукой, и я подхожу поближе к зрителям.
Шаль падает на пол, и женщина снова отворачивается. Трясет волосами – они волной рассыпаются по спине. Поднимает руки – и пальцы сходятся на застежке лифчика. Толпа приветствует ее восторженными криками. Помедлив, она оглядывается и подмигивает, кокетливо спуская с плеч лямки. Наконец лифчик падает на пол, и она поворачивается, закрыв груди руками. Среди мужчин раздаются возгласы протеста.
– Ну, давай же, душечка, покажи, что там у тебя!
Она качает головой, жеманно надув губы.
– Ну, не томи! Я же заплатил пятьдесят центов!
Она вновь качает головой, с притворной скромностью потупив взор. И вдруг, распахнув глаза и приоткрыв рот, отнимает руки.
И два внушительнейших шара обрушиваются вниз! Резко остановившись, они начинают чуть покачиваться, хотя их обладательница совершенно неподвижна.
У зрителей перехватывает дыхание, но тут же благоговейное молчание нарушают восторженные вопли.
– Вот это девочка!
– Господи помилуй!
– Вот ведь черт!
Она начинает себя поглаживать, приподнимая и разминая груди и крутя между пальцами соски. Похотливо поглядывая на мужчин, водит язычком по верхней губе.
Вновь раздается барабанная дробь. Женщина крепко зажимает отвердевшие соски большим и указательным пальцами и поднимает одну из грудей вверх – так, что сосок указывает прямо в потолок. Грудь принимает совершенно иную форму. Она отпускает сосок – и грудь вновь резко обрушивается. Взявшись за сосок, она так же поднимает вторую грудь. И принимается чередовать их, набирая скорость. Поднимает, роняет, поднимает, роняет – и тут уже замолкает барабан и вступает гобой, руки ее движутся так быстро, что теряют очертания, а плоть колеблется и раскачивается.
Зрители вопят, тут и там раздаются одобрительные возгласы.
– О да!
– Роскошно, малышка! Роскошно!
– Господи помилуй!
И снова рокочет барабан. Она наклоняется, и ее великолепные груди раскачиваются из стороны в сторону низко-низко, тяжелые, как гири, и не меньше фута длиной, более округлые внизу, как будто в каждой прячется грейпфрут.
Она поводит плечами – сперва одним, потом другим, и груди качаются в противоположных направлениях. Качаются все быстрее и быстрее, расходящимися кругами, и удлиняются, набирая обороты, а потом встречаются с отчетливо слышимым шлепком.
Боже. В шатре могла запросто завязаться драка, а я бы и не заметил. Кровь напрочь отхлынула от головы.
Красотка выпрямляется и делает книксен. А потом подносит грудь к лицу и облизывает сосок, после чего засовывает его себе прямо в рот. И вот она стоит и бесстыже сосет собственную грудь, а мужчины машут шляпами, сжимают кулаки и кричат, словно животные. Уронив лоснящийся сосок, она чуть подергивает за него напоследок и посылает зрителям воздушный поцелуй. Наклонившись пониже, подхватывает с пола свою прозрачную шаль и удаляется, неся шаль в поднятой руке словно трепещущий на ветру флаг.
– Вот и все, мальчики, – говорит Сесил, поднимаясь на сцену и аплодируя. – Давайте-ка как следует похлопаем нашей Барбаре!
Мужчины одобрительно кричат, свистят и аплодируют, подняв руки над головой.
– Ну не чудо ли она? Что за женщина! А сегодня, мальчики, вам особенно повезло, поскольку только сегодня после окончания представления она согласилась принять нескольких посетителей. Она оказывает вам честь, господа. Ведь она же сокровище, наша Барбара. Истинное сокровище.
Мужчины толпятся у выхода, хлопая друг друга по спине и обмениваясь впечатлениями.
– Видал, какие сиськи?
– А то! Да я бы что угодно отдал, лишь бы малость их потискать.
Я рад, что моего участия не требуется, поскольку никак не могу взять себя в руки. Прежде я ни разу не видел обнаженной женщины, и отныне, кажется, стал другим человеком.
Глава 4
Еще три четверти часа я охраняю костюмерный шатер Барбары, где она развлекает своих посетителей. Лишь пятеро согласились расстаться для этого с двумя долларами и теперь мрачно выстроились в очередь. Вот первый заходит в шатер и через семь минут возни и стонов появляется на пороге, неловко застегивая ширинку. Стоит ему отойти, как заходит следующий.
Наконец последний из посетителей покидает шатер, и вслед за ним оттуда выходит Барбара. На ней нет ничего, кроме восточного шелкового халата, который она даже не потрудилась толком запахнуть. Волосы у нее спутаны, рот весь в губной помаде. В руке она держит зажженную сигарету.
– Свободен, милый, – говорит она и делает мне знак удалиться. От нее здорово несет виски, да и взгляд не то чтобы трезвый. – Халявы сегодня не будет.
Я возвращаюсь в шатер, где она показывала стриптиз, и, пока Сесил подсчитывает выручку, складываю стулья и разбираю сцену. По окончании у меня в кармане появляется доллар, но сам я нахожусь в полнейшем оцепенении.
Шапито все еще на месте – светится, словно какой-то призрачный театр, и пульсирует в такт музыке. Я таращусь на него, завороженный смехом публики, ее аплодисментами и свистом. Порой у зрителей перехватывает дыхание, а иногда слышатся взволнованные вскрики. Я смотрю на карманные часы: без четверти десять.
Мне страсть как охота увидеть хотя бы кусочек представления, но я боюсь, что на площади меня могут перехватить и снова загрузить работой. Разнорабочие, которые днем в основном спали где-нибудь в укромном уголке, разбирают брезентовый город не менее ловко, чем возводили его утром. Шатры падают на землю, шесты рушатся вслед за ними. По площади снуют лошади, фургоны и люди, таща все подряд обратно к железной дороге.
Я сажусь на землю и утыкаюсь головой в колени.
– Якоб! Это ты?
Я поднимаю взгляд. Надо мной, прищурившись, склоняется Верблюд.
– Ну да, так я и думал, – говорит он. – Глаза стали совсем никудышные.
Он устраивается рядом со мной, достает маленькую зеленую бутылочку и, вытащив пробку, отпивает.
– Якоб, а ведь я уже стар для этой работы… К концу дня все тело ноет. Оно, черт подери, уже сейчас ноет, а день еще не закончился. Передовому отряду сниматься через пару часов, а еще через пять начинать все сначала. Ну просто никакого житья нет старику.
Он передает мне бутылку.
– Господи, это что же такое? – спрашиваю я, разглядывая отвратительного вида жидкость.
