скачать книгу бесплатно
– Давай, идиот, пошли, а то упустишь шанс поваляться у нее в ногах! – сострил Люцифер и пошел к входной двери.
Я досчитал до десяти, чтобы не двинуть ему по морде за столь издевательские высказывания и пошел за ним.
Всю дорогу мы молчали. Я был уверен, что мой брат ненавидел меня… Я его понимал. Я понимал его правду, его желания, но мои желания также были сильными. Если Люцу хотелось ненавидеть меня, я не мог возражать ему – вперед! «Ненавидьте меня все, обижайтесь на меня все. Я – богопротивный кусок мяса, обделенный пониманием, не имеющий жалости к себе. Сравняйте меня с говном – я заслуживаю этого!», я смеялся про себя над собой. Что ж мне еще оставалось делать, если все ржут надо мной?
А солнцу-то как было на всех наплевать! Оно укрывалось пушистыми белыми облаками, пускало лучи на землю. Я любовался природой, пытаясь абстрагироваться от неумелых, идиотских мыслей о Розе, о Люце и о себе. Я курил сигарету, пялился на солнце, сжигая себе глаза и… улыбался, предвкушая разговор с Розой.
Мы подъехали к университету. Брат заглушил мотор и уставился на меня со свойственной ему улыбкой говнюка.
– Вали, чего же ты ждешь? Вон твоя зазноба! – Люц усмехнулся.
– Я посижу еще пару минут, речь продумаю…
– Машину закрой! – Люцифер кинул мне ключи на колени, вышел из машины и направился к университету.
Я наблюдал за ним. Он подошел к Розе, улыбнулся, а затем, как мне показалось, он прижался к ее щеке. Но приглядевшись, я понял, что он что-то шепчет ей. Мне было жутко интересно что, потому что от этого шепота выражение лица Розы становилось более озадаченным. Еще интереснее мне было, как он сумел доказать ей, что он – это Люцифер?
Я докурил, вылез из машины и направился к ней. Люц улыбнулся и пошел дальше. Я приблизился к Розе. Белоснежное каре на солнце отдавало перламутром. Голубые глаза почему-то были преисполнены добротой. Хорошо ли это было? Вчера она чуть ли не воткнула мне нож в спину, а сегодня смотрит, как Офелия на Гамлета.
– Привет! – сказал я, жутко нервничая.
Я ведь не знал, что она мне скажет, куда пошлет. Но она ничего не говорила, просто стояла и смотрела. С каждой минутой я все больше и больше чувствовал себя неловко.
– Где ты была? – спросил я, не надеясь получить никакого ответа.
Девушка улыбнулась и легкой походкой пошла в курилку. Как и предполагалось, я поплелся за ней. Через две минуты должна была начаться пара у Лафортаньяны, если мы там не появимся, это означало – у каждого долг. Хех…мне было наплевать… Розе, видимо, тоже.
– Знаешь, – ее голос, божественный голос…
Я не слышал его так долго, мне казалось, что целую вечность и не одну. Она шла, а у меня в ушах эхом играло слово «знаешь» с ее обычной вопросительной интонацией.
– Что? – спросил я воодушевлено.
– Когда ты пришел после разгрузки… Ну или после встречи с Мелишей, так правильнее сказать, я ведь тоже спрашивала тебя, где ты был. Вместо ответа ты затащил меня в койку и после уснул младенческим сном.
– Роза, у меня не было свидания с Мелишей…
– Ты сидел с ней за одним столом… вдвоем…с пивом. Как ты это называешь, если это не свидание?
– Дружеская встреча… – я никак не мог понять, откуда она знает подробности.
Видимо, заметив мою озадаченность, Роза сказала, что спрашивала у Мелиши о деталях нашего «свидания». Мое сердце бешено заколотилось, услышав такое заявление, ведь Мелиша могла наговорить все, что угодно, а Роза проявляла слабость к чрезмерной вере посторонним. Я вжался и замолчал. Роза тоже не спешила с ответом. Она словно нити из меня вытягивала, как из какой-то марионетки. Роза явно наслаждалась своим положением, возможно, правильнее будет сказать, что она упивалась всем этим.
– Это была…ей просто надо было поговорить со мной…
– О чем? – спросила Роза.
Ее взгляд был устремлен к небу, к пустому чистому небу.
– Мне сказать за тебя? Или ты наберешься сил и сам, наконец, скажешь?
Вот не понятная черта характера! Такие люди, как Роза способны душу из человека вытащить, не то что пару слов.
–…она влюбилась в меня, решила рассказать мне об этом…
Опять послышался шлепок, по щеке пробежался легкий холодок.
Я судорожно начал рыться в прошлом, вспоминать кролика, который когда-то у нас жил. Да, да! Большой, такой домашний кролик! Мы с братом периодически таскали его за уши, а мать орала на нас из-за этого. У нее была миссия – спасти кролика. Ей все время казалось, что он в опасности, и неважно, что при этом делали мы. В итоге он умер…от старости, а не оттого, что мы допекли его. Вот об этом я думал, пока пощечина остывала на моем лице.
Меня это уже не просто злило, я буквально пылал от ярости, гнева и ненависти. Мне очень хотело ударить эту девушку. Я был в шоке от себя. Я раньше часто думал, что у меня никогда даже мысли не будет о том, чтобы ударить Розу или хоть как-то навредить ей, причинить боль. Но тогда, после очередной затрещины (хорошо, что студентов кругом не было), я действительно хотел схватить ее за горло, придушить, ударить, не знаю, толкнуть…
– Ты мне противен! – ярость, звучавшая в ее голосе, просто сводила меня с ума.
Почему? Почему она так отреагировала? Значило ли это, что Мелиша сказала что-то не то… Значит Мелиша соврала!
– Я не разговаривала с Мелишей! – продолжила Роза. – Что я, совсем себя не уважаю что ли? Я специально тебе так сказала, чтобы ты мне все сам рассказал! И ты рассказал! Она значит любит? Ты теперь счастлив? А? Ты доволен? Тебя любят две девушки и одна из этих дур – я!
Она заплакала, оттолкнула меня и убежала в университет, даже не докурив сигарету. Я остался один в полном замешательстве. На сером асфальте тлел ее бычок, одиноко и мерзко так же, как и я, тлел, стоя в мусорных помойках. Я был настолько озадачен, что терялся в собственных чувствах, догадках и ощущения.
Черт побери, я не знал, что мне делать: удариться головой о дерево, упасть на асфальт и забиться в конвульсивном плаче или смехе, поржать и пойти напиться? Что? У меня в груди что-то рвало до жути больно и отчаянно… может сигаретный дым, может отчаяние, может еще какая херня, не знаю, но комок в горле начал надоедать мне.
Я написал Люциферу сообщение, что моя сраная жизнь настолько прекрасна, что, пожалуй, я пойду домой и впаду там в спячку депрессии, самобичевания и ненависти, может выпью яда и все такое… Чушь, конечно, мне просто хотелось уползти в свою бетонную раковину, как рак-отшельник, чтобы меня никто не трогал. Я не мог представить себе, как в таком «воодушевленном» состоянии можно было идти к Лафортаньяне? Можно, если бы мне только окончательно захотелось убедиться в собственном бытие конченого неудачника. На тот момент мне казалось, что я и без Лафортаньяны все понимал.
На следующий день все повторилось, за исключением того, что Люцифер не особо-то хотел успокаивать меня, и Роза вроде не била больше. А так, ночь она провела опять не со мной, я рвал на себе волосы от горя и обиды, Люц всю ночь трахался! Ну чего мне было жаловаться-то? У меня все было прекрасно…почти…
Мы сидели у Рэйта. Перемена уже закончилась, но профессора не было, похоже он опаздывал. Я сидел на последней парте, рядом был Люц, Роза, как всегда, на своем месте у окна. Это была уже третья пара, а девушка даже не посмотрела на меня за весь день, словно меня не существовало, она вела себя так, будто мы никогда не были знакомы, она никогда не любила меня, она не знала, кто такой Гавриил! Вот так выглядело ее поведение. В моей голове постоянно мелькала фраза «тебя любят две девушки, и одна из этих дур – я». То есть, грубо говоря, она призналась мне в любви, но при этом знать меня не хотела. Весь этот дурдом ломал мне голову и очень даже успешно: я чувствовал себя почти имбицилом.
Люцифер сидел рядом, но он тоже особо-то не спешил вести одушевленную беседу. Я его понимал: он был обижен…но мне было по херу. Обида брата – такая мелочь! Я знал, что он никуда не денется, а вот Роза… Перед ней были открыты все дороги, а я метался и не знал, на какую из них встать, чтобы перекрыть собою путь.
– Обещание. – Рэйт как всегда влетел в кабинет.
У него был вид вечно опаздывающего человека, у которого нет времени, чтобы жить размеренно, не задыхаясь и не теряя себя в ничтожных крысиных бегах за каким-то неясным хером. Рэйт же всегда начинал так свои лекции: вбегал, как ошпаренный в кабинет, на ходу орал одно слово, кое означало тему лекции, и начинал свой жуткий речитатив. Он никогда не проводил перекличку, ему просто было наплевать на присутствующих. Мы привыкли. Мы научились записывать его лекции стенографическим почерк, что потом сами же не могли разобрать его.
Да пофиг – меня это все равно не касалось. Я также продолжал ходить с одной лишь несчастной тетрадкой, честно говоря, теряясь в догадках, как же ее все-таки подписать. Это была одна тонкая тетрадь на все предметы. Я даже не знал, были ли чернила в моей ручке, пока не начинал рисовать.
– Обещание – снова повторил Рэйт, наконец, добежав до своего стола. – Сегодняшняя лекция посвящена тому, чего мы хотим сделать и чего от нас ожидают и что мы делаем. Заметьте, я не сказал «на что мы способны», потому что человек вообще способен на многие вещи…правда, если он захочет. Обещание – это форма несдержанности или невыполнимости, как вам больше нравится, смысл тот же. Честно говоря, само слово уже считается архаизмом, люди его практически не употребляют. Его вы можете услышать только в низких сословиях, у низких классов и бомжей. В высшем свете – звучание этого слова редко. Немного хотелось бы сказать о его семантике. Ранее люди употребляли его, как залог того, что человек сделает то, о чем говорит. Со временем, «обещание» стало претерпевать изменения и в данный момент получило определение, как форма несбыточности, несдержанности или невыполнимости. Что это значит? На самом деле все очень просто: если человек что-то обещает, то девяносто-девять процентов того, что он сделает все с точностью наоборот – в лучшем случае, или по статистике – вообще ничего не сделает. Если вам кто-то что-то обещает, вам стоит улыбнуться в знак того, что вы поняли – вам нечего ожидать от этого человека. В наши дни «обещание» сохранилось формально, так как люди просто обожают всякие такие формальности – ими достаточно легко и примитивно заполняются пустоты в разговоре и к тому же они не требуют никаких обязательств. Вы ведь знаете о всепоглощающей людской любви к беззаботности и жуткого страха и кровавой ненависти обязательств. Именно эти чувства привели к тому, что мы имеем сейчас. Если же вам действительно что-то надо от кого-то, то услышать его «обещание» в ответ и успокоиться на этом будет означать, что вы останетесь в меньшинстве в самом плохом смысле этого слова! В серьезных и важных делах лучше всего обратиться к юридическим лицам. Но, не все так просто, как звучит в этом кабинете. Чтобы получить хоть какой-то прок или выгоду от посещения юридических офисов, вам следует прихватить с собой «немножко» денег. В таком случае, вначале вы получите нотариально утвержденное «обещание» от нужного вам человека, что, несомненно, заставит его произвести какие-то, нет, не какие-то, а необходимые вам действия. Вывод прост: «я обещаю» – это между так называемыми друзьями, а «будет решаться судом и взыскаться морально» – для дел. Кстати, последнее вполне можно использовать между друзьями. Мы ведь уже не раз сталкивались с тем, что «друзья» злоупотребляют «обещаниями» и «святой верой» в них…
Вот так вот протекала очередная пара, на которой я не знал, что делать: то ли плакать, слушая лекцию, то ли забыть и пытаться продумать план по примирению с Розой. Я даже не злился…ибо почти был согласен с лекцией! Обещаниям никто не верит, потому что никто их не выполняет, но я был совершено не согласен с решением проблемы! Хотя какая это проблема? Мир давно не верит сам себе, единственное, что может хоть как-то дать сраную веру друг другу, так это адвокаты.
Наслушавшись панихидной лекции, мне стало совсем не весело. Я, как слепая и глухая собака, продолжал верить в обещания. Наша мать учила нас по-другому… К моему великому, нет, превеликому счастью, она не училась в ВУЗе. Она закончила школу, а потом пошла работать поваром в церковь, по совместительству уборщицей. И, черт побери! Она приходила в грязной одежде домой, с полупустой сумкой продуктов (самых дешевых), но счастливая и улыбчивая. На свои несчастные копейки она подарила нам с Люцом это «корыто», на котором мы ездили в университет. Ну, так вот, наша мать всегда говорила, что язык – это прародитель действий, за которые говорящий ответственен перед самим собой, а ответственность перед самим собой намного ценнее, чем параноидальная туалетная бумага с кривыми напечатанными буковками и печатью юриста. Но так говорили наша мать, а кто такая была наша мать? Как бы ее назвали – низший класс, без семейного древа, без имени, без денег, без нечего. Она была никем окруженная ничем. Поэтому ее слова помнили только мы с братом, потому что для нас она была всем. Я стал ценить ее еще больше, чем когда-либо, когда начал учиться в гнилом месте… Ее слова, и только ее, были путеводителем для меня по моей сраной жизни.
Я также испытывал сильнейшее расстройство из-за Розы. Ведь до этой лекции я намеривался еще раз извиниться и пообещать ей, что все мои действия она будет знать наперед. Но я был уверен, что прослушав столько «ценные» акты на лекции Рэйта, Роза просто не поверит мне на слово. Идти к адвокату и ставить росписи под его печатью – у меня не было денег. Господи, как же мерзко было на душе уже четко зная, что «на слово» – ненавистный многими людьми архаизм, о котором даже не хотят вспоминать… В тот день я почти смерился с ценностями «падшего» стада… Слава богу, что у дня есть конец.
Посреди лекции Люцифер толкнул меня в бок и подсунул сложенный лист бумаги. Записку.
Поначалу, мое сердце бешено заколотилось, ведь я наивно предположил, что она от Розы, но потом вспомнил, что я – никто или, наверное, даже ничто для нее, а писать пустоте записки – так можно в дурку загреметь. Поэтому я просто вздохнул и развернул лист. По почерку я сразу же догадался, кто является автором сия творения: полудурок – Люцифер.
«Как тебе новые познания? Впервые я рад, что матери нет,
она бы просто не пережила, узнай она, чему нас тут учат!
Скажи мне честно, брат, о чем ты сейчас думал? Где взять
денег, чтобы сходить к адвокату, который заверит твое ничтожное
обещание в вечной любви к ней? Или пойдешь почитать
средневековых поэтов, чтобы набраться красивых и в то же
время жвачных слов, которые будут потом окутывать
ее, завороженной идей красного диплома, мозг? Или может
ты, как здравомыслящий человек, коем я тебя считал до этого,
спустишься на землю и забудешь ее? В этой лекции есть немного
о тебе и твоей горе-любви…
P.S. Я видел, как она ударила тебя вчера… Но я решил быть ничего
незамечающим гондоном, до сегодняшнего момента… Тяжело быть
мудаком, когда твой брат действительно становится
мудаком. Это твоя ошибка, сделай ее сам… Но я хотел бы помочь
тебе, чтобы у тебя была возможность либо исправить эту ошибку,
либо забыть о ней!»
Я перечитал несколько раз чертову записку и почему-то мне стало еще противнее. Я ненавидел стиль его разговора. Зачем ему все это надо было? Почему он постоянно говорил болью…моей чертовой болью? Столько насмешки в его чертовых строках, которая заставляла мою кровь кипеть. Как я мог научиться воспринимать все так легко? Так наплевательски? Он снова вызывал во мне чувства зависти…
Я не стал отвечать ему, просто убрал письмо в тетрадь (теперь в ней будут хоть какие-то чернила) и посмотрел на брата краем глаза. Безнадежный, никчемный кусок, наверное, даже каменного сердца брата вряд ли когда почувствует что-либо к девушке… Его единственный и самый чувствительный орган в его штанах рано или поздно умрет, и Люц останется совсем один. Ха-ха! В любом случае мы оба останемся неудачниками: он без хера и в гордом одиночестве, а я – может быть с хером, но без девушки, и так же в полном одиночестве, как и наша мать… Семейное проклятье? Или я драматизировал? Да плевать…
Как только прозвенел звонок свободы, я встал и пошел в курилку. Тот день был чуть ли не единственным, когда я стоял в гордом одиночестве. Со мной не было брата, не было Розы, у меня не было даже друзей… Я нашел одну из своих ошибок. Как только мы поступили в злободневный университет, я сразу же обзавелся девушкой, соответственно мне было уже не до дружбы. Плюс, я думал, что Люцифер всегда будет рядом… Откуда же я знал, что этот засранец способен обижаться? В общем, апрель первого курса был ну очень «удачливым», я не знал, что сотворить на радостях: нажраться, заболеть, просто закрыться в комнате…всем ведь наплевать!
У нас была еще одна пара – четвертая, которая началась только во втором семестре: «Экономика. Математика». Профессора звали Лило Вьянор. Это была женщина лет сорока с миловидной внешностью, добродушным настроением, спокойным голосом. «Экономика. Математика» –был почти адекватный предмет, как ни странно. Просто на этих парах нас учили вычитать что-то у кого-то и за что-то, короче, очередная бредятина, правда, математическая, рассказывающая, как кого-нибудь хорошенько надуть. Профессор Вьянор рассказывала о важности знаний об экономическом состоянии страны, так как они либо способствует собственному финансовому росту, либо наоборот. Лило давала кучу формул с иксами, игреками, зетами…в которых я ничего не понимал. Зато мой брат был отменным счетоводом. Лило очень любила нас, в общем-то, как и всю группу. Она никогда не ставила двоек, даже если что-то было не сделано, она всегда ставила тройки и говорила: «Да, считать – это тяжело, я не настаиваю, но не просчитайте свою жизнь, вам за это три уже не поставят». Я кивал головой, иногда даже улыбался, мне не сложно. Я просто был рад, что хоть один профессор был более-менее адекватен!
Люциферу она тоже нравилась – он не прогулял ни одной пары – для него это был странный рекорд.
Роза же, банально, даже в сраных бессмысленных (да простит меня Пифагор) цифрах находила глубочайший смысл для своей будущей жизни. Она решала эти жутко выглядящее уравнения, словно это были детские задачки, типа сколько будет два зайца плюс еще один? По математике у нее была твердая, жирная и недвижимая пятерка. Порой я себя спрашивал, будет ли хоть один предмет, который вызовет у Розы проблемы, который ей не понравится? Ее грандиозные успехи в учебе говорили лишь об одном – ей жутко нравился весь этот бред… В противном случае пятерок было бы меньше.
В общем, на этой последней паре я решил воспользоваться идей Люцифера – написать записку.
«Милая Роза… Прости меня за то, что сразу ничего не рассказал.
Клянусь, я не подумал, что двухминутный разговор с девушкой
не о чем, вызовете такие тяжкие для меня последствия. Разговор
«не-о-чем» – потому, что мне наплевать на ее любовь, чувства, и
вообще, мне наплевать на всех девушек, кроме тебя…
Роза, я безумно люблю тебя! Прошу, не разбивай мне сердце
Своим жестоким, эсесовским поведением. Ты не представляешь,
сколько боли мне приносит каждый день твоей тишины и моего
отсутствия… Я клянусь тебе, что у меня и в мыслях не было того,
чего ты придумала себе… Роза! Я люблю тебя, только тебя… Я
прошу, прости! Давай встретимся? В нашем баре…В семь?
Я буду ждать! Приди, пожалуйста…
Люблю. Жду. Прости!»
Я передал записку через ее хорошую знакомую Савьяж и сразу же после пары побежал в бар, ждать Розу. Стоит ли говорить, что она не пришла…
Третья ночь прошла в полном бреду. Мне снились кошмары, при этом я думал, что не спал, а вроде, как и спал. Я просыпался каждые полчаса, весь мокрый, в поту, шепча «Роза», магическое имя, без которого я просто с ума сходил…в буквальном смысле этого слова. Жаль, что тронулся я не окончательно, а только на несколько ночей.
Вот так вот прошло еще несколько дней: я – в аду, брат – в соседней комнате, обновляет сперматозоидов, Роза – где-то.
С горе пополам я ходил на учебу в течение этих дней. Конечно, ходил я туда, чтобы увидеть Розу. Каждый раз я снова пытался объясниться, но у меня ничего не получалось, точнее Роза указывала мне какую-нибудь веселую дорогу, ведущую прочь от нее. Каждый раз она говорила, очень много кричала, визжала, пищала… Слава богу не била. Тогда я подумал, что же случится, если я совершу какую-нибудь действительно серьезную ошибку? Лучше сразу найти самое высокое здание в городке и с широко открытыми глазами сигануть вниз с воплями о божественном прощении хотя бы перед смертью. Интересно, она простила бы в таком случае? Хоть капля милосердия, сраного человеческого милосердия в ней была? Я же мучился, даже не скрывал этих жутких мучений… Роза была слишком жестока, непреклонна – одним словом – обижена…
Было утро, тоскливое утро. Моросил дождь, стоял туман. Погода хреново действовала на людей, особенно на меня и мою уже, наверное, недельную депрессию. Но туман меня привлекал. Он словно скрывал всю человеческую убогость, пытаясь окутать ее пеленой неприступности. Утром я открыл глаза и понял, что моя жизнь просто издевается надо мной: у меня жутко болел зуб…мудрости. Вот уж действительно очаровательная вещь – болит так, что смерть кажется полной чушью, а зуба самого нет! Мне вообще жить расхотелось, поняв окончательно, что со мной творится.
Я встал и с гнусной рожей пошел в ванную. Я долго смотрел на свое отражение – более урода я еще не видел! Черные синяки под глазами, не расчёсанные волосы, печальная рожа… и вспухшая щека, точнее челюсть. Я залез пальцами в рот, пытаясь нащупать хоть что-то, но у меня ничего не получалось: там ни хера не было, просто вспухшая десна и адская боль. Как я ни старался рассмотреть, что происходит во рту, у меня ничего не получилось. В итоге я психанул. Жуть какая – я психанул! Все, что стояло на раковине полетело на пол, что-то разбилось, что-то отскочило в разные углы… Мне было больно… А я ведь не очень любил болезненное состояние, оно мне было чуждо!
На шум в ванную вбежал Люцифер с вытаращенными глазами. Он ничего не говорил, только смотрел на меня, на разбросанные вещи по полу, осколки, на мою щеку. Он молчал, а мне было больно из-за зуба, из-за Розы, из-за себя… На моем лице застыла маска отчаяния и безысходности, я просто не знал, что мне делать.
– Ну что, совсем бредешь? – тихо спросил Люцифер и посмотрел на меня с ущербной жалостью.
Я закрыл глаза. Черт, меня прокляни, я плакал, я точно чувствовал, как по щеке катилась теплая слеза… Мне даже не надо было ее пробовать, я знал, что она соленая и полна ничтожной, смешной боли, переполнявшей меня всего. У меня было состояние маниакального безумия, мне было абсолютно наплевать, что подумает обо мне Люцифер, что я сам о себе подумаю. Парни тоже плачут…и мужские слезы стоят дорого. Мне не было стыдно.
– Да ты чего, Гавр? – снова послышался шепот Люцифера.
Хотел я сказать ему «отвали» или «пошел к черту», но вместо этого я только крепко обнял его и просто…чуть с ума не сошел! Я и брат обнимались со слезами на глазах? Чего за херня? Сон? Кошмарный сон? Я жутко хотел проснуться, стереть пот со лба и улыбнуться. Вместо этого я снова услышал голос брата.
– Да ты горишь, чувак! – выдал он.
– В смысле? – спросил я и посмотрел на него.
Моя единственная слеза засохла, я был почти похож на нормального человека, только с опухшей рожей.
