Александра

– Сломить чужую жизнь, – тихо сказала она, – очень легко. Остаться человеком – вот, что сложно. Я покажу тебе.

Саша сфокусировала взгляд на руках мужчины, страстно сжимающих безжизненное тело. Страшный, вызывающий неприятные, мерзкие мурашки, хруст пронзил насквозь молодую березовую рощу. А за ним последовал другой, и следующий, и другой, и снова. Федор кричал сквозь ярый поцелуй, забивая рот опарышами, не останавливая своей дикой страсти. Та боль его ломающихся костей казалась ему столь сладкой и упоительной, что он сроднился с ней, приготовившись терпеть ее всю свою жизнь, лишь бы никогда более не отрываться от сочных, волнительных губ чучела.

Кости продолжали хрустеть, словно прогибались под давлением наитяжелейшего взгляда Саши. Каждая косточка откликалась на зов ее черных глаз, шумно и объемно хрустя. Поцелуй все лился рекой, шумной, горной Чулышман, стремглав несущейся полноводной весной, разбивающейся о скалы и тут же собирающейся назад. Рот Федора, обвитый внутренностями хрустящих опарышей, был уже в собственной крови, пенящейся, пузырящейся, как кислородный коктейль. Его самого трясло от невыносимой боли и расширяющей свои границы страсти, с которой он не мог и не хотел совладать, пока не свалился замертво в редкую траву у корней молоденьких березок. Рядом упало обласканное чучело, чье подобие лица было измазано свежей, застывающей кровью.

Улыбка ушла с лица Саши, пропустив взамен порицание и осуждение, презрительно стянувшие ее брови к переносице, скривившие ее губы в неприятную, разочарованную, волнистую линию, заставив впасть щеки и положив на них немного теней, удлиняя тем самым худощавое лицо.

– И это все? – грустно спросила она, без особого желания рассматривая тело молодого мужчины.

Раздался лязгающий звук металлических пластин. Саша даже не шевельнулась, словно звук выходил откуда-то издалека, а не позади нее.

– Да, мой хороший, – сказала она тихо, все еще окидывая взглядом тело. Рядом с девушкой выросла здоровенная черная собака, на шее которой позванивали два металлических медальона. Пес часто дышал, широко открыв пасть. С красного, широкого языка и длинных клыков капала слюна, вязкая, желтоватая. Темно-карие глаза пса уставились на тело и широкий язык облизал черные нос, сильно увлажнив его. – Да, ты прав, – усмехнулась Саша, – это твое. Полностью. Злость в зачатке должна распадаться на микроны. – Саша потрепала пса по голове, улыбнулась ему и пошла в деревню.

Часть II

1

– Меня зовут Николай Анатольевич, – мужчина с лысиной на голове? в белом, выглаженном халате, медленно окинул заинтересованным взглядом студентов 2-го курса фельдшерского отделения. 32 человека. Первая лекция по анатомии. Первый профилирующий предмет в расписании. А лица все те же. Сколько уже лет он смотрит каждый сентябрь на новые лица? Ничегошеньки не меняется. Ничего! Все те же глупые улыбки, глаза, наполненные щенячий радостью и преданностью. Все те же «шу-шу-шу» на последних рядах. Все то же желание остаться наедине с молодостью. Даже у отличников! Николай Анатольевич усмехнулся про себя, думая о том, как бы поскорее закончился день, чтобы отправиться домой и выпить коньячку, припрятанного с летней сессии.

Николай Анатольевич открыл журнал. Еще новый, исписанный красивым, аккуратным почерком секретаря. Да, 32 человека. Да же тут ничего нового. 32 потенциальные убийцы и в его силах, чтобы хотя бы половина из группы выпустились действительно что-то зная, что поможет сохранить жизнь, а не угробить ее, а другая половина поняла, что медицина не их профиль.

– Все вы уже видели, что предмет называется «Анатомия человека», – Николай Анатольевич поправил очки на носу и отодвинул журнал, решив, что не будет отмечать отсутствующих. Пускай потешат себя мыслью, что родились под счастливой звездой. – Я ужасно строгий. А к вам буду еще строже. – Николай Анатольевич вновь окинул аудиторию любопытным взглядом, следя за реакцией студентов. – Отвечая на вопрос, чем именно вы заслужили строгость, я скажу: тем, что вы – фельдшера. Я еще более-менее лоялен к медсестрам, но вы, – он снова замолчал, – семь шкур спущу! Никому тройки не поставлю, если не знаете на тройку! Слышали меня? Чтобы мне потом не было соплей под дверью: «Николай Анатольевич, ну, пожалуйста!». Ни единой тройки просто так! – чуть повысив голос сказал он. Студенты молча, удивленными глазами, полными азартного предвкушения, таращились на преподавателя. Николай Анатольевич обладал удивительной харизмой и интонацией. Все курсы завороженно слушали его лекции, уважали и любили преподавателя, предмет учили как «отчет наш» больше из-за того, что не хотели расстраивать любимого педагога. И многие, да уже чего там, все знали, что Николай Анатольевич страшен в гневе. В порыве гнева вся группа могла отхватить по самые не балуй.

– И запомните, – продолжил Николай Анатольевич, – на 5 анатомию знает только Бог. На 4 знаю я. Дальше сами оцените уровень своих знаний и возможностей, – Николай Анатольевич опять промчался по лицам, убедиться, что все его слышат и слушают. Тут его взгляд зацепился за девушку, сидевшую в ряду у стены. Она сидела одна, положив руки параллельно друг другу, с полузакрытыми глазами смотрела на преподавателя. Она явно витала в облаках, явно не слушая напутствий преподавателя анатомии. На ней уже был надет хирургический костюм зеленого цвета, в то время как вся группа продолжала носить посеревшие халаты, явно перешедшие вместе с ними на второй курс. И тут Николай Анатольевич вспомнил лицо девушки. Эта та самая, с которой обжимался парень на троллейбусной остановке в июне. Где кстати, любитель облизывать девчачьи ноги? Николай Анатольевич вновь окинул аудиторию взглядом. А может он не с этого потока? Сколько в этом году у него групп? Сколько дали групп Элле Викторовне? Ан-нет! Вот он! Сидит у окна, рядом с другой девчонкой. Николай Анатольевич улыбнулся про себя и вновь посмотрел на девушку в хирургическом костюме, с высоким пучком черных волос, начесанным так объёмно, что любая птица с удовольствием бы организовала внутри ее волос себе гнездо. Николай Анатольевич, всегда отличающийся циничностью к студентам, не смог промолчать.

– Спать хотите, милочка? – спросил он девушку. Она чуть приподняла уголок губ, не двигаясь, практически никак не реагируя на то, что к ней обратились.

– Слишком, – ответила она, прожигая мужчину взглядом.

– Есть хоть что запомнить из этой бессонной ночи? – Николай Анатольевич усмехнулся.

– Достаточно, – девушка чуть кивнула. – Труп мужчины нашли недалеко от нашего поселка. Полиция всю ночь допрашивала местных жителей. Говорят, волки задрали.

Николай Анатольевич и вся группа смотрели на девушку, каждый думая об одном и том же. Студенты хихикали, чуть слышно шепчась, что сумасшедшая, как всегда, в своем репертуаре. А Николай Анатольевич, чуть нахмурившись, внимательно смотрел на девушку. Уж не та ли это девчонка, от которой волосы дыбом стоят у всех его коллег, работающих с первым курсом?

– Как зовут тебя? – спросил Николай Анатольевич, краем глаза поглядывая на открытый журнал, на список студентов в нем.

– Саша.

Преподаватель вопросительно посмотрел на девушку в ожидании услышать и фамилию, но она молчала.

– И? – громко воскликнул он.

– Да она не от мира сего! – выкрикнул кто-то из студентов. – Аблебина ее фамилия.

– Тихо! – гаркнул Николай Анатольевич, строго посмотрев на выкрикнувшего студента. – Как фамилия? – он снова посмотрел на Сашу, и даже на минутку-другую забыл о коньяке.

– Аблебина, – повторила девушка, борясь с собственными глазами, не давая им закрыться. Николай Анатольевич нахмурился, опустив взгляд.

– Был как-то у меня студент с такой фамилией. Анатомию знал как свои пять пальцев, – преподаватель силился вспомнить имя студента, но никак не мог. Зато он ярко помнил, как парень сдавал экзамен. – Золотой студент был. Сейчас, наверное, должен университет заканчивать.

– Святослав Аблебин? – Саша чуть улыбнулась.

– Точно, – Николай Анатольевич хлопнул по столу рукой. – Родня?

– Брат.

– Потрясающе, – Николай Анатольевич улыбнулся, – посмотрим на что ты способна. Только не думай, что родство с отличниками даст какие-то привилегии или поблажки. Сегодня, кстати, ты продемонстрируешь одно из своих умений, – Николай Анатольевич улыбнулся еще шире, – дежуришь сегодня. Как я вижу ты единственная без сменки.

Вся аудитория разразилась зловещим хохотом, да Николай Анатольевич не преминул посмеяться.

– Правило №1 – в колледж ходим только в сменке. Кто без сменки – моет кабинет!

Вся аудитория наполнилась возмущенным жужжанием, легким подкалывающим смехом. Лишь Кирилл сидел, отвернувшись от всех, смотрел в окно и по какой-то причине беспристрастно думал о ногах Саши. По каким-то неведомым причинам он чувствовал странное, даже страшное желание внутри вновь дотронуться до ее щиколотки, нежно обхватив пальцами голеностопный сустав, прижаться губами к нежной коже…

Пока вся группа в очередной раз высмеивала Сашу, она была озадачена всего двумя мыслями. Первую она смаковала, злорадствовала, вспоминая встревоженное лицо Ирины Ильиничны, испуганно спрашивающей о волках полицию. Неужели правда волки могут так близко подойти к поселку и полицейского, пожимающего плечами, любящего, как и большинство людей посплетничать, тем более в поселке, сам бог велел, рассказывающего о множественных переломах у трупа, что наталкивает следователя на мысль все-таки об убийстве, а волки всего лишь следовали инстинкту падальщика. Поэтому полиция интересовалась, не заметили ли местные жители чего-нибудь подозрительное, может люди, которых никто не знает, проходили? Машины? Крики? А Ирина Ильинична лишь качала головой и что-то болтала о жутких волках и о том, как оказывается небезопасно жить вблизи лесов.

И второе, о чем думала Саша, это о глазах преподавателя анатомии. Карие. Светло-карие. Такие притягательные! Его голос! Сколько харизмы в нем! Саша хотела слушать его сардонически речи и улыбаться вместе со всеми. Но как обычно все улыбались над ней. Ну и пусть. Пока пусть. Саша улыбнулась и чуть опустила голову.

Николай Анатольевич начал введение в анатомию, студенты оперативно погрузились в лекцию, быстренько осознав, что с этим преподавателем действительно шутки плохи. Саша продолжала смотреть на анатома. Застывшая, не моргая, не шевелясь, лишь только левой рукой она что-то выводила в тетради.

Николай Анатольевич, краем глаза посмотрел на девушку с застывавшим взглядом. Вот теперь он вполне понял, о чем шептались преподаватели первых курсов. Теперь он понимал, что значит не по себе от одного лишь взгляда. Ему, 45-летнему мужчине, уже разведённому, стало жутко и не по себе от пронзительного, оскольчатого взгляда девушки, сидящей на его лекции. Самое жуткое было то, что он даже не мог поразмыслить, от чего она так смотрит на него, потому был чертовски занят чтением лекции, одной и той же, которой открывал все года уже в течение 20 лет, по несколько раз в день. И до этого момента ему казалось, что он может рассказать вводную лекцию спросонья, даже в алкогольном состоянии он не лишил бы студентов вводной лекции. Но, глядя в черные глаза, застывавшие на его лице, он чувствовал как они просто проникают в его разум, копошатся внутри, словно заставляют думать и замечать только их. Какой бред! Невозможно! Николай Анатольевич отвернулся, сильнее сконцентрировавшись на лекции.

– Какие глаза! – прошептала Саша, даже не пытаясь оторвать взгляд от мужчины. Она, словно в прицел МИГ 32, следила за движениями его глаз, счастливая, вздыхая каждый раз, когда глаза перехватывали его взгляд. Она не понимала и не собиралась понимать, что мужчина нервничал, что его мельтешащий взгляд говорил лишь об одном: ему было нечем затормозить свой взгляд. Ему все казалось странным. Он сам себе казался странным. Воспринимал себя как что-то необычное, что-то чужое, испуганное и любопытное, бесконтрольное, способное на критические действия. Николай Анатольевич хотел лишь одного, чтобы девушка отвернулась от него, чтобы освободила его из оков своего цепкого, всезахватывающего взгляда.

– Посмотри на меня, – ее губы двигались монотонно, повторяя нужный ей императив. – Взгляни на меня. Сейчас же! – ее губы беззвучно продолжали формировать немые буквы. Николай Анатольевич, запрещая себе, угрожая себе, нет-нет да срывался взглядом на черноволосую девушку с начесанным гнездом на голове. Ему просто было интересно смотреть на нее. Просто посмотреть! А что такого? Люди смотрят друг на друга, оценивают, предполагают, рассчитывают, благодаря взглядам друг на друга. Конечно, взгляд незнакомого человека зачастую воспринимается агрессивно, а тот, кто смотрит – агрессором. Сразу же вспоминается то неприятное чувство, копошащееся внутри, когда к твоей персоне прикован пристальный взгляд, когда тебя изучают, смотрят на твое лицо и думают так: а что-то у тебя нос-то некрасив, слишком большой! да и глаза узковатые! и лоб невысокий! одежда ль на тебе или мешки? И вот находясь под осуждающим взглядом, дающим тебе оценку и статус в глазах незнакомого человека, ты начинаешь нервничать и злиться еще пуще прежнего. Но Николай Анатольевич не испытывал злости. Он, откровенно говоря, не мог, да и не рискнул бы даже пытаться описать те неприятные чувства, которые испытывал, находясь как блоха на предметном стеклышке под микроскопом. Он просто не знал, куда ему деться, как остановить тягостный порыв зрительного контакта со стороны девчонки.

Кирилл, вошедший в аудиторию на пару специально со звонком, чтобы никто его не видел и не смог поднять волну сплетен, если такова не была еще поднята, сидел всю пару молча. Оля шептала ему о чем-то, за что неоднократно получала замечания от преподавателя, но Кирилл не слушал ее. Он беспокоился своей репутации. Как много студентов знает о том, что произошло на троллейбусной остановке? Как много из них помнит об этом? И как ему выправлять сложившиеся обстоятельства в свою сторону? Он был раздражен своими же мыслями и ненавистью к Саше. Надо же так омрачнить последний день первого курса и тут же первый день второго! Как бы было прекрасно, если бы ее вообще не было на свете! В его жизни! В колледже! Он должен прилюдно унизить ее, чтобы доказать всем, что он – не слабак и не дурачок. Но мысли, готовые выстроить мало-мальски качественный план действий никак не появлялись. Более того, неустанно повторяющаяся фраза как же я ненавижу тебя повторялась в голове, вертелась на языке, как молочный поросенок на вертеле аборигенов, вот-вот готовая сорваться в мир, чтобы люди и она, она в первую очередь, узнали, как сильна его ненависть и отвращение.

Он не записывал вводную лекцию, которую так старательно рассказывал взволнованный преподаватель, иногда бурчал на Ольгу, чтобы та отстала от него и помолчала. И она молчала. Недолго правда, может минут 5, а потом ее вновь прорывало. Она ужасно соскучилась по парню, не видев его целых два месяца. Все эти дни она была уверена, что безумные чувства страсти и симпатии улягутся спать, а после, не просыпаясь, умрут, бесшумно и безболезненно. Не зря же говорят с глаз долой, из сердца вон. С глаз долой завершило свою часть на ура. От Кирилла ни слуху, ни духу за 2 месяца и уже к середине августа Оля почувствовал, что ее сердце свободно и готово резво стучать дальше, радоваться и переживать при необходимости. Но едва Оля увидела его лицо, высокую фигуру в отглаженном белом халате, все то, что она считала мертвым, в одну секунду, в момент, когда Кирилл сделал шаг в аудиторию, вернулось к ней назад. Оля решила, что ей стоит покориться чувствам. Так просто должно быть.

Артем сидел сзади Оли и Кирилла, рисовал ровные линии на полях тетради в 96 листов, складывающиеся в избитые узоры скучающих студентов. Записывать он ничего не хотел. Это всего лишь вводная лекция, что он не знал о строении клетки? Разве что-то могло измениться с дней, когда он изучал строение клетки на уроках биологии в школе? Ничего. О мутировавших клетках им расскажут либо на патанатомии, либо на генетике. А сейчас, пока преподаватель оживленно распинается, можно отрешенно порисовать ничего не значащие линии в тетради. Пускай анатом думает, что раз шевелится ручка, значит лекция успешно записывается. Сам Артем вспомнил как целых 2 месяца успешно приводил время с Кристиной. Он никогда не испытывал к ней ничего больше, чем просто симпатию, которую люди зачастую испытывают друг к другу едва встретившись, когда внутренний диалог звучит примерно так:

– Ну как?

– А ничего!

– Да, ничего! Симпатично.

И это все чувства, которые была у Артёма по отношению к Кристине. Но их было достаточно, чтобы эти двое закончили свои прогулки в постели, беспечно изучая анатомию мужского и женского тел, оба неопытные и смешные, кажущиеся друг другу титанами любви подобно Эросу. Ни один из них и ни одно нелепое действие, которое они совершали не вызывало улыбки у них. Оба воспринимали случившееся серьёзным укреплением зарождающихся отношений. Кристина, сидя с Юлией в среднем ряду считала именно так, а Артем пожимал плечами и просто соглашался с девушкой. Никогда раньше он не думал, что проявление элементарной вежливости и уважения, может привести к сексу. Что ж, спасибо за подсказку.

Сам же он, рисуя линии уже и на самой странице, предназначенной для записи текста, краем глаза смотрел на Сашу. Из всех девчонок, которых было много в медицинском колледже, именно сумасшедшая привлекала его внимание. И тогда, 1-го сентября он не мог ответить сам себе на вопрос, чтобы ему хотелось от нее. С одной стороны он открещивался от всех возникающих желаний, потому что Саша – идиотка и если вдруг он проявит себя в ее сторону, весь колледж будет тыкать в него пальцами и смеяться. У него не было никакой репутации среди студентов. Его знали одногруппники и студенты из параллельных групп. Он пока еще никак не зарекомендовал себя в глазах окружающих и, честно говоря, не собирался. Его вполне устраивало беззаботное существование. А с другой стороны, фигура сумасшедшей девушки брала верх над его природой. То, что она носила широкий хирургический костюм, не скрывало истинной красоты ее форм, которые бросались в глаза на уроках физкультуры и в те моменты, когда Саша только приходила в колледж или сидела после пар в коридоре на первом этаже, сняв костюм и оставшись в черных, как правило облегающих лосинах, в такой же майке и пальчиками на ногах осторожно изучала пол, пока надевала носок на вторую ногу.

Все его мысли были поглощены дурочкой, но его это не пугало, не заставляло нервничать. Фигура у девушки действительно была отменная и надо быть слепоглухонемым импотентом, чтобы не отреагировать на ее формы.

Кристина же шептала Юлии как успешно провела лето в объятиях Артема, что он безгранично влюблен в нее, жить не может без нее. Он ей и дверку откроет, и сумки тяжелые возьмет, и 5 раз позвонит спросить, как она добралась до дома, если она гуляла без него, и проводит домой, и по 100 раз спросит, удобно ли ей, может поправить стул? пододвинуть стол? Ничего не беспокоит? Хочет ли кушать? Артем просто осыпал девушку заботой. Кристина торжествовала. Он влюблен! Теперь можно вертеть им как ей вздумается. Теперь он никуда не денется! Теперь он принадлежит ей. Юлия слушала короткие рассказы, вырванные из летнего контекста, и спрашивала себя, почему с ней ничего такого не происходит. Почему она до сих пор даже ни разу ни с кем не встречалась? Что с ней не так? Разве она недостаточно хороша? Или может она страшная? И количество вопросов то восхваляющее, то принижающее черты ее внешности возрастало с каждым сказанным словом Кристины. Но Юлии было уже не до Кристины и ее идеальных отношений с Артемом, так скоропостижно завязавшихся в период летних каникул.

Каждый из студентов и преподавателей в тот день, в первый день осени, как по взмаху дирижерской палочки, задумались о своем родном, умело прикидываясь, что слушают, сами же заняты оценкой себя. Ничего нового, все стабильно, менялись лишь интенсивность и сила, с которой думают о себе люди, и зависть и злость, с которой они думают о других.

В конце учебного дня Кирилл поймал Сашу, выходящую из туалета на третьем этаже после того, как закончилась последняя пара по Гигиене и студенты врассыпную бросились из колледжа, осчастливленные тем, что пока их не обременили домашним заданием.

Кристина, Артем, Кирилл, Ольга и Юлия договорились встретиться в том самом парке, где несколько месяцев назад молния вырвала многолетний дуб из земли, швырнув его перед ребятами, грозясь прибить их. Но в этот раз погода была благосклонна к школьникам и студентам, явив собою безоблачное небо, яркое уже осеннее солнце и теплую, практически лишенную ветра погоду.

Кирилл, весь день ловя на себе косые и насмешливые взгляды одногруппников и студентов старших курсов, настолько сильно завел сам себя, что едва мог контролировать свою злость.

– Саша, – он схватил выходящую девушку из туалета за руку, стиснув ее изящное запястье так сильно, что ее и без того бледная кожа, совсем лишилась какого-либо цвета. – Иди-ка сюда! – он потащил ее под лестницу, толкнув в угол, едва они оказались на пустом пяточке. Его глаза бросали искры и настоящие вспышки бездушной ярости, брови соприкоснулись в строгой линии, неистовой и не предвещающей ничего хорошего. Он поджал нижнюю губу и казалось пережёвывал ее все интенсивнее и вот-вот откусит, и сжует в месиво, а потом выплюнет собакам. Скулы, которые обычно были не видны под его постоянной улыбкой, в ту минуту безостановочно двигались, напоминая жвала огромного шершня, желающего укусить, а затем тут же разорвать на мелкие частички. Его пальцы все еще крепко стискивали запястье девушки, пульсирующими движениями пережимая ее слабый кровоток.

– Что? – спросила она наиспокойнейшим голосом. Ее черные глаза поглотили собственный золотистый отлив, вперившись в его искаженное, изуродованное гневом лицо. Медленно, словно опасаясь чего-то, на ее побледневших губах, проявилась злосчастная усмешка, выставляя себянапоказ, что взбесило Кирилла.

– Чего ты лыбишься? – звук его голоса настолько был скрипучим, как старые петли не менее старой двери, звучание которых тут же хочется замаслить.

– Ты думал о моих ногах, – сказала она, задержав свой убийственный взгляд на его глазах, суженных от злости.

– Ни черта подобного! – тут же возразил Кирилл. – Я думал, как бы не прибить тебя.

– Неправда, – Саша пододвинулась к нему и улыбнулась, – неправда.

– Ты так меня бесишь, чертова психопатка, – сквозь зубы шипел Кирилл, – ты всех бесишь.

– Но только ты здесь, – Саша нахмурилась не оттого, что Кирилл стоял напротив и нес откровенную ахинею, а потому что Николай Анатольевич только что зашел в троллейбус, а она не успела увидеться с ним из-за кретина, удерживающего ее и в отличие от него, Саша не собиралась контролировать себя. – Ты здесь, чтобы взять меня, – сухо сказала она, – ну так бери!

– Что? – выдавил он из себя, не замечая как его руки, собственные руки, уже сжимали ее осиновую талию, чувствуя как дрожит ее стан. – Что ты городишь?

– Да, – прошептала Саша, сильнее проникая взглядом в глубь его взволнованных глаз, – это то, о чем ты мечтал с того самого момента, когда коснулся губами моих ног.

– Заткнись! – прикрикнул Кирилл, еще сильнее сжав ее талию, и припав к ее губам своими. Невероятный, всепоглощающий вкус ее губ, нежность которых мгновенно отняла у него любое дальнейшее желание как-то обозвать ее или того хуже причинить боль. А ведь его первая мысль была стереть девчонку в порошок хотя бы морально, раз закон не позволяет сделать это физически, руками. Теперь несмотря на то, что его разум желал возмездия за свои унижения, случившиеся в июне, после последнего экзамена, тело же его желало совсем иных вещей. Его губы, пухлые, слюнявые, в которые беспамятства была влюблена Ольга, и которые были так омерзительны Саше, искали ласкового ответа от странной девушки. И она отвечала на его поцелуй. Сухо, капризно, нехотя, но ответ был. Она ни разу не отвела от него своего истошного взгляда, не спрятала под мимолетным морганием свои черные глаза. Кирилл, в очередной раз пораженный небывалой силой влияния черных глаз и самой их обладательницей на себе, целиком и полностью погрузился в поцелуй. Еще ни одна девушка не вызывала в нем столько эмоций просто целуясь. Еще ни одну девушку он хотел разорвать голыми руками от злости и отвращения, вспоминая о ее кривых зубах, изуверском прикусе, о бледных губах, никогда не вызывающих в нем никакого желания, кроме как послать ее к черту. И в то же время его руки, губы и тело дышат пожаром дикой страсти.

– Как ты это делаешь? – прошипел он, – как?!

– Из-за тебя и твоей халатности, я упустила шанс благоговения! – грозно ответила Саша, притягивая его лицо руками к своей шее. – Из-за тебя я торчу здесь вместо того, чтобы вкусить любовь. Подавись мною! – Саша опустила его голову ниже, чувствуя, как слюнявые губы ползут по ее одежде, оставляя мокрый след, увлажненный его языком. И вот он, уткнувшись носом в ремень, держащий ее джинсы на округлых бедрах, вдохнул запах которой чуть окончательно не свел его с ума.