Александра

– Доброе утро, Саша, – поздоровался он, поравнявшись с девушкой.

– Здравствуйте, – она приветливо улыбнулась, вперев в старика свой тяжелый взгляд, о котором ходила дурная молва по всему поселку. Он ни грамма не смутился. Он считал Сашу уникальным ребенком, помня ее с того момента, как она и ее семья въехала в коттедж, в котором они живут и по сей день. Еще ему было ужасно жалко девочку, которая потеряла мать уже в сознательном возрасте, по каким-то причинам перенимая ее горе на себя. Иван был чуть ли не единственным, кто не пошел на сабантуй против семьи Саши, а наоборот, призывал жителей вернуть свое самообладание и перестать перекладывать свои проблемы на других, искать виноватых среди непричастных людей. Конечно же, толпа мгновенно прировняла старика к статусу неугодных, заявив, что Иван самый настоящий пособник дьявола, и как только они разберутся с «этой ведьмой», займутся им и он ответит за пособничество. Иван только рукой махал, мол, не ведает стадо, что творит.

– Уже не спишь в такую рань? – спросил он, сбавив шаг, придерживаясь темпа девушки, плывущей по траве, сбивая росу.

– Еще не сплю, – поправила она его. – Что заставило Вас подняться в такую рань?

– Да-а-а, – махнул он в сторону леса, – веточек собрать надо в курятник.

– Лучше сходите в больницу, – Саша быстро взглянула на Ивана.

– Зачем? – удивился мужичок. Девушка остановилась. Она подошла к нему так близко, что Иван почувствовал странный запах. Запах старости, древности, чего-то затхлого. Запах, который смутил добродушного деревенского мужика, знававшего и похуже запахи. Саша закрыла глаза и вдохнула воздух. Громко. Было слышно, как он проходит сквозь ее маленькие ноздри, уносясь в недра ее легких, раскрывшихся как крылья махаона, приготовившись принять в себя молекулы кислорода.

– Вы почуяли, – девушка улыбнулась и открыла глаза, уставившись на старика, – да. Вы почуяли. Страшный запах, не правда ли?

Иван смотрел на девушку ничего не понимающими глазами. Что несла эта барышня? Выпившая что ли? Да вроде спиртным не пахнет. Что тогда? Неужели и правда немного чокнутая? Вопросы, спровоцированные внезапным страхом, кружили в голове Ивана, как стая голодных коршунов. Ответов не было. Хотя, может и были, но Иван не пытался найти их. Он всего лишь бесконечно формулировал вопросы. Неосознанно. Просто так.

– О чем ты? – спросил он, наконец, продолжая смотреть в ее черные глаза, не в силах оторвать взгляда от них.

– О Вас, – медленно произнесла Саша и чуть улыбнулась. – Обычно я этого не делаю, но Вы – особый случай. Тот случай, бескорыстный. Чистый. Вам надо в больницу. Вам. – Саша стала серьезной и приблизилась к деду еще ближе. – Ваш это запах. Будущий. Если не обратитесь в больницу. Сегодня же. Сейчас же.

Саша окинула Ивана каким-то странным, совсем непонятным для него взглядом и пошла прочь. Старик стоял посреди дороги в полном оцепенении и прострации. То, что он услышал, безусловно обескуражило его. Интуитивно он поднял ногу, чтобы продолжить путь, но внезапно что-то внутри него, то, что молчало и было глухо ко всему, заговорило, требуя подчиниться словам странной девушки. Незамедлительно Иван развернулся и направился домой, оттуда уже в ближайший город, где в больнице врачи диагностировали ему стенокардию и вовсе поражались судьбе-угоднице, заявив, что приди мужик минут на 20 позже, у него был бы уже инфаркт и последствия были бы плачевны в буквальном смысле.

Придя домой, Саша мгновенно ощутила экстремально враждебную атмосферу по отношению к ней. Ее брат и ее отец. От них шел великий, едва поддающийся описанию страх и возглавляющая его ненависть, подпитываемая боязнью. Саша улыбнулась и закрыла входную дверь.

Медленно, даже расслаблено, она дошла до комнаты отца, остановилась перед дверью. Девушка смотрела так, будто видела сквозь деревянную дверь, что происходит там, за дверью.

Саша с язвительной улыбкой на губах, с гнетущим разочарованием в глазах, толкнула дверь и остановилась. Николай Борисович и Слава испуганно повернулись на звук открывшейся двери.

– Саша? – изумленно просил Николай Борисович, поднимаясь со стула. Слава занервничал. Его белесые глаза оглядывали все, что попадало в их поле зрения, но они ничего не видели. Ничего не показывали ему, кроме черноты.

– Доброго вам утра, мои близкие и родные люди, – цинично произнесла она, проходя в комнату, дотрагиваясь пальцами до всех выступающих частей мебели. И Николай Борисович был готов поклясться, что видел, как на поверхностях, к которым прикасалась Саша, оставались черные, растекающиеся пятна. Затем они исчезали. Холодный пот выступил у него на лбу и спине.

– Э-э-э… – Николай Борисович даже не знал, что сказать. Он понимал, что надо что-то сказать, но действительно не знал, что именно. – Вернулась? – строго спросил он, быстро примерив маску переживающего отца. – Сколько раз я говорил тебе, хотя бы предупреждай, что не явишься домой, что ты жива и здорова!

– А и вправду говорят, что лучшая защита – это нападение, мой дражайший папа? – девушка с укоризной посмотрела на отца, затем на брата.

– Снова ты начинаешь говорить свои глупости, – попытался поддержать Слава отца.

– Вы не рады мне, – девушка грустно покачала головой, взглянув исподлобья на мужчин, застывших от окатившей их волны ужаса. – Я вас понимаю. Обоих. Это поистине сложно, проживать под одной крышей с человеком, подозревая его в совершении таких гнусных, подлых деяний. Еще ужаснее, что никто ничего доказать не может. Какая глупость! Это же невозможно, когда вмешивается что-то сверхъестественное. Что-то, что люди не могут объяснить, а то, что они не могу объяснить, всегда хотят уничтожить. Из-за страха. – Саша уселась рядом с братом, щупающим свою трость. – Я много раз читала о том, что любовь человека самое сильное чувство. Какая непростительная ложь, да, братик? – Саша с улыбкой посмотрела на брата и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул, схватив трость и сжав ее так сильно, что даже пальцы хрустнули. – Страх. Вот самое сильное чувство.

– Саш, – чуть ли не шепотом произнес Николай Борисович, вытерев лоб, – к чему все это?

– Всего лишь к тому, что я, в отличие от вас, мои дорогие родственники, плетущие заговор против меня, рада видеть вас.

– Какой заговор? – Слава спросил дрожащим голосом. – Что ты выдумываешь?!

– Достаточно! – перебила его девушка и резко встала, строго взглянув в глаза отцу, – достаточно говорить мне эти несуразицы. Я не ребенок. Давно уже не ребенок. Я психически здорова, папа. – Девушка посмотрела на брата, затем снова на отца. – На вашем месте, я бы проверилась у психиатра, непременно рассказав о кознях, которые вы строите против меня. О том, что желаете моей смерти.

– Александра! – возмутился Николай Борисович, не в силах больше слушать правдивые слова дочери. В тот момент он почувствовал легкий, но болезненный укол совести. Как он мог так плохо думать о дочери? Он чуть не предал этого психически больного ребенка! Едва не опустился до веры в бабкины россказни про ведьм и колдовство. Старый дурак. Но Святослав, сидя на кровати, выжимающий соки из своей трости, был ни жив, ни мёртв от страха. Он ни на секунду не допустил мысль о том, что ему хоть как-то или где-то стыдно. Он верил и был уверен на 500%, что его родная младшая сестра вовсе не его сестра. Что она даже не ведьма и не колдунья, а самый настоящий дьявол во плоти. И ничто на свете не смогло бы переубедить его в обратном.

– Да, папа, – Саша вопросительно посмотрела на Николай Борисович.

– Прекрати! – он, трясущимися пальцами взял дочь за руку. Как всегда холодная, как будто кусок льда зажал в руке. – Слышишь? Прекрати. Не выдумывай глупости. Мы любим тебя.

Саша посмотрела отцу в глаза и сжала его руку, стиснув зубы. В ее глазах стояли слезы. По крайней мере Николай Борисович хотел так думать, глядя на ее блестящие черные глаза.

– Это хорошо, папа. Значит, вы полюбите и частичку меня.

– Какую частичку?

– Ты скоро станешь дедушкой! – Саша отпустила руку отца и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

6

Саша уже была на 6 месяце беременности. Ее округлившийся живот бросался в глаза. В колледже на нее косо смотрели все: и преподаватели и студенты. Преподаватели покачивали головами, цокали языками, мол, как так можно, что за безответственность. Взрослые осуждали девушку. Они считали Сашу еще ребенком, к тому же неполноценным. Ни для кого не было секрета в том, что Саша испытывала явные психиатрические проблемы, которые по неведомым причинам до сих пор не смог диагностировать ни один психиатр. Что такая мать сможет дать ребенку? На кого она бросит его? Ей уже скоро рожать, а на руке до сих пор не появилось обручальное кольцо. Значит отец ребенка либо неизвестен или не в курсе, либо не желает связывать свою жизнь с чокнутой девкой. Это же вовсе позор! К тому же ребенок, вероятнее всего, родится тоже с психиатрическими отклонениями.

Осуждали ее и потому еще, что слишком рано Саша начала раздвигать ноги перед мужским полом, видимо не имея ни малейшего понятия об азах контрацепции. Надо же залететь так неудачно! А чего ж аборт-то не сделать? Вот глупая девка.

Сокурсники и другие студенты просто хихикали и тыкали пальцами в беременную. Нет, в силу своего возраста, они не думали о тяжком бремени, которое Александра подготовила для себя. Они были подростками и взрослые проблемы на данном этапе жизни их не волновали. У всех суждения крутились вокруг одного неформального слова: шлюха. К тому же тупая.

Саша по-прежнему не обращала никакого внимания на свое окружение. Ее всегда обсуждали и до беременности, и во время и будут обсуждать после. Она привыкла к постоянно шепчущимся за ее спиной, и тыкающим в нее пальцем. Привыкла к смешкам и относилась к этому по большей части наплевательски. Людям нужна почва. Основание, на котором будет зиждиться их тщедушный, дряблый разговор об очередных пороках другого человека. Людям нравится обсуждать чужие ошибки. Высмеивать их, пряча за надменностью свои собственные недочеты, да и откровенные косяки тоже. Люди всегда что-то обсуждают. Скорее даже кого-то. Разве это новость?

Единственный человек в колледже, которого беременность Саши не сподвигла к яростным дебатам ни в учительской, ни в студенческой курилке, был Николай Анатольевич, преподаватель анатомии. Едва он начал замечать физиологические изменения в девушке, он сразу начал понимать, что происходит. И единственное, что было у него на уме, так это искренняя мольба богу, чтобы ребенок был не от него.

К тому моменту, как у Саши стал виден живот, он смог убедить себя в том, что Саши не было у него дома. Что он просто допился до странной белки и все. Дабы не разбивать свою худо-бедно выстроенную иллюзию, он не старался выяснить реальность с Сашей. Да и сама девушка не вела себя так, будто буквально вчера между ними был секс. Она вела себя как раз так, будто ничего между ним и ней не было. Но что-то в глубине души безостановочно нашептывало мужчине, что к внезапной беременности Николай Анатольевич имеет самое непосредственное и прямое отношение.

Отец и брат Саши немного отстранились от вынашивания планов и идей, как обезопасить себя от неистовой колдуньи, проживающей с ними под одной крышей. Они проявили удивительное в первую очередь для себя беспокойство о единственной особи женского пола в их семье. Они отвлеклись от мыслей о злобной ведьме, нечисти и сатане. Как ведьма могла забеременеть? Или дьявол, если он сидит в ее теле? Те категории, которыми мыслили Николай Борисович и Слава не рожают спонтанно детей. Деторождаемость под их контролем. Разве есть истории или хотя бы сказки, где зловещая ведьма умудрилась забеременеть непонятно от кого? Конечно, знавал мир истории простых женщин, когда они с помощью беременности пытались привязать к себе мужчину, в которого были влюблены, обрекая при этом будущее чадо на неизвестное будущее. Ведьмам такой подход чужд. Не секрет, что мужчину, в которого влюблена ведьма, она может привязать магией. На кой черт ей ребенок?

Николай Борисович постоянно таскал дочь по врачам, не взирая на ее слабые возражения и такие же отнекивания. Саша чуть брыкалась, но потом с усмешками на губах, садилась в машину и ехала к врачу.

Слава снова стал общаться с сестрой, поверив в отцовскую версию, что Саша никакая не сатана, просто психопатка, которая именно сейчас больше всего нуждается в поддержке близких, которых у нее нет, кроме него и брата.

Жители же поселка не были столь скоропостижны в перемене своего мнения. С беременностью девушки они начали еще интенсивнее шептаться, обвинять, осуждать. Ребенок Дьявола – все чаще и громче звучало на улицах поселка. Все чаще Николай Борисович находил различные гадости под забором в виде рассыпанной соли, огарков церковных свеч, листы, кощунственно вырванные из библии, сушеные травы. На воротах рисовались православные кресты, писались молитвы. Жители периодически собирались перед домом Алесандры, агитируя ее к аборту, призывая покаяться, отмолить грехи. Николай Борисович не выпускал дочь к фанатикам и просто напуганным людям, если выходил к ним, угрожал полицией, если толпа не разойдется. Народ матерился, угрожал в ответ, но в итоге расходился.

Был выходной день, когда Саша открыла глаза и уставилась в потолок, положив руки на живот. Она уже чувствовала шевеление ребенка. Без всякий врачей она прекрасно знала, что ждет появление мальчика. На ее лице сверкнула самодовольная улыбка, пока руки нежно поглаживали живот.

Идиллию и тонкие, туманные мечты разрушил крик с улицы. Мгновенная хмурость и строгость появилась на расслабленном лице.

– Что там опять? – с неким безразличье спросила она, выходя из комнаты.

– Ничего, Саш, не обращай внимания, – откуда-то с кухни отозвался Слава.

– А где отец? – удивленно спросила Саша, заглянув в его комнату.

– В Москве. По работе поехал. Вызвали внезапно. Он оставил завтрак. Погреть тебе? – спросил Слава все еще щупающий углы тростью, дабы не вписаться в один из них.

– Нет, – Саша надевала отцовскую куртку. – Я выйду к ним.

– Забей на них. Собака лает, караван идет, – Слава, наконец, дошел до коридора. Когда он передвигался по дому, ему казалось, что он уже давно выучил все выемки и уголки, но каждый раз убеждался, что это не так, ударяясь то об этот угол, то эту ножку стола или стула.

– Да, но собака начала мне надоедать. И уже сильно! – Саша захлопнула дверь, оставив слепого брата в полной темноте в коридоре.

– Вот она! Вот она! Ведьма! – заволновался народ, едва девушка появилась в открывающихся воротах. Но глядя на ее лицо, толпа утихла. Гнев и ярость на лице девушки были настолько явными, что даже искажали его. Черные глаза были широко раскрыты, а веки, чуть прищурившись, придавали им пугающий, зловещий вид. Губы настолько бледные, что их и так почти не было видно, потому что они сливались с цветом лица, сжались в тонкую, едва заметную, похожую на кривую линию, нарисованную тупым простым карандашом, размазанную, образующую ужасающие мрачные тени вокруг рта. Под глазами были также же размазанные темно-синее, черный пятна. Острые скулы стали еще более явными, острыми. Щеки совсем провалились. Ее лицо, обрамленное длинными распущенными волосами, напоминало оживший череп, с клацающими зубами.

– Слушаю вас! – крикнула Саша в толпу, не своим голосом. Жители поселка уже долгое время не видели девушку, потому что отец оберегал ее, как коршун, стараясь не выпускать ее за ворота, зная прекрасно, как настроенные местные против их семейства. Конечно, девушка все равно вырывалась и покидала дом тайком, но она ни с кем не сталкивалась.

Увидев ненавистную девушку и ее круглый живот, толпа совсем насторожилась.

– Покайся, нечисть! – сказал кто-то из толпы громким шепотом.

– Перед кем? – с усмешкой спросила Саша, уперев руку в бедро, окидывая зловещим взглядом.

– Перед Богом! Перед Всевышним!

Саша гордо вскинула голову, прищурила глаза, уставившись на разговаривающего с ней мужчину. Она знала его. Не был он чистокровным деревенским жителем. Несколько лет назад оставил квартиру в Москве в эксплуатации у квартиросъёмщиков, сам взял ошеломляющий кредит, купил огромный участок в этом поселке, отгрохал большой кирпичный дом и живет припеваючи. Никогда особо религиозным не слыл. Семьи нет. С женой в разводе, дети по обыкновению живут с матерью. Уже взрослые, независимые.

– Богом? – спросила Саша. Толпа молчала с опаской оглядываясь. Поднимался ветер, срывающий остатки умершей листвы с почти голых деревьев. Он закручивал их в зловещее торнадо, хохочущее жутким раскатами. Сгущались тучи, непонятно откуда взявшиеся. Черные, тяжелые, растрепанные как перина, выпотрошенная в заброшенном здании. Потемнело. Сумерки среди белого ясного утра. На землю упала яростная тишина. И тут эту тишину, словно острой косой, разрезал жуткий, низкий утробный бас, непохожий на человеческий. И этим басом говорила худощавая, беременная девушка, широко распахнув ворота.

– Я сам Бог! – громоподобно упал голос на головы людей. – Как вы мне надоели! Надоели ходить ко мне! Без почестей и жертвы! Я всех вас заберу!

С неба рухнул дождь. Но то был не просто дождь! С неба сыпался песок вперемешку с живыми скарабеями.

– Я! – вновь раздался голос, нарастающий и пугающий, – великий Осирис, по милости ваших предков был заточен в гробнице! И вы еще смеете являться в мой дом и угрожать мне? Жалкие двуногие, недалёкие насекомые! Каждый из вас, стоящих предо мной здесь, пойдет в мой мир! Ты! – Саша ткнула пальцем в мужика, ранее верещавшего о покаянии, – будешь первым, кто откроет врата моего царства, проложишь давно забытую людьми дорогу к ним!

Испугавшиеся люди начали разбегаться, но в песчаной буре, абсолютно не свойственной для подмосковного района, они ничего не могли видеть, постоянно врезаясь друг в друга, матерясь, взывая к богу, уже сами не понимая к какому именно.

– Я правил тысячелетия еще до вашего бога! – а гнев внутри хрупкой девушки продолжал нарастать. Черные глаза искрометно следили за каждым человека, пытающимся сбежать. – Повелевал песками и бурями! Мне подносили дары! Мне поклонялись! И что сейчас я вижу? Как сильно вы разозлили меня! – Рядом с девушкой появилась тень огромной собаки, а секундой позже само животное предстало перед обезумевшей толпой. То была не собака и не волк, то был шакал небывалых размеров.

– Анубис! – прогремела девушка, не глядя на гостя, – каждый из них, – она медленно, кропотливо провела взглядом по толпе перепуганных до чертиков людей, – должен прийти в мое царство. Под твой контроль.

Шакал опустил голову, не смея поднять взгляд на разгневавшегося повелителя.

– Гор! Сын мой! – черные глаза сами взметнулись вверх, а по земле поползла тень большой птицы, – не дай небесам упустить ни единой души из мельтешащих здесь. Распорядись, чтобы все до единого спустились в Аменти!

Черная тень птицы взвилась вверх и исчезла с лица земли. Саша усмехнулась, еще раз окинула гневным взором топчущуюся на месте толпу и ушла на свою территорию, громко хлопнув дверью.

– Что там происходит, Саша? – на пороге появился Слава, вглядываясь незрячими глазами вперед.

– Возмездие! – прошипела девушка уже своим обычным голосом и вошла в дом. Толпа у дома поспешила разойтись по домам, нашептывая молитвы на разный лад, крестясь невпопад, оглядываясь и опасаясь. Не все добрались до дома. Мужичок, первым потребовавший у Саши покаяться, упал перед порогом собственного дома. Жена, идущая за ним, проклиная девчонку, не сразу заметила, что муж свалился на землю. Увидев, наконец, что муж лежит на сырой земле, она бросилась к нему, но тут же остановилась как вкопанная, уставившись на его лицо. Он улыбался так, как не улыбался в самые счастливые моменты своей жизни. Она никогда в жизни не видела его таким счастливым и тут внутри зашевелилась пробуждающаяся злость. Столько лет они прожили вместе, вырастили двоих детей, ждали внука от старшей дочери, заработали неплохое состояние, имели квартиру около Садового кольца, купили шикарный дом в коттеджном поселке, две машины, и все еще развивающийся бизнес, которым спешно начал руководитель их сын. И ни разу за все эти годы Андрей, ее муж, не улыбался так, как он улыбался, валяясь в осенней холодной грязи у дома. Чем больше Надежда смотрела на лицо мужа, тем быстрее умирало желание помочь ему и все больше и больше возрастала злость. Разум женщины соображал все медленнее, пока вовсе не отключился, не осознавая и не понимая реальности Надя схватила стоящий острозаточенный колышек у порога, которым Андрей убирал распотрошённых дохлых мышей, принесенных их котом Вильмом, и с криком вопиющий злости вогнала его в грудь мужчины. И едва кол прошел сквозь тело почти до рукоятки, Надежду вновь посетило сознание. Вот только было уже поздно. Теперь кричала она от отчаяния и страха. Кричала так громко и пронзительно, что сбежались соседи, остановившиеся как вкопанные, увидев соседа с торчащим колом из груди и наливающуюся кровью одежду.

– Я убила его! – голосила Надежда, рыдая, хватаясь руками за голову. Она опустилась на колени, протягивая дрожащие руки к телу супруга. Слезы и крики текли рекой, падая вокруг на разлетающаяся куски старой бетонной стены, раскидывая звук падения на 350 градусов по всей округе.

Кто-то из соседей вызвал полицию. Люди не переставая шептались о том, что все это дело рук Аблебиной Саши, этой чертовой ведьмы. Паника тут же начала распространяться среди зевак. Шептались о том, что девка-то прокляла их всех, кто пришел к ее дому тем утром. И теперь им всем не поздоровится. И главные вопрос, нарастающий эхом среди носящийся толпы, был – а что теперь делать?

Пока люди, погруженные в паническое состояние, шептались, пытаясь разрешить проблему нависшей угрозы, никто, кроме подъехавших полицейских, не заметил, что убитая горем Надя в одну секунду вырвала из остывшей груди мужа кол и проткнула им себя в шею. Свежая, горячая кровь вновь орошила землю.

– Эй-эй-эй! – крикнул один из полицейских, бросившись к женщине, в надежде успеть спасти безумную. Но рана была глубокая, а яремная вена порвана и кровь обильно хлестала, умывая руки полицейского.

Долго допрашивала полиция свидетелей, толпившихся у места происшествия. Никто не видел, что случилось с Андреем, все подошли уже после убийства, но мнения зевак можно было разделить на 2 основных. Первое, люди обвиняли Александру в совершение убийства. Большая часть людей была уверена, что ведьма пырнула Андрея колом и скрылась, наслав порчу на его супругу в виде сумасшествия, в следствии чего та покончила с собой. Вторая часть людей была уверена, что Александра Аблебина прокляла семью, что и послужило причиной смерти супругов.

Полицейские кивали, с подозрениями слушая свидетелей, едва те начинали говорить о мистическом возмездии семьи Аблебиных. Представителям закона совсем не верилось в подобные заявления, да и не могли они закрыть дело, сделав черную магию и ведьму Сашу виноватыми в совершенном преступлении. Но, несмотря на черствый скептицизм, полиция не смогла проигнорировать семью Аблебиных, которых жителей поселка обвиняли во всех бедах.

Спустя неделю после смерти четы Клинских следователи нагрянули в дом Саши с допросом. Молодой человек, занимавший должность следователя всего без году неделя, сидел на большой кухне за большим деревянным столом, незаметным взглядом осматривая евроремонт кухонного помещения и неосознанно думал, сколько же деньжищ было вбухано во все это. Это дело отдали ему более опытные коллеги, посчитав, что молодой специалист самостоятельно и главное быстро справится с делом о бытовой ссоре между супругами, на почве которой произошло убийство, а в следствии него и самоубийство. Куча свидетелей уже подтвердила это, если из их показаний убрать весь тот мистический бред о ведьмах и порчах.

Напротив следователя сидела исхудавшая девушка в положении. Не расчёсанные чёрные волосы неаккуратно были убраны в высокий пучок. Черные глаза, необычные анатомически, не двигаясь изучали лицо следователя. Щеки впалые, скулы острые, выпирающие. Расслабленные губы, влажные чуть-чуть приоткрытые, будто девушка вот-вот что-то скажет, но она молчала. Черная майка подчеркивала истощенную фигуру девушки и налившуюся из-за беременности грудь, на которую следователь то и дело кидал быстрые взгляды.

– Ну что ж, Александра, – сказал он, сфокусировав, наконец, взгляд на глазах девушки, – я хотел бы задать Вам несколько вопросов. Давайте еще раз представлюсь, меня зовут Владимир Никитич…

– Вы собираетесь предъявить мне обвинение в убийстве? – перебила его Саша.

– Нет, – чуть улыбнулся мужчина, – только вопросы. Я знаю, что Вас даже близко не было к месту преступления в момент совершения убийства.

– Это так, – кивнула Саша, – но я желала им смерти.

Следователь нахмурился. Его взгляд потяжелел и честно он потерялся на несколько секунд, не зная, что сказать.