Александра

Святослав ехал по третьему кольцу, толкаясь в пробках. Рядом с ним сидела сероглазая брюнетка по имени Марина. Хотя за три месяца отношений Слава привык называть ее Зая. Почему именно Зая он не знал. В принципе, раньше он не давал клички своим девушкам, горделиво считая все эти уменьшительно-ласкательные ребячеством, которое он уже давно перерос. И тут, на пороге своего тридцатилетия, на тебе! Зая! Марина не выказывала недовольства, Слава воспринимал ее молчание как согласие.

Он познакомился с ней на улице. С ним такое было впервые. По неширокой улочке, еще в начале зимы, он на своей «плоскодонке», как он называл свою любимую машину, буквально переползал лежачий полицейский. Краем глаза он заметил справа силуэт и глаза невольно скользнули в сторону объекта. По дорожке вдоль проезжей части неспешно передвигалась девушка, на ходу кутаясь в широкий вязанный шарф, борясь с распущенными волосами, которые то и дело мешали и запутывались в шарфе, выбивались из, казалось, уже готового кокона на голове. Она развернулась, подставляя ветру лицо, надеясь перехитрить стихию и все-таки упаковать непослушные волосы и голову шарфом. В этот момент Слава увидел ее лицо. Оно не выражало особенной красоты по современным меркам. Обычное молодое личико. Чернобровое, со светлыми глазами, хмурилось и щурилось, прикрывая глаза от ветра. Девушка все-таки намотала шарф, развернулась и пошла дальше. Слава скинул скорость с 20 км, установленных ограничительным знаком, до 5 км, медленно двигаясь вдоль пешеходной дороге. Девушка шла, Слава плелся сзади, собирая уничижительные возгласы и сигналы машин сзади. Взвесив все за и против, Слава рванул вперед, припарковался, едва найдя доступное место и бросился на встречу девушке. Познакомились. Обменялись телефонами. Встретились. Симпатия, сподвигшая Святослава на знакомство, усилилась. Девушка заинтересовала его и интерес изо дня в день становился сильнее.

Сейчас они, выбрав день заблаговременно, чтобы у Славы был выходной, несмотря на бушующий февральский холод, ехали на ВДНХ гулять.

С каждым пройденным метром движение становилось все более интенсивным, машин становилось больше, как будто они размножались почкованием прям на третьем кольце и уже к въезду в Лефортовский туннель, они стояли в глухой пробке.

Рука Марины лежала на его бедре, пальцы нежно поглаживали его. Ее взгляд был печально устремлен в туннель. Едва они въехали в черную, бледно освещенную пасть, Марина чуть сжала его бедро и вздрогнула.

– Зай, – Слава с легкой, воздушной улыбкой взглянул на девушку. Ее серые глаза потемнели, приобрели цвет мокрого асфальта. – Ты что? – Слава кивнул на сжимающую его бедро руку, – все в порядке?

– Да, – быстро ответила она, одарила его быстрой и испуганной улыбкой и снова уставилась на дорогу.

– Точно? – не поверил Слава и взял ее за руку. Чуть дрожала. Холоднела. Цеплялась за его руку как за единственный шанс на спасение непонятно от чего. – Эй! – мягко позвал он, рассматривая устремленный вперед профиль девушки. – Расскажи!

Марина снова вздрогнула и повернулась к парню. Ее черные зрачки мгновенно среагировали на слабый свет, раздувшись как воздушнее шары.

– Это Лефортовский туннель? – спросила она. Слава нахмурился, вспоминая, где они сейчас находятся. Он посмотрел на табло на GPS системы и мышцы его лица расслабились. – Да, Лефортовский туннель. А что?

– Я так боюсь этого места, – вжавшись в кожаное сиденье, прошептала Марина. Машина медленно двигалась вперед, дыша в задний бампер впереди едущей машины, освещая грязный номер из трех семерок. Радио, крутившее расслабляющую музыку, вдруг зашипело, зачихало, а затем замолчало. Слава перевел взгляд на дисплей.

– Просто связь пропала, – сказал Слава сам себе, – мы ж под землей. Чем вызван страх? – он снова улыбнулся, поцеловав ее ручку, крепко сжимая тонкие пальцы между своих.

– Аварией, – Марина, смутилась, постоянно оглядываясь.

– Аварией? – удивился Слава.

– Да, я ехала на такси, машину занесло и ее кубарем крутило по всему туннелю. Я не знаю, как я выжила… Перед въездом в туннель растянулась фура, перекрыв дорогу и скорая долгое время не могла проехать ко мне. У меня была сломана нога, от боли я теряла сознание, потом снова приходила в себя, чувствовала боль и видел вокруг все тот же туннель. Мне казалось, что меня никогда не спасут. Что я умру! – Марина закрыла лицо руками и шмыгнула носом.

Слава молчал. Он не знал, что ответить и стоит ли. Он практически не чувствовал милосердия и сострадания к бедам людей, упорно считая, что каждому воздается по заслугам. Кто-то называл бы его бессердечным, прирожденным хирургом-потрошителем. Кто-то посчитал бы, что Слава примет иные суждения, когда воздастся ему по его заслугам, о которых он ничего не будет знать, не будет и понимать, постоянно спрашивая за что. Сам же он считал себя рационально-мыслящим человеком. Он физически не мог переживать за всех тех, кому плохо. Таких слишком много в мире. И никто не может испытывать так много жалости ежеминутно потому, что ежеминутно кому-то плохо и кого-то надо пожалеть. Искреннюю жалость невозможно испытывать ко всем! Вот, как считал Слава. Ему, безусловно, было неприятно слышать, то девушка пережила такое потрясение и боль, но никто не застрахован от ужасных потрясений, несчастных случаев, смерти. Это факт. Но вряд ли подобная речь смогла бы утешить девушку.

– Я больше никогда не повезу тебя через этот туннель, – Слава снова поцеловал ее руку и улыбнулся. – Не думай об этом. Сейчас такого точно не произойдёт. Посмотри! – Слава окинул взглядом стоящие вокруг машины. – Мы в глухой пробке! Никто не разобьется.

– Да, – Марина осторожно вытерла глаза, чтобы не размазалась тушь, – я это понимаю. Просто я боюсь. Боюсь находиться здесь. Боюсь, что этот туннель никогда не закончится, что я снова не смогу выбраться отсюда. Рухнет. Сломается.

– Давай мы успокоимся, Зай! – чуть повысив голос, строго сказал Святослав, серьёзным, командным голосом, каким он привык пресекать слабые попытки пациентов и их родных учить его жизни или того хуже, хамить.

Марина неуверенно, но поспешно закивала головой. Она и сама понимала абсурдность своего страха, но заглушить его, скрыть или просто избавиться не могла.

– Я запомнил. Больше мы сюда ни ногой, – Слава стиснул ее руку, успокаивая легкую дрожь. – Но сейчас я не могу развернуться и уехать, – он пожал плечами, грустно посмотрев вперед. Конца туннеля действительно не было видно. Радио так и не работало. Становилось душно. Слава включил кондиционер. Машина зашумела, зашуршала и в лица подул прохладный воздух. Правый ряд тронулся, медленно продвигаясь вперед. Тошнотворно медленно. Лучше совсем не двигаться, чем двигаться так. Слава засмотрелся вдаль извилистого туннеля. Что-то темное неслось по черному потолку, как облако. Чья-то тень. Но чья? Слава медленно осмотрел туннель, но нигде не было видно двигающегося объекта, который мог бы отбросить подобную тень. Черное пятно двигалось, не сбавляя скорости и чем ближе оно было, тем больше напоминало тень парящей птицы огромных размеров. Слава вдалеке слышал голос Марины, но он не понимал, о чем она говорила. Его глаза следили за движением тени по туннелю. Чернота достигла места, где стояла машина Славы и замерла над ней, окунув в легкий мрак встревоженность на лице мужчины. Марина повысила голос, явно уже пытаясь докричаться до Славы. Он же, устремив взгляд к потолку, схватившись за руль, безмолвно таращился на жуткую тень, зависшую над ними на потолке. Девушка плакала, напуганная странным поведением друга, целиком погрузившись в воспоминания страшной аварии, где судьба принудила ее участвовать. Вспоминая то, как тогда водитель тоже отвлекся от дороги, стеклянными глазами смотрел в раскрывающуюся черную глотку туннеля.

Машины сигналили, требуя движения от парализованного серого цвета седана, пытаясь разбудить отвлекшегося водителя. Но Слава ни на что и ни на кого не обращал внимания, кроме зачаровавшей его тени на потолке.

И уже только когда сильный толчок обрушился на его плечо, Слава отвел глаза от тьмы и тут же его сознание приступило к анализу ситуации, в которой его хозяин находился уже энное количество времени.

– Что? Я… – Слава оглядывался, ничего не понимая, смотря на агрессивные лица водителей, гневно выкручивающих руль, чтобы объехать застопорившуюся машину. Смотрел как их губы открываются и без умения читать по губам, Слава понял, как страшные проклятия изрыгают эти губы. – Еж твою мать! – выругался он, снимая ногу с педали тормоза, перенеся ее на тонкую изящную педаль газа. И Слава, и Марина приготовились к резкому рывку машины, который наконец позволит рвануть в образовавшийся пустой ряд впереди, но рывка не последовало. Машина издала печальный и уставший звук и все электроника, светящаяся нежными, теплым цветом, просто отрубилась, заглушив в одну секунду машину.

– Ну это еще что такое? – возмутился Слава, тут же в голове перебирая возможные оправдания и причины поведения машины. Ничего адекватного и возможного на ум не приходило. ТО делал недавно, перед тем как продлевать страховку еще на год. Бензин заправлял, бак полный. Машине всего три года. Эксплуатировалась правильно. Марина заскулила и вой ее отчаяния действовал Славе на нервы. Он и сам понимал, что застрять в туннель – ситуация малоприятная. Сам мысленно метался между вариантами решения проблемы. И ему сейчас не нужны были сторонние причитания и окрепшая паника! Он перевел сумрачный взгляд на девушку. Она закрыла лицо ладонями, всхлипывала, не в силах смотреть на мрачный туннель. Страх, терзавший воспоминания и Марину, почувствовал свою не дюжую власть и буквально рвал нервные клетки на части, гогоча басом, подзвученным акустикой склепа. Девушку трясло, и Слава видел дрожь, колотившую девчонку. И как бы ему не хотелось крикнуть, чтобы Марина замолчала, прекратила свои душераздирающие подвывания, нервирующие еще больше, чем заглохнувшая машина, он не мог так сделать.

– Зай, – он взял ее за руку, пытаясь увидеть ее лицо, спрятанное за растопыренными пальцами. – Иди сюда, – вздохнул он и обнял дрожащее, горячее тело, едва не бьющееся в панических конвульсиях, честно говоря, опасаясь, что девчонку сейчас долбанет гипертонический криз или паническая атака. – Послушай меня, – попросил он, взглянув в ее заплаканные глаза, перехватывая сосредоточенное на туннеле и собственном страхе внимание. – Все в порядке. Слышишь? Я не сплю и не пьян. Я контролирую ситуацию. Не так хотелось бы мне, – чуть улыбнулся он, – но я понимаю, что происходит. Зай, все под контролем, – он поцеловал ее в лоб, – больше ты не окажешься в подобной ситуации, которой ты так боишься. Я обещаю, – шептал Слава, пока его глаза, лишившиеся привычного голубого цвета, захваченные расширенными зрачками, снова навязчиво изучали мерзкую тень на потолке над заставшей машиной. Слава мысленно спрашивал себя только один вопрос: что или кто может отбрасывать такую широкую, странной формы тень в туннеле?

Девушка ничего не отвечала ему, разве что только тихим, смирившимся посапыванием, а Славка не решался отпустить ее из объятий, усиленно решал, что делать дальше и единственное, к чему он склонялся уже со 100% уверенностью, так это вызвать эвакуатор, отправить машину в сервис и там уже, без рыдающей девчонки на плече, разобраться с приколом, который отчебучила любимая, холеная машина. Среди чувств смятения и понимая происходящего, Слава сам ощущал нарастающий страх. Зависшая над головой тень вызывала неприятные чувства, ассоциации и понимание, что она не просто так зависла именно над его машиной. На ум лезли мысли, от которых Слава всегда открещивался и уничтожал в себе любое намерение обдумать их. Он знал и не раз слышал россказни о Лефортовском туннеле и мистике, связанной с ним. Здесь практически каждый без причин день бьются машины. Они просто едут, а потом внезапно разбиваются. Говорят, что все это проделкам призраков, что на многочисленные аварии влияет аномальная зона, где построен туннель. И все эти байки вызывали у Славы сардоническую ухмылку в моменты, когда он не был в туннеле. Но теперь, находившись в заглохнувшей машине, 30 метров под землей, в бетонной трубе, где не видно ни ее начала, ни конца, Слава почувствовал необъяснимый страх. Да еще девчонка и ее паника критически влияли на трезвость суждений парня.

Неожиданно черная тень словно раскрыла еще шире свои черные невидимые крылья и устремилась вниз, на машину Славы. Мужчина зажмурился, крепко стиснув в объятиях девушку, умоляя себя только не кричать, чтобы не прибить Марину своей паникой. Тень ударилась о крышу автомобиля и рассыпалась на множество черных пиксельных квадратиков, которые тут же сползлись к машине, скрывшись под ее днищем. Вокруг тут же посветлело, машина сама завелась и включила мягкий свет, осветив панель приборов.

– Ух, – Слава улыбнулся, незаметно стирая пот со лба, – видишь! Все в порядке! Поехали.

Не помня себя от страха, вцепившись в руль с такой силой, что пальцы побелели, а на руках образовались временные вмятины, Слава стремился скорее выехать из туннеля, сотню раз уже пообещав себе, что больше он ни ногой в это адское место…

– Саш! – окликнул Артём девушку, вернувшись на место, где оставил Сашу минут десять назад. Набродившись по холодному парку бесцельно, Артем решил вернуться на Нахимовский проспект, решив, что Саша уже ушла. Он был удивлен, когда, возвращаясь по аллее, увидел стоявшей силуэт девушки на том же месте, где они расстались. Парень изумился до глубины души, глядя на девственно свежий снег вокруг застывших ног девушки, успевший выпасть за время его отсутствия, понимая, что Саша даже не шевельнулась за все это время, пока он бродил по окрестностям парка, промерзнув до костей.

Девушка вздрогнула и перевела недоумевающий взгляд на парня, словно впервые видела.

– Гуляешь? – спросил он, подойдя к ней и поёжившись от холода, глядя на расстегнутый пуховик девушки и озябшие, покрытые синеватым оттенком пальцы, вцепившиеся в черный шарф, свисающий с ее полуголой шеи.

– Я замерзла, – ответила Саша, очень быстро моргнув несколько раз подряд, словно скидывая с себя невидимую пелену задумчивости и растерянности.

– Может, тебе застегнуться надо? – Артем кивнул на расстегнутую молнию. Саша проследила за его взглядом и удивлённо уставилась на расстёгнутое пальто, явно не понимая, как так вышло, что она стоит посреди парка, с неба сыпется снег, а на ней нет перчаток и пальто нараспашку. Она шевельнула пальцами, держащие шарф и на этом все движения прекратились, словно пальцы примерзли к ткани и оторвать их сейчас не представляется возможным, в противном случае, замерзшая кожа останется клоками висеть на шарфе. – Помочь? – спросил Артем, без задней мысли сделал еще шаг к ней. Именно в тот момент он не ощущал никаких привычных негативных эмоций и подсознательных страхов, стоя так близко к этой девушке.

Саша кивнула и чуть улыбнулась, медленно поворачиваясь к парню. Артем стянул зубами перчатку и проворно застегнул молнию, чувствуя себя героем рыцарского романа. Девушка смотрела на него, словно на книгу, читая строки, абзацы и главы на его лице. Неверное, впервые ее взгляд был мягким и не обременённым суровостью.

– Перчатки есть? – Артем посмотрел на ее руку, пальцы, все еще сжимающие шарф.

– В кармане. В левом. – Саша чуть повернулась боком к Артему. Ни секунды не мешкая Артем нырнул рукой в широкий карман черного пальто, стараясь поскорее нащупать теплые перчатки. Исследуя глубокий карман, пальцы его ненароком коснулись плавной линии фигуры, которую должен был бы созерцать Микеланджело и Боттичелли, рисуя серафимов и римских, греческих богинь на сводах старинных соборов, окутывая женский стан удивительной красотой, грациозностью и изяществом. Артём почувствовал прикосновение к девушке так, словно дотронулся до чего-то божественного, чего-то, что до этого момента не существовало ни в его сознании, ни в воображении, ни в приобретенном опыте. Прикосновение к изгибу, переходящему с тонкой талии к округлым бедрам вызвало в нем множество положительных эмоций, которые он не знал, как описать, даже для себя самого, чтобы лучше понять, что он действительно почувствовал. Но тут же вступивши в жестокий поединок с совестью и детским мальчишеским смущением, Артем отдернул руку, резко вытащив перчатки из кармана.

– На! Держи! – протянул он ей вещицы, умоляя взглядом, чтобы она поскорее взяла свои перчатки, чтобы он больше не прикасался ни к ней, ни к ее вещам, чтобы не ощущал дурацкого чувства, будто бы он трогает линию воды, омывающую под натиском лёгкого прилива мягкий песочный берег, шурша песчинками, укутывая их в густую чистую пену.

Саша всего лишь улыбчивым взглядом ответила парню, но остекленевшие от лютого холода пальцы все еще крепко держали шарф, свисающий в бесполезном хаотичном бардаке с ее открытой морозу шеи.

Артём вздохнул, воспринимая монументальное обездвиживание девушки как безмолвную, скоромную мольбу помочь ей избавиться от холода, потому что самостоятельно она была уже не в состоянии сделать это. Он, с невиданной ранее нежностью, насмешливой и дикой для себя, с ее, в принципе, слишком ранним появлением в его сердце, дотронулся до руки девушки, отцепляя пальцы от ткани и поднося к губам ее руку, обдавая кожу горячим, пронзительным дыханием, даря свое тепло, тут же спешащее согреть измученную холодом кожу.

Едва ее пальцы изобразили, попытались изобразить хоть какое-то движение, хотя бы тусклое его подобие, Артем испытал прилив настоящей радости. И в то же время, он был преисполнен теми чувствами, о которых редко он знавал, да и не испытывал прежде в том объёме, в который погрузился здесь, стоя в парке, скованный последним дыханием зимы. Все эти чувства были впервые и диковинные, он не понимал, как относиться к ним. Сохранить их? Проглотить и забыть? Запомнить, что бывает радость, отличающаяся от усмешки и издевки? Запомнить, как прикасаться его пальцы легко могли к девушке? Или забыть? Не выглядит ли он хлюпким посмешищем в глазах этой девушки?

Напугавшись собственных переживаний, Артем поспешил отдернуть руку, практически силком впихивая перчатки Саше в руки.

– Надевай скорее, – как можно безразличнее сказал он, нервно оглядываясь по сторонам. Саша, дрожащими руками, послушно натянула перчатки, не сводя глаз с парня. Они словно спрашивали его: «что происходит?», ища ответа в скользящих одна за другой эмоциях, претерпевающих полярные изменения в мимике. – Не хочешь прогуляться? – Переборов стену сомнений и смущений, боязнь умереть от холода, спросил Артем. Хорошо, что зима могла взять на себя ответственность за внезапно вспыхнувшие красным огнем щеки, ни капельки не похожим на цвет, проявляющийся под мазками зимы. Но Артем, как и большинство людей, был дилетантом в красках, называя красный и все его оттенки красным, лишая столь многогранный цвет изысканности и возможностей, оскудняя его, делая примитивным красным кружком, изображенным в детской обучающей книжонке. Зато Саша, которой не было чуждо многообразие палитры человеческих цветов и природы, конечно, заметила румянец на щеках Артема и тут же поняла, что зима и ее злющий мороз совершенно ни при чем здесь.

– Прогуляться? – переспросила она, склонив голову на бок, изобразив понимающую улыбку на губах, но сохранив свое тотемное безразличье во взгляде.

– Да, – смутившись, но не подавая виду, ответил Артём, с ужасом в сердце ожидая насмешливого отказа. Девушка окинула его изучающим взглядом и затем устремила бездонную черноту своих глаз в его. – Ты еле держишься на ногах, друг мой сердечный, – Саша сняла перчатку и дотронулась до его щеки. Артём тут же вздрогнул: ее ручка, 5 минут назад ледяная как свежесломанная сосулька с крыши, теперь была горячая, словно у девушки было лихорадка, несовместимая с жизнью. Ее пальцы буквально обжигали его обмерзшую кожу, заставив шагнуть в сторону, чтобы поскорее избавиться от болезненного прикосновения.

– Не надо, – прошептала Саша и крепко схватила его за запястье, стиснув с такой силой, которой не бывает у девушек, да и у людей, в принципе. Артём вовсе опешил, жалея, что не прошел мимо второй раз.

– Не может быть, – отчаянно буркнул Артем, чувствуя, что словно вокруг его запястья были надеты горящие ярким пламенем кольца. – Какого черта? – крикнул он и рывком выдернул руку.

– Ты пришел говорить о своем друге, – Саша внимательно посмотрела на парня. Смутившись от такого утверждения, Артем запнулся, слова смешались, буквы поменялись местами и конкретных слов он так и не смог сказать.

– Как ты… – промямлил он, – я не… ты знаешь, – Артем пытался что-то сказать, но ничего не получалось, что несомненно веселило девушку. Она разглядывала смятение на его лице, робкую, вздрагивающую улыбку, которая ничего не означала.

– Ты можешь быть со мной откровенным, – Саша взяла его за руку, и парень тотчас почувствовал неясного происхождения успокоение.

– Ты очень странный человек, – почему-то сказал он. Артём не хотел говорить этого, это была просто мысль, почему-то выскочившая из его рта в итоге.

– Почему? – удивилась Саша. Ее удивление было искренним. Много людей, с кем она разговаривала, многие из них улыбались ей в глаза, многие кивали в такт ее словам, кто-то избегал общения с ней, кто-то наоборот, напрашивался на сакраментальный диалог, но никто никогда не говорил ей, что она – странная. Почему? Почему Артём сказал о ее странности? Что такого она сделала? Что вообще может означать странный по отношению к людям? Странный человек – этот тот человек, чье поведение не вписывается в рамки стандартов и банальностей? Или тот человек, чье поведение, наоборот, кощунственно вырывается за любые рамки, стирая границы дозволенного? Что люди имеют в виду, говоря, что этот или тот человек – странный? Воспринимать ли это как оскорбление или как комплимент? Смутиться и покраснеть в ответ или наоборот, обидеться и больше никогда в жизни не говорить с этим человеком? Что делать? Саша растерянная, молчаливо смотрела на Артема, пытаясь понять глубину, если таковая была, его эпитета.

– Я не знаю, – Артем улыбнулся, отвел глаза, стесняясь самого себя. – Просто ты не такая как все, – искренность, с которой говорил Артем, поражала и обнажала его. Он чувствовал себя голым, стоя среди галдящей толпы, тыкающей в него пальцами, смеющейся над его несуразной наготой. Зачем она обнажила его? Как она обнажила его? Почему он испытывал именно эти чувства? Чувства радости и снохождения с последующим облегчением? Ни на один из томительных вопросов у него не было ответов и, откровенно говоря, он и не старался найти их. Иногда такое случается, что вопросы беспричинно рвутся оккупировать разум и в итоге оккупируют, но они такие никчемные, безжизненные и безынициативные. Они просто есть, и они не хотят, чтобы на них нашли ответы. Они просто есть, чтобы на них обратили внимание. И Артем, обратив внимание на целый список таких никчемных вопросов в неглиже, тут же плюнул и вернулся к изучению удивительных черт лица девушки. И что же он думал по этому поводу? Черные глаза, не знающие, что такое конец, окончание, завершение в конце концов, испытывающие смотрели на него. Нравились ли ему ее глаза, чья глубина измеряется неведомыми доселе мерами? Да! безусловно! Ему нравился их насыщенный цвет, который словно обволакивал его густой, призрачной пеленой, тут же слипающейся так крепко, что ничто в мире не смогло бы разомкнуть эту сцепку. Ресницы, закрученные кверху, наивно пытающиеся дотянуться до тонкой линии бровей, хлопали, помогая векам увлажнять глаза, так живо и рьяно любующиеся миром вокруг. Нижнее веко казалось подведенным едва заметной черной тонкой линей, но это линия только казалась. Только в тот странный момент, стоя так близко к девушке, Артем сумел разглядеть, что то не была лёгкая линия, а густо растущие ресницы, формирующие удивительную тонкую полосочку.

Нравился ли ему ее нос? Да! определенно! У девушки был тонкий, прямой нос, маленькие узкие ноздри, настолько узкие, что порой казалось, что она испытывала недостаток кислорода, вдыхая через них воздух. Может, поэтому она была такой бледной? Но нос, как отдельная черта ее лица не вызывала у Артема чувства отвращения.

А что насчет ее губ? Чуть пухлая верхняя губа едва касалось нижней. Окрашенные природным недостатком гемоглобина в чуть синевато-фиолетовый цвет по краям. В середине все-таки смешно и неуклюже преобладал погано бледно-розовый цвет увядающей розы, но по каким-то причинам привлекающий внимание, притягивающий его как будто сильнейший магнит. Рельеф губ вызывал у Артема двоякое ощущение. С одной стороны очертания были слишком правильными, до блевоты правильными и ровными. Кругом идеальная блажь. А с другой, уникальная правильность поражала его восприятие. Как часто человек встречает совершенство в лицах других? Бывает такое, согласитесь! Но насколько совершенство является совершенством? Спрашивают ли себя люди, что такое совершенство в момент утверждения, что эти губы и только эти совершены? Не спрашивают. Совершенство, свое личное, индивидуальное, живет в сознание каждого человека. Мы часто сталкиваемся с ситуациями, когда звучание одной и той же песни для одного является звучанием арф, а для другого очередной повод почувствовать неприятные, толкающиеся комки в горле, порождающие и провоцирующие опустошение желудка не совсем привычным путем. И так во всем, что окружает нас, будь то музыка или кино, или очертания губ девушки напротив. Но Артем погряз именно между двумя противоречивыми чувствами обожания и ненависти.