Инструкция к боссу (не) прилагается

Ульяна Громова

Инструкция к боссу (не) прилагается

1

Мой архив. Тот самый, где пахнет пылью, канцелярским клеем и нагретой принтером бумагой. Я пришла устраиваться на работу в это издательство в отдел маркетинга и рекламы после защиты диплома в университете, а меня как неопытного специалиста сослали в архив.

И – внезапно! – мне тут понравилось. Здесь были все книги, журналы – все, что было издано в «Лит-Аргументе» за тридцать лет его существования. Сюда – в архив – никто не приходил просто так, и я чувствовала себя здесь лучше, чем дома – с моими-то соседями…

Сейчас только утро. Кабинеты еще пустые, коридоры молчат. Только я и винтажная кружка с горячим облепиховым морсом. И пусть весь мир подождет.

Я сделала последний глоток и полезла на стремянку, чтобы снять тяжелую коробку с отчётами за 2002-й. Подошла их очередь на оцифровку.

– Вам помочь? – неожиданно спросил кто-то бархатным баритоном, таким, что у меня подогнулись колени, и я уронила коробку и полетела на пол.

Но кто-то меня поймал с тихим:

– Упс, – голосом глубоким, как шахта. Или как бочка со зрелым вином. Или как смс «зарплата пришла».

– Верните мне почву под ногами! – потребовала я. А когда мужчина опустил меня на пол, поправила вечно лезшую на глаза прядь, короткую юбку и спросила строго: – Что вам нужно?

Мужчина стоял со странным выражением лица. Не злым, не хмурым, а… скорее так смотрят на котёнка, залезшего в носок. Прислонившись плечом к стеллажу, он вроде бы улыбался уголками губ, а в вроде нет. Высокий. В темной рубашке благородного шоколадного цвета, слегка облегавшей грудь так, что четко проступали развитые мышцы. Широкие плечи, сильные руки – это я успела оценить раньше, чем поняла, что ему от силы года тридцать три.

– Вы меня не узнали? – спросил он.

– Конечно узнала, – сказала я. – Вы новый мальчик на побегушках.

Просто другие сюда не заглядывают. Так что вывод очевиден.

Мужчина слегка вздернул бровь.

– Будем знакомы, я Лев.

– А я росомаха. – Я сложила руки на груди, прикрыв вырез оранжевой трикотажной кофты с острым вырезом из разряда «не для работы». Просто вечером я собиралась сразу из архива пойти с подругами в кафе.

– Мое имя – Лев, – ничуть не обиделся мужчина.

О. То есть О_о. Неудобно вышло.

– Ева, – буркнула я. – Так что вам надо, Лев?

– Договор с типографией «АльфаДев». За 2007-й. И если надо достать его откуда-то сверху, я готов подстраховать вас, Ева.

И вот теперь он улыбнулся так, что карие глаза на два тона посветлели.

Показалось? Я моргнула. Потом ещё раз. И рассмеялась.

– Прямо под рукой. И никаких несанкционированных полетов. – Я протянула руку прямо рядом с его грудью, так что чувствовала тепло мужского сексуального тела, и дернула коробку на себя. – Пожалуйста, 2007-й, «АльфаДев». Берите и уходи. Не мешайте мне работать. А то, знаете ли, биг-босс спустил приказ, а потом спустит шкуру, если не оцифрую эту коробку за сегодня. Так что давайте, Лев, до свидания.

Он смотрел на меня уже не как на котёнка – как на загадку из сканворда, которую интересно решить, но не у кого попросить подсказку.

Бумаги сухо шелестели на верхних полках под ветром из кондиционера, а между мной и посетителем повисла тишина. Слишком долгая, слишком внимательная. Килограммов на сорок.

– Так вы уходите? – спросила я, отворачиваясь к старому глючному сканеру.

– Благодарю, – кивнул Лев, отсалютовав мне папкой. – Хорошего дня, Ева.

Зачем-то взял со стола мою кружку, понюхал, поставил ее на место и ушёл. Тихо, размеренно, с какой-то внутренней камерной музыкой в походке.

Я закрыла за ним дверь – а то ходят тут всякие.

Но уже через минуту она снова открылась, и в кабинет влетела Ксения – моя высокая рыжая бестия с глазами цвета чайной розы и вечным блокнотом в руках.

– Ты его видела?! Видела? Да?! Какой красавчик! – громко зашептала она с такими глазами, будто речь шла о йети.

– Угу, – буркнула я и сдула противную прядь с левого глаза. У Ксюши все мужчины разложены по шкале привлекательности. – Искал договор с «АльфаДев». И свою веру в человечество, похоже.

– Он с тобой говорил? Смотрел?

– Молча сканировал. Кажется, теперь я зарегистрирована в какой-то его личной базе данных.

Ксения прыснула в кулак, потом снова стала серьёзной:

– Он просто суперкрасивый. И редкий, как комментарий под постом в моем блоге. Не то чтобы прямо мужской идеал, а… как вино из фильма: дорого, глубоко, с послевкусием дуба и тумана.

– Ты уж определись, – вздохнула я. – У вас же весь отдел по новому генеральному сохнет, и ты – лидер группы.

– А ты?

Я пожала плечами:

– Что я? Я пью облепиху и знаю, где лежит папка «АльфаДев». Всё, чего можно хотеть от жизни. А генерального в глаза не видела, потому сохнуть по нему не могу. Да и не после Дамира.

– В смысле ты генерального в глаза не видела? – вытаращилась на меня Ксюша. – А это кто, по-твоему, был?

– Лев. Мальчик на побегушках.

Ксения смотрела на меня, наверное, с минуту, а потом ка-ак расхохоталась! Аж до слез.

А у меня что-то в груди перехватило от нехорошего предчувствия.

– Лев, ага! – давилась смехом Ксюша. – Лев Александрович – наш новый генеральный директор, сын прошлого. Мальчик на побегушках! Ну ты даешь!

Она весело смеялась. А я… Я, кажется, теперь в беде.

2

– С тебя латте и «плюшка из детства», – сказала Ксения, толкая меня локтем в бок и подвигая к кассе.

– А с тебя – совесть, – пробормотала я.

Если бы у меня был диплом по опознанию руководства, я бы сейчас им вытирала слёзы. Настроение после утренней встречи все еще было на отметке «не взлетит».

Я работаю в архиве всего полгода. И я и прежнего-то директора в глаза не видела. И буквы на приказе мне ничего не сказали. Ну подумаешь, переставил человек инициалы местами. Очепятался. А оно вот что. Вместо Александра Леонидовича появился Лев Александрович. Я как-то это событие пропустила.

Впрочем, сидя в архиве дружбу с коллегами не заведешь – атмосфера не располагает. И полуподвальное помещение – тоже. Как там мои цветы выживают – загадка.

Очередь дышала мне в затылок, пахла ванилью и нервами: бухгалтера в шёлке, сисадмины в кроссовках, маркетологи в шоке, редакторы как после ядерной войны. Всё как всегда, все стабильно, как налоговая отчетность. А на часах, если что, еще только 11:54 – шесть минут до перерыва.

Я стояла, вцепившись в свою кружку с горячим облепиховым морсом, как в талисман. Оранжевая керамика, на ней – модная кошка в очках и надпись: «I work hard so my cat can live better» (перевод: Я работаю, чтобы моя кошка жила лучше). И ведь правда – моя кошка, Жучка, действительно живет лучше меня. Шерстяная царица со взглядом Горгоны.

– Доброе утро! – заурчала вдруг только что гаркавшая на курьера бариста и расплылась в животе и улыбке.

Этот тон голоса она берегла для особых людей. Едва на горизонте появлялся кто-то, от кого зависела ее зарплата и припрятанный запас масла, как ее голос становился выше, медленнее, с комплиментом в контексте и намёком на «сахар в придачу».

Я обернулась.

Ну конечно.

Он.

Взгляд – как хирургический лазер: спокойный и опасный. Надеюсь, наша встреча была для него эпизодом. Хотя для меня она стала целым сериалом. Из мыслей о нём.

Вот, если хочешь завоевать внимание девушки – напугай ее угрозой увольнения. Даже если она ее придумала сама.

– Вам как всегда? Эспрессо без сахара? – промурчала бариста.

– Пожалуй, после такого тона и так кое-то слипнется, какой уж тут сахар… – пробурчала я.

И уставилась в витрину, делая вид, что изучаю слойки. Так, как будто их гликемический индекс способен решить все мировые конфликты. Ксения, коварная тень, растворилась где-то и наблюдала за мной, наверное, из-за фикуса.

– Ева…

Мир подёрнулся марлей. Он стоял рядом. Спокойный, как будто я не назвала его мальчиком на побегушках и не начала «ты»-кать.

– Работаете ради кошки, значит…

– А вы хотите повысить мне зарплату? – спросила я и… протянула ему кружку.

Он взял её.

Зачем?

Боже, что я делаю?

– Это…

– …облепиховый морс, – усмехнулся он. – Я знаю. – И сделал глоток. Из моей кружки. Прокатил напиток на языке, как конфетку. – Очень вкусный. С медом… И оранжевый.

Он улыбнулся, а все молча за нами наблюдали. Даже бариста поставила стаканчик с его эспрессо без звука. А я не знала, как реагировать. С одной стороны – есть же санитарные нормы. С другой – тут такое поэтическое нарушение личных границ…

А он посмотрел на меня как-то… тепло? и вернул кружку мне в руки. И ушёл, так и не взяв свой кофе.

А я держала кружку так, как будто в ней теперь плескалась уже не просто облепиха, а случайность. Или поцелуй. Или то и другое.

– Он на тебя запал, точно говорю! – шептала Ксюша спустя пару минут, когда мы уже сели за стол около окна и смотрели на дождь.

Этой весной небо часто плакало и иногда грозило. Иногда истерило раскатами грома с метанием молний.

– Ой, Ксюш, он просто вежливый, – возразила я.

– Но он пил из твоей кружки, – настаивала подруга.

Кажется, об этом думала не одна она. На меня поглядывали со всех сторон, что-то говорили, обсуждали, пожимали плечами, фыркали…

Затихли, только когда Регина, офисная звезда из отдела рекламы, процокала мимо нас на бесконечных шпильках и будто невзначай толкнула столик так, что морс, которого и оставалось-то уже полкружки, выплеснулся мне на юбку.

– Ах, простите, девочки, я нечаянно, – пропела – как иголки под ногти вогнала. – Ох, а это что у нас тут за мышка завелась? – ласково улыбнулась мне. – Где-то в архивах не законопатили дырку в полу?

– Да какие ж мыши полезут туда, где водятся такие змеи… – смерила я ее взглядом.

Если Регина мне и хотела ответить, она не стала.

Потому что в буфет вернулся он. Прошел походкой обленившего сытого хищника, обвел взглядом всех, задержал его на мне, словно облизнулся, и повернулся к бариста за своим уже остывшим кофе, так и стоявшим на стойке.

– Включите в список закупок облепиху, – приказал. – И внесите в меню морс из нее.

Снова взглянул на меня. И ушел. Под звуки… тишины.

3

Утро пришло не как солнечный луч, а как бухгалтер с актом сверки: строго, бумажно и с претензиями. Я пришла пораньше, как будто по делам, а на самом деле – чтобы в одиночестве промолчать то, что чувствовала. Принтер противно зажужжал, кресло подо мной скучно вздохнуло. Морс я сегодня не сварила – вместо него прихватила пакетики чая, который пах не бергамотом, как обещал, а неудачами.

– Это ж надо было родиться такой несчастливицей, – бормотала я, засовывая папку с подшивкой уже недействительных договоров в ящик, который заклинило ещё во времена госпереворота.

Я упёрлась в ручку обеими руками и, стиснув зубы, надавила на неё. Папка захрустела, бумага затрепетала, ящик с глухим щелчком закрылся. Победа.

– Доброе утро, Ева.

Он. Снова.

– Добро пожаловать в царство моли и забытых регламентов, – сухо ответила я. – Потерялись?

Он чуть усмехнулся, вошёл и, что самое страшное, закрыл за собой дверь.

– Вам не кажется, что мы встречаемся подозрительно часто для людей, не работающих в одном отделе? – прищурилась я.

– Я работаю вне отделов, – усмехнулся он одними глазами. – Как новому человеку мне интересно посмотреть, как работает память компании.

– А вы начали «посмотреть» сверху вниз или снизу вверх?

Я сдула с лица прядь и отступила на шаг. Ещё на один. Уперлась спиной в шкаф с книгами. Где-то наверху шоро́хнули бумаги, как будто предостерегающе.

– Вы где этому научились?

Он играл со мной. Или флиртовал. Или… и то, и другое.

– Чему?

– Я слышал, как вы ответили Регине.

– Это врождённое. Пассивная агрессия – это у нас семейное.

Он рассмеялся. По-настоящему. Не одними уголками губ, а вот с этим щелчком в глазах. Улыбкой, которая ломает лицо так, как река весной ломает лёд.

– Мне было жаль ее, а не вас.

– Спасибо, – буркнула я. – Я всегда говорила, что вежливость – анахронизм.

Он прохаживался между стеллажами, разглядывая подписи на коробках и контейнерах, иногда брал что-то в руки, пролистывал бегло и возвращал на место. Остановился возле дальнего стеллажа, за которым я возле единственного окна организовала свое личное пространство с цветами, чайником, со старичком-креслом.

И с коробкой со всеми старыми рекламными кампаниями. Я изучала их на обедах или когда очень хотелось почувствовать, что я делаю хоть что-то связанное с мечтой, ради которой пришла сюда устраиваться на работу. Этот угол был моим. Никто туда не заходил. Даже Ксюша не совалась. Говорила: «Слишком личное. Как у кого-то дома – снять обувь хочется».

А он всё ещё стоял рядом с креслом. Смотрел на мои цветы. На кружку. В открытую коробку с рекламными эскизами. Как будто читал меня. Или раскапывал.

Мне стало не по себе. Это место – моё. И он не должен был знать, что здесь я такая. Слабая, уставшая, мечтающая. Он будто проник в мою жизнь. Туда, куда его не приглашали.

– Так зачем вы все-таки пришли? – не выдержала я.

– Я искал кое-что.

Он медленно вышел из-за стеллажа, из моего местом, и мне сразу стало немного легче дышать.

– Что именно? Я знаю, что и где тут лежит.

Он взглянул на меня. Как-то иначе. Мягче, что ли, внимательнее. И чуть в сторону, будто не хотел перегружать взглядом.

– А где лежит повод?

– Эмм… повод?

В груди ухнуло. Дозубоскалилась Ева. Сейчас он тебя уволит. Поводов искать не нужно – их уже больше чем достаточно.

– Да, повод… Повод поговорить с архивариусом, который говорит быстрее, чем думает, и пьёт облепиховый морс вместо кофе.

– Я… Если будет приказ, я вам этих поводов накидаю список на трех страницах.

Ага, и ещё список грехов, и пронумерую. Может, он отправит меня в отпуск – с формулировкой «по причине особой красноречивости».

Он посмотрел на меня с тем самым интересом, который вызывает одновременно желание спрятаться и остаться. А потом просто кивнул – и вышел. Прошёл мимо меня так близко, что не было шанса устоять от порыва его харизмы.

Я рухнула на стул.

Дверь за ним закрылась.

Повод, значит… А ты, Ева, предложила их целый список на трех листах.

Ну всё.

Тебе конец.

Ты – теперь уже официально – в беде.

А через пятнадцать минут внутренний мессенджер звенькнул сообщением с приказом… «составить список поводов на трех»… Не страницах – листах.

4

Наше кафе – как старая любимая песня на виниле: чуть скрипит, не в моде, но цепляет за тёплое. Заходишь – и будто попадаешь в чужое ретро-кино. Мягкие диваны, немного просевшие от вечных разговоров, столики с царапинами чужих историй, на стенах – пожелтевшие афиши французских фильмов, где все курят, любят и страдают красиво. В углу – пианино, на котором по вечерам кто-то перебирает аккорды так, будто вот-вот начнётся финальная сцена.

Запах тут свой – не модный карамельно-кокосовый, а человеческий: кофе, ваниль, свежая выпечка и чуть-чуть времени. Кажется, в воздухе плавает пыль из 1907 и обрывки разговоров, которые не успели договорить.

Бариста знаёт нас в лицо, но делает вид, что каждый наш заказ – первый. За это мы его и любим.

Кафе не было ни слишком уютным, ни слишком стильным. Оно было просто нашим. Тут можно смеяться громко, жаловаться на жизнь долго, клянчить второй сироп постоянно и быть собой, даже если ты снова не на высоте.

Всё как всегда. Всё как надо.

Кроме моего лица.

– Ты что, влюбилась? – спросила Ксюша, потягивая капучино и не отрывая от меня взгляда, будто я та самая турецкая мелодрама, которую она смотрит по вечерам.

– Нет. Я в панике.

«Потому что когда ты видишь человека трижды за день, и каждый раз он задевает что-то личное глубоко внутри – это уже не совпадение. Это угроза».

– А это у тебя всегда одно и то же. – Саша пододвинула ко мне десерт. – Ешь. Сахар не решает проблемы, но хотя бы делает их хрустящими.

– Он приходил в архив, – сообщила я. – Снова.

– Господи, – выдохнула Ксения. – Что ж ты в святом месте устроила-то? Крещение чувств?

– Он ходил, рассматривал коробки. И нашёл мой уголок. – Я замолкла. – Он лазил там своими глазами.

– Чистый акт агрессии, – хихикнула Литта.

– Ну, он вообще-то новый директор, – вздохнула Ксюша. – Может, он инспектирует? Знакомится?

– Он так и сказал, – пробурчала я и передразнила босса: – «Как новому человеку мне интересно посмотреть, как работает память компании».

– Ну вот видишь, – пожала плечами Саша.

– Я не хочу, чтобы кто-то заглядывал в мой чайник, в мою кружку, в мою коробку, – возмутилась я.

– А ты сказала ему об этом? – спросила Ксюша.

– Я… я пошутила, – промямлила я. – Про список поводов посетить архив… на три страницы. А он взял и прислал мне задание составить этот список на три листа.

– Вежливое признание. Или мягкий шантаж, – хихикнула Саша.

– Или заявка, – хмыкнула Ксюша. – Типа: «Оформите-ка мне, пожалуйста, поводы, почему вы мне не безразличны. На трёх листах. С подписями».

В этот момент в кафе вкатился Дамир. Во всей красе: расстёгнутая на одну пуговицу рубашка – навыпуск, джинсы слишком обтягивающие, чтобы в них было удобно дышать, и кроссовки с золотыми вставками. Волосы зачесаны назад, как у блогера с марафона «Я – мужчина», в руке – смартфон в чехле с надписью «CEO of my own life» (перевод: Генеральный директор моей собственной жизни).

– О, Евочка, солнце, привет! – протянул он, приближаясь к нашему столику походкой альфа-самца, которому не сообщили, что он на грани вымирания. – Не ожидал тебя тут встретить. Давно не виделись.

– С тех пор, как ты «не заметил» моё сообщение, – кивнула я. – Прошло полгода, две недели и сто лет.

– Я думал, ты злишься, что я не пришёл на твой день рождения.

– Я не злилась. Я готовила план мести. Но ты, как всегда, всё испортил своим отсутствием.

– Ну не обижайся. Ты же знаешь: я не любитель всех этих поздравлялок и тортиков. Я за честность. Прямоту. Взрослую коммуникацию.

– Ага. Ты ещё скажи, что не подарил ничего, потому что против общества потребления.

– Вот именно! – оживился он, даже щёлкнул пальцами. – Мы с тобой всегда были на одной волне.

– А теперь ты – на своей. А я – в другом океане.

Он сел ко мне на диван, приобнял за плечи.

– Ну что, может, как-нибудь пересечёмся? Поужинаем, поболтаем. Я тут как раз записался на курс по осознанному взаимодействию с женской энергией.

Саша поперхнулась смузи. Ксюша прикрыла рот рукой, сдерживая смех.

– Дамир, иди уже, а! – повысила я голос. – У нас не вечер токсичных воспоминаний.

– Эй! Я же приятное прошлое! – попытался он улыбнуться своей фирменной улыбкой – из тех, что раньше со мной срабатывали.

– У-хо-ди! – сказала я твёрдо.

Потому что Дамир – ходячая энциклопедия женский комплексов.

Он всё-таки пошёл. Пара шагов – оглянулся. Подмигнул. Еще пара – снова оглянулся. Протёр часы, словно они были важнее, чем уважение. И только потом исчез.

– Он правда был твоим парнем? – спросила Саша.

– Ну, пару раз я об этом пожалела.

– И ведь он не понимает, что вы расстались, – заметила Литта.

– Он считает, что мы просто «временно на паузе», а я запущусь по щелчку на кнопку «продолжить позже».

Мы замолчали.

В кафе загорелись гирлянды – как в кино, в итальянском ромкоме. Мы допивали смузи. Уходить не хотелось. Дома меня ждали только почти пустой холодильник, пустая тишина и – может быть, но это не точно – кошка.

Я вытащила из сумки блокнот и ручку.

– Что хочешь сделать? – заинтересовалась Саша.

– Список. Поводов. На трёх листах.

Подруги засмеялись. А я подумала: «Если уж и быть поводом, то хотя бы таким, чтобы потом не перепутали с архивным номером».

5

Лифт в этом старом здании, где располагается издательство, с характером и собственной философией: если очень нужно – он не поедет. Если опаздываешь – он застрянет между этажами. А еще подставит в самое неподходящее время.

Вот как сейчас.

Я сегодня задержалась и пришла на работу за пять минут до восьми. Уже успела подняться на четвертый этаж – занести табель в бухгалтерию – и направлялась в свой архив. Утро планировала провести спокойно: попить морс, перебрать коробки. Без мужчин и катастроф. Просто я, архив и моя облепиха.

Но скажи Богу о своих планах… То есть лифту.

Я подошла к нему с папкой рекламных набросков под мышкой. И когда дверки скользнули в стороны, увидела, что внутри уже стоял он.

Лев Александрович.

Темно-синяя рубашка, чуть расстёгнутая – как у человека, который точно знает, сколько нужно показать, чтобы взгляд задержался. И все тот же древесно-терпкий спокойный аромат. Как будто лев только что вернулся с охоты. Или, наоборот, только на неё отправился.

– Доброе утро, Ева, – сказал он бархатисто.

– Здравствуйте, – ответила я, входя и сразу вжимаясь в угол, как будто там эвакуационный выход, будто от запаха, интонаций и харизмы этого мужчины можно забеременеть.

– Мы снова с вами в замкнутом пространстве…

– Жизнь вообще сплошной замкнутый круг, – буркнула я.

Лев Александрович посмотрел на меня внимательнее.

Лифт поехал. А потом дернулся. И… встал.

– Вы что, заколдованный?! – воскликнула я, всплеснув рукой.

– Я? – изумился мой персональный генеральный кошмар.

– Без обид, но с тех пор, как вы появились, я застряла в лифте трижды.

– Может, это вы вызываете сбои в системе жизнеобеспечения?

– Я просто архивариус. Моя стихия – пыль и плесень. Я нахожусь в самом низу пищевой цепочки и не могу вызывать сбои.

– Вы нервничаете, Ева?

– Нет.

– Тогда почему мнёте край блузки?

Я посмотрела… и резко отпустила руку.

Потому что… Потому что сработал эффект «импринтинга» – эмоциональный захват. Спасибо дурацкому первому знакомству.

– Инстинкт, – буркнула.

– Архивариус с инстинктами?

– С дипломом по классификации катастроф.

– Тогда классифицируйте ситуацию.

– Категория Х, уровень 2.

Он вздернул бровь. И я пояснила:

– «Внезапное вторжение харизмы».

Лев хмыкнул и подступил ко мне чуть-чуть ближе. Всего на полшага. Не вторгаясь, но сокращая дистанцию до того самого места, где личные границы еще не нарушены, но воздух уже делится на двоих.

– Вы меня боитесь? – спросил тихо.

У меня от его голоса на кожу опрокинулся грузовик с мурашками.

– Я аллергик. У меня просто на вас сыпь.

– Тогда скажите, как вас спасти, Ева.

Не существовать.

– Уйдите в другой лифт.

– Невозможно.

Кабина дёрнулась и поехала, но тут же снова встала. Створки раскрылись резко, будто нервно. Раздраженно. Как будто им было интересно дослушать нас, но кто-то настойчиво рвался внутрь.

– Ой! Какое везение! Лев Александрович! – проворковала стоявшая за ними Регина и моментально шагнула в кабину. – Говорят, если утром первым увидишь генерального, то день пройдет замечательно!

Я фыркнула. Громче, чем собиралась. Вернее, я вообще не собиралась. Лев Александрович бросил на меня смеющийся взгляд и – уже спокойно – посмотрел на Регину.

– Здравствуйте, Регина, – прозвучал обыденно.

Она нажала кнопку своего этажа и повернулась к боссу всем своим роскошным бюро:

– Знаете, у нас освободилось место за столиком в буфете у окна. Присоединяйтесь к нам в обеде за кофе.

– Спасибо, Регина.

Он посмотрел на меня. Как будто сказал то, что не положено говорить при свидетелях. У меня внутри всё сжалось. Особенно те места, что отвечают за самообладание, но первые же его и теряют. Как будто он – не человек, а аллергия, обострение, проклятие и допинг в одном флаконе.

Лифт снова дернулся и распахнул двери. Лев Александрович вышел на втором этаже. А мы с Региной остались.

Створки закрылись. И Регина повернулась ко мне.

– Знаешь, мышка, сидела бы ты в своем пыльном подвале и не высовывалась.

– Только если ты будешь приносить мне обед из буфета и после уносить грязную посуду.

Регина что-то прошипела – ее голос проглотил грохот открывшегося на первом этаже лифта. Регина окинула меня свирепым взглядом и вышла. А я нажала кнопку «-1» и привались к стенке кабины, запрокинув голову и зажмурившись на полминуты.

Лифт, кажется, снова тронулся – в отличие от моих мыслей, которые застряли где-то между вторым этажом и его взглядом, обещавшим пролонгацию моих сердечных сбоев.