Аромат морозной вишни

скачать книгу бесплатно

Аромат морозной вишни
Егор Алексеевич Громов

Иногда такое в жизни случается: ты просыпаешься и видишь, что твою квартиру изящно обокрали; в целом ты ни чего не потерял: денег у тебя не было, да и вещи не выделялись высокой ценой, но всё-же, среди разбросанной одежды и распотрошённых шкафов , ты не находишь именно то, что и составляет самую высокую ценность для тебя. Что это – сложно сказать, герой не особо многословен по этому поводу, – лишь можно приблизительно представить его чувства,– но он уверенно отправляется по следу воришки, который оставил за собою пару неочевидных улик. Куда он поехал? И почему не позвонил в полицию? Наверное будут двумя очевидными вопросами; но вот такой человек наш герой: немного странный, сумасбродный и спонтанный, да и наверное, не очень доверяющий людям.

Егор Громов

Аромат морозной вишни

Дисклеймер

Эта история основана на нереальных событиях.

Имена людей подменены и переселены в города, которых на карте ещё нет.

Все совпадения случайны и лишь пытаются казаться реальностью.

Если вы поверили, то это лишь плод вашего воображения.

Если в это поверил я, видимо, я настолько часто думал об этой истории, что она, возможно, стала реальностью моего воображения.

Увы, правда уже забыта.

Записка из старого блокнота – Ненависть

Каждый день я просыпаюсь и ненавижу себя.

Ненавижу, как долго я лежу в постели и тыкаюсь глазами в телефон.

Как долго я имитирую поход в туалет, продолжая смотреть в него же.

Ненавижу делать утренний кофе, чтобы взбодрить свой мозг и идти на эту чёртову работу.

Ненавижу сидеть и втыкать в экран монитора с 9 до 6 и получать за это копейки, за которые в современном мире сложно даже оплатить электроэнергию. Хотя, если честно, зарабатываю я неплохо, но всё равно жалуюсь.

Есть какое-то странное отношение к числу восемнадцать, поэтому всегда пишу 6.

Ненавижу жаловаться на несуществующие невзгоды.

Ненавижу добираться до дома; поздно ложиться спать.

Ненавижу не высыпаться – и вот тут будет первое почему:

потому, что ненавижу этот ебучий кофе, который мне необходим.

Ненавижу вставать утром и чувствовать себя куском говна.

Иногда, мне кажется, что дело совсем не в утре, ведь солнце, не продышанный воздух и пустые улицы ещё ни кому не делали плохо.

Я просто не хочу, чтобы моим воспоминанием, в мой последний день, была эта конченая кружка кофе.

Вообще, я люблю воду, минеральную – но в ней нет ни хуя кофеина: кальций, магний, мурашечное ощущение пузырьков во рту, подымающихся, словно тысячи, тех прилипающих к спине баночек для горячего массажа, взбирающихся тебе прямо в нос – ненавижу этот массаж.

Фобии

Обычно, я начинаю свой субботний день после хорошей пятничной пьянки: утром я просыпаюсь один потому, что боюсь ночевать с незнакомыми людьми в своей квартире; поэтому, если та или иная девочка, милосердно не согласилась переспать с таким, самым мужественным мужчиной на свете, в своём гнёздышке, то я нажираюсь и иду спать домой, в надежде забыть это разочарование. И не думайте, что всё это лирика, чтобы занять время; данная привычка, действительно сыграла для меня злую шутку, но об этом не сейчас.

Наравне с этой фобией у меня есть и другие.

Первая из них довольно противоречивая – я люблю алкоголь и одновременно с этим искренне верю, что он убивает клетки мозга (ни одного глотка без слёз – только представьте, сколько я плачу).

А ещё я боюсь Санта Клауса, да, именно Санту.

Но, чтобы подобраться ближе к сути, стоит начать немного издалека.

В раннем детстве, я всегда мечтал вырасти и стать Дедом Морозом: он мне всегда представлялся в виде миллиардера мизантропа, уверенно сидящего на кислоте – иначе, я не понимаю, откуда у старого деда столько воображения, чтобы поверить в летающих оленей, и порошка с мотивацией, чтобы заниматься таким не благодарным делом, как трудоустройством снеговиков. Также, меня смущало, что этот мудак ни когда не дарил мне то, что я хотел – не знаю как, но видимо снегурка не докладывала дорожку до моего дома; а мой дядя всегда говорил, что желания не всегда совпадают с реальностью – видимо поэтому, всю мою сознательную жизнь с родителями, он сбегал от своей жены к нам в туалет, чтобы спокойно подрочить.

Не скажу, что я ему не завидовал (и я не о моём дяде) – в моих фантазиях это была мечта, а не жизнь: раз в год о тебе думает большая часть населения планеты, пишет письма и выпрашивает конфеты, а через десяток лет они становятся для тебя голосами на президентских выборах – мой прадед до сих пор увеврен, что именно по этой причине Трамп, единожды, стал президентом; во всяком случае, это не так унизительно, как рассказывать стихи, стоя на стуле; возможно, в древней Спарте так унижали детей, или приучивали к тому, что любовь всегда продажна, и просто так ты сосалку на палочке ни как не получишь.

Таким образом сформировалась моя первая мечта. И я всё своё взросление раздумывал на тему как становятся Дедом Морозом, думая о том, какой жёсткий отбор нужно пройти. Именно из-за этого, с раннего возраста, я перманентно находился в самой серьёзной дилемме моей жизни: нужно ли мне обязательно быть хорошим мальчиком, или всё же хоть раз, но тихо произнести в кладовке заветное «блядь» – и к чёрту эту карьеру Деда Мороза, стану я Санта-Клаусом, ведь он менее консервативен и обладает либеральными наклонностями. В общем, я ещё долго не мог принять решение и разрывался в противоречии между Сантой и Дедом.

С взрослением моё мнение переобувалось; я всё меньше верил в сказки и в чудеса; я перестал хотеть быть не только Дедом Морозом, но и Сантой, ведь он был слишком демократичен, а наличие карлика эльфа вместо снегурочки стало меня сильно смущать, тем более, трудовое законодательство не имело ни единого пункта касающегося эльфов, а с кем бы я не хотел иметь недопонимания, так именно с ними. Вдобавок, странные компании и привычки, преследовавшие меня почти всю жизнь, лишили меня оставшейся веры в чудеса: я перестал класть под подушку вырванные зубы, сплёвывать через плечо, трижды в ответ наступать на ногу, и верить в то, что принцип «Делай хорошее и получишь обратно тоже самое» также эффективен как и та примета с перешагиванием чужих ног. Скажу честно, парень, с которым мы в детстве жили на одной лестничной клетке, до сих пор винит меня в том, что он так и не смог стать баскетболистом, хотя, ходили слухи, что его пра-прадед дотягивал до 2х метров и генетика у него, стоящая высоких надежд. Кстати, на этой же площадке осталась меня ждать моя первая любовь, которая, когда-то, уверенно аргументировала наше расставание тем, что я всё-таки забыл наступить лишний раз ей на ногу – хотя у меня была просто боязнь нечётных чисел. Не знаю, нашли ли они друг-друга на той площадке, но меня они точно потеряли. Но, поскольку, как человек целеустремлённый и любящий отвечать на поставленные вопросы, я всё-таки сформулировал для себя два ответа: Дедом Морозом становятся от рождения, а Санта Клаусом по чёткому убеждению. И вот моя вторая фобия – я боюсь чётко убеждённого Санта Клауса. Да и вообще, судя по фильму «Плохой Санта» – эльфы те ещё пидарасы.

И да, возможно, я немного склонен к лирическим отступлениям. Но без них, вы не сможете до конца понять, кто же есть я. Хотя, оно и не имеет ни какого прямого отношения к тому, что будет после. Но давайте ближе к делу.

Где всё начиналось

Меня зовут Макс – вот он я, сидящий в зале ожидания аэропорта: шатен, с накинутым на лицо бежевым сомбреро, прячущийся от утренних лучей солнца, пролетающих сквозь огромные окна. Нет, я накинул сомбреро не потому, что я сплю, а потому, что ненавижу и не хочу видеть людей. Не то, что я давно работаю в сфере обслуживания и меня подёргивает от любого довольного вида, которых достаточно в аэропортах на внутренних рейсах: не хватило денег на нормальный отпуск, но сделаю вид, что всё-же лечу на Мальдивы; командировки без жены; поклонники песни «А мне бы в небо»; счастливая работа миленькой бортпроводницей; склонности к садомазохизму; и просто энтузиасты полётов внутренними рейсами. Таких раздражающих типажей довольно много, но знаете, иногда, не нужно столько людей, а достаточно и одного человека, чтобы возненавидеть всё человечество. И конечно же в моей жизни нашёлся такой человек.

Вы спросите наконец: «Да что же ты там делаешь?» – жду самолёт, который повезёт меня к девушке моей мечты. Только мечта пропитана алкоголем и сигаретным дымом – это история о том, как я сильно налажал.

Пункт первый моего блокнота принципов, которые я не нарушал уже 5 лет:«Ни когда не оставляй незнакомцев на ночь у себя в квартире». Пометкой снизу, на случай форс-мажоров было написано, мелким почерком: «Если оставил – то не смыкай глаз и охраняй квартиру» – и именно этот пункт я, несомненно, нарушил.

Обычно я на измене, если уж так случилось и её двигательные функции отключились на территории моей квартиры, я делаю вид, что мне нужно работать, и со словами: «Мне нужно поработать, а ты спи» начинаю хаотично тыкать в кнопки моего ноутбука, в то время как зрачки теряют естественный голубой цвет и уходят далеко за веки посмотреть как выглядит мой пропитый мозг, и одновременно сбегая от моего запаха, который пропитан табаком и алкоголем, вообще,– это мой второй и третий естественные запахи наравне с потом.

Помню, как одна девочка сходила с ума по запаху моего пота: «Уу ты так вкусно пахнешь, я вся возбуждена» – «Это отлично, но давай ты будешь возбуждаться чуть ниже моего пупка». Я её очень хорошо запомнил – у неё шикарная квартира.

Так вот, я нарушил свой принцип и не только оставил бабу у меня, но сука ещё и уснул. Вы знаете, когда человек – вот смотришь в его глаза и он вызывает доверие, понимаешь, что он твой и не можешь не довериться, возможно, чувствуешь, что опять ошибёшься и разочаруешься на всю оставшуюся жизнь, но интуиция шепчет: «Попробуй» – и ты даёшь шанс – на самом деле такой романтики не случилось, меня просто срубило от 5-го подряд шота водки с текилой.

И вот я просыпаюсь и обнаруживаю, что я проснулся один. Довольно привычная для меня ситуация, но не в тот день: вся комната перевёрнута; вторая её половина перевёрнута, определено мной; поэтому к той части претензий я не имел: я всегда вижу этот рисунок, который я оставляю пьяный ночью, пытаясь раздеться и затащить в кровать немного на пожрать, из-за этого моя большая белая кровать с её снежным бельём всегда остаётся с жирными жёлтыми полосами, нанесёнными человеком, временами, видимо, что – то понимающем в абстракционизме. Поэтому та часть, которая заляпана соусом к тако, определено моя; соус конечно разбавляет мою сероватую комнату краской, но стоит признаться, что на серых жалюзи горчичный цвет смотрится так себе. Но вот со второй половиной было что-то не так: открытый шкаф, комод и прочая утварь к которой я прикасаюсь разве только если…. Я даже не могу подобрать слов, поскольку эти скупленные по акции буковые шкафы хранили вещи, принадлежавшие мне ещё с детства: спортивные карточки и прочее говно считались для меня важными воспоминаниями, и я всегда мечтал, что они, наконец, станут коллекционными и я на них разбогатею.

Так вот: я поворачиваю голову и вижу, что на моём круглом водяном матрасе ни кого, только белые, пропахшие потом и тако простыни. Я слез с кровати и пошёл на поиски; в коридоре и ванне я нашёл ни следа; в квартире был только я, а моя принцесса ушла по – английский (откуда вообще такая традиция уходить по английский и почему по английский? – надо будет задаться этим вопросом). Конечно, стоило бы обрадоваться, что не нужно будет придумывать оправданий, чтобы поскорей выпроводить её. Возможно, стоило восхититься, что она была со встроенным, самовыпровождающимся механизмом, если бы только она не ушла и не прихватила, небольшую, дорогую мне матовую коробку – и конечно, дорога? она мне её содержимым – и нет, я не буду говорить что это: не то, чтобы я хотел сохранить интригу до самого конца, просто некоторые вещи, не хочется раскрывать ещё не знакомому человеку. И вот именно с этого момента началось моё приключение.

Уйти по-английски

Согласно одной из множества версий, но самой утвердившейся на страницах интернета – эта фраза появилась во времена Семилетней войны 1756–1763 годов. (Что это за война? – а чёрт её знает. Поэтому, советую просто так не цепляться за факт, как мы обычно делаем, а копнуть немного глубже и самому найти ответ. Но в прочем, сейчас не о подробностях). Так вот, в ней основными противниками были Англия и Франция. Страны часто враждовали, и их жители постоянно подшучивали друг над другом: как раз в то время участились случаи дезертирства во французской армии; тогда английские военные начали говорить про французов, которые самовольно покидали части, «to take French leave», то есть «уйти по-французски», а французы заимствовали шутку и стали употреблять её уже по отношению к противникам – так и появилось «уйти по-английски».

Обе фразы стали крылатыми во французском и английском высших кругах. После войны их употребляли по отношению к людям, которые нарушили правила хорошего тона и покинули светское мероприятие, не попрощавшись с хозяевами и другими гостями. Почему исчезла из обихода фраза уйти по-французски? Есть два варианта: либо Англичане уходили лучше, либо просто из-за красоты звучания.

Учитывая, что моя ненаглядная, судя по инициалам, явная англо-саксонка, не могу не согласиться, что способность красиво уйти в ней развита максимально сильно – ровно также как и способность быть сукой, не уважающей чужую собственность.

Улики

Эль Кюль Пуаро и Шерлок Холмс где – то проебались, поэтому единственное, что нашло следствие:

– Пропуск в общежитие.

– Клок волос на расчёске.

– Предположительно следы ДНК на надкусанном в холодильнике огурце (и мог бы я сказать, что надкусил я, но я не пихаю себе в рот ни чего свеже-выращенного, поскольку оно сразу нарушает моё пищеварение).

– Странный ментоловый запах на простынях.

Рейс 1238

ГРОМКОГОВОРИТЕЛЬ:Рейс RT 1238, Санкт Петербург – Москва, просьба пройти на посадку.

– Ой бля! – крикнул я и подорвался с сидушки. Не очень хотелось опоздать на рейс, поэтому я бежал те 20-ть метров словно олимпиец; на месте где был только-что помыт пол, я даже успел немного почувствовать себя камнем в составе сборной по кёрлингу, чуть не оторвав свою подошву от креплений мятых сандалий, которые я прикупил на случай солнечных дней: они были давно забыты в пыли, ровно, как и мои гавайские шорты с рубашкой, купленные для несостоявшегося прошлогоднего отпуска; конечно лечу не карибские острова, но и на контрасте с Питером, погода в Москве достаточно карибская.

Успев, ровно перед последним предупреждением о скором взлёте, я всучил в руку билет бортпроводнику, пересилив себя и сказав: «Спасибо», я взошёл на борт – еле втолкался на борт. В проходе, не смотря на опоздание, было тесновато: в проёмах между креслами столпились люди с ручным багажом, которых, видимо, объединили со всех рейсов в один – толи они все возят фарфор, толи у среднего русского человека появились ценности большие, чем шкафной сервиз.

Как всегда от меж-городских рейсов внутри страны нельзя было ожидать ни чего хорошего: были ущербными, самолёты тряслись как консервные банки, синие чехлы, кресла, которые не меняли также долго, как и отношение к сервису; ведь у нас как всегда – хорошо мы делаем только во время олимпиад и чемпионатов мира по футболу, когда наплыв иностранных туристов просто колоссальный: ведь не хочется упасть в грязь лицом перед чужаками; а на внутреннюю рожу ни кто, ни когда не смотрит.

Единственное удовольствие – это барбарисовые конфетки, которые дают в самолётах. Сразу вспоминается детство, как мы летели с родителями за границу: самолёт взлетал и я набивал рот леденцами и сосал, чтобы сблевануть не от набора высоты и давления, а от передозировки сахаром. Сейчас конечно, слово барбарис является вымирающим, и многие уже не знают что это: фрукт, ягода или вовсе растение.

Мой самолёт тихонько поднимался в небо – там давно я не был. За бортом немного дует, а внутри сероватые – изначально белые стены, и кресла в синей – изначально чистой обшивке, которая не менялась уже лет 20-ть… в принципе, сойдёт.

– Извините пожалуйста, а почему леденцов не дали?

Стюардесса посмотрела на меня, будто я спросил что- то противоестественное и, отвернувшись, пошла дальше.

– Девушка!! – протянул я ей вдогонку; на что она злобно ответила мне, самым лучшем в мире сервисом.

– Мы летим не больше часа, наберитесь терпения. Можно… и без леденцов.

– Ааа, то есть когда не больше часа, значит самолёт блять не взлетает? А вы знаете к чему ведёт отсутствие кисленьких леденцов на борту самолёта? Вы вообще проходили инструктаж?

И я начал:

– гипоксия; для тех, кто не знает сложных сочетаний букв, уточню, – кислородное голодание:

– ухудшение гемодинамики в конечностях;

– увеличение вязкости крови;

– сужение сосудов…

– А дальше!? Я вижу ваше удивлённое от любопытства выражение лица. Дальше: повышенное артериальное давление – и уже простой конфеткой не отделаешься! Появляется отдышка; учащается сердцебиение – даже у тех, кто чрезмерно увлечён спортом, и естественно, у людей с патологической боязнью лифта. – В итоге, только! у самых сильных закружится голова, а менее кардио-васкулярно развитые потеряют сознание! А там уже недалеко до инфарктов и инсультов; а дальше иски! суды! и денежки из вашей зарплаты!

В ответ она аккуратно достала жвачку из кармана и тихо сказав: «Держите и больше не ебите мне мозг» – ушла вглубь салона. Естественно я принял этот подарок от авиакомпании и удовлетворился качеством сервиса; затем услышал блеющий смех пассажира слева.

– Это правильно мужик! Я тоже не понимаю, почему они перестали давать леденцы, уже как пять лет нормально не полетать! Я Обожаю эти клюквенные, а ещё лучше барбарисовые леденцы; мне кажется, их кроме как в самолётах больше ни где не найти; я раньше только что и мечтал как жить в самолёте.

– Волшебно, – не без доли сарказма вывел я и накрыл своё лицо сомбреро.

Мой полноватый, лысый собеседник в синей футболке, на тематику космического фэнтези, уткнулся носом в книгу на тематику диетологии. Возможно, он только и летал на самолётах ради этих леденцов, возможно, единственное место где он может пожрать не попав по взгляд жены: и всё это на высоте более 500-ста метров над уровнем моря, где во время турбулентности он может почувствовать себя в состоянии лёгкой невесомости и вспомнить как это было, когда ещё он не познакомился с фастфудом и переработанной пищей – в общем, получить полный кайф от ощущения свободного падения. «И, возможно, эта сука также виновата в том, что у нас сейчас нету леденцов». На той мысли, луч солнца врезался в угол моего правого глаза, пройдя через открытую зону; я ещё раз попытался согнуть края сомбреро, но не закрепив успеха, просто задвинул шторку над люком и попытался немного вздремнуть.

Я уже не летал на самолёте лет 12-ть, ровно с того момента когда я в последний раз полетел с семьёй в Будапешт. И вот я опять в полете, только без леденцов и немного подташнивает, хотя, 12-ть лет назад я и не имел привычки пить перед самолётом, а запах старой обшивки ещё не разу так сильно не раздражал моё похмелье. Поэтому, убедившись, что худобы осталась традиция оставлять бумажные пакеты, я спокойно, в очередной раз, закрыл глаза.

Почему я полетел в Москву? Единственное, что осталось от моей ночной касатки – это пропуск в общежитие московского университета на имя Кейт Бланшер.

На фотографии была приятная девушка с белыми волосами и сероватыми глазами: внешность достаточно европейская, внешность достаточно обманчивая. «Судя по всему, она отдыхала в Питере на выходных или…не помню, аааа да… Я только помню, что подцепил её в баре, по ней было видно, что она хочет выпить за чужой счёт, а потом и вынести квартиру этого самаритянина» – естественно, я сразу понял, что это мой тип и подошёл к плохо стоящей особе и заговорил, немного шатающимся голосом, возможно, я даже немного забрызгал ей лицо. Она оказалась опытной и, взяв меня за руку, сразу потащила в бар; с того момента память стала постепенно расплываться, пока совсем не свалилась в обрыв.

Самолёт подлетал к Москве; меня пару раз стошнило – увы, не в салоне, моей совести, всё же, удалось добежать до туалета. Не то, чтобы я особо торопился, уж очень хотелось заляпать этот хренов самолет, а потом подать на них в суд за отсутствие леденцов, которые, по моему мнению, жизненно необходимы всем летающим: не только с точки зрения комфорта и внутреннего спокойствия, от всасывающихся внутрь щёк и активно вырабатывающейся слюны; но и безопасности окружающих.

И вот он аэропорт Шереметьево: зеркально отсвечивающий пол, высокие потолки, сотни людей, магазины и жёлтые указательные таблички повсюду – опять я в Москве. Не особо люблю этот город: жизнь тут не такая размеренная; в воздухе пахнет деньгами, которых ни у кого нет; а кошельки охлаждают разбитые надежды, всегда можно встретить таксистов, которые вкидывают цены к луне; баб фоткающихся с сумками в аэропорту, временами заходя в туалет и, переодеваясь для фотки на следующий год. Кстати, те бирки, которые вешают на сумки, они не снимают ещё месяц, чтобы как можно больше людей увидели, что они пользовалась самолётом – и неважно какой рейс: Москва – Монако или Москва – Екатеринбург, главное фантазия и зависть, которые, несомненно, будут вызваны (а города всегда можно и подтереть). Уверен, что в года кризиса, а также по будним дням, когда нет особых дел, они наравне с бабушками, выезжающими писать свои жалобы в жилищное службы, взяв свои опустошённые багажные сумки, с ещё не отлепленными бирками, важно катаются от Речного Вокзала до Домодедовской, заполоняя собою, полностью, зелёную ветку: и так каждый день, 5-ть дней в неделю, с 8:21-го до 17-ти ноль-ноль; а вечером минеральные ванные снаружи и кристаллизованная минеральная вода внутрь; а по выходным долгожданный солярий и программы о путешествиях – что может быть лучше после сложной рабочей недели?

Взяв сэндвич, я позлился на местные цены и не став задерживаться в аэропорту поехал дальше. Мне нужно было доехать до общежития университета. Москва в тот день была серая и, видимо, это портило настроение здешним таксистам, которые вымещали свою злость наглым и дерзким вождением – или всё-таки они торопятся? Но куда (?) можно вообще торопиться в таком городе, как не на работу или в аварию- учитывая, что их рабочее место под жопой, я совсем не разделяю их стремлений.

Музыка была полное говно, пережёвки поп-музыки прошлого, но я не посмел попросить переключить её. Во-первых, я бы уже застрелил кого-нибудь, если бы постоянно слушал чужую музыку – это как есть еду, которую ест твоя девушка веганка: была у меня такая «Жри, – говорит, – полезно», «Если только не дыша и проглатывая» – обычно отвечал я. Она ушла из-за того, что я её не понимаю; я тоже не понимал: какого хуя! один человек может портить пищеварение другого? Моя микрофлора основана на двух банках пива в день и пачке чипсов, приправляемых вечером салатом цезарь. Во-вторых, я ехал в эконом классе, и я предполагаю, что на этом уровне нужно, нужно! радоваться, что не тебе приходится водить, поскольку этих классов сделали столько, что начинаешь чувствовать себя нищебродом обязанным терпеть; поэтому не удивляешься и не возмущаешься, если на сиденьях оставлены следы пищи, а в салоне пахнет сигаретами – а как ещё должен выглядеть эконом? Мне всегда приходил образ из старых американских фильмов 90-х годов, когда люди, беря эконом класс в самолёте, находятся два часа в окружении шумящей толпы, которой дозволено пить и курить: вокруг дым и непослушные дети, и герой сидит среди всего этого, и думает о том какой он счастливчик в этой жизни. Если мысленно всю эту картину впихнуть в маленькую жёлтую китайскую машинку, то получится очень некомфортабельная картинка.

Не став излишне зацикливаться на этом образе, я радовался тому что имел, и немного протерев старый пыльный чехол, я уткнулся взглядом на водительское место: руль был от Порше, на петарде качалась маленькая панда, а над ней висели сувенирные боксёрские перчатки – мило и противоречиво. Не став спрашивать, что из этого принадлежит ему, а что его образу, и приспособившись, я остался наедине с довольно неплохой музыкой, испорченной дешёвыми колонками – оправдать в этой жизни можно всё.

Запах сиреневых волос и вкус свежего хмеля

Машина остановилась у общежития; серая панельная многоэтажка навалила на меня чувство справедливости – «Вот поживи в России сучка».

Дальше всё было не просто. На входе, за окошком, сидела пожилая консьержка с характером женщины- бультерьера, и охраняла девственные границы общежития, восхваляя слово “непорочность” и порицая “порок”.

– Молодой человек, оставьте пропуск и уходите!

– Но я хочу лично ей всё передать и поговорить с ней. Любящее сердце скучает и не находит покоя, возможно, я даже влюбился впервые.

– Нечего вам с ней говорить … отдайте и уходите!– уже почти вырывая пропуск, сказала местная сторожила женской чести. – А любовь, она в вашем возрасте меняется каждую пятницу. Ни чего страшного. Найдёте ещё одну, осталось потерпеть совсем немного.

Отвоевав и вырвав из её руки пропуск, так, что она чуть не ушла за ним в окошко, я убрал его в карман и засунул голову туда, откуда только что вылезала немного шершавая рука со стойким запахом хлорки; перед моими глазами оказалось два глаза: cерые – я бы сказал, но как только она с отвращением отодвинула голову я понял, что при попадании на свет они приобретают немного голубоватый цвет, что в сочетании с её сиреневыми волосами и цветочным халатом, говорило о том, что это очень серьёзный человек, поскольку позволяет себе на работе выглядеть настолько неформально.

– Мадам, я, конечно, понимаю, что вы женщина серьёзная, и я это уважаю, но …

Тут я понял, что мои острые словечки были исчерпаны ещё в самолёте (ох это похмелье). Её глаза в свете яркой лампы и, угрожающе подёргивающиеся усы, давали чёткое понятие о её жизненных принципах: таких женщин не ломают мужчины, таких женщин не ломает даже жизнь на трёхсотом километре от МКАДа. Ещё раз повторюсь – ох это похмелье; ни чего хорошего не может быть в Воскресенье; и тут я вспомнил, что нарушил сам того забыв мой принцип номер 5-ть: «После похмелья, не нужно искать себе новых приключений.» Я не нарушал этот принцип уже 10-ть лет, после того как после одного дня рождения в Твери я перепутал электричку и вместо Питера уехал в Торжок. Ни чего не имею против Торжка, но наличие возможности столько раз креститься за один день всегда меня пугало (когда-то на этом фоне даже происходили лёгкие ДТП; с тех пор жителям запретили креститься за рулём).

Я вышел из общежития, сказав, что зайду позже добиваться её расположения, а может быть и сердца: с надеждой её припугнуть, на что был сопровождён крепким хлопком железной двери за спиной. Такое гостеприимство навеяло мне мысль о поисках нового пути решения проблемы.

Поэтому немного пошатавшись у входа и, вспоминая свои общажные годы, я поймал себя на отличной мысли, что повела меня к чёрному входу в общежитие, которое прокладывается либерально-демократическими желаниями к свободе пить и целовать что-угодно и когда угодно. Поэтому, немного обойдя сбоку и пройдя мусорку и кустарники, которые определённо доставили мне проблем в одинаковой степени, я оказался за углом общаги, где встретил трёх пацанов с пакетом выпивки, отчаянно пытавшихся забраться на пожарную лестницу.

Странные спортивные штаны комбинированного, домашне-порадного стиля: определённо купленные на рынке, что делает их совершенно пригодными для эксплуатации в условиях тяжёлой общажной жизни; а отсутствие лейблов даёт без стыда, хоть и без гордости, выйти на улицу в магазин; а вытянутые коленями футболки… ну что сказать – задроты – ну либо общагу не топят.

Я им свистнул; моё похмельное лицо и сомбреро выдали своего; вообще они круто смотрелись с яркой гавайской рубашкой и шортами, я считал, что это стильно, но возможно в городе расписания и чёрных костюмов совсем другие стандарты; они мне кивнули – знак принятия.

– Парни здорова, – cказал я им и пожал каждому руку.