скачать книгу бесплатно
Девушка отложила ложку и изобразила напыщенное выражение лица:
– Ингрид, перестань читать по ночам, мешки под глазами тебя не красят! – подражая тону своей матери проговорила она, – Дорогая, ты непременно должна пойти на воскресный прием, там будет вся семья де Мартелей… Ты снова одета в чёрное, сколько повторять, что за траур?
Закончив свою пародию она устало закатила глаза:
– Примерно так все обстоит.
– Но, что вас не устраивает в вашей жизни? Мне казалось, все девушки мечтают о торжественных приемах и прочих светских мероприятиях.
– Мне не интересна жизнь, придуманная для меня моей матерью, – ответила она, поправляя столовые приборы на салфетке, – Я хочу сделать что-то стоящее, стать кем-то. Мне не хотелось бы быть просто замужней дамой с собачкой, детьми и дорогими украшениями. Такая жизнь видится мне скучной, однообразной, полной пустого притворства. Одно представление о таком будущем уже угнетает меня.
Доктор внимательно слушал её. Немного поразмыслив, он обвёл глазами предметы на столе.
– Смотрите, – он поставил перед Ингрид фарфоровую сахарницу, – Это сахарница. Она предназначена для того, чтобы хранить в ней сахар. Да, я потрясающе проницателен, – добавил он, заметив её легкий смешок, – Но никто не может запретить мне насыпать сюда морфий, или разбить её, или использовать как шкатулку для драгоценностей… Так же и с вашей жизнью. Только вы выбираете свое предназначение.
– Всё не может быть так просто, – возразила девушка после короткой паузы, – Как бы там ни было, из сахарницы не сделать телескоп или компас.
– Вы воспринимаете это слишком буквально. Нашу жизнь можно представить, как сосуд, который мы наполняем избранным нами смыслом, – Чарльз высыпал содержимое сахарницы на чайное блюдце, – Да, у каждого из нас разные возможности. Я должен был всю жизнь провести в полях в пригороде Марселя, – он вынул из вазы на столе маленькую веточку лаванды, – Однако сейчас я здесь перед вами и рассуждаю о жизни на примере фарфоровой утвари, – он опустил в сахарницу свои карманные часы на цепочке и накрыл крышкой, – Не совсем складно, но, я думаю, вы меня поняли.
Ингрид молча переводила взгляд с доктора на сахарницу и обратно.
– Но ведь в эту сахарницу не поместится даже самая маленькая книга, – произнесла она, скрестив руки на груди.
Мужчина улыбнулся:
– А как насчет ключа от личной библиотеки?
***
К обеду доктор вернулся в свою квартирку в Париже. Поднимаясь по скользким ступенькам он поймал на себе суровый взгляд старушки-экономки:
– Вы не предупредили, что уедете, – пробурчала она, пряча в карман связку ключей.
– Простите, я совсем забыл об этом, – смущённо проговорил мужчина и поспешил скрыться за дверью.
Разобрав небольшую горстку писем на столе, доктор взялся за планирование своего графика на грядущую неделю. Они с Ингрид условились встретиться в его кабинете через два дня для следующего сеанса. Сложно было разобраться во всей этой истории. Вероятно, её рассказ о параллельной вселенной играет немалую роль и сказывается на её самочувствии.
Чарльз открыл свой блокнот для заметок на странице, помеченной фамилией Лабониэр, и сделал ещё несколько записей:
«Речь разборчивая, плавная, повествование цельное. Наблюдается отчуждённость от общества, ночное бодрствование.»
Он задумался. Точно ли проблема состоит в нарушениях психики? Возможно, ей просто нужно несколько сеансов терапии и понимающий собеседник. С другой стороны, он еще не проводил опрос касаемо её самочувствия, слишком сильно углубившись в рассказы о летающих головастиках.
Немного поразмыслив, доктор решил, что ему непременно стоит встретиться с прошлым психиатром Ингрид, по совместительству являвшимся его хорошим знакомым, чтобы обсудить всю клиническую картину. Быстро составив небольшое письмо, он подписал конверт и отложил его в сторону, решив отправить завтра. Барти постоянно куда-то прогуливался, поэтому его невозможно было застать дома.
Закончив с планированием, Чарльз устало потянулся. Его неумолимо клонило в сон. Неудивительно, кто бы смог сохранить бодрость после таких ночных похождений? Некоторое время он сопротивлялся и уже собирался сделать себе ещё одну чашку кофе, однако не заметил, как отключился прямо в рабочем кресле.
Когда доктор открыл глаза часы показывали половину седьмого. Он спал до самого вечера. Мысленно поругав себя за подобное нарушение режима, мужчина с трудом поднялся на ноги. Нужно сказать, он выбрал не самое удачное место для послеобеденной дрёмы, и теперь его итак настрадавшиеся ноги гудели в два раза сильнее.
Ещё некоторое время Чарльз бесцельно бродил по комнатам, пытаясь найти себе какое-нибудь полезное занятие, но потом сдался, понимая, что он слишком утомлён для работы и слишком бодр для сна. Тогда доктор снял с вешалки пальто и шляпу, направляясь совершить очередную вечернюю прогулку.
Оказавшись на улице, он просто побрёл в случайном направлении, погружаясь в свои мысли. Так интересно, что порой побыть одному удается лишь в окружении десятков людей. Они словно подвижные декорации к картинке, на которую ты почти не обращаешь внимания, устремив взор на старый пыльный тротуар под ногами. И бредёшь, бредёшь… не имея конечной цели маршрута.
Чарльз не знал сколько времени прошло с момента, когда он вышел из квартиры. Начинало холодать, однако возвращаться домой не хотелось. Он вдруг увидел знакомую вывеску на дальнем конце улицы.
В трактире царила привычно оживлённая атмосфера. Подошва прилипала к старому, мощёному каменной плиткой полу, на который каждый день проливались литры пива. Повесив пальто и шляпу, доктор направился к барной стойке.
Держа стакан с виски в руке и сидя на высоком стуле, он развернулся в сторону импровизированной сцены в дальнем углу бара. Там, как и всегда, выступало трио уличных музыкантов, с которыми он познакомился несколько лет назад. Ребекка – молодая смуглая итальянка с угловатым лицом и слегка впалыми, выразительно подведёнными карими глазами, бывшая солисткой этого маленького оркестра и обладавшая потрясающим контральто, улыбнулась, увидев Чарльза среди посетителей. Её полусобранные тёмные волосы поблескивали на свету. Ей не нравились замысловатые причёски и она всегда бы оставляла их распущенными, если бы это было позволено этикетом. Поль, игравший на виолончели, тоже заметил доктора и кивнул Кристиану, которого почти не было видно за пианино.
Эти трое приехали в Париж из Италии в поисках лучшей жизни. По правде говоря, доктор мало что знал о биографии Поля и Кристиана, они не любили говорить о прошлом. Ребекка же рассказывала о себе более охотно, хоть судьба у неё была не из лёгких.
Она выросла в приюте при церкви, где пела в хоре.
– Я никогда не знала своих родителей, – рассказывала девушка однажды, – Говорят, мать оставила меня на пороге церкви с небольшой запиской, где просила позаботиться обо мне. Хороша матушка, правда? А потом я встретила этих двоих. Кристиан рассказал мне о плане поездки во Францию, тогда я напросилась с ними. Терять было нечего. Мы начали выступать недалеко от Триумфальной арки, пока не попали сюда.
Чарльз всегда любил наблюдать за тем, как она меняется на сцене в зависимости от исполняемой ею песни. Ребекка бывала провокационной и дерзкой, скромной и таинственной, спокойной и лиричной. Она умела пропускать музыку через себя и передавать свои чувства окружающим. Вряд ли она смогла бы жить без этого, ведь даже после выступлений девушка постоянно напевала простые мелодии себе под нос.
Доктор всегда приходил в бар очень поздно и оставался до самого закрытия. Он выписывал рецепты на лекарства его владельцу и потому пользовался некоторыми привилегиями.
– Где ты пропадал, негодник? – Ребекка обняла его со спины, дождавшись, пока последний старик выйдет на улицу, расплатившись грязной мелочью.
– Появились срочные дела за городом, – ответил мужчина, пока она присаживалась рядом.
– Очередной богатенький граф стал жертвой старческого маразма? – ухмыльнулась она, болтая ногами на барном стуле.
– Я ведь говорил, что не имею права разглашать информацию о своих пациентах. Это запрещает врачебная этика.
– Ох, вечно ты такой занудный, – протянула девушка, делая глоток виски из переданного барменом стакана.
– Бекс, прекрати, тебе уже не раз объясняли, – прервал её подошедший Кристиан.
Она ответила ему что-то на беглом итальянском, поправляя волосы. Они легко могли бы сойти за брата и сестру, ведь были очень похожи.
– А где Поль? – добавила Ребекка, вновь перейдя на французский.
– Как обычно возится со своей виолончелью.
– Я уже иду! – послышался голос музыканта из другой части бара.
– Вечно он так долго, – вздохнула девушка, крутя на стойке уже пустой стакан.
– Ну вам ведь не надо тащить с собой инструменты, – возразил доктор.
– Никто не заставляет его каждый раз таскать эту громадину с собой, Поль запросто мог бы оставлять её здесь. Но он печётся об этой виолончели так, будто собирается на ней жениться.
– Простите, волос на смычке порвался, – виновато проговорил высокий юноша с русыми волосами и бледными веснушками по всему лицу, идущий с виолончелью в футляре наперевес.
– Наконец-то, – хором произнесли Кристиан и Ребекка, уже натягивая верхнюю одежду.
– Эй, Чарльз, ты с нами? – окликнул его Поль уже у выхода.
– Пожалуй, – кивнул доктор, оставляя на стойке несколько монет.
Он нагнал их уже на улице. Кристиан прикуривал сигарету, а Ребекка звонко смеялась с какой-то его шутки.
– Ну что, идём? – спросила девушка, и они двинулись по пустынной улочке, едва освещаемой старым фонарём.
Находясь в компании этих мечтательных музыкантов Чарльз всегда чувствовал себя каким-то скучным стариком, хоть превосходил их в возрасте всего на несколько лет. Они умели жить одним днём, что в некотором плане даже неплохо. Могли запросто начать петь Марсельезу во всё горло, когда на улице уже давно за полночь. Этим троим было наплевать на правила. Они не раз убегали от местной полиции из-за своих безобидных проделок. Рядом с ними всегда ощущался этот прохладный дух бурной молодости, свободы и беззаботности.
– Спорим на франк, что я перепрыгну на тот берег? – вдруг обратился Кристиан к Полю, когда они проходили мимо узкого канала.
– Ты ведь промокнешь! – попыталась остановить его Ребекка.
– Спорим! – с азартом в голосе ответил юноша.
Тогда Кристиан, не поддаваясь на уговоры подруги, разбежался и одним лёгким прыжком оказался на противоположной стороне канала.
– Ты должен мне один франк! – гордо крикнул он оттуда.
– Как дети! – смеялась Ребекка, пока герой дня пытался вернуться на нужный берег.
Кое-как перепрыгнув назад и чуть не свалившись в канал, Кристиан подошёл к девушке и обнял её за талию.
Иногда Чарльзу становилось жалко Поля, ведь временами эти двое слишком сильно увлекались друг другом, оставляя его уныло плестись позади.
Оставшаяся часть пути прошла без провокационных происшествий, но в такой же приподнятой палитре настроений.
Они остановились у маленького подъезда одного из домов.
– Может поднимешься? – предложил Кристиан, шаря по карманам в поисках ключей.
– Да, расскажешь о каком-нибудь психозе или неврозе, – поддержала его Ребекка.
– Благодарю, но нет. Завтра много дел, мне пора возвращаться домой, – вежливо отказался доктор.
– Ладно, но пообещай, что будешь заходить почаще! Без тебя в трактире совсем скучно, – девушка обняла его на прощанье.
– Хорошо, – улыбнулся Чарльз, вдыхая цветочный аромат её духов и, пожав руки Кристиану и Полю, двинулся в направлении дома.
Прежде чем свернуть за угол, доктор успел заметить, как в нескольких окнах загорелся свет. Он уже не раз бывал в их съёмной квартирке, скромной, но весьма уютной. Там всегда царил некий хаос: везде были разложены высокие стопки книг, иногда доходившие чуть ли не до потолка, множество полных пепельниц, которые всегда вытряхивала только Ребекка, сетуя на неаккуратность своих сожителей, узкий межкомнатный коридор заканчивался старой белой дверью, ведущей в кладовую с кучей винных бутылок.
В этой квартире всегда звучала музыка, зачастую исполняемая самими её жителями. Нередко там гостили и другие музыканты. Про себя доктор называл это место «Штабом бессмертной молодости», хотя и понимал, что всего через несколько лет от него останется лишь пустое воспоминание.
Сейчас никто из этого, на первый взгляд неразлучного трио еще не осознаёт, что они не смогут вечно оставаться трактирными музыкантами и всю жизнь веселиться в этой маленькой квартире в компании дешёвого вина.
Что может послужить причиной их распада? Возможно, однажды Поль устанет быть лишним мальчиком с виолончелью, или же Кристиана и Ребекку ждёт внезапный разрыв, который безвозвратно уничтожит их музыкальный коллектив, или они просто отправятся каждый в своё плавание, оставшись хорошими друзьями и погрязнув в будничной рутине дней.
Как бы там ни было – финал один. Молодость заканчивается. И почему доктор рассуждал об этом по пути домой? Он явно не умел наслаждаться настоящим, постоянно живя опасениями о будущем.
– Ты слишком много думаешь, – произнёс он вслух, пытаясь отогнать ненужные мысли.
По возвращении домой Чарльза ожидал внезапный сюрприз. Экономка, видимо услышавшая его шаги, тут же появилась непонятно откуда. И почему она не спит в такое позднее время?
– Вам письмо, – она протянула ему небольшой конверт.
– Спасибо, – доктор забрал конверт, параллельно поворачивая ключ в замке, – Доброй ночи.
Закрыв за собой дверь и в очередной раз за день повесив одежду, мужчина направился в гостиную с конвертом в руке. Он решил растопить камин, ночь выдалась прохладной. Когда рыжие языки пламени весело приплясывали, охватывая сухие дрова, доктор внимательно осмотрел полученный конверт. Печать не сломана, никаких следов вскрытия нет. Подпись сделана знакомым почерком. Это был Барти, какая удача.
Сломав печать, он принялся читать послание. Оно оказалось весьма коротким и торопливым, будто было написано в спешке.
«Дорогой Чарльз,
До меня дошли сведения, что ты взялся за ту пациентку, о которой я писал тебе ранее. Я настаиваю на том, что нам необходимо встретиться завтра. Ты должен кое-что знать о ней.
Я зайду к тебе завтра в десять часов. Боюсь, это не может ждать до вечера.
С уважением,
Бартемиус Фурнье.»
Несколько раз перечитав текст, Чарльз сложил листок пополам и присел на мягкую софу. Он ещё долго молча вглядывался в языки пламени. Барти не любил совершать визиты к кому-либо просто так, что же такого ему известно об Ингрид, раз он так торопится?
Глава 6
Чарльза разбудил настойчивый стук в дверь, доносившийся из прихожей. Доктор уснул прямо на софе в гостиной и теперь пытался привести в порядок события вчерашнего дня, одновременно с этим расправляя помятую рубашку.
Стук не прекращался. Мужчина взглянул на часы: пятнадцать минут одиннадцатого.
Выругавшись, Чарльз поспешил в прихожую и отворил дверь. За ней оказался невысокий мужчина средних лет, немного полноватый, с круглым лицом. Налитые кровью тёмные глаза беспокойно бегали по сторонам. На нём были шляпа, залатанное кремовое пальто и тёмные брюки. Лакированные туфли были слегка ободраны на носах. Мужчина нервно теребил в руках небольшой саквояж с позолоченными застёжками. Он был известен Чарльзу, как Доктор Бартемиус Фурнье.
– Ну наконец-то! – сбивчиво выдохнул Барти, – Пойдём скорее! – он чуть ли не силой затолкал доктора в его собственную прихожую и шумно захлопнул дверь.
Бартемиус был тридцатичетырехлетним психиатром. Ранее он работал доктором в психиатрическом учреждении, в котором Чарльз когда-то проходил практику. В самом начале их знакомства Барти был весьма щедр на советы, наслаждаясь тем, как юный практикант дотошно следует его инструкциям. Однако очень скоро Чарльз вырос из этих рекомендаций и из этой больницы, продолжив совершенствовать свои навыки в более престижном учреждении. Барти тоже не стоял на месте и вскоре заинтересовался фармацевтикой. Теперь главной его целью была разработка лекарств для облегчения жизни душевнобольных. Дела с этим шли не весьма удачно, так как ему уже неоднократно отказывали в финансировании в связи с токсичностью разрабатываемых препаратов.
– Почему так долго, Чарльз? – возмущенно поинтересовался мужчина, торопливо вешая пальто и шляпу.
Доктор хотел было что-то ответить, но был ошарашен подозрительным поведением своего коллеги, который не дожидаясь приглашения направился вглубь коридора.
Они прошли в рабочий кабинет.
– Прости, я не ожидал, что буду спать так долго, – все-таки произнёс Чарльз.
– Нет времени для оправданий, – протараторил Барти, ставя на стол свой саквояж, – Нам нужно поговорить об Ингрид.
Доктор вдруг заметил, что у Бартемиуса трясутся руки.
– Ты что опять тестировал на себе свои препараты?
