Русская доля

Позже, после эвакуации заморских военных баз Новгорода, это название жителей балтийского побережья было перенесено на будущих шведов – исторической лингвистике известно множество случаев, когда первоначальный смысл слов искажался до неузнаваемости. Татарами, например, сейчас называют множество совершенно разных народов. Да что там племена! – подменялись даже названия стран. То, что сейчас называется Литвой, до середины девятнадцатого века называлось Жемайтией или Жмудью, а ее граждане именовались жмудинами (буква «ж» обязательна). Известное в истории Великое княжество Литовское на самом деле – это нынешняя Белоруссия. Население ее, естественно, считало себя русским, и вплоть до конца семнадцатого века государственный язык княжества тоже был русским, точнее – западным наречием старорусского языка. Жмудь же была автономным краем в составе Великого княжества Литовского, самой дикой и бедной областью. Не верите? В учебниках ничего такого не написано? Не написано, но в хороших учебниках втихую подразумевается – посмотрите исторические карты, и невольные сомнения развеются. Да и пора научиться читать официальные издания между строк.

Что следует из сказанного? Да хотя бы то, что «норманнская теория» происхождения государственности на Руси – дутая утка.

По крайней мере к началу девятого века на Восточно-Европейской равнине уже существовало множество городов, в их числе: Киев, Новгород, Рязань, а также Псков, Переяславль, Белоозеро, Ладога, Чернигов, Полоцк, Ростов, Суздаль, Любеч, Смоленск, Туров, Червень… не будем продолжать. Когда они были основаны? – неизвестно. Как правило, дату основания города в нашей официальной науке-истории соотносят с первым упоминанием о нем в летописи. Это, мягко говоря, не совсем правильно. Но не рискнем пускаться в долгое плавание вниз во времени. Отметим лишь то, что истинная дата возникновения по крайней мере трех русских центров – Куябы-Киева, Словении-Новгорода и Артании/Ердзяни-Рязани – теряется в темных закоулках истории.

Православие нашло на Руси исключительно благоприятную почву и длительное время служило стержнем духовной жизни народа. Учение Христа столь близко русскому мировоззрению, что невольно возникает впечатление, будто создавалось оно специально для нас. И не в знойной Палестине, а где-нибудь на Ладоге.

Появились христиане на Руси задолго до 988 года, официальной исторической даты крещения Руси Владимиром Святославовичем. Княгиня Ольга, например, мать Святослава и бабушка Владимира, была ревностной христианкой и даже совершила паломничество в Константинополь, чтобы тет-а-тет пообщаться с патриархом. Скажите, могла ли правительница земли Русской иметь иную веру, чем у ее окружения? Кроме того, наличествует масса «мелочей», каждая из которых весомое свидетельство того, что не только в Константинополе русские приобщались к учению Христа. Слова «крест», «алтарь», «агнец», «пастырь», даже само слово «церковь» западноевропейского происхождения. Византия никогда не знала понятия «церковная десятина». А колокола на Русь могли придти только из Ирландии.

Навязывается легенда, будто бы Владимир Святославович колебался, из чьих рук принимать веру – от римского папы или же от константинопольского патриарха. Более неправдоподобного вымысла придумать невозможно! Владимир колебался, но только не в том, откуда пригласить духовников.

Как ранее в загнивающем Риме перед объявлением христианства единой государственной религией молились подряд всем богам Ойкумены, и до последнего момента было не ясно, культ кого восторжествует – Христа или Митры, – так и на Руси в первые годы правления Святославовича на высоком днепровском берегу рядом с идолом Перуна высились фигуры прочих известных русичам богов: азиатских Хорса и Симурга, финской Мокоши и так далее. Власти боялись прикоснуться к ним, но простой народ в конце концов переборол нерешительность государственных структур.

Конечно, в те времена христианство еще не успело выбраться из разобщенности епископального периода своего существования. Существовало четыре патриаршества – александрийское, иерусалимское, константинопольское и орхидское, а также два папства – антиохийское и римское. Кроме того, жило по своим законам неопределенное множество других, фактически независимых церквей и религиозных сообществ – ирландская церковь, арианская ересь, донатисты, павликианство и так далее. Тем не менее, константинопольский патриарх считался первым среди прочих, главным, и потому даже намеки на возможность принятия Владимиром веры из чьих-то иных рук смешны. Перечитайте в «Характере» абзац про приезд в стольный Киев-град Ильи Муромца и подумайте только над одним вопросом: можно ли хоть на миг представить, чтобы правитель Руси обратился с какой-нибудь просьбой не к первому лицу? Окунитесь в свои чувства: когда кто-то из нас идет в любую контору, не обуревает ли его желание пройти сразу к начальству и не тратить время на болтовню с клерками?

Итак, констатируем: по вопросам веры только до разговора с константинопольским патриархом мог снизойти русский князь.

Окончательное разделение католичества и православия произошло в 1054 году, через пять месяцев после смерти сына Владимира, Ярослава Мудрого. Рим тут же объявил о своих претензиях на духовное лидерство.

Собственно говоря, религиозное отделение Западной Европы от Восточной было предопределено: слишком разнятся мироощущения русских и типичных европейцев – пробегитесь еще раз по страничкам «Народов» и «Характера». Таким же закономерным следует признать последующее выделение из католичества «суперевропейского» религиозного течения – протестантизма. Мыслим мы подобно, но не единообразно, а посему разделение вероисповеданий вполне естественно. Но почему Риму и Константинополю нельзя было развестись цивилизованно, без скандала? Папской канцелярии достаточно было подать прошение, смиренно подождать, пока святые отцы разберутся что к чему, и со спокойной душой обрести независимость. Многие церкви таким именно образом становились автокефальными, процедуры разделения и воссоединения более-менее налажены. Так нет же! Обязательно надо было изрыгнуть при разводе парочку проклятий, словно испитая базарная торговка.

Утверждается, что Римская церковь была основана Петром, названным самим Христом «камнем» Его Дома. Ложь, по наглости и бесстыдству сопоставимая с утверждением об арийском происхождении германских племен! Современная генетика вынесла неопровержимый вердикт: теперешние немцы не имеют абсолютно никакого отношения к народам, чьи предки в стародавние времена задавали темп развития человеческой цивилизации, создали «Веды» и «Авесту» и чей светлый знак солнца в двадцатом веке был превращен в зловещую свастику. Исторической же науке доподлинно известно, что когда Петр добрался до Рима, там уже существовала христианская община. Не мог он основать то, что уже было. Допустимо утверждать, что им основана церковь, скажем, в Иерусалиме, еще в нескольких малоазиатских городах – но не в Риме. Нет места на итальянской земле для «престола святого Петра»!

Есть мудрая поговорка «на воре шапка горит». Чувствуя свою ущербность, изначальную неправоту, как ныне говорят нелегитимность, римская церковь постоянно кричит о своей исключительности, претендует на то, что ее учение единственно правильное. Но так ли это? Хочется поехидничать по поводу принятых католиками догматов, например, положения о непогрешимости римских пап. Но можно и не окунаться в теологические тонкости, чтобы нокаутировать католицизм: достаточно только вспомнить о существовавшей в нем практике выдачи индульгенций – до большего маразма просто невозможно дойти! А еще среди несмываемых грехов римских небожителей числятся инквизиция, отказ американским индейцам в обладании человеческой душой, поддержка гитлеровских выкормышей, по существу подталкивающая их к промышленному уничтожению миллионов людей во время Второй мировой войны… Не буду далее перечислять: грех обижать убогих.

Но и, как говорится, «дружить» с католическим духовенством я бы не советовал. В настоящее время между ними и нами, православными, фактически состояние войны. Не надо забывать, что в 1147 году римский папа Евгений Третий благословил «первый поход германцев против славян». В 1215 году папа Иннокентий Третий призвал к крестовому походу против пруссов. Единства понимания, кто такие «пруссы», не было, и в 1224 году крестоносцы захватили русский город Юрьев, он же Дерпт и он же Тарту. А на Лионском соборе 1245 года папа Иннокентий Четвертый объявил крестовый поход против «схизматиков» – греков и русских. До сих пор еще, насколько мне известно, упомянутые объявления войны не дезавуированы. Ходят слухи, что и в 1941 году католическое руководство в своем кругу говорило о крестовом походе против «большевистской России».

Завершая лирическое отступление о католиках, порадую любителей всяческих примет и прочей чертовщины. 1054 год знаменателен не только уходом в мир иной Ярослава Мудрого и обменом анафемами между Константинополем и Римом. В том же году китайскими астрономами была замечена в окрестностях солнечной системы вспышка Сверхновой. Сейчас на том месте наблюдается так называемая Крабовидная туманность.

Итак, размышления о происхождении русских позволяют понять, как начал складываться их национальный характер. Дабы не было ненужных параллелей и повторов, наш дальнейший исторический путь логичнее осветить в следующем этюде, посвященном Российскому государству. Здесь же остается сказать несколько слов о современном состоянии и

О духовной эволюции русских

Конечно, рассмотрение истории народа отдельно от истории государства, им образованного, некорректно. Для нас, русских, подобное разделение в какой-то степени допустимо только потому, что практически до начала двадцатого века наши политические системы на удивление мало и робко вторгались в народный быт, в сферу нравственности. Почти не пытались перекраивать на свой лад русское мироощущение.

Власть имущие налаживали собственное безбедное существование. Заботились о поддержании общественного порядка, гудении заводов и выполнении полевых работ, о спокойствии на рынках и дорогах. Пестовали армию и флот, объявляли войны и заключали перемирия. А духовные вожди, отстраняясь от всего этого шебуршения, размышляли о вечной справедливости и творили нетленку. Простой же русский человек пребывал где-то посредине, то подчиняясь одним, то прислушиваясь к другим.

Худо-бедно, но функционировали центральные органы государственной власти. Одно время заседала боярская дума, затем исправно составлялись бумаги в Сенате и Синоде. «Внизу» же, в масштабах села, городской улицы или квартала, быт народа определяли местные моральные авторитеты за спиной выборных старшин и старост да «своего» наезжего барина. Среднего звена управления фактически не было. Вначале – из-за бурного продвижения государства Российского на север и восток с присоединением обширных областей с нерусским населением. Затем – из-за длительных смут и постоянной отсталости соответствующей законодательной базы. Воеводы и губернаторы кормились на управляемых ими наделах, но права их и обязанности не были четко определены. Как гениально метко подметил Салтыков-Щедрин, суровость российских законов смягчалась необязательностью исполнения оных. Поэтому, наверное, и привыкли мы жить не по писаному уложению, а по понятиям, как говорилось в «Характере».

В общем, государство существовало, а люди жили как жили. Все они равны были под Богом. Каков оказывался их юридический статус – по-настоящему мало кого интересовало. В век златой Екатерины объявилось приличное количество крепостных-миллионщиков, по современным понятиям что-то вроде мультимиллиардеров. И что? Почему-то не особо рвались они на свободу, не выкупались на волю у своих господ, зачастую ведущих полунищенское существование. Это ли не более чем убедительное свидетельство жизни государства и народа в разных плоскостях? А также того, что в целом страна функционировала более-менее нормально?

Авторитетные историки старательно проталкивают мнение, что на Руси Рюриковичей и первых Романовых был налажен быт, но не было интеллигенции, не было народной мысли, размышлений о насущных проблемах бытия. Позже возникла горсточка образованных людей, которые и думали за всех. А народ в тяжких трудах своих и разгулах не удосуживался даже оглянуться вокруг, душа его спала. Такой вот, мол, многовековой душевный сон. Господи, прости их, грешных. Все было на Руси. Как в Греции. Были духовные наставники, была соответствующая публицистическая литература для социальных низов. Была, конечно же, и мысль, разве что не оформленная по канонам европейского Возрождения. Довольно часто она выплескивалась «наверх» и определяла государственную политику.

За последнее тысячелетие Русский мир сумел не сломаться, выстоять в жесточайшей битве за существование. Сумел впитать в себя лучшие достижения цивилизации и занять ключевое место среди других миров и жизненных укладов. И потерпел обидное поражение от родного государства.

Нашествие в тринадцатом веке монголо-татар – это не просто начало самой страшной в мировой истории войны, растянувшейся на три столетия и непонятно насколько отбросившей русское общество назад, к временам варварства. Не только физическое истребление подавляющего большинства жителей Восточно-Европейской равнины. Не только полное обнищание и одичание чудом оставшихся в живых. Это было величайшее испытание на сохранение общечеловеческой морали, ценностных ориентиров, выращенных и сохраняемых в Хартленде.

Предыдущее массовое движение на запад народов из второго основного центра расселения людей – из Приалтайя – произошло в третьем-четвертом веке. Возглавлялось оно уже упоминавшимися гуннами. Тогда переселенцы шли довольно медленно, вбирали по дороге встречные народы на правах союзников и приневольных, привыкали и «притирались» к ним. Поэтому удалось найти точки духовного соприкосновения. Научиться понимать жизненные установки пришельцев. С ними оказалось возможным найти общий язык, договориться о совместном существовании, принять общие, гласные и негласные правила войны и мира.

Совсем другое дело – стремительный бросок на запад кочевых орд, направляемых наследниками Чингисхана. Пусть собственно монголы составляли ничтожную часть войска, они навязывали свою волю вовлекаемым в их движение народам и не терпели ослушания. В течение прошедшего тысячелетия развития цивилизации контакты между обитателями Запада и Востока Ойкумены были редкими, чисто спорадическими. В результате накопилось великое множество отличий в понимании, что это значит – правильно жить. По части нравственных идеалов для жителей запада Евразии монголы были все равно что пришельцы с другой планеты.

На Западе почтовый служащий, гонец всегда пользовался почетом и уважением, все старались не причинять ему вреда. На Востоке же человек, принесший черную весть, мог быть немедленно умерщвлен – и большинством населения казнь его не порицалась, а одобрялась.

На Западе считалось допустимым демонстративно убить парламентария, высланного враждебной стороной. Цепочка рассуждений примерно следующая: не хочу я о чем-либо договариваться и показываю это войску; заодно и моральный дух солдат поднимаю. Но на Востоке убийство дипломата, ушей и уст верховного предводителя, носителя его ауры, – немыслимо тяжкое преступление. Виновные бесповоротно оказывались вне сферы действия морали, что исключало возможность каких-либо дальнейших разговоров с ними. Не знали этой особенности восточного менталитета жители Киева и злого города Козельска – и были поголовно истреблены. Не вызывали они ни малейшей жалости у монголо-татар потому, что не воспринимались за людей.

Возможно, приведенные примеры не впечатляют, можно было бы придумать зарисовки и поярче. Но стоит ли ломать голову? Что бы ни было сказано, оно будет схоже с верхушкой айсберга: основная масса различий в видении мира и самого себя в нем все равно спрячется от поверхностного взгляда.

Суть произошедшего понятна и так: при первой встрече с монголо-татарами русским не удалось наладить с ними какого-либо человеческого общения. Столкнувшись с тотальным невосприятием себя и отчаянным сопротивлением, пришельцы применили самый эффективный и простой инструмент – насилие. Взамен получили то же самое. А ожесточенность военных столкновений вскоре сделала невозможным нормальный диалог.

Сейчас возникло много спекуляций вокруг монголо-татарского нашествия. Одни утверждают, что ничего страшного не происходило. Другие в Батые даже разглядели Батьку, казачьего атамана… Бог с ними со всеми. Придумать можно все что угодно. Однако нельзя пренебречь тем незатейливым фактом, что в народном фольклоре монголо-татары всегда были «погаными». Так что пусть фантазии останутся фантазиями. Истина в том, что степняки, пришедшие на Русь, воспринимались русскими лютыми врагами рода человеческого. На них, как на исчадия Ада, не распространялось действие моральных принципов. Смертельно ненавидеть их, вредить им всеми доступными способами, обманывать и убивать при каждом удобном случае воспринималось как богоугодное дело.

Но такое отношение к чужаку несет страшную опасность. Любой неэтичный поступок обладает эхом, имеет свойство предъявлять счет к оплате. Моральные принципы истончаются, становятся не обязательными, не абсолютными, если каким-либо образом ограничивается область их действия. Поставив вне морали чужака, аналогичным образом когда-нибудь можно поступить и со своим соотечественником, нарочно ли по неведению преступившего нормы поведения. Не забывается подобный опыт никогда.

В последнее время стало модным заявлять, что Александр Невский де нашел единственный правильный способ борьбы с монголо-татарской напастью – «воцерковать», христианизировать Орду. Глупость данного утверждения сопоставима с абсурдностью заявления, вложенного в уста экранного грека-ахейца, собиравшегося в Малую Азию, будто бы он желает прославиться участием в величайшей в мировой истории Троянской войне.

В самом деле, попробуйте представить себе следующую картину: сидит великий князь перед дружинниками своими и говорит: хочу оцерковить Орду. Представили? Счастливые люди. А я не могу. Александр Невский наверняка и слова-то такого – оцерковить – не знал. Нехорошо, неэтично приписывать нашему национальному герою то, что он не делал и не хотел делать. Предложить поганому татарину принять то единственное богатство, что еще осталось у народа, – христианскую веру? Ни за что! Да и не в русском обычае лицемерное прозелитство.

Что в действительности мог предпринять Александр Невский, спасая от истребления последних жителей своей земли?

Скрипя зубами от бессилия и унижения, мог вступить в переговоры, попытаться понять строй мыслей ненавистных пришельцев. Поучиться предсказывать их поведение. Самому, как говорится, втереться в доверие.

Мог предложить откупного, чтобы поменьше шлялось по русским дорогам убийц и грабителей. Каким бы худым ни был мир, он лучше войны, победа в которой невозможна.

Мог поискать способы посеять среди монголо-татар раздор. Мог, держа камень за пазухой, поискать во вражьем стане вольных или невольных союзников и предложить им перейти на свою сторону.

Все это и было проделано. Вначале Александром Невским, затем его последователями. Главное было – упрятать гордость, наступить на горло собственной песне.

Собственно говоря, у Орды не было будущего. В наши дни труд ученого и инженера производительнее, чем рабочего или фермера, – в те времена радения земледельца и горожанина также приносили больше общественно полезного продукта, чем заботы пастуха. К тому ж объективно наличествующие центробежные процессы… Как только численность оседлых жителей лесной зоны Восточно-Европейской равнины подросла, стала сравнима с населением южных степей, гибель Орды, разделившейся на несколько соперничающих улусов, была предрешена несмотря на сохраняющееся военное превосходство. Вопрос стоял только вокруг того, сколько новых жертв потребует восстановление былого суверенитета.

Куликовская битва и последующее через столетие Стояние на Угре – зримые торжества русского народа над Ордой. Но не менее важны достигнутые моральные победы.

После первых же успехов русского оружия спесь сошла со степных бродяг. Начали они искать вождей поперспективнее. Сперва еле заметным ручейком, а после становления Касимовского царства – полноводным потоком бросились социально активные татарские царевичи ко двору правителей земли русской проситься на службу. Принимали всех достойных. Подобная практика расцвела во времена Ивана Третьего, с удовольствием привечающего многочисленных перебежчиков из Белоруссии (из Литвы, как ныне пишут) и из Степи. Через полвека, при царствовании его внука, Ивана Грозного, старая русская аристократия была фактически оттеснена от трона, растворилась в татарском многолюдье. Наследники пришлых степняков правили дружбу с царями, возглавляли правительство, водили войска, вершили суд и расправу. Легионы их было, тот же Борис Годунов татарских кровей.

Что в результате? Орда уничтожалась руками потомков ее основателей. Заслуги служилых татар и безоговорочное принятие ими русских ценностных ориентиров возвратились им общенародным прощением. Грехи их предков были забыты. Величайшее духовное достижение русского народа! Удалось зарубцевать душевную рану, не опуститься до гиблой мести и бесплодного злорадства.

Многие из нас, должно быть, встречали словосочетание «сирота казанская». Но не все, видимо, знают историю его происхождения.

После взятия Казани войском Ивана Грозного несколько тысяч татарчат, отцы которых погибли, были приняты в благополучные русские семьи. Действовал негласный, но исключительно строгий надзор: следили, чтобы сирот не обижали, чтобы силой и лестью не переманивали в христианскую веру, находили им богатых и родовитых невест или, соответственно, женихов, выгодные военные и прочие должности. Иными словами, дети вчерашних злейших врагов были усыновлены государством.

С одной стороны, произошедшее свидетельствует о выздоровлении русской души. С другой – о мудрости правителей растущего государства, заботившихся о консолидации исконных и присоединенных областей. Между прочим, современная наука утверждает, что волжские татары и исконно русские генетически тождественные народы.

Семя, вовремя брошенное в подготовленную почву, дает добрые плоды. В Смутное время из сыновей и племянников казанских сирот были сформированы самые боеспособные части народного ополчения, изгнавшего иноземных оккупантов. Да и сам гражданин Минин был крещеным татарином, всамделишное имя его, говорят, Кириша Мининбаев.

Ныне же в повседневной жизни что русский, что волжский татарин – все одно. Разве что молельные дома в Казани иные, да на бытовом уровне нет-нет, да мелькнет «он какой-то злой; татарин, наверное». Восторжествовало мироощущение, выращенное в Хартленде.

В относительно мирные времена животрепещущих духовных проблем тоже хватало. Покой кому-то только снится.

При Иване Третьем, например, разразилась общенародная дискуссия между осифлянами, ведомыми Иосифом Волоцким, и нестяжателями во главе с Нилом Сорским.

На первый взгляд, спор шел вокруг абстрактных вопросов: может ли Церковь обладать собственностью, особенно – землей? из каких источников должны поступать средства на содержание культовых зданий и священнослужителей? и так далее. На самом-то деле разговор велся на злободневную тему: предоставить ли государству монополию на колонизацию Северо-востока. Победил здравый смысл и осифляне. Церкви оставили право владеть землей и хозяйничать на ней. С центрального правительства была снята непосильная для него задача освоения новых земель, и в бескрайние просторы Евразии на свой страх и риск устремились первопроходцы. На севере Восточно-Европейской равнины точками роста цивилизации стали монастыри нового типа – работные, созданные по заветам Сергия Радонежского.

Еще один пример народной дискуссии, предопределившей ряд длительных войн России с Турцией, – споры вокруг церковной реформы патриарха Никона в царствование второго Романова, Алексея Михайловича. Главная тема разговоров была не в приведении священных книг в соответствие с константинопольскими, не в том, сколькими перстами себя осенять. Последнему иноку тогда было ясно, какой действительно обсуждался вопрос: заявить ли Руси о своих претензиях на лидерство в православном мире или замкнуться в себе?

Что, надумана логическая связь? Трудно до нее добраться? Нелегко нам, теперешним, привыкшим, что все-то тебе разжуют, разложат по полочкам умные дяди и тети на экранах телевизора и по радио. Трудно нам, отвыкшим самостоятельно мыслить под постоянным новостным прессом. А в семнадцатом веке не отвлекались на пустяки. Средств массовой информации не было. Редкие и потому драгоценные книги принято было читать вслух, смакуя каждое слово. Любоваться искусством переписчика и гравировщика. А самое главное – не спеша размышлять о важных вещах.