Философические этюды

В конце концов, мы ходим в церковь не за истиной. У нас более корыстные, более приземленные цели. Приобщаясь к верованиям предков, стремимся глубже понять себя. Самосовершенствуемся. Ищем успокоения. Поминаем ушедших. Пытаемся обрести надежду на удачное стечение жизненных обстоятельств… да и множество других веских причин может возникнуть у нормального человека чтобы посетить святые места.

Хорошо, но где и как искать истину? Обратиться к так называемым рациональным методам познания? Что ж, поговорим о них.

Объективно-научная методология

В научно-популярной литературе встречается восторженное описание величественного Храма Науки. Построен он якобы на незыблемом фундаменте – объективной реальности. При возведении его руководствовались двумя главными правилами. Первое: использовать строительный материал – подмеченные свойства и закономерности, – предположительно всюду и всегда неизменный, то есть во все времена одинаковый и для Европы с Америкой, и для Марса, и вроде бы даже для Туманности Андромеды. Второе правило – обеспечение независимости от того, чьей мыслью был положен тот или иной камень, чтоб каждый имел потенциальную возможность лично убедиться в надежности конструкции, осуществив соответствующие расчеты, умозаключения или эксперименты.

Сказки красивые, но жизнь, как всегда, разительно отличается от идеала.

Первым делом надо честно признать, что единого Храма Науки нет и никогда не было. К настоящему времени воздвигнуто большое количество отдельных построек и сарайчиков, соответствующих различным научным направлениям, – здание физики, разделенное на множество самостоятельно эксплуатируемых помещений, здание математики, химии и так далее. Процесс деления продолжается. Иногда новые науки «вылупляются», как цыпленок из яичка, внутри старых, но чаще создаются на стыке прежних разделов.

Объективно-научный подход предписывает следующую последовательность действий. Для каждого научного направления очерчивается предметная область и называются исходные понятия. Только после этого наступает пора теоретических и, если возможно, экспериментальных изысканий. Вводятся новые понятия, устанавливаются качественные и количественные отношения между ними. Придумываются и обосновываются некие утверждения, именуемые затем законами природы. Создаются теории, при возможности разрабатываются какие-нибудь приспособления для практических нужд и так далее.

Таким образом, каждая область научного знания строится не «от Адама», а начиная с некоторых понятий, не определяемых внутри нее. Почему? Потому, наверное, что исходные абстракции разъяснить непросто. Но тем самым они как бы зависают в воздухе.

В быту, к счастью, можно не ломать голову по данному поводу. Пользоваться часами, но не задумываться, что такое время. Ничего не знать про радиоволны, но с удовольствием слушать музыку по радио, нажав кнопочку «вкл». Однако при рассуждениях о Храме Науки нельзя отказаться от употребления предельно общих понятий, таких как «движение», «истина», «относительно», «вещество» и многих-многих других. К ним Платон относил свои абсолютные идеи, Боэций – универсалии, Кант – вещи в себе. Наткнувшись на подобные сущности, выдающиеся философы приходили, вероятно, в неописуемый восторг, чувствуя, что раскрывается безбрежное море для приложения их интеллектуальных сил. Какие только теории не возникали! – и трансцендентальная логика, и диалектическая, и многие другие. Какие только споры ни велись! – существуют универсалии и архетипы в действительности, или же только в нашем уме, и так далее. Толку от этого шума, впрочем, оказалось немного. Не больше, чем от абсурдных средневековых споров схоластов, сколько миллионов или миллиардов бесов уместится на кончике иглы. Поэтому, наверное, «настоящая» наука повела себя исключительно умно: отстранившись от строгого определения таких понятий, предоставила это сомнительное удовольствие философии.

Ну, а как наши великие мыслители справляются с этой задачей?

Разъяснения неопределяемых понятий

Для наглядности возьмем какие-нибудь издания и проанализируем, что в них пишется. В Советском Союзе по указке государства множество умных людей изо всех своих сил и карьерных соображений двигало философию. Резонно поэтому посмотреть, что было написано в эпоху «развитого социализма». Случайно попавшие мне под руку книги оказались следующими: Философский словарь издательства политической литературы, М., 1968, и Советский энциклопедический словарь (СЭС), «Советская энциклопедия», М., 1984.

Раскрыв Философский словарь, найдем статью о ключевом понятии марксистско-ленинской философии – о материи. Читаем: «Материя – философская категория для обозначения объективной реальности, которая существует независимо от сознания и отражается в нем; бесконечное множество всех существующих явлений, объектов и систем, субстрат всех многообразных свойств, отношений, взаимодействий и форм движения».

Не знаю, как у кого, но лично у меня при чтении оборота «философская категория для…» пепел Клааса начинает стучать в груди, и чтобы, рассвирепев, не потерять нить повествования, я просто проигнорирую эти слова.

Констатируем, что данное определение мало что дает, поскольку не ясно, что таится за словами, находящимися справа от дефиса. Вычитываем дальше. «Реальность – бытие вещей в его сопоставлении с небытием, а также с другими (возможными, вероятными и т.п.) формами бытия». Значит, реальность – это не сами вещи, а всего лишь их бытие, да и то в сопоставлении с чем-то там еще? Получается, что и материя всего лишь бытие чего-то? А вещи – это уже не материя, а нечто другое. Странно. Невольно возникают ассоциации с Насреддиновской находкой расплачиваться за запах супа звоном монеты. Что-то здесь не то, неправильно. Но идем дальше.

Слово «бесконечное» упустим – вероятно, его генезис чисто эмоциональный. Понятие «явление» не раскрывается. Ладно, будем считать, что все знают, что это такое.

В статье «субъект и объект» обнаруживаем, что объект – это то, на что направлена познавательная и иная (?) деятельность. Это какая такая «иная»? И как быть, ежели вчера на что-то была направлена деятельность, а сегодня не направлена? Вчера, значит, это «что-то» было объектом, а сегодня не объект?

«Субстрат» же, оказывается, есть «материальная основа единства различных свойств отдельного, единичного предмета, вещи; материальная основа единства, однородности различных предметов». Получается, что материя – это материальная основа единства… в том числе и форм движения. И, одновременно, движение – «важнейший атрибут, способ существования материи». Очень путано.

Может, в СЭС более понятное объяснение? Читаем. Помимо указания, что материя является заодно субстанцией, тамошнее определение фактически такое же. Понятие «субстанция» раскрывается как «объективная реальность, материя в единстве всех форм ее движения; нечто относительно устойчивое; то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого».

Что же получается, если в исходном определении раскрыть правую часть? Материя как объективная реальность есть объективная реальность и материя, но только (или заодно?) в единстве всех (одновременно всех или по очереди?) форм ее движения. Кроме того, материя есть то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого. Странно. Я-то по наивности полагал, что образ Кота, гуляющего сам по себе, – не более чем красочная гипербола, а в жизни подобные персоны не встречаются. Даже Земля, например, поскольку испытывает гравитационное воздействие Солнца, Луны, других планет и много чего еще, вроде бы не является тем, что существует само по себе. Что же тогда материально?

Хватит издевок. Вернемся к рассмотрению пределов научной методологии.

Ограниченность науки

Приведенные примеры, возможно, впечатляют слабонервных и неуверенных в себе. Однако грамотно мыслящего человека нельзя убедить, приводя сколь угодно частностей. Он резонно возразит, что где-то, быть может, и существует приемлемое определение и материи, и иных общих понятий.

Но скажите, пожалуйста, где именно!? Можете долго искать, пока не убедитесь в бесплодности усилий найти что-либо удобоваримое. Описанные выше попытки неудачны не из-за глупости или косноязычности авторов, не вследствие чьего-то злого умысла. Причина, очевидно, в другом. В том, что мы просто не в состоянии разъяснить предельно общие понятия. В результате каждый по-своему их интерпретирует, создает свою систему образов. И у всех своя наука, чем-то отличная от той, о которой рассказывали ему мудрые учителя и которую воспринял сосед. Может, истина у каждого своя потому, что у всех своя реальность?

Приходится смириться с тем, что однозначно трактуемых всеми высоких абстракций не существует. Нет и «объективной» реальности, так как мы даже не можем договориться между собой, что это такое. Что бы сие значило? Но не будем делать поспешных выводов. Вначале рассмотрим две зарисовки.

Первая. Процесс познания всегда начинается с чувственно-наглядного представления изучаемых предметов и, преодолев горнило абстракции, всегда заканчивается чувственно-наглядным представлением. Придумать что-то новое человек способен только тогда, когда он создает некий образ и мысленно оперирует им. Вот почему воображение является одним из самых нужных качеств ученого. Карл Гаусс вроде бы сказал про одного из своих учеников, подавшихся в поэты: «Правильно сделал. Для занятия математикой у него слишком слабое воображение». Фарадей немедленно был приписан к когорте великих физиков после того, как предложил способ наглядного изображения электрического и магнитного полей. А лорд Кельвин так вообще чудачествовал: любое физическое явление он объявлял изученным только тогда, когда была построена соответствующая умозрительная модель, состоящая из грузиков, соединенных веревочками и пружинками.

Сконструировать красочный образ – это, несомненно, большое достижение. Но задумывался ли кто над тем обстоятельством, что в науке зачастую (возможно, что всегда) чувственно-наглядные представления предметов, не поддающихся непосредственному восприятию, не имеют ничего общего с действительностью?

Например, известное изображение атома – ядро с вращающимися вокруг него электронами. Ну не двигаются электроны таким вот образом, и все тут! Так же противоречащим действительности следует признать представление об электрическом токе в проводнике как о направленном движении электронов. И физические поля не есть завихрения силовых линий, отображаемых на рисунках. О всевозможных «дырках», солитонах, элементарных частицах со спинами в образе маленького волчка и упоминать не стоит. Перечисленные примеры касаются владений науки физики. Однако подобный ряд можно привести и для прочих естественнонаучных областей знаний. А математика с ее абстракциями вроде точки и бесконечности – так вообще вне всякой конкуренции. Короче говоря, наличие огромного количества неадекватных действительности научных представлений – непреложный факт.

Так вот, представьте себе, что единое зеркало разбилось на множество кусочков, в каждом из которых с неизвестными искажениями отражается фрагмент некоего Предмета (того, что именуется истиной). Около каждого кусочка (отдельного научного направления) собралась своя группка людей, разговаривающих на языке, непонятным соседям. Вооружились кустарными и потому несовершенными оптическими приборами – треснутыми очками, искривленным микроскопом, замутненной линзой – и старательно разглядывают отражение части Предмета в лежащем перед ними кусочке зеркала. Пытаются понять, как выглядит Предмет в целом, на что вообще он похож. Как вы думаете, смогут ли все эти люди воссоздать единый образ Предмета, постичь истину? Ответ очевиден: нет.

Вторая модельная ситуация следующая.

Предположим, что на Марсе развилась цивилизация примерно нашего уровня, и произошло давно ожидаемое – встреча двух разумов. Все, видимо, согласятся с тем, что марсианская техника – особенно если они не похожи на нас, а являются, скажем, помесью суслика с муравьем – будет отличаться от нашей. В известных фантастических произведениях этот факт считается очевидным. Более того, если марсианские машины будут выглядеть, как переделанные наши, то должны возникнуть обоснованные подозрения в том, что они шпионили за нами. Правильно? Идем дальше.

А дальше общие соображения говорят, что теоретические построения могут отличаться несравнимо больше, чем техника. И если наш космонавт упомянет, например, закон всемирного тяготения, то вряд ли марсианский академик бросится рисовать соответствующую ньютонову формулу. Более резонно ожидать от него недоуменных вопросов: что такое сила? а масса тела? а притяжение? и так далее. Наши и марсианские университетские учебники, скорее всего, будут иметь пренебрежимо мало одинакового.

Такого не может быть потому, что не может быть никогда? Но примите во внимание, что физические условия работы «железа» все же почти одинаковые, а теории более свободны. Бумага, как говорится, все стерпит. Любимым занятием специалистов в области математической логики, кстати, является сравнение формальных теорий, имеющих один и тот же набор формул, но разные системы аксиом.

И все-таки не согласны? Что ж, тогда идите до конца и утверждайте, что расстояния марсиане будут измерять метрами, время – секундами, а четверть населения Марса в качестве расчетного денежного средства будет пользовать юань.

На мой взгляд, приведенные зарисовки достаточны для завершения разговора об ограниченности научного подхода. Но что конкретно сказать по существу?

* * *

Следует сделать очень мало и в то же время много – признать, что мы не боги, что не всесильны и не смеем даже мечтать об обладании истиной.

Наша наука такова, какова есть, в силу исторически сложившихся обстоятельств. Строится она принципиально порочно – исходя из предположения о знании структуры Мира, то есть как раз того, что надо понять. Но поскольку не раскрыты исходные абстракции, то и производные понятия и термины оказываются неопределенными. Прикладные научно-технические достижения говорят лишь о полезности использования рациональных методов познания, но не дают и не могут дать критерия истинности.

Предлагаю подумать и над следующими рассуждениями. Пусть какая-то научная теория объявляет причину определенной совокупности явлений природы. Дается множество красивых формул, а в качестве «последнего» аргумента предлагается проведение прямого подтверждающего эксперимента – что может быть убедительнее? Все, вопрос закрыт? Позвольте не согласиться. При этом можно даже не подвергать сомнению упомянутые теоретические построения. Вполне вероятно, что они правильны. Но также вероятно, что нет. Может ли, например, сия блестящая теория доказать, что причина только та, которую она называет? Что не существует и принципиально не может существовать иных причин? Никто про них не знает? Что ж, сочувствуем. Но если невозможно доказать единственность объяснения, то не стоит претендовать на знание истины.

Конечно, проблема адекватности наших знаний окружающей действительности обсуждалась множество раз. Чувствуя «гнильцу», Храм Науки пытались упрочнить разными способами. Например, сквозными скрепами формальных доказательств. Предлагалось перечислить все неопределяемые понятия, постулировать их свойства и, принимая это за аксиомы, строго логически вывести все остальное. Объем «правильных» знаний мог бы расти и расти за счет дополнения первоначального списка новыми понятиями или расширения спектра их качеств. Заманчивая идея, не так ли? «Начала» Евклида считаются эталоном научной теории, и многие наивные мечтатели еще сравнительно недавно полагали, что можно полностью (ну, почти полностью) формализовать человеческое мышление. Математическая логика доказала, что нельзя это сделать, что жизнь устроена иначе – вернитесь к первому этюду и, если желаете, перечитайте абзац, в котором упоминается теорема Геделя о неполноте.

В двадцатом веке были поколеблены и представления о достаточности ограничивать научный поиск только «объективной реальностью». Жизнь потребовала учитывать существование самого исследователя. В космогонии принялись обсуждать антропный принцип, также упоминаемый в «Философинках». А в квантовой механике – так измерительный прибор всегда «внедрялся» в ткань предметной области. Согласно доминирующей интерпретации принципа неопределенности Гейзенберга, невозможность одновременно определить местоположение малой частицы и ее скорость объясняется необходимостью «посмотреть», повоздействовать на нее, в результате чего изменяется либо ее импульс, либо координаты.

Однако отмеченные обстоятельства не получили должной оценки и осмысления. Могучей когортой науковедов и самих ученых был упущен последний маленький шажок в размышлениях по поводу надежности фундамента науки.

Ну да, улыбнется кто-то, все идут не в ногу, и лишь один в ногу? Неужели находясь в своем уме можно всерьез утверждать, что тысячи светлых умов не заметили за деревьями леса? К сожалению, можно. Сподобились же аборигены Америки, как упоминалось в первом этюде, не додуматься до наличия у колеса оси. Удивительна близорукость твоя, человек!

Вероятно, созрел момент сделать следующие

Выводы:

– сложившаяся религиозная практика препятствует приобщению человека к Богу, противодействует появлению по-настоящему верующих людей;

– сложившаяся научная методология изначально порочна и не смеет претендовать на истинное описание окружающего мира.

Чувствую, как пылают негодованием и церковные, и научные трутни, читающие эти строчки. Реакция их понятна – зашатался уютный и сладкий их мирок, замаячила безрадостная перспектива перемен привычного образа жизни.

Пусть будет так, как провозгласил, согласно Евангелию от Иоанна, Иисус Христос: «Если Я сказал худо, покажи, что худо» (Ин 18:23). Критикуйте! Только говорите, пожалуйста, по существу. Не ограничивайтесь замечаниями, что где-то не там поставлена запятая, не в том падеже используется то или иное слово, а такая-то мысль сформулирована неточно. Я хочу, чтобы мне грамотно возразили, потому как неприглядна перспектива прозябать пассажиром Ковчега иллюзий, тыкающимся туда-сюда, как слепой котенок.

Но не слышно возражений, и потому возникает естественный вопрос

Что предпринять?

Не впадать в пессимизм, а радоваться, что удалось осознать неполадки в духовной сфере и получить тем самым возможность осмысленно искать выход из создавшегося положения. История мировых религий насчитывает множество успешно преодоленных кризисов. Наука в конце девятнадцатого века также была в тупике – тогда полагали, что все тайны Мироздания уже раскрыты, и ученым будущих поколений придется довольствоваться цитированием трудов отцов и дедов. Прошло немного времени – и всплеск фундаментальных открытий. Современная наука, став производительной силой, но расшатав основы, ранее считающиеся незыблемыми, попала в очередной кризис. Задача момента – преодолеть его.

Жизнь показывает, что рано или поздно торжествует то, что в народе называется здравым смыслом, и если кто цепляется за неправильное, тот в один прекрасный момент лишается почвы под ногами. И потому надо найти мужество самим решиться на коренные реформы всей идеологии познания – и в религиозной сфере, и в научной.

Следует продумать и с жестокостью хирурга, отсекающего нежизненноспособный орган, осуществить реформы мировых конфессий. Скажем, искусственно (на первом этапе – потом дело наладится) внедрить в буддизм элементы научного поиска, а в прочие религии вплавить буддистские положения о длительном пути совершенствования человека.

Необходимо пересмотреть азы не только научной методологии, но и выращивания молодой нашей поросли. Как именно – разговор особый и сложный. Слишком много стереотипов придется преодолеть, перестраивая весь процесс обучения. Сейчас, например, воспитатели чересчур жестко привязывают мышление к языку, из-за чего области мозга, ответственные за речь и логическое мышление, получают гипертрофированное развитие. Разумеется, за счет других человеческих качеств. Понятно, что по-иному мыслящие гомо сапиенсы будут рождаться в муках. Но иного пути нет.

А так как Вы, уважаемый Читатель, предупреждены о грядущей пересадке с Ковчега иллюзий на более основательное судно, то можете заранее собирать вещи. Вы спросите –

С чего начать?

Конечно, с теоретической подготовки. То есть с чтения нужных книжек.

Для лучшего понимания роли и места религиозной практики в жизни человечества будет полезно прочитать, например, «Исповедь» Льва Толстого и «Почему я не христианин?» Бертрана Рассела, а также антрополого-психологические труды Виктора Несмелова. Много нового и неожиданного ждет Вас при знакомстве с необычной книгой Е. С. Полякова «Кому уподоблю род сей?».

Натолкнуть на неординарные мысли в области рациональных методов познания помогут произведения В. Гейзенберга, Л. Бриллюена, Н. Бора и, конечно же, С. Никанорова.

Смею надеяться, что окажутся полезными и мои произведения, особенно – «Фантасмагория».

Дерзайте! С Богом!

Этюд третий. Человек обучающийся

Вероятно, каждого из нас без особой натяжки можно называть учащимся – мы постоянно узнаем что-то новенькое. Не только в школе или в институте, но и когда просто читаем, смотрим телевизор или общаемся с приятелями. Осмысливая услышанное и увиденное, внутренне изменяемся. Иными словами, мы всю жизнь обучаемся, приобретаем новые знания.

А что такое знание? Набор сведений?

Наполеон умер в таком-то году, Волга впадает в Каспийское море, все массы подчиняются закону всемирного тяготения… Два плюс два равно четырем, для расчета с помощью интегрального исчисления объема любого тела следует действовать по следующему алгоритму… Материальные объекты состоят из молекул, которые состоят из атомов, которые в свою очередь состоят из элементарных частиц, которые состоят из кварков, которые… Стремена есть полезный элемент конской сбруи… Является ли перечисленное знанием? Ответ, видимо, должен быть положительным.

Тепло передается с помощью теплорода, свет есть колебания эфира, мозг, согласно мнению Аристотеля, есть железа для охлаждения организма, а люди, в отличие от прочих живых существ, появились на Земле из зародышей, занесенных из космоса, – это тоже знание? Наверное, знание, хотя какое-то… ущербное, что-ли. Неправильное, одним словом. Однако так мы думаем сейчас. А было время, когда учение о теплороде преподносили как вершину научной мысли. Про былое отношение ко всем без исключения суждениям Аристотеля можно и не говорить: более тысячи лет каждое его слово считалось непререкаемой истиной. Его и по имени-то старались лишний раз, всуе не называть – почтительно указывали «как сказал Философ».

Приведенные примеры позволяют заключить, что знания вроде бы бывают ложными и правильными, истинными. Развивая данное положение, можно предположить, что каждое описательное суждение либо ложное, либо истинное. Иными словами, действует закон исключенного третьего.

Всегда ли истинен этот закон? В первом этюде достаточно убедительно показано, что все наши общезначимые утверждения имеют неопределенную сферу истинности и не могут быть строго доказаны. Необходимо смириться с тем, что мы не знали, не знаем и никогда не узнаем, насколько правильны наши представления об устройстве окружающего мира. Иными словами, уверенность в потенциальном всезнании и всесилии человека есть проявление психического нездоровья. В зависимости от тяжести заболевания и конкретных проявлений оно называется высокомерием, гордыней, глупостью, снобизмом, жлобством, манией величия или гигантоманией. В наиболее запущенной и социально опасной форме оно известно под названием теомания – представления себя равным Богу. Для наивного подростка времен Жюля Верна прогрессорские иллюзии, возможно, были простительны, но нам, живущим в двадцать первом веке, столкнувшимися с экологическими бедствиями, СПИДом, Бухенвальдом и Хиросимой, надо бы быть умудреннее.

Между прочим, если вы впервые прочитали слово «теомания» – это еще не значит, что сия болезнь миновала вас или ваших знакомых. Разнообразные проявления ее наблюдаются всегда и везде. К ним, в частности, относятся периодически реанимируемые представления о том, что Создатель снизошел до непосредственного общения с кем-то из смертных. Что якобы можно заключить некий «договор» с Богом: жить по Его завету, а взамен пользоваться особым Его благоволением. Несуразность такой точки зрения для здравомыслящего человека более чем очевидна: о чем-либо договариваются между собой только равные или не полностью зависимые друг от друга. И если вы хотя бы раз обращались к Нему с какой-нибудь просьбой, то вас уже можно отнести к психически больным – разве могла в здоровую голову даже на короткий миг прийти мысль о том, что кто другой, а не Он, лучше знает, что надо сделать?