Нарисованная армия

Глава 4

Если спросить среднего европейца, куда ему хочется поехать отдыхать, когда на дворе август, что он нам ответит?

В Африку – нет, пожалуй. Жара невероятная, да и кого он там встретит? Все африканцы уже здесь, в лагерях для мигрантов от Таллина до Лиссабона.

В Москву – вполне возможно. Организованные группы под руководством гида с высоко поднятым флажком фотографируют роскошное убранство станций Кольцевой линии метро, а благодаря поезду «Сапсан» – восемь пар поездов в день! – могут съездить посмотреть и другую, северную столицу. Но, с другой стороны, это и виза, которую нужно оформить, и риск встретить на улице медведя.

А можно ли отдохнуть в Европе хорошо, – зададим мы уточняющий вопрос, – и при этом не ехать далеко, не уезжать из Европы за тридевять земель, к мухам цеце или блинам с икрой?

А вот можно! Такое направление и правда есть. Каждый год в это время тысячи граждан Евросоюза садятся в автомобили, набиваются в автобусы и устремляются на самый юг Европы – там, где под берегом бывшей Югославии держит свои голубые воды Адриатическое море. Хорватский аэропорт Дубровник работает почти без отдыха – новые и новые самолёты, заходя на посадку вдоль побережья, нацеливают свои яркие фары на длинную, расположенную за каменной грядой взлётную полосу.

Выгоревшие на солнце скалы, спускающиеся прямо в воду. Сосновые леса, шумящие на ветру. Запах хвои, перемешанный с запахом моря. Россыпь больших и маленьких островков, по очертаниям напоминающих больших и маленьких рыбок. Островов здесь так много, что учебники по топографии даже выделяют это побережье в самостоятельный вид – далматинское побережье.

Пляжи в Далмации, правда, суровые – бетон или, если его не залили, просто каменные лбы. И несмотря на это – длинные ряды занятых уже с утра лежаков, от края до края, насколько хватает глаз. Разноцветные зонтики и пляжные души – труба с рассеивателем наверху и краником-вентилем посередине.

Когда надоест валяться на лежаке и купаться во взбаламученной прибрежной воде, где плавают фантики от шоколадок, крышечки от стаканов и та же хвоя, можно купить билет на морскую экскурсию. Рано, часов в 6—7 утра к вашему прибрежному посёлку причалит судно, обвешанное резиновыми грушами – кранцами, а то и просто крашенными в белый цвет покрышками. В посудине уже будут сидеть человек тридцать туристов из других прибрежных гостиничек, и, крякая дизелем, она отвезёт всех на один из близлежащих островов. Там можно будет купить магнитиков на холодильник, искупаться и пообедать.

А ещё можно взять в прокат парусную яхту. В Европе это давний и любимый многими жанр отдыха. Он набрал популярность уже и среди россиян. Обучение яхтингу приобрело здесь характер модного тренда, даже среди тех, кто никогда не ходил в море, – вплоть до того, что уже на женских форумах девушкам после расставания с молодым человеком рекомендуют «подёргать за гика-шкот», чтобы развеяться и привести в порядок мысли.

Может быть, что-то подобное влечёт в путь и европейцев. В субботу – день смены яхтенных экипажей – в яхтенные порты-марины массово прибывают свежие отдыхающие. Катят перед собой тележки со снедью, купленной в магазине у причала, бережно несут картонные ящики с пивом, поставленные друг на друга в несколько ярусов. Грузятся на борт прокатных яхт в хорватских и черногорских маринах, в маринах Греции, Италии и Словении.

Весёлые караваны этих яхт, раскрашенные в цвета своих чартерных компаний, видны в море издалека. Здесь не делается упор на обучение судовождению – только удовольствие от путешествия, и по возможности ничего другого. В яхту набивается шесть-семь, а то и десять человек. На боковых ограждениях – леерах сушатся футболки и шорты, сзади за яхтой обязательно волочётся шлюпка-тузик, в которую свалены ласты, маски и ещё что-нибудь, чего не жалко, если конец, которым шлюпка привязана к яхте, вдруг оторвётся.

День в этих местах начинается довольно рано – в восемь утра уже совсем рассвело. Небо – почти без облаков. И главное здесь, – то, ради чего все эти люди вышли в море, – это вода Адриатики. Именно здесь, в открытом море, она по-настоящему голубая и прозрачная. Но чтобы насладиться ею, с утра туристам нужно сделать много важных дел. Помыться в душевой на берегу. Сходить позавтракать в кафе или, если имеются продукты, желание и газ в баллоне, приготовить завтрак на борту. И вот после этого пора отключаться от берегового электропитания и крана с водой и уходить в море. Плохо натянутые концы, поцарапанные яхты соседей, уставшие после вчерашнего матросы – ничего не важно, всё равно яхты снимаются и уходят. В августе яхт вдоль берегов Хорватии ходит очень много, поэтому нужно пораньше собраться и уйти, чтобы до захода солнца прийти в новую бухту, успеть занять в ней место – на буе или, если очень повезёт, у причальной стенки, прямо у входа в какой-нибудь ресторанчик.

А вот по дороге в эту самую красивую бухту можно купаться, взявшись за верёвку за яхтой, наслаждаться скоростью обтекающей тебя воды. Когда ветра много, то с купальщика запросто сорвёт плавки или плохо завязанный купальник. А когда ветра нет или его мало – яхта просто встанет в дрейф, и довольные туристы попрыгают с борта в воду, не боясь стометровой толщи воды под ними – рыба там схватит, например, или яхта вдруг потеряется из виду.

Опережая самые быстрые парусные яхты, чуть в стороне проходит стайка дельфинов. Упругие серые спины выныривают, погружаются – дельфинам нравятся округлые белые яхты, как будто что-то родное, близкое. Пассажиры на палубах возбуждённо бегают от носа к корме и судорожно щёлкают кнопками фотоаппаратов.

А вот ещё мористее движется длинная цепочка сухогрузов и танкеров – целый караван. Осадка у судов низкая, идут не слишком быстро, явно гружёные. Дельфины к ним даже не приближаются – их винты издают слишком много шума.

Сидя на корме катера, перетянутый ремнём, застёгнутый на все пуговицы, скачущих дельфинов вдалеке наблюдал и Володя. Катер, подпрыгивая на волнах, нёсся вдоль каравана.

За сорок минут от надевания формы до посадки в катер Володя узнал очень много нового. Каким-то пока непонятным ему путём он переместился во времени. С возрастом того, кто отражался в зеркале, он почти не ошибся. Сейчас 2020 год и ему 39 лет. Об этом рассказал календарь, увиденный им в коридоре, а ещё – документы в том самом планшете, в комнате, где он проснулся.

Но как всё было бы понятно, если бы он преобразился, например, в 80-летнего полковника в отставке, выступающего перед первоклассниками. На байках с военной кафедры он продержался бы, по-любому, хоть один урок. Если бы всё это было байкой!

Мало того что он оказался полковником действующей армии – он, по всей видимости, командовал довольно большой воинской частью, и вдобавок ко всему эта в/ч сейчас плыла по морю, погруженная на несколько гражданских грузовых теплоходов!

Из окошек главного командного поста, стоя рядом с капитаном их «Сормовского», он насчитал впереди ещё двенадцать сухогрузов. А всего в их конвое сейчас следует 23 судна. Конвой был ещё длиннее, но вчера он разделился, и 25 судов взяли курс на какую-то Равенну. А они вот следуют курсом на Триест.

Кстати, о капитане. Он, как и все остальные, кого Володя встретил здесь за эти сорок минут, узнал его. А это говорило о том, что он, Володя, не появился на корабле из ниоткуда. Получается, что Володя был на корабле и вчера, когда он ещё параллельно ехал с Женей в электричке.

Ещё из окошек на капитанском мостике были видны аккуратные штабеля берёзовых брёвен – от мостика и почти до самого носа. Навалены так высоко и плотно, что не видно ни грузовой стрелы на носу, ни носовых огней. Судя по схеме размещения, которую он достал из того же кожаного планшета, на нижней палубе размещались сорок бронетранспортёров и командно-штабных машин, а также с ними ехал зенитно-ракетный дивизион. Сухогруз не имел и привычного названия, как бывает у гражданских судов. Перед тем, как выйти на перехват Марине, Володя и Женя миновали с десяток таких, вмёрзших в лёд у набережной, торговых судов – «Волго-Балты», «Балтийские», «Сибирские» и даже «Ирэна», «Пряжа» и «Волгоградский Комсомол». Но этот «Сормовский» нёс по документам незатейливое имя из трёх букв и семи цифр. Ну точно – военные с названием постарались, подумал Володя.

Спрашивать у капитана, на всех ли кораблях под дровами едет военная техника, он посчитал сейчас излишним, и так опасаясь своими вопросами показаться капитану странным. Новое облачение в виде полковника сухопутных войск пока ещё было тесным Володе, давило плечи, как слишком узкое пальто. Даже собственный голос был как будто не совсем его – сухой, хриповатый. Кроме бумажных документов, в кожаном планшете нашлось и незнакомое электронное устройство, похожее на небольшой плоский монитор, который отломали от подставки. Его Володя решил изучить попозже, как и журнал с голыми женщинами, лежавший там же, между бумаг.

Когда же капитан спросил «огоньку», то Салтанов с удивлением нашёл у себя в карманах не только зажигалку, но и мятую пачку сигарет «Кент». «Странно, – прикинул Володя. – И когда я снова успел подсесть?» Он начал покуривать в девятом классе, но уже ко второму курсу юрфака бросил это дело: никакой особой бодрости выкуренные сигареты не придавали, а всё время скрываться с этой пагубной привычкой от родителей ему порядком надоело. Для этого ему приходилось идти на разные ухищрения – то опрыскивать туалетным освежителем воздуха воротник куртки, то держать зажжённую сигарету с помощью пинцета, чтобы пальцы не пропахли куревом. Интересно, что он ещё про себя, сорокалетнего, сегодня узнает?

Сейчас Володя курил взатяг уже третью сигарету, щурясь от заходящего солнца и летящих в лицо солёных брызг. Ко времени, когда их катер отвалил от борта экс-«Сормовского» и повёз Салтанова на совещание, вечерний бриз уже успел разогнать волну. Катер подпрыгивал на ней и шлёпался об воду с тугим звуком.

Через несколько минут стремительных виражей между судов, идущих в линию, они приедут на главный сухогруз. Там держит флаг командир корпуса – старший начальник над ними всеми, идущими на Триест. Чтобы не создавать при высадке давку из множества катеров, в один катер решили усадить по несколько командиров. Для Володи это было очередным испытанием и проверкой на сообразительность. О своей части он что-то успел узнать из планшета и посмотрел по кораблю, где что делается. Но здесь он даже не знал, как зовут всех этих сидящих рядом военачальников.

При этом отворачиваться было глупо – это могло вызвать только недоверие. Если это и сон (а Салтанов ещё немного рассчитывал на это), то он вечером ляжет спать и утром проснётся на даче, дома в городской квартире или в фельдшерском акушерском пункте в Черноострове – да где угодно, только не здесь, в этой непонятной обстановке то ли учений, то ли чего посерьёзнее, в гимнастёрке полковника. Кто знает, может, он уважаемый, заслуженный, да ещё с опытом боевых действий?! Каким, интересно, опытом он будет делиться? Видимо, опытом рисования танков на прозрачной плёнке!

Приняв, таким образом, решение не устраняться от беседы, Володя повернулся к двум старшим офицерам, сидевшим на банке впереди него, и прислушался к их разговору. Чтобы не улететь за борт со своей скамейки во время ударов катера об волны, Володя левой рукой держался за аварийное весло, пристёгнутое вдоль надувного борта.

В полевой форме, конечно, все кошки серы, но один из говорящих, подполковник, явно служил в сухопутных войсках, далеко не в европейской части России, и был заядлым рыбаком. Второй, полковник, больше молчал, только время от времени поддакивал и задавал уточняющие вопросы. На рукаве у полковника была непонятная голубая овальная нашивка с перекрестием золотых то ли мечей, то ли молний.

– Рыбалка на Ангаре хорошая, но место гнусное. Сначала полдня летит комар, – подполковник показал размах комариных крыльев пальцами. – Потом комар ложится спать – прилетает мошка.

– Там даже не поссать, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал полковник с голубой нашивкой.

– Сложно!

– Я лейтенантом служил в Карелии… – начал полковник.

– Какая там рыбалка! Хариусы…

– Ну так вот, – продолжал полковник, не теряя начатой мысли. – Полк у нас стоял под Кандалакшей. Зенитная батарея в лесу. И комары – комары кусали прямо через форму! Через волосы жвакали прямо в голову!

«Ну точно – зенитчик! Вот что у него за нашивка», – понял Володя.

– А грибы там собирали? – спросил подполковник.

– Да! – Тема «тихой охоты» была явно ближе зенитчику, чем рыбная ловля. – Вот такие белые! – Он поднял вверх большой палец правой руки. – Один раз у нас там пошла за грибами и заблудилась жена нашего комполка…

Володя, слушая одним ухом рассказ про сбор грибов, с невозмутимым лицом провёл рукой по кобуре, укреплённой на его ремне слева. Кобура была твёрдой, плотной, в ней ощущалось содержимое. Пистолет был на месте. Чувство того, что у него на боку висит боевое оружие, да ещё с патронами, было непередаваемым. Под ложечкой ёкала смесь крутизны и статьи 222 Уголовного кодекса – «Незаконное ношение оружия». Володе приходилось стрелять в тире из малокалиберной винтовки, из охотничьего ружья – по бутылкам. Но это всё были какие-то неестественные ситуации, применение оружия там было под пристальным надзором. Чуть опаснее, чем разбирать пустой автомат Калашникова на уроке ОБЖ в средней школе. А тут – он такой же, как и все вокруг, все одинаково взрослые, по крайней мере внешне, подбодрил себя Володя. У каждого на поясе по пистолету Макарова, а вон у того, «рыбака», как будто даже пистолет Стечкина огромный в кобуре! Мысль о том, что там, куда идёт их караван, тоже могут оказаться серьёзные люди с пистолетами, Володе в голову даже не заглядывала.

И ещё. Вот эти люди общаются здесь об очень значимых для них вещах. Но! Они ведь идут по Адриатическому морю, на кораблях, полных оружием, техникой и бойцами, – и спокойно рассуждают о рыбалке и грибах.

«Такое несерьёзное отношение к войне и мне нравится!» – подумал Володя. Он вспомнил, что и сам прошлым летом – или двадцать лет назад, это уже как посмотреть – наловил на вечерней зорьке девять подлещиков за двадцать минут, с прикормкой из вчерашних макарон. Но вступить в разговор уже не успел – катер подрулил к очередному сухогрузу, чтобы забрать ещё одного командира.

Это был обычный «Волго-Балт», такие Володя тоже видел много раз, идя домой вдоль набережной после пар. Чёрные борта, белая рубка с двумя оранжевыми шлюпками по бокам, якорь со сбитой до металла краской и, конечно, сетка с бельём – вон, тащится сзади в воде, привязанная за длинный конец. Володю здесь удивило другое: грузовая палуба судна была абсолютно чистая, никаких дров и штабелей.

С левого борта спустили верёвочный трап, и по нему в катер ловко спустился высокий подполковник, одетый, как и все, в зелёные мягкие брюки, рубашку с короткими рукавами и кепку.

– Трогай, – он похлопал по борту сухогруза, – больше никого не ждём! – И матрос-моторист дал газу.

– Здорово, артиллерия! – поприветствовал вновь пришедшего подполковник, которого Володя про себя назвал «рыбак».

– И танки наши быстры! – ответил артиллерист, улыбаясь.

– А наши люди – хули говорить! – вырвалось у Володи неожиданно громко и чётко. Он ведь и правда хотел выступить – про рыбалку и подлещиков, но подвернулась вот эта ненормативная версия старой песни.

– Простите, не помню, как вас?

– Владимир! – ответил артиллеристу Володя и протянул руку. Куплет из песни всем понравился, особенно громко смеялся зенитчик, наверное не слышавший этот текст раньше.

– Да, точно… Я – Станислав, можно – Стас, – пожал в ответ руку артиллерист.

«Корпус, видимо, сборный, точнее – сводный, – подумал Володя. – Все тоже ещё только знакомятся. Это хорошо, мне так даже лучше».

– Товарищи офицеры! – хлопнул себя по штанинам Станислав. – Партию в «козла», пока едем до комкора?

– Можно и в «козла», – отозвался зенитчик. – Но есть и вопрос поинтереснее: что будет-то? К чему готовиться?

– Марш-бросок будет, – ответил Станислав. – Очень дальний!

– Почему так решили? – включился в разговор Володя. – Потому что танкер с нами идёт?

– Танкер – ерунда! Зато продуктов у нас – до дури! Тушёнки по три нормы выдали в Севастополе, сгущёнки – по четыре нормы!

– То есть хотите сказать, что там, куда мы идём, нас не накормят? – заинтересованно спросил зенитчик.

– Именно. Вы же помните, что до Наполеона включительно все армии снабжались хищническим способом – питались с земли, – ответил Станислав.

– Ну-ка, с этого места поподробнее, – подполковник-рыбак тоже включился в разговор.

– Мы же российская армия, грабить никого не грабим. И то вот так, с земли, могли питаться только движущиеся армии, кочевники там разные. А раз нам дали с собой столько всего вкусного – значит, в порты за пополнением запасов заходить наши капитаны не планируют. Никто не спрашивал, – почесал затылок Станислав, – сколько нам осталось до этого Триеста?

– Триста миль, – отозвался Володя, заходивший на капитанский мостик.

– Наша посудина идёт восемь узлов, я узнавал, – сказал зенитчик.

– Значит, грубо говоря, через тридцать восемь часов мы распечатаем в Италии первую сгущёнку! – подытожил Станислав.

Володя вспомнил, что хотел спросить у Станислава ещё кое о чём. О пустой палубе.

– Стас, а что у вас в трюма́х? – Володе вдруг вспомнилось, что настоящие мореходы ставят ударение именно так. – Ну, по документам?

– В трюма́х? – передразнил его Станислав. – Там у нас сталь. Такая, в рулонах. Нежный товар. Сырости боится, воды солёной. Вот снаружи и не кладём, – подмигнул он Володе.

Моторист-матрос убрал газ, катер чуть вздыбил корму и тут же ткнулся резиновым носом о высокий железный борт – они прибыли на место. Штабной сухогруз был окрашен эффектным синим колером, за волочащейся за кормой сеткой с бельём уныло наблюдал матрос с переносным зенитным комплексом.

Ну вот и всё, понял Володя. Привет семье. Сейчас всё и вскроется. Интересно, по какой статье меня привлекут? Присвоение тела командира действующей армии? Незаконное пользование и распоряжение этим телом? Неосторожное использование временного портала?

Жени тоже нету, чтобы подтвердил, как всё было, – ну ведь просто выпили пива и прислонились к двери. А так снисхождение вряд ли к нему кто проявит. Разве только попадётся сердобольная дама-судья – такая, как по данным статистики, – 45—50 лет, не замужем, дети… А, неважно! Всё равно – откуда здесь взяться судье женского пола?

И как они со мной потом поступят? Сразу приговор в исполнение приведут и отправят кормить рыб или посадят в карцер? Хорошо бы, конечно, в карцер. Эх, даже пострелять из пистолета табельного не успел. Жаль. Ну – трибунал так трибунал, хоть на процесс посмотрю. Даже поучаствую.

Глава 5

Игру «Зарница» – официальную пионерскую игру «в войну» – Володя не застал, хотя и успел побыть в школе пионером. «Зарницу» показывали в детских фильмах. С пожелтевших фотографий шестидесятых годов в школьном коридоре смотрели радостные лица ребят победившей команды с флагами и деревянными автоматами в руках. А вот ещё фотография: сидя на одной лавочке с теми же пионерами в школьном дворе, что-то поучительное им рассказывает седой «четырёхзвёздный» генерал армии, в щегольском сером кителе с орденскими планками – его именем ещё была названа пионерская дружина в их школе. На полке читального зала школьной библиотеки, за пыльным фикусом, он как-то нашел потрёпанную книжку для юнармейцев – про то, как своими руками сделать снаряжение для «Зарницы». Деревянный пулемёт Максима с трещоткой из бельевой прищепки. Ложный стог сена для наблюдения за полем боя – снаружи солома, а внутри каркас и щель с откидной заслонкой. Перископ из трубки квадратного сечения и двух зеркалец – с таким перископом пионер в маске и ластах плавал на картинке среди камышей у «вражеского» берега и всё видел.

Но когда Володя пошёл в школу, в стране полным ходом шла перестройка и всем было уже не до «Зарниц». Поэтому то место, куда их сейчас привели на штабном сухогрузе, сразу напомнило ему об одном – это же она, «Зарница»!

Снаружи всё выглядело как обычный штабель берёзовых брёвен – почти такой же, как и все остальные штабели, сложенные на палубе. Внутри же, под внешним бревенчатым слоем, была оборудована большая комната – переговорная. Кроме ложного стога сена, в книжке про самоделки юнармейцев был ещё ложный пень – выдолбленный изнутри, со смотровыми щелями. Строители этой переговорной творчески доработали идею ложного пня – потолок был подбит маскировочной сетью, отчего стружка и опилки с потолка на головы собравшихся не сыпались. Вместо наблюдательных щелей создатели штабеля-переговорной смонтировали видеокамеру; в дальнем торце комнаты висел большой серый экран. «Вот тут у них промашка вышла, – подумал Володя, – здесь же должна быть карта! Ну а это что за классная доска? Ерунда какая-то, а не доска. Ничего на ней ещё не нарисовано, даже контуров местности нет». Вот в «Зарнице» – там карта магнитная, всё продумано. Снизу под бумажной картой лист жести, а значки с магнитиками – лепишь где надо, и видно сразу все передвижения команд.

В мягком свете экономных, сберегающих энергию ламп, на рыбацких матерчатых стульчиках их в бревенчатой переговорной собралось человек пятнадцать. Под серым экраном за длинным столом перед собравшимися сидели целых три генерала.

До этого Володя видел генералов вживую только на парадах 9 Мая. Но там они были всегда в красивой парадной форме, с золотом на рукавах и фуражке, с россыпью орденов, и напоминали генералов войны 1812 года с картин в Эрмитаже. Здесь же за столом сидели трое боевых военачальников. На вид Володя дал бы им лет по 60, а может, и по 50: он всё ещё с трудом привыкал к тому, что его ровесники теперь – сорокалетние. Все коротко стрижены, двое – явно в хорошей физической форме. Справа и слева сидели два генерал-майора – один сухой, поджарый, второй покруглее. Склонность к полноте, однако, не придавала округлому генералу ни грамма доброты. Мясистый лоб его нависал над бровями. Сидя с мрачным лицом, немигающими глазами он рассматривал прибывших на катерах командиров.

Другой генерал-майор, с ёжиком тёмных волос, в которых уже вовсю была седина, в небольших очках без оправы, что-то сосредоточенно искал в своём раскрытом ноутбуке. Внимание Володи он привлёк как своим ноутбуком – ударопрочным, с красивыми рёбрами жёсткости, – так и улыбающимися складками от носа к краям рта, отчего он сразу показался Володе хорошим человеком.

По центру же стола сидел высокий, на полголовы выше соседей, генерал-лейтенант, и выражение его лица не сулило ничего хорошего.

– Товарищи офицеры… всем добрый день! – начал высокий генерал. – Меня зовут генерал-лейтенант Крошеницын, я – командир вашего корпуса. Это, – он показал на генерала с ноутбуком, – начальник штаба корпуса, генерал-майор Дубовик.

Генерал Дубовик поднял глаза от ноутбука и окинул взглядом собравшихся.

– И генерал-майор Ромашин – наш начальник политотдела, – показал Крошеницын на мясистого генерала. Выражение лица Ромашина не изменилось.

Ну прямо штаб «Зарницы», подумал Володя, с трудом сдерживая улыбку. В барабаны ещё только никто не бьёт. И надо ж такая фамилия – Дубовик!

– Сразу скажу, у меня очень мало времени, – генерал Крошеницын разговаривал басом, что вполне соответствовало его высокому росту и широкой шее. – Сегодня у вас и у меня очень важный день. Сделайте всё, как учили, и тогда завтрашний день вы запомните надолго – навсегда вы его запомните, вот что! Сегодня с утра Генштаб наконец-то приказал вскрыть пакет с планом наших учений…

В этот момент на столе перед Крошеницыным зазвонил чёрный телефон без диска, с одной белой кнопкой.

– Минутку! – Крошеницын снял чёрную тяжёлую трубку и нажал на кнопку: – Девушка! Это Омский-100! Мне нужно связаться с Москвой! – Затем отпустил кнопку и секунду слушал, затем снова нажал: – Что? А! Ich möchte mit Moskau sprechen! Ja, ja – ich bin Omskij – ein hundert! Что за чёрт – эта mädchen – она отключилась! – и со стуком положил трубку на рычаги.

Все с интересом смотрели на Крошеницына, только генерал Дубовик продолжал печатать что-то своё.

– Долбаный телефон речников! – Крошеницын опёрся широкой ладонью на стол. – Вот мне так нравится наш Генштаб! Мы должны соблюдать секретность, никто не должен знать, где мы и что мы. Интернет у нас отключён повсеместно. Телефоны мобильные все отобрали ещё в Севастополе. Брёвнами сверху накрылись, все едут, как лесорубы, мать их. Но! При этом! Москва всё время хочет знать – как у нас дела, готовы ли мы? Тот ли пакет с приказом мы распечатали?

Крошеницын откупорил зелёную бутылку минералки и сделал жадный глоток из горлышка. «Ессентуки», присмотрелся Володя. №17. Не «четвёрочка», однако. Видать, внутри всё у него и правда подгорает.