Малороссийская проза (сборник)

– А пожалуйте, маточка, сюда на часок.

И приведя ее в спальню, притворил плотно дверь. Подумавши, начал так:

– Скажите мне, маточка, отчего вы так опрометчиво выскочили утром из-за чаю?

Фенна Ст. Ох, душечка! Мне было так сделалось дурно, что ужас.

Кир. Петр. Как же это вам, маточка, дурно сделалось?

Фенна Ст. Встошнило крепко, насилу выскочила. И голова закружилась.

Кир. Петр. (с размышлением). Встошнило! И голова! Хм!.. (Смотря на нее с большим примечанием.) А не знаете ли, отчего это вас встошнило и голова закружилась, а?

Фенна Ст. Рассчитываю, что от табачного дыму.

Кир. Петр. Я десять раз рассчитывал и весьма желал бы, чтобы дурноте вашей был причиною табачный дым, а не что другое. Я увижу.

Фенна Ст. Бог знает, какие вам мысли приходят, Кирилл Петрович! Как вам можно думать что, когда у меня дочь выходит замуж.

Кир. Петр. Нет-то, еще не выходит.

Фенна Ст. А почему нет?

Кир. Петр. Я раздумал.

Фенна Ст. А почему так? Он, мне кажется, человек достойный.

Кир. Петр. Достойный, слова нет, и я в нем, кроме хорошего, ничего не вижу. Но ужасно как глуп! Все твердит, как он вояжировал, и куда же? Из Чернигова в Воронеж и обратно.

Фенна Ст. Что же, когда ему в том фортуна благоприятствовала? А, по-моему, лучше глуп, нежели мот и пьяница.

Кир. Петр. И то худо, и другое нехорошо. Во избежание всего, нам с решительным словом надобно приобождать.

Фенна Ст. Вот же попомните мое слово, что пока будете обжидать, а капитан такого наделает, что целый век будем помнить!

Кир. Петр. О, нет, маточка! Я его так напугал, что он боится о Пазиньке и думать. Притом же при нем Шельменко: наблюдает за ним каждый шаг и тотчас скажет мне.

Фенна Ст. Нашли человека! Как себе хотите, а я пойду к Пазиньке и научу ее, что она должна отвечать жениху в согласие свое.

Кир. Петр. Делайте, что хотите, а с формальным сговором подождем.

На том и кончилось семейное совещание. Фенна Степановна отыскала дочь и сказала ей:

– Вот, Пазинька, сюда придет Тимофей Кондратьевич, и будет тебе делать объяснение, и будет спрашивать твоего согласия, и будет просить твоей руки и сердца, то, смотри, умненько и пристойно ему отвечай…

Пазинька. Я очень вежливо ему откажу.

Фенна Ст. Как это можно?

Пазинька. Маменька! Я ни за что в свете не хочу за него!

Фенна Ст. Я слышать не хочу!.. Смотри же, скажи ему так: «Когда вы, государь мой, так привязаны ко мне, как говорите, так мне остается только сказать, что я ваша, или вам принадлежу, или как там умнее придется сказать…»

Пазинька. Маменька! Пощадите меня!

Фенна Ст. Вздор, вздор! Я буду близко стоять, и если ты не скажешь слово в слово, то я за тебя скажу, да после уже не прогневайся.

Отдав такое решительное и строгое приказание, Фенна Степановна пошла отыскивать Аграфену Семеновну.

В большом огорчении возвратилась Пазинька под яблоню к подруге своей и с горькими слезами рассказала ей о приказании, полученном от матери.

Эвжени. Повр моя машер! Что же ты предпринимаешь?

Пазинька. Я сама не знаю.

Эвжени. Послушай моего совета. Ты дай слово идти за нашего жениха, а со своим офицером уйди.

Пазинька. Лучше умереть, нежели решиться на такой поступок! Конечно, и он упрашивает меня бежать, но я никогда не решусь.

Эвжени. Ах, моя милая машерочка, почему же не решиться? Как это весело! Выходишь скрытно от всех через сад; луна освещает твой путь; ты дрожишь, пугаешься всего… Вдруг он выскакивает из-за деревьев… Ты падаешь в обморок и на его руки; он тебя, бесчувственную, несет, сажает в коляску; лошади вас мчат; вы венчаетесь… Ах, как это весело! Конечно, твоя машермер будет сердиться, но вы будете плакать, просить, и она вас простит! Ах, какая ты «эрёз», что у тебя есть военные! А у нас ни одного близко нет. Вот тебе мой пароль, что если мой офицер предложит мне бежать, я тотчас соглашусь и уйду.

Приближающиеся Осип Прокопович и Кирилл Петрович принудили подруг удалиться в глубь сада.

Дипломаты подошли к скамейке, сели и продолжали рассуждать.

Осип Пр. В рассуждении реставрации, не должно упускать нити европейской политики, а следовать за нею субъективно из листа в лист газеты. Иначе все перепутаете. Стало, вам неизвестно, что король греческий женился и на ком?

Кир. Петр. Женился или нет, не знаю, но на ком он женится, отгадываю.

Осип Пр. А на ком бы, по вашему мнению?

Кир. Петр. Скажу и не ошибусь. На дочери турецкого султана.

Осип Пр. Это же отчего?

Кир. Петр. Оттого, что обе враждующие державы через родственный союз примирятся, христианство распространится, торговые сношения с Европою получат твердость.

Осип Пр. Позвольте мне, Кирилл Петрович, эту часть разуметь больше, потому что я, сидя за своим бюро, очень ясно вижу, в рассуждении торговых сношений с Европою… то есть… как бы вам сказать… По объективному равновесию Европы, всякий торг… одним словом, на это нужно подробное объяснение.

Лопуцк. (на последние слова выходит из-за деревьев). Для этого самого я и поспешил сюда, чтобы с прелестною барышнею объясниться.

Кир. Петр. Но, по моему мнению, с объяснением можно бы и не спешить.

Лопуцк. Почему же, когда за этим я приехал? По крайней мере, дозвольте мне поговорить с нею инкогнито, без свидетелей.

Кир. Петр. Не могу на это решиться, не подумав.

Осип Пр. Дозвольте мне войти в ваше весьма затруднительное положение и быть посредником в этом объективном деле. Когда, в рассуждении реставрации, в европейской политике замечена была шаткость, тогда в английском парламенте, не помню, какой-то лорд произнес сильную речь, в которой ясно доказал… доказал, что… как жаль, что я не вспомню предмета речи.

Кир. Петр. Скажите только, в каком номере «Московских ведомостей» эта речь, то ее тотчас найду и прочту сам. Когда я что прочту, то только то и понимаю, а слышимое тотчас ускользает из памяти. (Увидев гуляющих жену и Аграфену Семеновну, перерядившуюся после обеда.) Время прекрасное, и вы очень хорошо вздумали, что вышли погулять в сад.

Агр. Сем. У нас в Петербурге обыкновенно в это время гуляют… Но это не Летний сад!.. Какая разница! (Отведя мужа, говорит ему тихо:) Я замучена, мой друг! Вообрази, хозяйка и теперь называет меня, как и до нашей поездки в Петербург, Горпинька! Ах, какая малороссиянка!

Осип Пр. Правда, но… Обращаясь к европейской политике, ты найдешь, что англичане, которых министры, правда, часто действуют против моей субъективности, даже и своих королей, в рассуждении реставрации, зовут полуименем.

Кирилл Петрович подошел к жене и объявил, что он со сговором дочери намерен приостановиться.

Фенна Ст. (с досадою). Помилуйте меня, Кирилл Петрович! Я вам не наудивляюсь! И хоть вы меня сейчас убейте, так я в толк не возьму. Как можно человеку с вашим умом не обсудить, что замужеством дочери, во всяком случае, спешить должно. С чего вы вздумали еще колебаться? Это бог знает что!

Кир. Петр. Не мешайте мне, маточка! У меня свои планы. После или вы мне спасибо скажете, или назовете просто дураком.

Фенна Ст. Я этого об вас и помыслить не смею, а вижу ясно, что вы все делаете невпопад. Этого от вашего ума я никогда не ожидала.

Агр. Сем. Кирилл Петрович! У вас, кроме этого сада, нет ничего более и лучше для прогулки?

Фенна Ст. Как нет? А помнишь, Горпинька, пасеку, где мы с тобой, еще как девками были, так катались в бочечке? Прекрасно и там гулять…

Агр. Сем. (с неудовольствием). Через столько лет, кажется, можно все забыть. У нас в Петербурге, напротив, столько мест, где можно отлично прогуливаться: Набережная, Острова. А здесь и подобного ничего не увидишь! Ах, Петербург!

Лопуцк. Когда я вояжировал из Чернигова в Воронеж, то много встречал мест, удобных для прогулок.

Агр. Сем. Но все не то, что наш Невский проспект!

Осип Пр. Петербург и тем хорош, что у вас вся европейская политика перед глазами. Сколько газет, журналов! Сколько субъективных рассуждений, объективных мнений, дипломатических воззрений!

Агр. Сем. А право, Фенна Степановна! Вы получаете какие журналы?

Фенна Ст. Не знаю, душечка Горпинька! Я по экономии ни во что не вхожу, всем заведывает муж. Где мне, бабе, пускаться в эти дела.

Кир. Петр. Я только получаю «Московские ведомости» и читаю их все за один раз. Журналов же терпеть не могу. Там вечно: «продолжение впредь». А это для меня острый нож, томиться неизвестностью!

Агр. Сем. Ах, как можно не читать журналов! Из них бы вы узнали, что уже строжайше запрещено говорить и писать «этот» и «сей»; а также, хотя бы и друзей, называть полуименем. (Тихо мужу.) Каково?

Осип Пр. (тихо ей). Хотя бы и в английском парламенте.

Агр. Сем. Что вы на это скажете, Фенна Степановна?

Фенна Ст. Я, душечка Горпинька, просто вот что скажу: как умудряется свет все больше, так что и господи!

Лопуцк. Вояжируя из Чернигова в Воронеж, я часто пускался в «аспазии», и в часы «мелодии»[297] мне приходила мысль: зачем мы называем себя по имени и по отчеству? Сколько надо времени выговорить все это?

Осип Пр. Европа вся зовет себя только по фамилии.

Агр. Сем. Но мы, мой друг, благодаря бога, живем не в Европе.

Осип Пр. О, конечно. У нас вежливость субъективнее и совсем на другой степени. В бытность мою в Петербурге похвалюсь вам насчет вежливого всех со мною обращения. Даже при знакомстве моем с господами министрами…

Кир. Петр. Так вы свели знакомство с ними? Часто бывали у них?

Осип Пр. Нет, бывать у них я не бывал, правду скажу, но встречался с ними, свидетельствовал мое им почтение снятием шляпы и уважительным поклоном, то и от них видел взаимный поклон и с улыбкою еще.

Фенна Ст. (мужу). Знаете, душечка, что? Чем нам тут сидеть и ничем не заниматься, так не приказать ли сюда подать чего-нибудь закусить? Можно яичницу, цыплят жареных да грибков в сметане.

Агр. Сем. Ах, моя милая Фенна Степановна! Мы обедали в 12 часов, а теперь еще два часа.

Фенна Ст. И, душечка Горпинька, что за счеты? У нас в деревне это все не купленное. Прикажете? Тотчас изготовят и горяченькое подадут. Так, перекусить пока, до полдника.

Агр. Сем. Фи, как это можно еще и полдничать. Вот идут к нам девицы. Компания наша умножится, и нам без ваших цыплят будет весело. (Эвжени с Пазинькою приходят.)

Эвжени. Вот где наши машермеры! Мы вас по всему саду искали. Ах, машермер, сколько здесь прелестных видов! Мы с моею Пазинькою нашли одно прероманическое место. Оно очень живо описано в прелестном романе «Путешествие по Малороссии»[298].

Агр. Сем. Какие здесь романические места! Посмотрела бы ты в Петербурге. Там у нас на каждой улице везде встретишь роман.

Фенна Ст. Должно полагать, что это модное имя, когда везде Романы?

Агр. Сем. Ах, нет, не то. (Сама с собою.) Я с нею терпение теряю. (Дочери.) У нас в Петербурге один Невский проспект стоит лучшего романа в четырех частях. Ты много лишилась, не быв в Петербурге. Здесь подобного ты никогда не увидишь.

Эвжени. Пуркуа же не взяли вы меня с собою?

Агр. Сем. Но ты оканчивала воспитание у мадам Торшон.

Осип. Пр. Чем подвергать нашу индивидуальность расстройке желудков цыплятами и грибами вашими, сударыня Фенна Степановна, так не лучше ли похвастать вам перед моею женою вашим объективным птичьим двором и показать, где кормятся эти жирные гуси, которыми за обедом вы нас закормили, а там и прочее все по хозяйству вашему.

Агр. Сем. А и в самом деле. У нас в Петербурге таких диковин не увидишь.

Фенна Ст. Извольте, пойдем. Я поведу вас сначала туда, где у меня доят коров, а после туда, где запирают телят, пахтают масло. Потом осмотрим кур, гусей, уток, наседок, цыплят.

Осип Пр. Идите, идите. А мы с почтеннейшим Кириллом Петровичем осмотрим техническое его заведение испанских овец и, кстати, рассмотрим ход испанской войны. (Расходятся в разные стороны.)

Эвжени. Ах, ма эмабль! Они ушли экспре, чтобы дать твоему жениху случай изъясниться.

Пазинька. Напрасно они беспокоились.

Эвжени. По крайней мере позабавимся над ним, и он позабавит нас своею любовью. Сё сера жоли. (Тимофею Кондратьевичу, стоящему в отдалении и вздыхающему). О чем вы вздыхаете, Тимофей Кондратьевич, или о ком?

Лопуцк. Ни о ком и ни о чем, а мне жарко так, что пот с меня в три ручья валит.

Эвжени. Что же вы это такое тяжелое работали?

Лопуцк. Я еще не работал, а приготовляюсь.

Эвжени. К чему же это?

Лопуцк. Открыться в любви.

Эвжени. Кому? Уж не мне ли?

Лопуцк. Помилуйте! Я же с вами приехал. А вот им.

Эвжени. Так открывайтесь же скорее. Я послушаю и поучуся, как нам открываются в любви мужчины.

Лопуцк. Это делается просто, сверхъестественно.

Эвжени. Желала бы я послушать сверхъестественного вашего объявления.

Лопуцк. Извольте-с. (Вынимает из кармана бумажку и кашляет.)

Пазинька. Позвольте же узнать, кому вы станете открываться в любви?

Лопуцк. Натурально, вам.

Пазинька. Отчего же натурально? И почему мне?

Лопуцк. Натурально потому, что вы лучше всякой натуры, и потому вам, что… вам.

Пазинька. Да кто же я?

Лопуцк. Вы – вы-с.

Пазинька. Знаете ли вы хоть имя мое?

Лопуцк. Это я после узнаю, а теперь я знаю, что вы дочь… вашего батюшки… Кирилла Петровича.

Пазинька. Напрасно так полагаете; я только племянница.

Лопуцк. Так дочь еще особо?

Пазинька. Конечно, особо. (Смеются обе.)

Лопуцк. Где же я найду ее?

Пазинька. В доме.

Эвжени. Идите, вам любовь укажет путь.

Лопуцк. Смотрите, не обманываете ли вы меня?

Эвжени. Как это можно обманывать вас!

Лопуцк. (уходя, сам с собою.) Хорошо, что я расспросил, а то попал бы впросак. Племянница! Это не то, что дочь, и что ей дадут в приданое? Какие-нибудь обноски.

Эвжени. Мы счастливо отделались от твоего несносного жениха.

Пазинька. Ах, нет, еще не отделались! Я предчувствую, что когда маменька это узнает, то мне достанется, и я все-таки буду выдана за него. Мне удивительно, что мы нигде не встретили Ивана Семеновича. Хотя бы он узнал о моем горе, и мне легче было бы терпеть.

Агр. Сем.(едва идет). Уф!.. Задыхаюсь!.. Ну, на что это похоже, в самый жар ходить так далеко! Всю эту гадость осмотрели: и кур, и наседок, и цыплят, и телят, и все это в ужасном одно от другого расстоянии. Нет, у нас в Петербурге подобного не увидишь даже и в английском магазине. Теперь пошла еще смотреть своих утят к пруду, где, говорит, и тень, и прохлада. Но я уже не могла идти за нею.

Пазинька. Маменька моя очень любит всем этим заниматься сама, у нее все в порядке.

Агр. Сем. И пусть будет в порядке. Но зачем же мучить других, водя так далеко и показывая все это живым, что мы видим каждый день на своем столе изготовленным отлично и в пристойном виде? Апрапо! объяснился ли с вами Тимофей Кондратьевич и какой ответ получил?

Эвжени. Имажине, моя милая машермер! Моя машер Пазинька не может за него выйти по некоторым сирконстансам.

Агр. Сем. Понимаю, это верно тайная любовь! У нас в Петербурге каждая хорошо воспитанная девица и даже замужняя женщина имеет свою тайную, особенную любовь. В обществе, к которому я там принадлежала, это вообще принято.

Эвжени. Ах, машермер! Уговорите ее, машермер, чтобы она не разлучала двух страстно любящих сердец! И пуркуа бы их не соединить?

Агр. Сем. Не предосудительно ли его происхождение?

Пазинька. О, напротив, он благороднейший человек по рождению и по чувствам своим.

Эвжени. Он, машермер, военный и здесь стоит с полком.

Агр. Сем. Как? И здесь есть полки? Сколько их у вас в деревне?

Пазинька. Здесь только одна рота.

Агр. Сем. Одна рота! Ах, какие вы жалкие! У нас в Петербурге тысяч тридцать. Там и на полк нечего смотреть, а у вас только рота. Какая во всем разница с Петербургом, удивляюсь! Он уже полковником?

Пазинька. О, нет, капитан.

Агр. Сем. И всего только один капитан у вас! Ай, ай, ай! У нас в Петербурге, конечно, их тысяча и все молодцы!

Эвжени. Меня до слез тронула ее любовь. Я бы вам об ней рассказала, но вот подходят наши моншерперы. Пусть после. Похлопочите же о влюбленных.

Дипломаты наши, разбирая права на испанский престол Дон-Карлоса и малолетней королевы, защищали каждый свою сторону с таким жаром, что у них вышел уже крупный спор. Но к счастью подошел Тимофей Кондратьевич, требуя объяснения у Кирилла Петровича, есть ли у него дочь и где она.

Кир. Петр. Вот моя дочь, и вы видели ее.

Лопуцк. Но помилуйте, это не дочь ваша.

Кир. Петр. Кому же лучше знать, как не мне, ее истинному, родному отцу? Да на что вам моя дочь?

Лопуцк. Как же? Я должен ей открыться в любви. Вот уже и вечер приближается.

Кир. Петр. Напрасно беспокоитесь. Это почти не нужно.

Осип Пр. А почему это, почтеннейший Кирилл Петрович?

Кир. Петр. Потому что я еще не решился.

Осип Пр. На это я вам скажу пример из английской истории. Когда происходил процесс королевы с супругом…

Кир. Петр. Знаю. Я читал его весь.

Осип Пр. Но этого не знаете, потому что я имею секретный акт. В одно заседание в парламенте один лорд начал…

Слышен вдали крик Фенны Степановны.

– Ай, ай, помогите! Рятуйте! Кто в Бога верует, спасите!

Все бегут к ней на помощь. Она бледная, испуганная, едва может идти и стонет.

Пазинька (бросаясь к ней). Маменька, что с вами?

Кир. Петр. (тоже). Что с тобою, моя Фенночка?

Фенна Ст. Ох!.. Насилу жива!

Агр. Сем. Это истерика. Скорее гофманских капель, перья… У нас в Петербурге этим в истерике помогают.

Фенна Ст. Ох!.. Какая к черту истерика! Я ее отроду не знала… не знала, что то и за обмороки, хоть сейчас убейте, не знала. А тут пришлось было совсем падать в обморок. Ох!

Кир. Петр. Да отчего же вы, маточка, должны были в обморок падать?

Фенна Ст. Ох, душечка, Кирилл Петрович! Вы непременно должны вызвать капитана на поединок! Непременно!

Кир. Петр. Я?.. На поединок?.. За что это?

Фенна Ст. Чтоб отомстить ему за мою и вашу честь.

Кир. Петр. За вашу честь? Так ли я вас понимаю?

Фенна Ст. Так, душечка, так. Он обидел честь мою.

Кир. Петр. Как это?

Фенна Ст. Как обыкновенно обижают честь. Видите, как это было. Я пошла посмотреть утят, что на пруде, а там такая густая тень, что с трудом можно разглядеть. Вот я ничего не видела, право, не видела. Хоть убейте меня сейчас, формально никого не видела и наклонилась к пруду, как вдруг капитан…

Пазинька. Ах!..

Кир. Петр. Ну-те, капитан, и что же он?

Фенна Ст. Тут стоял под деревом и вдруг схватил…

Кир. Петр. (с большим нетерпением). Ну-те, ну-те!..

Фенна Ст. Схватил меня за руку и начал страстно целовать… потом…

Кир. Петр. Потом?.. Ну-те уж дорезывайте!..

Фенна Ст. Ох!.. Язык не поворотился договаривать! Вообразите, душечка, начал говорить мне, тьфу! любовные речи, и начал, да так сладко, склонять меня, чтоб я с ним… ох!.. бежала!..

Кир. Петр. Вы же что на его сладкие речи?

Фенна Ст. Сами можете посудить, каково мне было все это слушать! Благодарю бога, сколько прожила, а во весь мой век никто не объявлял мне любви! Никто, даже и Кирилл Петрович, законный мой супруг! И никто до сего часу не привлекал меня к неверности мужу, а тут такой молокосос вздумал…

Кир. Петр. (серьезно). Что же вы сделали, когда выслушали любовные речи?

Фенна Ст. В первом жару, к сожалению, я начала кричать, а мне бы следовало отшлепать его по щекам за такой разврат. Когда же я закричала, так он вскочил и крикнул: «Как я ошибся!» Этакой плут! Как видит, что́ не по нем, так изворотил, что будто ошибся.

Агр. Сем. Он, конечно, бывал в Петербурге. У нас там в подобных обстоятельствах всегда так изворачиваются.

Осип Пр. Сравнивая теперешнее происшествие с европейской политикой, я нахожу, что подобная объективность вовсе не нова. Когда английский министр Питт[299], в рассуждении реставрации, вздумал в… в… вот не вспомню, в котором году! Тимофей Кондратьевич, перестаньте думать! В котором это году было?..

Лопуцк. Что я вояжировал из Чернигова в Воронеж? Это было в 1832 году.

Кир. Петр. Ну-те, Фенна Степановна, договорите свое. Когда он сказал, что ошибся, что потом?

Фенна Ст. Сказавши, да и бросился бежать, и вообразите! Вместо того чтобы в калитку, он прямо в пруд, так и шубовтнулся по этое время. (Указав на грудь.) Я так и закричала!

Кир. Петр. Чего же вы, Фенна Степановна, закричали?

Фенна Ст. Испугалась, Кирилл Петрович.

Кир. Петр. Чего же вы, Фенна Степановна, испугались?

Фенна Ст. Как же не испугаться, видевши, что живой человек тонет?

Кир. Петр. Но этот человек испугал вас и имел дурной умысел.

Фенна Ст. Все же по человечеству жаль, Кирилл Петрович!

Кир. Петр. То-то! Вы что-то человечеству дали волю над собою, а в подобных случаях человечество играет большую ролю и погубляет нас.

Фенна Ст. С чего вы вздумали, Кирилл Петрович, приписывать мне такие качества, когда я себя не помнила?

Кир. Петр. И обыкновенно тут не помнят себя. Йо, может быть, я еще допускаю и эту мысль, что он в тени дерев принял вас за Пазиньку и убеждал ее…

Фенна Ст. Образумьтесь, Кирилл Петрович! Я вам не наудивляюсь, как вы так легко судите! Возможно ли, чтоб он не распознал меня от дочери? Нет, это его злой умысел на общую нашу честь. На поединок, зовите его на поединок, только благоразумно поступите. Вызовите его, а сами подальше спрячьтесь, а на назначенном месте посадите людей. Как он явится, так пусть они и проучат его.

Кир. Петр. Говорите вы, маточка, что хотите, а я сделаю, что хочу. Обсудивши со всех сторон это происшествие, я нахожу, что тут вышла ошибка. Чтобы пресечь все беспокойства наши и от капитана отвязаться, я нахожу полезным Пазиньку выдать за Тимофея Кондратьевича и сего же дня сделать сговор. Как вы думаете, маточка Фенна Степановна?