Полная версия:
Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье
На другой день мы забирались в поля, где в высоких травах ловили луговых стрекоз и кузнечиков, чтобы пойти на язя103. Иногда вместе с нами путешествовала мама Дина, которая тоже была азартной рыбачкой. Больших кузнецов поймать было непросто, и, когда это удавалось, мы радовались и смеялись от всей души. Здесь, в лугах и полях, на реках и озёрах мы пережили немало гроз и дождей и видели много солнца.
Назавтра в прозрачной предрассветной темноте мы уходили по Киевскому шоссе в Прудок. На пустынной дороге за нами вставало солнце. Просыпался птичий хор. Туман постепенно рассеивался, и пение птиц, сливаясь со стрекотом кузнечиков, становилось всё голосистей. От этих звуков воздух вибрировал и становился таким плотным, что, казалось, его волны раскачивают нас. Перестук колёс на далёкой железной дороге нарастал и стремительно приближался. Моя душа трепетала и замирала: чудилось, вот-вот из утреннего тумана на нас вынырнет поезд…
Река парила на утренней зорьке… За плотиной мы забрасывали удочки в зеркальный омут, словно в голубое небо. И казалось, застывшие поплавки тихо покачиваются в бездонной вышине. Да и сами мы находились незнамо где: то ли на небе, то ли на земле. А когда удавалось поймать язя, взлетали ещё выше – до самого седьмого неба!..
Домой мы возвращались по разнотравью росистых лугов. Папа Игорь с мамой Диной придумывали разные истории о больших рыбах. Мы любили друг друга и были самыми счастливыми людьми на всём белом свете. От избытка чувств говорят уста и поёт распахнутая душа:
Издалека долгоТечёт река Волга,Течёт река Волга,Конца и края нет.Среди хлебов спелых,Среди снегов белыхТечёт моя Волга,А мне уж тридцать лет.Сегодня моих родителей уже нет в этом мире. Надеюсь, они живут в горних весях, где нет болезней, печалей, и жизнь бесконечная. Когда я думаю о них, словно небесный ключ открывает мои воспоминания: я вновь вижу восходы, закаты, дожди, грозы и бескрайние луга… И в музыке крыльев луговых стрекоз слышу:
Издалека долгоТечёт река Волга,Течёт река Волга,Конца и края нет.Среди хлебов спелых,Среди снегов белыхГляжу в тебя, Волга,Седьмой десяток лет.И пока во мне звучит эта песня, из лугов детства вылетают – луговые стрекозы…
Глава 7. «Я люблю тебя, жизнь»104
«Если вы делаете что-то прекрасное и возвышенное, а этого никто не замечает – не расстраивайтесь: восход солнца – это вообще самое прекрасное зрелище на свете, но большинство людей в это время ещё спит», – сказал как-то Джон Леннон.
Стоит солнцу показаться из-за горизонта, что есть мочи запевают птицы и начинается бешеный клёв рыбы. Поэтому я старался проснуться как можно раньше. Когда это удавалось, я встречал восход с удочкой в руках, и, чтобы разогнать остатки сна, тихо напевал:
Я люблю тебя, жизнь,Что само по себе и не ново,Я люблю тебя, жизнь,Я люблю тебя снова и снова.На берегу омута, под затопленным кустом, хотелось поймать язя, головля105, ельца106 или окуня107. Но вместо них клевала уклея108, пескари109, склизи110 и сморда111.
Затянутая туманом, река парила. Даже если рыба не клевала, я чувствовал себя как в раю и – сам того не зная – наполнялся Ветром Радости. Простояв пару часов на речке, к удивлению взрослых, без улова домой я не возвращался.
После ленинградской коммуналки дом деда казался мне огромным, хотя был всего сорок восемь квадратных метров. И в доме этом рассвет за рассветом, закат за закатом встречали со мной дед Василий, бабушка Ольга и прабабушка Ирина Егоровна112. Так как я вырос в Белоруссии, то до сих пор иногда путаю ударения.
Я был не очень послушным, зато чрезвычайно самостоятельным мальцо́м – чего-чего, а упрямства мне было не занимать – и, как все дети, порой любил покапризничать. Василий Ильич, как правило, не обращал на это внимания и лишь приговаривал:
– Если ломать упрямство в детстве, то может сломаться и характер.
Но однажды «личность моя» так развыпендривалась, что бабушке Ирине Егоровне пришлось подвергнуть меня «народному лечению» – бесконтактной порке. Я был посажен под «грохот» – большое железное корыто, по которому бабушка ритмично ударяла розгами и в такт приговаривала:
– Бязу́рник113 ты несчастный! Не упиру́й114!.. Не упируй!.. Не упируй!..
После этого своеволие моё заметно уменьшилось.
Дед Василий учил меня ловить рыбу и понимать мир природы. Папа Игорь – писать стихи. Мама Дина – рисовать церкви и слушать музыку. Мама Оля с детства прививала любовь к порядку, а бабушка Ирина уводила в мир сказки.
Сказок было много. Летом они читались на высоком крыльце нашего дома, а в долгие зимние вечера – возле залитой огнём печки-голландки. И сегодня, глядя на мерцающие угли, мне вновь хочется слушать о Кощее Бессмертном и Бабе-яге; о Василисе Прекрасной и трёх всадниках, белом, красном и чёрном; хитрой лисице115; о Коньке-Горбунке116; Чёрной курице117 и городке в табакерке118; о Щелкунчике119, вступившем в бой с армиями мышиного короля; о Калифе-аисте и Маленьком Муке120; о Русалочке и Снежной Королеве121…
Сказочными были и шоколадные наборы, которые присылала мне из далёкого города на Неве мама Дина: «Сказки Пушкина», «Аленький цветочек»122, «Иван-царевич и серый волк»123…
О, незабываемые тихие вечера, когда день в окне на глазах переходит в сумерки, а потом в ночь: точно капля фиолетовых чернил растворяется в оконном проёме, сначала едва-едва, а потом – до густоты и цвета в чернильном пузырьке… О, сладостная неторопливость, казалось, бесконечной жизни…
Как-то я допоздна зарыбачился на своей милой речке, и в доме уже зажглись окна. Я вбежал со словами: «Немедленно погасите свет, а то мне поздно будет гулять!». И когда по моей просьбе выключили свет, от радости я запел – я люблю тебя, жизнь…
Глава 8. «Заправлены в планшеты космические карты»124
После запуска первого в мире искусственного спутника Земли125 Рэй Брэдбери126 написал: «Тот огонёк в небе сделал человечество бессмертным». Везде повторялись слова Циолковского127: «Земля – колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели».
И теперь земляне с нетерпением ждали, кто первым полетит в космос. «Сказать, что полёт Юрия Гагарина128 поразил мир, – это значит ничего не сказать. Мир был взволнован, восхищён, шокирован, воодушевлён»129. Помню, как торжественно прозвучали в тот день знакомые всем советским людям позывные «Последних известий»130:
Родина слышит, Родина знает,
Где в облаках ее сын пролетает…
Вслед за этим чеканный голос Юрия Левитана131 разнёс по городам и весям необъятного СССР: «12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник „Восток“ с человеком на борту… Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника „Восток“ является гражданин Союза Советских Социалистических Республик – летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич». В эти мгновения Юрий Гагарин стал самым знаменитым человеком на планете Земля.
В день первого полёта человека в космос прекратились занятия в школах, остановились производства, и люди высыпали на улицы городов. Повсюду в Ленинграде стихийно возникали митинги. Опасаясь народных волнений, городские власти даже приказали перегородить машинами центральные проспекты. Для поддержания порядка в помощь милиции привлекли военнослужащих и курсантов. Но Ленинградский обком132 быстро во всём разобрался, и последовала команда партии: «Не препятствовать бурному изъявлению всенародного патриотизма в связи с победой советской науки в космосе». Многие люди словно охмелели от гордости за свою державу. Но в тот день на улицах не было задержано ни одного пьяного.
По Ленинграду проходили многотысячные демонстрации с плакатами: «Все в космос!», «Чур, я второй!». Вцепившись в руку папы Игоря, я плыл в ликующей толпе, и мне казалось, что вся наша страна вот-вот улетит в космос. Один академик133 тогда сказал: «Я глубоко убеждён: пройдёт не одно десятилетие, пройдут века, в памяти человечества многое сотрётся или утратит свою первозданную ценность, но имя Юрия Гагарина в анналах истории земной цивилизации останется на века».
Летом я уехал в Городок к деду Василию и под видом подготовки к школе стал готовиться к полёту в космос. Вместе с Сашкой Артюхом и Лёнькой Хазановым на огороде у Славика Лахно мы построили «космическую базу». Здесь у нас были оборудованы крепкие качели, которые могли даже переворачиваться вокруг своей оси. На этих скрипучих «космических» качелях мы целыми днями тренировали свои вестибулярные аппараты134.
Согласно утверждённому графику, мы по очереди усаживались на качели, словно в кресло космического корабля. На голову надевали лётный шлем Славикова отца и крепко привязывались к сиденью. Для того чтобы космонавт не сбился с курса, на плечо ему вешали командирский планшет деда Василия с картой звёздного неба. Готовясь к всенародной популярности, во время испытаний надо было улыбаться гагаринской улыбкой и петь:
Заправлены в планшеты космические карты,И штурман уточняет в последний раз маршрут.Давайте-ка, ребята, споёмте перед стартом:У нас ещё в запасе четырнадцать минут.Я верю, друзья, караваны ракетПомчат нас вперёд – от звезды до звезды.На пыльных135 тропинках далёких планетОстанутся наши следы.После такой тренировки нас шатало из стороны в сторону, зато с той поры мне были не страшны никакие шторма.
Вечером мы вновь собирались на «космической базе», где с лупой изучали карту звёздного неба, ведь в полёте надо было уметь распознавать любые созвездия. На карте это, как правило, получалось, но на небе всё было гораздо сложнее. Здесь нам удавалось определить лишь Ковш Большой Медведицы136, Млечный Путь137, Стожары138 и Кассиопею139. С другими звёздами дело застопорилось…
– Это потому, что у нас нет телескопа, – решил командир «звездолёта» Славик. – Нам срочно нужен телескоп!
И мы построили «телескоп» из большой ржавой трубы. И хоть звёзды он не приближал, зато в отверстии время от времени проплывали огни самолётов. Это вызывало у нас телячий восторг140.
На огороде у Славика мы часами говорили о двух всемирно известных дворнягах: Белке и Стрелке141. Родители запретили тренировать на «космических» качелях наших дворовых собак. И тогда мы занялись поисками на небе созвездия Гончих Псов142, но безуспешно…
Мы были уверены, что мир стоит на пороге величайших открытий:
– Скоро все полетят в космос!
– И откроют новые планеты.
– И неизведанные миры.
– Вместе с их обитателями.
– Мы поселимся на этих планетах.
– И станем космическими путешественниками.
– Но обязательно вернёмся!
– Ведь самая лучшая планета – голубая Земля!
– Но на пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы!
От этих мечтаний в нас вскипала бурная радость:
Когда-нибудь с годами припомним мы с друзьями,Как по дорогам звёздным вели мы первый путь.Как первыми сумели достичь заветной целиИ на родную Землю со стороны взглянуть.Давно нас ожидают далёкие планеты,Холодные планеты, безмолвные поля.Но ни одна планета не ждёт нас так, как эта,Планета дорогая по имени Земля.Никто из нас не полетел в космос. Но эти мечты помогли мне проложить земные маршруты, ведь у меня с детства были – заправлены в планшеты космические карты…
Глава 9. «Тропинка первая моя»143
Как и все первоклассники, я с нетерпением ожидал 1 Сентября и готовился к нему заранее. И вот этот тихий солнечный день настал. Со всех сторон к школьному двору устремились счастливые мальчишки и девчонки. Из громкоговорителей по улицам Городка разливалась песня «Школьные годы»144:
В первый погожий сентябрьский денёкРобко входил я под светлые своды.Первый учебник и первый урок —Так начинаются школьные годы.С трудом удерживая в руках огромный дедов букет, из-за которого едва различал дорогу, я гордо шагал в школу. Василий Ильич сре́зал для меня свои любимые «Розы Мира»145, черенки которых привёз из Ессентуков. Дед сам прививал розы к шиповнику и готовил их к зиме: помещал в бочки, засыпал опилками, а потом и снегом, чтобы они не вымерзали.
Мои цветы благоухали на всю школу, вызывая всеобщую зависть и восхищение, ведь в то время в Городке ни у кого не было таких роз. Золотисто-жёлтые лепестки, более тёмные в центре и нежно-розовые по краям, завораживали своей красотой. Этот букет я подарил Надежде Фёдоровне Загнетовой – моей первой учительнице. Удивительно, но имя первой учительницы запоминается на всю жизнь, как и первая школьная линейка146:
Школьные годы чудесные,С дружбою, с книгою, с песнею,Как они быстро летят!Их не воротишь назад.Разве они пролетят без следа?Нет, не забудет никто никогдаШкольные годы.В школе у меня появилось немало новых друзей. И важное занятие – делать уроки, когда так хочется погулять. Никто не ограничивал мою свободу, но личные амбиции требовали отличных оценок.
– Сделал дело – гуляй смело147, – повторяла мама Оля.
И я быстро убедился – гораздо спокойнее сделать уроки сразу после школы и с чистой совестью бежать на речку или кататься на велосипеде. От этого моя свобода становилась ещё свободнее.
Никакими словами не передать всех впечатлений того времени: мы любили друг друга, любили учителей, любили школу и верили в свою счастливую дорогу. И каждый класс открывал новые горизонты:
Мой товарищ по классу, по парте,Не одну встречать нам весну!Целый мир перед нами на карте,Мы откроем свою целину!Тропинка первая моя,Веди от школьного порога,Пройди все земли и моряИ стань счастливою дорогой!И стала счастливой дорогой – тропинка первая моя…
Глава 10. Я – Гриша
Гриша Григорьев, 1959 г.
Мы твёрдо верили, что уже в восьмидесятом году будем жить при коммунизме и все люди станут братьями – об этом говорилось в Программе КПСС148. Но никто не знал, как будет выглядеть коммунизм. И мы решили, что коммунизм – это бесплатное мороженое. Наше любимое эскимо в серебристой фольге стоило целых одиннадцать копеек. Привозили его в больших тёмно-зелёных фанерных ящиках со льдом. Карманных денег в то время мы не имели, зато надеялись: придёт коммунизм, деньги отменят, и мороженщица выдаст каждому столько эскимо, сколько он сможет съесть.
Из песни «Широка страна моя родная» мы знали, что Советский Союз – это самая большая и справедливая в мире держава. Песня эта ежедневно звучала из репродукторов149 и была позывными Всесоюзного радио:
Шиpока стpана моя pодная,Много в ней лесов, полей и pек.Я дpугой такой стpаны не знаю,Где так вольно дышит человек150.И будущая жизнь при коммунизме, да ещё с бесплатным эскимо, представлялась нам просто райской.
В школе я учился так же хорошо, как и мои родители, выпускники филфака ЛГУ. Но, в отличие от них, с русским языком у меня иногда возникали проблемы: я терпеть не мог зубрёжку грамматических правил. Зато чтение для меня было столь же увлекательно, как и рыбалка.
Тогда в Советском Союзе – самой читающей в мире стране – бушевала книжная лихорадка. Эта «эпидемия» не обошла стороной и нас, детей. Все мои друзья читали взахлёб и наперебой пересказывали друг другу самые интересные книги. Читали и днём, и ночью, и в любое свободное время. Читали всё подряд: приключения и фантастику, сказки и былины, Гоголя и Пушкина, Андерсена и Джека Лондона. Читали, но не могли утолить свой книжный голод.
Я не был чисто «книжным ребёнком», как в песне Владимира Высоцкого «Баллада о книжных детях»151. Ведь у меня были и дед Василий, и мама Оля, и мама Дина, и бабушка Ирина Егоровна, и папа Игорь, и друзья, и леса, и реки, и рыбы… Но книги открывали передо мной волшебные двери, сквозь которые я проходил то в будущее, то в прошлое.
Иногда, чтобы взять в библиотеке нужную книгу, я записывался на неё в очередь и ждал неделями. А получив всего на два-три дня, читал запоем, забывая обо всём на свете.
Переполненный яркими впечатлениями, я превращался то в путешественника, то в учёного, то во врача, то в доблестного воина-рыцаря и даже в писателя… Именно тогда, под руководством папы Игоря, я начал сочинять стихи и рассказы. Самые ранние, записанные отцом, вошли в сборник «Первая тропинка»152. Отец мечтал, чтобы я стал писателем, а я хотел на всю жизнь остаться рыбаком.
Помню, как учительница русского языка и литературы Зоя Васильевна вызвала меня к доске и я поплыл153 на правилах. Мне подсказывал весь класс, отчего я ещё больше растерялся. И тогда наша классная руководительница решила помочь:
– Приведи пример существительного…
Но я молчал, как рыба. Пытаясь вывести меня из ступора, учительница задала наводящий вопрос:
– Скажи, Гриша, вот ты – кто? Ну, кто – ты?
– Я?.. Я – Гриша!
Класс покатился со смеху. Зоя Васильевна от души смеялась вместе со всеми и не поставила никакой оценки. Мне было невдомёк, что накануне многие ходили в кино на премьеру комедии «Семь стариков и одна девушка»154, где хулиган-громила155 повторял лишь два слова: «Я – Гриша!»…
Прошло много лет, но иногда мне снится сон, что я стою у доски и на вопрос «Кто ты?» – обескураженно отвечаю:
– Я – Гриша…
Глава 11. «Человек идёт за солнцем»156
«Милое, дорогое, незабвенное детство! Отчего оно, это навеки ушедшее, невозвратное время, отчего оно кажется светлее, праздничнее и богаче, чем было на самом деле?»157 – писал в рассказе «Архиерей» Антон Павлович Чехов158. Перед глазами главного героя, умирающего владыки Петра, проходят редкие в его жизни светлые мгновения… И дорогу в Царствие Небесное он видит как путь среди полей своего детства, по которым идёт с мамой, и та зовет его Павлушей… Так и хочется воскликнуть: «Боже, как хорошо!.. И как таинственно!..».
Вспоминается маленькая деревушка Бобары́ки159: всего три дома в красном160 сосновом бору на берегу родникового озера. У костра писатель Фёдор Александрович Абрамов161 с женой Людмилой Владимировной162, папа Игорь, мама Дина и дед Василий. Мне пять лет, и я, глядя вдаль, допытываюсь у взрослых:
– Что там – за полем?
Мне отвечают, что за полем озеро.
– А что за озером?
– За озером – лес.
– А за лесом?
– За лесом?.. За лесом – горизонт.
Но я не унимаюсь:
– А ещё дальше?..
Дядя Федя внимательно слушает и задумчиво говорит отцу:
– А ведь твой Гришка пытается заглянуть за горизонт…
Накануне поездки в Бобарыки мы с ребятами ходили в кино смотреть «Человек идёт за солнцем». Этот фильм поразил меня волшебными переливами света и цвета. В нём был показан один день жизни мальчика моего возраста. Он услышал от друзей, что, если идти за солнцем, можно обойти всю землю и вернуться в то же место, откуда вышел. Поверив в это, маленький человек отправляется за горизонт – вслед за солнцем…
В пути ему встречаются самые разные люди. Продавец лотерейных билетов. Учёный из Института Солнца. Подросток с увеличительным стеклом. Мальчик на базаре, угостивший его спелым арбузом. Мотогонщик, выполнявший смертельный трюк, на деле оказавшийся робким человеком. Строители, накормившие вкусным обедом. Девушка, поливающая подсолнухи, и её начальник, который приказал вырвать их с корнем. Чистильщик обуви, потерявший на войне ноги. Милиционер, отругавший мальчика за излишнюю самостоятельность. Казалось, юный герой вот-вот догонит солнце, но на закате огненный шар ускользнул за горизонт. Наступила ночь, которая заворожила огнями большого города и очаровала песней163:
У тебя такие глаза,Будто в каждом по два зрачка,Как у самых новых машин.По ночам из шоссе, в шоссе,Пролетают машины, шумя,Двумя парами фар.У тебя двойные глаза,Их хватило б на два лица,И сияет весь океанОт помноженных на два глаз.А потом уснувшего мальчика взял на руки военный музыкант и, когда тот проснулся, внимательно выслушал его рассказ. В родной двор маленький путешественник вернулся вместе с восходящим солнцем.
Фильм поразил меня. Возможно, он разбудил самые ранние воспоминания о Ленинграде: его призрачных фонарях; свете фар в потоках дождя; мерцании огней в реках и каналах. Что-то непостижимое пробудилось во мне после этого фильма:
Понимаешь, твои глазаДвух земных полушарий карта,Ты когда закрываешь их,Погружается на ночь экватор.А когда их прошу открыть я,В них два полюса голубыхВ миг открытья.Мы с ребятами не раз обсуждали, как может светить солнце в Америке, если она под нами, и что будет, если идти всё время за солнцем? Сколько дней уйдет на то, чтобы обогнуть Землю? И для того чтобы узнать, что там, за горизонтом, я всерьёз надумал пойти за солнцем. Однако, прежде чем отправиться в дальний путь, решил посоветоваться с дедом Василием.
– Вот вырастешь, выучишься, тогда и осуществишь свою мечту, – ласково урезонил он меня.
Я доверял любимому дедушке и согласился повременить с дальним походом. И пока радовался тому, что хотя бы в кино – человек идёт за солнцем…
Глава 12. Сом Егорка
Дядя Федя Абрамов не был заядлым рыбаком, но очень хотел поймать большого сома164. На городокских озёрах сомы не водились. Но неподалёку находилось озеро Ужо, которое славилось своими усатыми гигантами165. Фёдор Александрович долго уговаривал Василия Ильича поехать на Ужо. Наконец такое решение было принято.
Несколько дней мы ловили живцов, на которых надеялись взять хотя бы одного здоровенного сома. Дядя Федя изучал по книгам истории поимки самых крупных озёрных хищников и получал экспертные советы отца – бывалого рыбака. Папа Игорь долго убеждал друга, что большой сом лучше всего берёт на жареного с чесноком гуся. Заведующий кафедрой советской литературы166 тщательно записал рецепт приготовления «сомовьего гуся».
Приехав в деревню Ма́рченки на берегу озера Ужо, мы с дедом отправились ставить кружки́167. А Фёдор Александрович первым делом пошёл в деревню, купил гуся и приготовил его в чесночном соусе. Потом жаркое пронзили огромным кованым крючком, привязали к толстой капроновой верёвке, упаковали в водонепроницаемую плёнку и поместили в специальный мешок. Отец указал Абрамову на торчащее из воды бревно, где, по словам местных, клевали самые крупные сомы.
Доверчивый дядя Федя привязал снасть к бревну и забросил «гусиную жерлицу»168 в чёрную пасть озера.
– Только Василию Ильичу ничего не говори, – попросил отец. – Сделаем ему курприз169.
– Хорошо! Покажем ему, что и мы не лаптем щи хлебамши170. Это будет наш гусьприз! – согласился Абрамов.
Вечером на берегу мы разожгли костёр, сварили уху и устроили знатный ужин. А потом дед запел «Песню бобыля»171:
Ни кола, ни двора,Зипун – весь пожиток…Эх, живи – не тужи,Умрёшь – не убыток!Богачу-дуракуИ с казной не спится;Бобыль гол как сокол,Поёт-веселится.В эту тёплую летнюю ночь мы заснули прямо у догорающего костра. Дядя Федя проснулся чуть свет, разбудил всех, и мы поплыли проверять кружки. В тот день нам повезло, и мы поймали двух сомов: восьми и двенадцати килограммов. Прежде чем рыба оказалась в лодке, пришлось долго гоняться по озеру за ныряющими кружками, а потом медленно вываживать и подсачивать тяжёлую добычу. Рыбалка удалась, но кое-кто с нетерпением ожидал проверки «гусиной снасти».
– Чует моё сердце, нас ещё ждёт курприз, – подмигнул мне отец.
– Что ещё за курприз? – насторожился Василий Ильич.
– Наш гусьприз, – весело отозвался Абрамов.
Дед Василий лишь покачал головой.
На сомовью охоту друзья отправились вместе, захватив гигантский подсачек и огромный багор. Я увязался за ними, а дед остался готовить завтрак. Когда мы подплыли к заветному бревну, верёвка оказалась туго натянутой. Фёдор Александрович в азарте вцепился в неё руками и закричал отцу:
– Поклёвка! Готовь багор и подсачек!
– Не горячись, – инструктировал папа Игорь. – Смотри, чтобы верёвка не намоталась на руку, иначе сом уволочёт тебя под воду и утопит. Помочь?..
– Сам справлюсь!
Абрамов долго водил гигантского сома по дну. А тот взбаламучивал донный ил, не желая подниматься на поверхность. Но знаменитый писатель упорно боролся с хищником. Наконец, утомившись, он обратился за помощью к отцу:
– Руки устали! Подсоби!
Вдвоём им кое-как удалось подтащить к лодке что-то действительно неподъёмное, так что лодка накренилась и зачерпнула воды. Когда оно показалось из озера, дядя Федя удивлённо воскликнул:
– Это что?! Мешок?..
– Да. Мешок.
– А где же сом?!
– Наверное, в мешке…
Когда снасть наконец-то оказалась в лодке, дядя Федя нащупал в мешке здоровенный валун, к которому был привязан пакет с запиской: «Спасибо! Гусь был очень вкусный! Сом Егорка».
– Отныне дружба между нами кончена! – обиделся живой классик русской литературы.
Какое-то время они с отцом не разговаривали. Но когда подоспел обед, папа Игорь торжественно извлёк из деревенского ле́дника172 «сомовьего гуся» и добавил к нему поллитру…
