Смерть знает твое имя

Путь из Кавасаки до офиса в Итигая обычно занимал больше часа, и на пересадочной станции Синдзюку мама всегда старалась успеть забежать в туалет – у нее со времен учебы в университете были небольшие проблемы с мочевым пузырем: ранней весной съездила с группой студентов в Сиракава-го[54], простыла и заработала цистит. Тот магазин с бижутерией, мимо которого они частенько проходили, Юи приметила уже давно и не раз порывалась в него заглянуть, но мама всякий раз слишком спешила, так что посмотреть на все эти сияющие драгоценности, казавшиеся Юи украшениями сказочной принцессы, никак не удавалось.

Она подошла к краю платформы и запрокинула голову. Крошечные прозрачные снежинки падали ей на лоб и щеки и превращались в холодные капли. Юи зажмурилась. Мама, наверное, уже просто в ярости. Понять, что она сердилась, могли только те, кто хорошо ее знал, – настолько безупречно она владела собой. Когда Юи выросла, она пришла к выводу, что папа, наверное, ушел от них именно по причине прекрасного маминого самообладания. Она плохо помнила его лицо, но в голове у нее до сих пор звучал его голос, читавший ей сказку Кумико Моити[55] о том, как в лесную прачечную к барсуку пришла девочка с лейкой и попросила ее хорошенько вычистить, а когда барсук отдал ей чистую лейку, оказалось, что девочка была духом дождя, который живет на небе.

Снежинки оседали на ее веках, таяли и холодом стекали по вискам. У папы был приятный, немного хриплый голос – оттого, что он много курил и по пятницам любил пропустить пару бокалов пива в баре с коллегами. Он и мама были совершенно разными людьми. Как странно, что Юи вообще появилась на свет.

– Дзё-тян[56], что ты здесь делаешь? Ты потерялась? – В голосе женщины полностью отсутствовала обычная для взрослых заискивающе-покровительственная интонация, с которой обычно обращаются к детям.

Юи открыла глаза. Перед ней стояла сотрудница станции в форменной одежде, с прямоугольным бейджем на лацкане пиджака. Юи не могла прочитать ее имя, но один из иероглифов показался ей похожим на каменный фонарь торо из буддийского храма. На шее у нее был бело-синий платок, завязанный в красивый пышный бант. Будучи маленьким ребенком, Юи привыкла к тому, что, разговаривая с ней, посторонние взрослые – особенно женщины – ласково улыбаются, но сотрудница станции не улыбалась. Напротив, выражение ее лица, обрамленного коротко подстриженными черными волосами, было строгим: тонкие губы маленького рта плотно сжаты, а приподнятые, как у маски театра Но, брови нахмурены, как будто она на что-то сердилась. Она смотрела на Юи пристальным внимательным взглядом, словно пытаясь прочитать ее мысли. Ее глаза показались Юи совершенно черными, как два колодца с ледяной водой. И такими же безнадежными.

– Ты потерялась, дзё-тян? – повторила сотрудница станции. – Где твои родители?

– Моя мама… – пролепетала Юи и вдруг неожиданно для самой себя призналась: – Мама пошла в туалет и сказала мне ее подождать. Но я… – Тут она осеклась.

Женщина, слегка склонив набок голову, еще мгновение посверлила ее взглядом, затем приподняла левую руку и посмотрела на наручные часы с тонким синим ремешком. Голос диспетчера по громкой связи сообщил, что поезд в сторону станции Омия отправится через восемь минут.

– Идем. – Она протянула Юи руку, и та послушно за нее взялась.

Не говоря больше ни слова, сотрудница станции развернулась и быстро, почти бегом, зашагала по платформе, таща за собой Юи. Ее пальцы крепко сжимали ладонь Юи, больно впиваясь ногтями в кожу, и девочке показалось, что при желании она с легкостью может сломать ей руку, раскрошив кости, как сухое зимнее печенье хигаси. Каблуки женщины звонко щелкали по гладкому покрытию платформы. Подойдя к лестнице, ведущей на нижний уровень, она начала спускаться, дернув Юи так резко, что та едва не упала, но сотрудница станции придержала ее, даже не обернувшись. Сначала Юи подумала, что женщина ведет ее к дежурному, но они миновали «Зеленое окно»[57] с лаконичной эмблемой JR, где продавались билеты на сегодня, и помчались по просторному холлу, ловко избегая столкновений с пассажирами, потом сотрудница станции резко свернула в раскрытые двери книжного магазина, провела Юи вдоль стеллажей, и они оказались в параллельном коридоре. Почти сразу же Юи увидела идущую им навстречу маму. Пальцы сотрудницы станции тотчас разжались, и, прежде чем Юи успела что-нибудь сказать, она уже отвернулась и удалялась в противоположную сторону, видимо спеша поскорее вернуться к своим рабочим обязанностям. Несмотря на царивший вокруг шум, Юи показалось, что она слышит резкое щелканье ее каблуков по кафельному полу.

– Юи-тян! – выдохнула мама, тоже заметив дочку.

Юи внутренне сжалась, приготовившись к выговору, но мама почему-то не спешила ничего ей говорить – вместо этого она с тревогой смотрела в том направлении, где скрылась сотрудница станции. Затем она проговорила только: «Пойдем, Юи-тян, иначе мама опоздает на работу», и они направились на пятую платформу, чтобы ехать в Итигая. Спустя несколько минут раздалось объявление, что поезд в сторону станции Омия линии Сайкёсэн задерживается в связи с тем, что на путях произошел несчастный случай, и пассажиров просят перейти на поезда линии Такасаки и Кэйхин-Тохоку. Мимо Юи и ее мамы пробежал запыхавшийся сотрудник станции в синей форменной фуражке.

– Наверное, опять кто-то на пути бросился, – пробормотала мама.

Юи в мельчайших подробностях помнила все, что произошло в тот день, хотя тогда она даже в школу еще не ходила. Можно сказать, это было самое яркое воспоминание ее детства. Много лет спустя ей удалось отыскать в старых новостях упоминание о произошедшем несчастном случае: молодая женщина, домохозяйка, бросилась под поезд с платформы номер четыре на станции Синдзюку. В интернете нашлась короткая заметка из «Ёмиури симбун»: на черно-белой фотографии были запечатлены несколько сотрудников станции, среди них – и та самая девушка, которая помогла Юи. Она смотрела с фотографии тем же неподвижным внимательным взглядом, и ее глаза казались двумя глубокими заброшенными колодцами. Юи почувствовала, как под этим взглядом из прошлого ее сердце начинает биться чаще. На светлом бейдже можно было разглядеть иероглиф, показавшийся ей похожим на буддийский храмовый фонарь торо —「凛」– Рин, «жестокий холод». Иероглифы фамилии терялись в тени, отбрасываемой лацканом форменного пиджака.

Юи всхлипнула и попыталась изменить положение тела, чтобы стало хоть немного удобнее, но стягивавшая лодыжки и запястья веревка не позволяла этого сделать. Наверное, сейчас она была похожа на Окику-муси – гусеницу, в которую воплотился дух связанной и утопленной в колодце девушки-служанки. Неужели он действительно собирается убить ее? Раньше ей почему-то казалось, что подобное может произойти только в фильмах, которые любил смотреть ее бывший парень. Невозможно поверить, что еще утром у нее была мечта, а уже к вечеру ее не станет. С того самого дня Юи хотела работать служащей на станции Синдзюку, – конечно, скромная мечта, что ни говори. Ее сверстницы мечтали стать кто актрисой, кто знаменитой мангакой[58], были мечты и попроще, вроде врачей и преподавателей. Одна девочка мечтала стать полицейской, как ее отец, – ей-то Юи и рассказала о своих планах на будущее.

– Станционной служащей? – удивилась будущая офицер полиции. – Это же скука смертная. Каждый день объяснять пассажирам, как пользоваться билетным автоматом, и сообщать о найденных забытых вещах…

– Зато можно приносить людям пользу, – возразила Юи. – Разве это не самое главное?

Одноклассница задумалась. Затем, слегка наклонившись вперед, медленно произнесла:

– Ну, если так подумать… то эта работа чем-то похожа на работу полицейского.

– Разве?

– Полиции ведь тоже приходится иметь дело со всякими вещами вроде тех, которые люди забывают в метро. Среди них и всякие гадости попадаются. Папа рассказывал, что как-то раз на станции Гиндза нашли мужскую сумку, сделали объявление, но за пропажей так никто и не явился. Спустя несколько дней сумку передали в полицию, а там внутри оказалась дорогая женская юката[59], вся в пятнах крови, и длинные деревянные палочки сайбаси[60], тоже перепачканные запекшейся кровью.

– Так это было… ох, ну ничего себе…

Юи с горечью призналась себе, что в тот раз она не испытала особенного волнения – ей показалось, что подруга рассказывает всего лишь тоси дэнсэцу, одну из страшных токийских историй, не имеющую никакого отношения к реальной жизни.

– Да, именно, – подруга-полицейская с энтузиазмом кивнула, – это было убийство. Повар, работавший в одном из дорогих ресторанов в квартале Гиндза, убил свою жену во время ссоры, заподозрив ее в измене. Удар был такой силы, что палочки вонзились прямо в сердце и женщина умерла мгновенно. Должно быть, он решил, что поезд увезет улики подальше от места преступления, но сумку нашли почти сразу же, а его вычислили по камерам наблюдения. И о чем только люди думают…

– Да уж…

– Папа называет таких «любителями». Говорит, человек так теряется после убийства, что совсем ничего не соображает и совершает ошибки одну за другой. Таких преступников всегда с легкостью ловит полиция.

– Но ведь есть и другие, – возразила Юи.

– Верно, – подруга кивнула и, помолчав немного, добавила: – Есть те, кто планируют убийство заранее и тщательно продумывают, что они будут делать дальше. Таких преступников можно назвать «профессионалами», они никогда не убивают случайно и не теряют голову. Такие по-настоящему безжалостны.

– Вот как…

– Да, именно.

Они сидели друг напротив друга за столиком в кафе неподалеку от школы. Подруга-полицейская рассеянно ковыряла пластиковой вилкой пышные панкейки, политые кленовым сиропом. Над двумя чашками сладкого капучино вились едва различимые усики пара. Через большое окно в помещение лился яркий солнечный свет. На улице было тихо, только в аккуратно подстриженной траве вдоль дороги стрекотали неугомонные насекомые. Прохожие не торопясь двигались по тротуару, несколько человек стояли на остановке автобуса. Женщина в легком платье и босоножках, державшая в руке пакет из магазина «Кинокуния», прижимала к уху серебристый сотовый телефон, улыбаясь чему-то, что говорил ей собеседник. Казалось, в том мире за окном просто не могло произойти ничего подобного.

– А тот мужчина… жена правда ему изменяла?

– Кто знает. – Подруга Юи пожала плечами. – У меня был парень, который ревновал меня ко всем моим друзьям, хотя причины никакой не было. Даже ударил меня однажды. – Она подняла руку и легонько прикоснулась указательным пальцем к левой щеке. – Так врезал, что в скуле трещина была, а лицо опухло так, будто меня ужалил шершень-убийца. Пришлось пропускать школу. Отстал только после того, как папа с ним поговорил. А так сразу и не скажешь, на вид – тщедушный очкарик. Ревность, знаешь ли, придает сил… представь себе – палочками нанести удар в самое сердце, на такое не каждый якудза способен, а тут – самый обычный человек. Наверное, от ревности у него совсем в голове помутилось, какая разница, изменяла ему жена на самом деле или нет. Папа говорит, что истинная причина преступления скрыта в самой психике преступника, а не во внешних обстоятельствах.

– Вот как…

– Да что ты все только поддакиваешь, Юи-тян! – рассердилась подруга-полицейская. – Ведешь себя так, будто тебя это совсем не касается!

– А разве… – удивилась Юи, – разве меня это касается?

Подруга хмыкнула, но продолжила свой рассказ:

– Папа рассказывал, что однажды повара навестил молодой человек, представившийся постоянным посетителем ресторана, где тот работал. Вообще-то, в полицейской тюрьме[61] навещать его могли только родственники, но они отвернулись от него сразу после произошедшего, и полиция пошла ему навстречу. Все-таки он не был жестоким человеком, просто его ослепили чувства. Он очень жалел о содеянном, плакал с утра до вечера и твердил, что сам не знает, что на него нашло – как будто им овладел злой дух и перед глазами будто красная пелена была. Но после разговора с тем молодым человеком он успокоился.

– Вот как…

– Да прекрати уже!

– Извини. – Юи виновато опустила глаза. – Я просто не понимаю, какое это имеет отношение к работе станционной служащей…

– Ты правда не понимаешь? – Подруга-полицейская обвела взглядом помещение кафе, и Юи машинально повторила ее движение.

Через столик от них сидела еще пара школьниц. Перед одной из девочек лежала раскрытая тетрадь – она склонилась над ней так низко, что длинная, крашенная в рыжий цвет челка полностью скрывала ее лицо, а вторая ей что-то объясняла. Еще в кафе был одинокий юноша в строгом костюме – на вид студент старшего курса или преподаватель, хотя, может статься, просто офисный служащий. Он с задумчивым видом смотрел на подвешенную на стене за кассой меловую доску, на которой разноцветным мелом было написано меню и нарисованы десерты, и вертел в пальцах серебристую ложечку для кофе. Перед ним стояла чашка эспрессо.

Теперь, сидя со связанными руками и ногами в деревянной пристройке одного из домов в частном секторе неподалеку от станции Синдзюку, Юи представляла себе эту сцену так же отчетливо, как если бы она произошла сегодня утром. Ей показалось, что она даже различает слабый кофейный аромат, витающий в воздухе, и видит подсвеченные лучами солнца крошки печенья на столе, отбрасывающие крохотные причудливые тени.

Ватанабэ

Александр внимательно рассматривал фотографии на небольшом информационном стенде, переводя взгляд с одного лица на другое. Со стенда на него смотрели четверо мужчин средних лет, – возможно, если бы он встретил их на улице, решил бы, что они обычные работяги: не из тех, что на особенно хорошем счету у начальства, вероятнее всего любящие пропустить вечером несколько лишних кружек пива или рюмок сакэ в компании друзей и, может статься, время от времени имеющие небольшие проблемы с законом. В любом случае, даже если бы он в точности не знал, кем они являются в действительности, ни с одним из них ему бы не захотелось познакомиться поближе. Лица на фотографиях были откровенно отталкивающими. У одного из преступников верхнюю губу надвое разделял уродливый рваный шрам, придавая ему сходство со злобным демоном со старинных гравюр эпохи Эдо. Рядом с фотографией самого молодого, долговязого и тщедушного на вид парня были указаны его характерные привычки: «грызет ногти» и «нюхает свои руки». Надписи сопровождались соответствующими рисунками полицейского художника – несмотря на то что рисунки были сделаны в стиле манга, Александр невольно поморщился. Первые три фотографии, помимо возраста, примерного роста, времени, когда был сделан снимок, и особых примет, сопровождала поясняющая надпись крупными иероглифами: «Убийца. За любую информацию, полезную для расследования, денежное вознаграждение три миллиона иен[62]. Звоните по номеру местного отделения полиции. Звонок бесплатный». Четвертое фото, на котором был запечатлен сорокалетний мужчина с узкими глазами, приплюснутым носом и почти без бровей, было немного больше других, заключено в ярко-желтую рамку, и надпись рядом с ним тоже отличалась: «Убийца. Разбойные нападения с применением огнестрельного оружия. Главарь банды. За любую информацию, полезную для расследования, денежное вознаграждение шесть миллионов иен!!! Звоните по телефону…»

– А так сразу и не подумаешь, сколько горя они принесли…

Он обернулся на голос и встретился взглядом с полицейским, стоявшим чуть поодаль и тоже задумчиво рассматривавшим лица объявленных в розыск преступников. На вид офицер был еще совсем юным, как будто только вчера окончил университет и полугодовой курс в Полицейской академии. После разглядывания грубых физиономий закоренелых преступников видеть обычное лицо было неожиданно, так что Александр слегка опешил и сначала невежливо уставился офицеру прямо в глаза, в которых читалась доброжелательность, смешанная с любопытством, прежде чем пробормотал:

– Да уж, я бы никогда не догадался… особенно насчет этого… – Он указал пальцем на мужчину, за информацию о котором предлагалось целых шесть миллионов иен. – Такой страшный преступник!

Полицейский сдержанно улыбнулся:

– Вы, наверное, здесь по работе. Американец?

– Нет. – Александру вспомнилось, что японцы и раньше почему-то часто принимали его за американца и называли «амэрикадзин-сан», – может быть, просто потому, что с их точки зрения русские и американцы были на одно лицо. – Я из России.

– О-о, вот как, – многозначительно протянул полицейский. – Честно говоря, я почти ничего не знаю о вашей стране, хотя в Токио люди отовсюду приезжают. Разве что как-то раз пригласил свою девушку в ресторан русской кухни в квартале Гиндза.

– И как? Вашей девушке понравилось?

– Мы с ней вскоре расстались, – сказал офицер и тут же смущенно рассмеялся, схватившись пальцами за козырек форменной фуражки. – Как неловко получилось: будто мы расстались из-за русской кухни!

– Точно не из-за нее? – стараясь не улыбаться, уточнил Александр.

– Нет-нет, русская кухня очень вкусная, правда! Как это… соря… – он нахмурился, пытаясь выговорить непривычный звук – …сорянка… и пиросики… К тому же в ней гораздо больше вегетарианских блюд, чем в японской, и моей девушке это подходило.

– Вот как… у вас почти похоже произнести получилось.

– Это вы просто из вежливости так говорите.

Он почувствовал, как тягостное напряжение последних дней постепенно оставляет его, и уголки рта сами собой поползли вверх. Когда полицейский смеялся, то казался совсем мальчишкой, и зубы у него, в отличие от зубов у большинства японцев, были на удивление ровные – только один из верхних резцов был чуть повернут боком. Александру пришло в голову, что мать, должно быть, специально отвела сына к стоматологу еще школьником, чтобы ему немного искривили зуб[63].

– А вы ничуть не удивились тому, что я разговариваю по-японски.

– Да-а, – офицер кивнул, – вообще-то, это довольно необычно: иностранцы редко могут сказать что-нибудь кроме «коннитива» или «аригато:»[64], но вы столько времени стояли перед этим информационным стендом, – он кивнул на плакаты с информацией от полицейского управления, – вряд ли вы просто любовались этими лицами.

– Я… долго здесь стоял? – переспросил Александр.

Полицейский взглянул на свои наручные часы.

– Выходит, больше двадцати минут. Я уже некоторое время наблюдаю за вами – сначала подумал, вы просто рассматриваете изображения, а потом понял, что вы читаете, – он указал пальцем на иероглиф「真」, «макото», означающий «истину», в имени одного из преступников, – вы удивились, увидев этот знак в имени подобного человека, – так мне показалось. Так что я сделал вывод, что вы владеете японским.

– Вот оно как…

– Туристы обычно так внимательно афиши театра Кабуки рассматривают. А вас, получается, преступники интересуют.

– Да нет, не то чтобы… – попытался возразить Александр, но по выражению лица своего собеседника понял, что его слова прозвучали неубедительно.

Полицейский перестал улыбаться, и его взгляд посерьезнел, из-за чего он сразу стал выглядеть старше. Нет, он все-таки не был юношей, еще вчера окончившим Полицейскую академию. На европейский взгляд, японцы всегда кажутся моложе своих лет. Александр посмотрел на его серебристый нагрудный знак, на котором по обе стороны от эмблемы Национальной полиции Японии располагались по две золотые полоски. «Зачем я это делаю? Все равно ведь не разбираюсь в их рангах…»

– Старший офицер полиции[65] Такэдзи Ватанабэ[66], – представился молодой человек.

– Ватанабэ-сан. – Александр поклонился. – Александр. Можно просто Алекс.

– Арэксу-сан. – Полицейский ответил поклоном. – Имя у вас тоже похоже на американское.

«А ведь и правда…»

– Судя по лицам этих людей, – старший офицер Ватанабэ кивнул на заинтересовавший Александра стенд, – нельзя сказать с уверенностью, что они преступники. Но все же, встретив их, вы бы проявили осторожность. Мы, люди, судим в первую очередь по внешности – так уж устроена наша психика. Если человек похож на тэнгу[67], а его одежда неопрятна, вряд ли он с первого взгляда вызовет доверие. Особенно у молодой женщины.

Александр, внимательно слушавший рассуждения полицейского, кивнул в знак согласия.

– Так что убийца-демон из Итабаси, о котором говорит вся Япония, точно не из их числа.

– Убийца-демон из Итабаси?

– Да. Он, должно быть, весьма привлекательный мужчина, – офицер Ватанабэ подошел к стенду поближе и задумчиво потер пальцами подбородок, – к тому же наделенный немалой физической силой. Наверняка занимается спортом, кэндо[68] или чем-нибудь в этом роде.

– Почему именно кэндо?

– Полагаю, – полицейский искоса взглянул на Александра, – это должно подходить к его характеру. Он ведь не обычный скромный служащий или простой рабочий, которого толкнула на путь преступления тяжелая жизнь и отчаяние от собственных неудач. И не обманутый муж, в порыве ревности убивший свою жену. Такие люди обычно испытывают трудности с самооценкой. Напротив, он, должно быть, человек с высоким мнением о себе. И у него, скорее всего, нет проблем с деньгами.

– Прямо-таки Юкио Мисима, только романов не пишет.

– Кто знает! – Полицейский коротко рассмеялся. – Кстати говоря, Мисима-сан занимался кэндо и описал это в одном из своих романов. Человек может быть талантлив в разных вещах. Как бы то ни было, этот убийца – эстет, а не грубый ремесленник.

Александру живо представились жуткие газетные описания разрубленных на части тел несчастных девушек, утопленных в реке Сякудзии. Словно прочитав его мысли, офицер Ватанабэ добавил:

– Говорят, японский хорек итатси крайне брезглив и никогда не наступает в грязь. Но кто может сказать, что такое чистота с точки зрения хорька? Животные закапывают в землю и прячут под корнями деревьев сырые куски мяса, а потом находят их и съедают с большим удовольствием. Человеку стало бы плохо от одного только вида и запаха подобного угощения. То, что делает убийца с телами своих жертв, может казаться обывателю работой безумного мясника, но для него это – пример высокого искусства.

– Вы так… считаете? – Александр внимательно посмотрел на полицейского, но лицо его было совершенно непроницаемо.

Старший офицер Ватанабэ ответил не сразу. Мелкий снег перестал, и на улице немного посветлело. Мимо них то и дело проходили спешащие по своим делам люди. Одна девочка, на вид ученица первого или второго класса, обратила внимание на полицейского и показала пальцем на его блестящий нагрудный знак. Молодая женщина, которая вела ее за руку, коротко извинилась и потащила девочку дальше. Офицер Ватанабэ шутливо отдал девочке честь и с улыбкой проводил ее взглядом.

– Знаете, считается, что для того, чтобы поймать преступника, нужно научиться думать и чувствовать, как преступник. Как бы самому «стать преступником». Сорок лет назад эту систему разработал один американец, работавший в ФБР[69]. Вначале коллеги над ним посмеивались, называя фантазером, но впоследствии выяснилось, что его методика хорошо работает и благодаря ее применению раскрываемость преступлений стала гораздо лучше. Сейчас не только полицейские эксперты, но и журналисты наперебой пытаются составить психологический портрет убийцы-демона из Итабаси, однако…

Александр вспомнил газетные статьи, которые он читал, – действительно, каждый автор пытался хотя бы в нескольких предложениях описать предполагаемого убийцу. Там были и шаблонные предположения, что он, возможно, подвергался в детстве издевательствам со стороны других детей или же его отвергла девушка (что легко опровергалось отсутствием сексуального насилия, а также тем, что у убитых им женщин не было никаких общих черт, да и разброс по возрасту жертв, несмотря на их молодость, был довольно велик). Были и неожиданные догадки, – например, что убийца с помощью веревок превращал своих жертв в «куклы-марионетки», воплощая таким образом в жизнь сюжет некой безумной пьесы. Сходились «профайлеры» в одном – все они утверждали, что убийца обладал немалой физической силой и, даже если он и был обычным офисным служащим, вежливо склонявшимся в поклоне перед своим начальником, он наверняка проводил много времени в спортзале. Кэндо и другие традиционные виды спорта, впрочем, никто не упоминал, – возможно, из подсознательного нежелания связывать столь чудовищные преступления с чем-то «исконно японским». В любом случае в мегалополисе Токио с населением около четырнадцати, а если учитывать всю городскую агломерацию Большого Токио, порядка сорока миллионов человек даже под самое необычное из предложенных описаний подходило слишком много людей.

– Однако?.. – переспросил Александр.

– Однако у этой методики есть один существенный недостаток, который в большинстве случаев не играет никакой роли, – заключил офицер. – Обычно преступники все же не так умны, как те, кто пытается их поймать. Человек с легкостью может перевоплотиться в того, кто в чем-то ему уступает, но очень трудно поставить себя на место интеллектуально превосходящего противника. Мотивы такого человека могут находиться за пределами нашего понимания.