скачать книгу бесплатно
Разбудил его новый визит мужчины, чем-то напоминавшего Толя. Приторно улыбнувшись, тот заявил, что скоро Первого освободят: уберут капельницы и начнут нормально кормить. А ещё он пристально глянул Первому в глаза и спросил:
– Ты ведь будешь хорошо себя вести? Если да, то я распоряжусь, чтобы сняли ремни прямо сейчас. Если нет… Впрочем, я не жду ответа «нет». Я прав?
– Да… – бесцветным голосом ответил Первый (и мужчина удовлетворённо кивнул). – Где я? Что происходит? Кто вы?
Улыбка стала ещё шире. Мужчина покачал головой, поцокав языком. И вдруг ответил совсем неформально:
– Много будешь знать – скоро состаришься. Тебе ведь этого не нужно, а, Первый? Медики определили твой биологический возраст, как девятнадцать лет. Неплохо, да? У тебя ещё столько всего впереди… Так что расслабься. Отдыхай пока. Скоро всё узнаешь.
Первый не ожидал такого и, кажется, даже покраснел, напрягшись под ремнями. Но вскоре и правда расслабился, глядя в хитрые карие глазки мужчины.
– Как мне к вам обращаться? Вы ведь не врач? Я видел врачей. А вы… командир?
Мужчина расплылся в улыбке. Чувствовалось в ней что-то такое, разом перечеркнувшее сходство с утончённым безумцем Толем. В ухмылке здешнего заправилы сквозил холодный расчёт, грубая самоуверенность и какая-то сложная цель, скрытая от посторонних глаз. Может быть, даже от глаз сослуживцев.
– Зови меня просто Кэп, – медово-елейным голосом протянул он. – Что мне до званий и имён? Все мы в одном котле…
С этой задумчивой репликой мужчина поднялся и вышел. А Первый насторожился, решив, что последнюю фразу тот произнёс, давя на жалость: стараясь Первого к себе расположить. Первый откуда-то знал, что «котлом» на военном жаргоне называют ситуацию, когда войска окружены противником, и нет выхода из оцепления. «Да… Похоже, я нужен этому человеку живым. Как всегда, я кому-то нужен, хоть и не знаю, зачем, и кто? я, и нужен ли самому себе… Шестой, стало быть, тоже мёртв. Возможно, это я убил его… Что с Ханни?..»
***
Медленно тянулись часы. Приходили уже знакомые и ещё не знакомые санитары. «Боевые санитары», как тайно прозвал их Первый за исключительную точность движений, строевую осанку и краешки зелёных манжет, выглядывавших из-под халатов. Санитары и правда освободили его от ремней, сняли катетеры, показали ему дверь в санузел. Конечно же, парни в халатах пристально за ним наблюдали, но, в общем-то, даже не это не давало Первому им навалять. После долгой отлёжки на койке руки-ноги у него стали ватными. А может, ему вводили какой-то миорелаксант. И опять же, стоило ли совершать необдуманные поступки, пока он не выяснит, где? он? На базе Толя всё было по-другому. Он видел деревья, слышал вздохи свободы за стеной, да и выбора у него особо не было из-за Препарата.
А здесь его палата, похоже, была с шумоизоляцией. Он не знал ничего о здании, в котором его держали, но заподозрил, что этот этаж мог вообще находиться под землёй. Из-за постоянной чехарды лёгкой дрёмы и вялого, туманного бодрствования Первый не знал, сколько времени прошло с той ночи провалившегося побега. Возможно, всего пара дней, а может, недели и месяцы.
Хотя это, пожалуй, всё-таки было преувеличением. Ведь синяки с его тела ещё не сошли. Побаливали рёбра, левая сторона груди превратилась в сплошную гематому, длинная рана на лбу стала жёстким запёкшимся бугром. Первый обнаружил на себе и пару хирургических швов. Оттянув ворот бесформенной робы, в которую его теперь одевали, он до тошноты ужаснулся буро-зелёному месиву незаживающих побоев и разрезов. Впрочем, и такая бурная реакция на раны была не совсем его. «Видимо, дело в лекарствах».
Но всё было не так уж плохо. Ведь его не пытали, не били, не заставляли драться… Вскоре очередной санитар принёс ему прямо в палату поднос с настоящей едой. Он даже поздоровался с Первым. Сказал ему: «Добрый день». «Значит, сейчас день, – заключил Первый. – А другие приходили утром… Хоть какая-то информация. Если только санитар не врёт». На пластиковом столе у койки появился симпатичный обед, какой Первому и не снился у Толя. Омлет, горка тушёных овощей и нарезка варёного мяса на тарелках из вощёной бумаги. Вилки пластиковые, но удобные. Фруктово-ягодный компот в картонном стаканчике. Чудеса, да и только.
Первый ел, спал и снова ел. Индикаторы медицинских аппаратов давно погасли, наступила тишина. Первому приносили еду, что-то меняли в хитром высокотехнологичном шкафу в стене с бесшумными створками, плавно выезжавшими вперёд на пневматических поршнях. За дверьми санузла с очень чистым туалетом и душем на полке нашлись тюбик пасты, зубная щётка и мыло. Рядом висела пара махровых полотенец.
Мягкие белые шлёпанцы на ногах, везде чистота и свет… Правда, не видно зеркал. Но Первому и без того есть, чему удивляться. К примеру, откуда он вообще знает названия и назначение вещей… Нет, в его жизни явно произошли перемены к лучшему. Вот только нельзя забывать, что бесплатный сыр – в мышеловке, и от Первого чего-то хотят.
***
Как показалось Первому, наступило новое утро. Он почувствовал: хватит валяться! Пошарахавшись по маленькой комнатке, он легко разобрался с дверцами встроенного в стену шкафа (нужно было просто нажать на них, чтобы они открылись). Он нашёл там несколько сменных комплектов одежды. Хэбэшные штаны, трусы и рубашки-балахоны без пуговиц. Те же больничные робы светло-бежевых и серых оттенков, как и та, что на нём. Но всё же получше, чем тонкий халат до щиколоток, распоротый на спине и застёгнутый на хлипкие липучки.
Первый принял душ (и опять-таки, хоть он себя не помнил, но как пользоваться душем – знал). Вытерся. Оделся в бежевый больничный комплект. Позже за ним зашёл «боевой санитар». Он объявил Первому, что теперь тот будет обедать в столовой.
Санитар не приказывал Первому повернуться, не застёгивал на нём наручников и не гнал его перед собой, уткнув ему между лопаток ствол пистолета. Вместо этого он всего лишь приглашающе на него глянул, указав жестом на выход из комнаты. За дверью, мягко отъехавшей вбок, оказался искусственно освещённый коридор, и Первый неуверенно шагнул туда. Санитар вроде не ждал от него никаких сюрпризов – просто шёл рядом, направляя Первого мягкими похлопываниями то по правому, то по левому плечу. Но Первый и не рыпался. Он жадно постреливал глазами по сторонам, считая повороты коридора и запоминая расположение дверей.
Когда они добрались до столовой, Первый был сильно удивлён. Он ожидал увидеть большой обеденный зал с длинными столами. Со множеством таких же «пациентов», как он – не то больных, не то заключённых в сверкающе чистой одежде, сгорбившихся над тарелками с предательски вкусной едой. Но когда санитар вновь коснулся его предплечья, слегка подтолкнув вперёд, ничего такого за очередными дверьми Первый не увидел.
Он стоял на пороге небольшого помещения без окон, оформленного в приторно-бежевых тонах, с желтоватым светом, льющимся от потолочных панелей. Впереди в четыре ряда выстроилось восемь маленьких квадратных столов с композитными стульями по бокам. Никаких раздаточных окошек: еду, видимо, приносили «пациентам» всё те же «боевые санитары». Но других пациентов здесь не было… Почти не было, в зависимости от того, кого можно назвать пациентом. У Первого чуть глаза на лоб не полезли. За ближайшим столиком, лицом к нему, сидела Ханни собственной персоной.
Первый едва не споткнулся о порог, но сумел-таки шагнуть в зал под обжигающим взглядом яростно-голубых глаз. В конце концов, ничего другого ему просто не оставалось. На ватных ногах он подковылял к столику, отодвинул стул и осторожно опустился напротив Ханни, надеясь, что она вдруг не вскочит и не свернёт ему шею. Повисла тишина, они просто смотрели друг на друга. Только мягкие шаги санитара наполняли зал, пока тот выносил откуда-то тарелки с едой и расставлял перед ними на столе. Недурная, между прочим, была еда. У Первого заурчало в животе, когда ноздри защекотал аромат тушёного мяса. Ханни, кажется, это услышала и вдруг улыбнулась.
– Привет, – бросила она хрипловато, в своей обычной манере.
– П-привет… – выдавил из себя Первый, едва не подавившись набравшейся во рту слюной. – К-как… дела?
Ханни закатила глаза, осклабилась и зашлась тихим смехом. Она тоже была одета в больничное. Только не в бежевое, а в голубовато-серое, в тон её светлым глазам. Волосы были собраны в хвост, зацепленные на затылке резинкой. Первый отрешённо подумал, что на её лице и на видимых частях тела почти нет синяков. Да он уже и сам чувствовал себя совсем неплохо: рёбра не болели, в голове прояснилось, и хоть он не смотрелся в зеркало, но подозревал, что и выглядит теперь получше.
Он смущённо опустил взгляд к тарелкам, обнаружив перед собою салат, пюре и бифштекс. «Пациентам» выдали самые обычные, металлические вилки и ножи, а не пластиковое их подобие. Первый сглотнул, прикоснувшись к ним и ощутив холодок. Машинально он стал резать бифштекс, удивившись, что умеет делать и это, и вообще продемонстрировав должную долю знания этикета. Не отрывая взгляда от тарелки, он снова сглотнул и тихо произнёс:
– Ты… знаешь, где мы? Сколько времени прошло?
Ханни опять рассмеялась. Первый скорее ощутил лёгкое движение воздуха, чем услышал сухой шелест её беззвучного смеха. Он поднял глаза на Ханни, начиная всерьёз опасаться за её психическое здоровье. Но выглядела она довольно нормально и бодро ковыряла вилкой бифштекс, вроде бы даже с аппетитом. Вот только вилку она держала левой рукой, а кусочек хлеба – плохо гнущимися пальцами правой. И Первого кольнуло какое-то непривычное чувство: зачаток угрызений совести. Ханни, будто прочитав эти мысли, заглянула ему в лицо, улыбнувшись.
– Насчёт времени точно не скажу… По ощущениям – пара недель. Ты ведь тоже постоянно спал?
Первый кивнул.
– Ну а где мы… – задумчиво протянула Ханни и повела глазами, осматривая зал столовой. – Точно не знаю. Владивосток, Кронштадт… да хоть Камчатка! Заметил? Здесь нет окон. Хотя… Мне кажется, я чувствую в воздухе запах моря. Такую солоноватую свежесть… Но… Может, это просто хлорка и йод.
Она вновь хохотнула и вернулась к еде. А Первый ещё минуту сидел, переваривая услышанное. Потом тоже проглотил пару кусков и, переходя на шёпот, рискнул:
– Тебе тоже ничего не сказали? Но ведь… Разве ты не солдат, Ханни? Разве ты… не часть этого всего?
Ханни глянула на него как-то странно. На её лице появилось необычное выражение: сочетание наивно распахнутых глаз и улыбочки тихого безумия.
– Да, Первый, я – часть этого всего. Как и ты, блин! Тебе что, совсем разъело мозги?
Первый удивлённо моргнул, устыдившись. А взгляд яростно-голубых глаз вдруг порхнул ему за спину. Первый оглянулся. Оказывается, у дверей стоял боевой санитар, вытянув руки по швам и глядя куда-то вдаль.
– Они слушают, да? – шепнул Первый, чувствуя себя совсем глупо.
И куда подевалась вся его проницательность и тонкий расчёт? Ханни вновь одарила его леденяще-милой улыбкой.
– Думаю, да. И тот мальчик у двери – только для виду. Чтобы мы от не?го шифровались. А вообще он – так… Официант, администратор зала и охранник в одном лице. Думаю, тут всё набито прослушкой. Маленький милый зал… Уютненько, не находишь?
Первый уткнулся в еду, чувствуя жар на щеках.
– Да расслабься… – ободряюще бросила Ханни. – Думаю, мы делаем как раз то, что им нужно. Зачем нас привели сюда? Зачем свели вместе? Ясно же, что не просто так…
– Это как большая тюрьма? Общая тюремная камера, да? Они хотят узнать, что случилось?
– Да не парься ты, говорю же! Ещё не понял? Им и так всё известно!
– К тебе тоже приходили с бумагами? Двое?
– Двое… Трое… Целая толпа! Уж не знала, куда деваться от них… Прям задрали!
– Что?
– Да ничего… Х-ха! Ознакомили меня с «заочным приговором». Что-то там о нарушении конституционных прав человека. И ещё так, по мелочи. Массовые пытки и казни… Не признали, что я тоже находилась под действием Препарата. Толь… Ай, ладно… В общем, предъявили мне ультиматум. Либо за решётку, а либо… И вот тут-то самое интересное…
Первый изогнул бровь.
– Предложили прикинуться больной? Ну… – он многозначительно прикоснулся к виску, зашуршав просторной рубашкой.
Ханни усмехнулась.
– Да как же!.. Говорю же, не поверили про Препарат!
– Но тогда… Они так и не сказали, кто они такие? Просто дали подписать странные бумаги?
– А ты, я вижу, шаришь… Ага. Только не всё так просто. Я читала бумаги. С виду там всё в порядке. Вроде как… наше дорогое правительство помещает меня сюда, в «частную трудовую колонию». Пожизненный рабочий контракт без оплаты труда. Круто, да?
Первый не ответил. До него со скрипом доходил смысл её слов. На автомате он доедал остатки обеда, механически пережёвывая пищу и запивая чаем. Ханни тоже орудовала вилкой, уминая за обе щеки. Первый вытер рот и руки салфеткой. Всё-таки дождавшись, когда официант с грязной посудой отойдёт подальше, спросил:
– Так ты не знаешь, у кого мы? Что-то опять начинается?..
– Похоже на то. Они называют себя «СЛОМ».
– Слом?!
– ИССЛ-ОМ, – раздражённо отчеканила Ханни. – Аббревиатура, разговорное сокращение… «Исследовательский лагерь опасных механизмов». Очень весело. Согласить, говорить «ИЛОМ» было бы совсем стрёмно.
– Чего?! – поперхнулся Первый. – Лагерь? Механизмов? Что за бред?
– Ага. Я тоже так подумала, но… Форма предприятия – акционерное общество. Это может означать что угодно. Возможно, нам вообще показали поддельные документы, распечатанные на цветном принтере. Может быть, нас похитили, вязли в плен… А может, и нет. Может, у них и правда контракт с правительством. Поэтому тут одни додики в форме…
– Додики? – не удержался Первый, прыснув от смеха. – Кто это?
Она не успела ответить, лишь сверкнула глазами. К столу тихо подошёл санитар, положив Первому руку на плечо. Значит, пора было закругляться с обедом. Тем более что разговор сполз в какое-то несерьёзное русло. Видимо, кто-то отдал приказ сворачивать этот балаган. Первый, глянув на Ханни, заметил, как забавно взмыли вверх её брови. Мол, хорошенького понемножку, ага? К ней тоже подошли, ну а Первого потянули в коридор.
Обратно их с Ханни вели разными переходами – может быть, даже в разные корпуса. Первый не слышал за спиной её шагов, да и окон так и не попалось по дороге. Первый укрепился в мысли, что это подземный этаж, и постарался запомнить все повороты и двери. Если верить Ханни, они с ней в самом начале пути. Им ещё предстоит всё узнать. А пока надо просто присматриваться ко всему и запоминать. И тогда в голове сформируется общая картина и план.
***
После этой встречи обед и ужин Первому приносили в палату, так что в тот день им с Ханни больше видеться не довелось. Потянулись унылые будни. Первый лежал в своей комнате и глядел в потолок, пытаясь систематизировать крохи недавних наблюдений. Но как он ни старался, всё не мог определить, где здесь спрятаны скрытые камеры, хоть и был совершенно уверен в том, что они есть.
Когда его привели сюда после встречи с Ханни, то выяснилось, что за время обеда в палате демонтировали все медицинские приборы. Больше не было ни кардиомонитора, ни аппарата искусственной вентиляции лёгких, ни центрифуг для экспресс-анализов, ни стоек для капельниц. Только дырочки остались в стенах от крепежа устройств да призрачные следы от ножек тяжёлых тумб на полу. А высокотехнологичную койку с фиксаторами в различных положениях заменили обычной одноместной, заправленной белым бельём и накрытой голубым покрывалом.
На кровать кто-то бросил пару рекламных журналов. В журналах были фото косметики и других «товаров по почте», но текст был настолько банальным, такого общего содержания, что Первому не удалось по нему что-либо определить. Номера телефонов с трёхзначным кодом впереди ничего ему не говорили. Печально, но именно сейчас подсознание его подвело, отказавшись выдать нужные данные. Первый пялился на фото глупо улыбающихся девок и парней, читал названия бесполезных товаров или просто лежал на койке, затаив дыхание: пытаясь расслышать хоть что-то, кроме шагов санитаров и лязганья столов на колёсах… Но ведь и это уже кое-что. Да, в своей палате он был единственным «больным», но по звукам заключил, что за стенами всё же ещё кто-то есть.
На следующий день его вновь повели в столовую. Санитар отомкнул дверь магнитным ключом, мягко выпроводив «пациента» из комнаты. И хоть отношение к нему здесь и чистая палата с удобствами разительно отличались от камеры с решёткой на базе Толя, и от Первого пока ничего не требовали, но в целом его положение можно было назвать заключением.
В столовой он опять встретил Ханни. Они ели и тихо, сдержанно обсуждали свои скудные новости. Затем они вновь расстались. Но Первого стали водить в столовую регулярно. Правда, порою он завтракал и обедал совсем в одиночестве, и тогда начинал беспокоиться. Но вот приходило время ужина, и за столиком его снова ждал пристальный взгляд синих глаз. Или наоборот: ужинал он один, а Ханни встречал уже утром. Тогда Первый понял, что ему дают её видеть не чаще одного раза в день. А сама она объяснила, что днём её водят на физиотерапию, чтобы вернуть подвижность только-только сросшимся пальцам. Скоро ей даже обещали разрешить посещать спортзал.
Это тоже было занятным фактом. Выходило, у загадочного СЛОМа тут целый спортивно-оздоровительный комплекс. Первый даже слегка расстроился – позавидовал Ханни, ведь его самого пока никуда не водили, кроме маленького обеденного зала. Но вскоре случилось и кое-что поинтереснее. В его комнату повесили электронные часы, выдали ему пластиковую ключ-карту от двери и объявили, что теперь он может свободно передвигаться по маршруту «палата – столовая». А в столовой произошло просто нечто. Там начали появляться новые люди.
***
Сначала с Ханни и Первым стал обедать один незнакомый парень. На вид он казался совсем ненамного старше Первого и внешне ничем не отличался от людей, которых Первый уже видел здесь и на базе Толя. Не отличался парень, как думал Первый, и от него самого. Хоть он ещё и не видел себя в зеркале целиком, а лишь замечал фрагменты отражений в блестящих поверхностях. Но он чувствовал, что всё именно так. Что парень – такой же, как он. Это было важным моментом. Кажется, это следовало назвать «этнической принадлежностью». Первый не был до конца уверен в значении этих слов, но они составляли часть анализа сложившейся картины. Относились к догадкам о том, где они с Ханни оказались. Хотя всё равно вариантов могло быть бессчётное множество. Первый знал географию мира только в очень абстрактных понятиях.
Они с Ханни, как это ни странно, поначалу прямо-таки не решались подсесть к новичку. Оглядывались на «боевого официанта», а тот едва заметно качал головой. Посещения парнем столовой тоже были хаотичными, как и встречи Первого с Ханни. Иногда Первый завтракал один, иногда обедал с Ханни, иногда ужинал в молчаливом соседстве незнакомца.
Затем появилось ещё двое гостей. Вернее, это были не гости, а гостьи. Их появление вызвало крайнее любопытство у Первого и, кажется, удивление Ханни. И даже небольшой интерес у угрюмого новичка. Первый прямо-таки впервые в жизни (во всяком случае, в осознанной) увидел настолько отличавшихся от него людей. Дело в том, что это были две азиатки.
Одна из них – взрослая. Даже, может, пожилая. Маленькая сухонькая женщина с кожей цвета разбавленного йода, прорезанной мелкими морщинками. Треугольное лицо, тонкие суровые губы, небольшой и какой-то уж очень необычный нос, сильно вдавленный на переносице и загнутый на конце книзу. Непонятного оттенка волосы коротко острижены. И у этой незнакомки, как у Ханни, была некая черта, проявлявшаяся в каждом движении. Что-то вроде натянутой жилки где-то глубоко внутри. Женщина сидела очень прямо, движения её были скупыми и точными. Первый даже поначалу решил, что это и есть то самое, что зовут «военной выправкой».
Бросив взгляд на взрослую женщину, Ханни шепнула: «Казашка. Или, может, узбечка». А вот с национальной принадлежностью второй женщины было ещё любопытнее. К тому же, на самом деле это была совсем молодая девушка. Высокая, стройная, со светлой кожей и очень изящной фигой, хоть какой-то слишком уж «длинной», говоря не конкретно о росте, а об узких хрупких костях и, пожалуй, слегка низковатой посадке аккуратного таза.
Девушка отличалась от женщины, сидевшей напротив неё, боком к столику Ханни и Первого. И в то же время у них были общие восточные черты. Эта парочка появлялась в столовой всегда вместе и держалась чуть поодаль. Чувствовалось некая близость между ними, забота со стороны старшей по отношению к младшей и почтение со стороны юной. Первый даже грешным делом подумал, уж не мать ли это и дочь.
Только кожа девушки была не тёмной, а наоборот очень белой. Лицо – вовсе не маленькое, а довольно широкое, хоть и приятно овальное. По бокам его закрывали пряди длинных прямых волос, опускавшихся ниже плеч. Волосы были тёмные, блестящие, но не чёрные. Скорее, густо-русые, и вот удивительно, хранили на себе следы краски. Либо уже отросли, либо сразу были выкрашены градиентом: на концах – в ярко-медный цвет. Нос у девушки был прямой, тоже слегка загнутый книзу, но не вдавленный, а с аккуратной горбинкой. И при этом не гигантский шнобель, а очень даже красивый носик, гармонирующий с чертами лица. Брови – тёмные, густые, с небольшим изящным изломом. Губы – аккуратненькие и полные, как у куклы.
Первый и Ханни поначалу решили, что ей нет и двадцати. Впрочем, они немного ошиблись: не учли особенностей расы, наделённой столь необычными отношениями со временем.
Ну а самое странное творилось у девчонки с глазами. Первый даже слегка испугался. Но Ханни потом объяснила: контактные линзы. Чёрт, да это было ещё более странным, чем крашенные патлы! Все они здесь одевались в светлые больничные робы и в мягкие тряпичные тапки. Ни на Первом с Ханни, ни на парне-новичке не было никаких украшений и излишеств. А тут – на тебе! Цветные линзы! И не какие-нибудь, скажем, фиалковые, с имитацией естественного сосудистого узора, а наоборот: очень большого радиуса, без рисунка и просто сплошного… ярко красного цвета! Как у кролика или лабораторной мыши. А затем ещё и выяснилось, что девчонка шикует, меняя цвета! То линзы были красными, то жёлтыми, то ядовито-розовыми, а то радиоактивно-зелёными! Также у неё на запястье болтался браслетик из мелких красно-розовых бусин. Ну вообще чудеса! Ханни даже возмутилась таким пристальным вниманием Первого, кажется, к юной японке, прошив его негодующим взглядом.
– Не привык ещё? Только на неё и смотришь… Так и прилепился глазами!
Первый аж вздрогнул. Ведь он просто разглядывал линзы! Однако он тут же нашёлся с ответом (ему давно ничего не кололи в вену – голова варила как надо). Одарив Ханни обезоруживающей улыбкой, он произнёс:
– А вот и нет, Ханни. Я смотрю только на тебя.
И от этого сам покраснел, но зато сумел вызвать у Ханни сдержанный польщённый смешок.
Глава 3. Другие
Прошло две недели. Вокруг Первого и Ханни продолжали появляться новые люди, и маленький зал столовой заполнился почти под завязку. Все запреты давно были сняты. «Пациенты» свободно общались, подсаживаясь друг к другу за столики.
В первую очередь Ханни и Первый установили контакт с молчаливым новичком. Оказалось, парень носит забавную кличку: Фид, от английского слова «feed» – «поддержка». И он – самый что ни на есть обычный парень с обычными именем и фамилией, двадцати четырёх лет от роду. «Федя Филиппов» – смущённо отрапортовал он в ответ на расспросы Ханни. Она тоже представилась (правда, опустив военное звание).
Выяснилось, что Фид попал сюда примерно так же, как Ханни. То есть СЛОМ буквально выкупил его у исполнительной системы. Только проступок Фида всё же был куда безобиднее. Обычный сетевой фишинг[1 - Фишинг (от англ. «fishing» – «рыбная ловля») – вид интернет-мошенничества, целью которого является получение личных данных пользователей, их логинов и паролей.] и мошенничество с банковскими картами. Попался он по глупости и, чего уж там, сильно испугался. В общем, согласился работать здесь на добровольно-принудительной основе. Заполнил многотомные анкеты и подписал соглашение о неразглашении. Хотя разглашать-то ему всё равно пока было нечего. Да и некому, потому что телефон у него забрали ещё при аресте, да так и не вернули.
Привезли его сюда в фургоне без окон и тоже заперли в палате, как других. На вопрос Ханни о том, сколько времени он провёл в пути, Фид ответил, что примерно два дня. Еду ему приносили в фургон, снабжённый биотуалетом. Если он и видел какие-то обрывки местности сквозь приоткрытые двери, то ничего конкретного сказать по этому поводу не мог. Старый и не очень старый асфальт, белая разметка дороги, обрывки чахлой зелени по бокам, обычные магазинчики.
Ханни присвистнула и впилась в него допросом с пристрастием. Фид занервничал и поспешно заверил её, что не видел никакого моря и пальм, или надписей на другом языке.
– Два дня… – протянула Ханни. – Это не так много… Что ж… Кажется, мы по-прежнему в своей стране.
И Первый не стал уточнять, какую такую страну она считает своей. Подумал, что речь всё о той же, в которой жил и работал Толь. А с национальной идентификацией дока у Первого не было проблем. Да и Ханни, пожалуй, тоже, несмотря на её странноватое имя. Хотя… Он мог сильно ошибаться, учитывая, что все знания о внешнем мире всплывали у него из глубин подсознания. До названий конкретных стран и до их расположения на карте дело доходило с трудом. Эти знания у него появились в результате опытов Толя. «Информационное воздействие в сочетании с эффектом Препарата» – так называл это док. И знания были обрывочными. Первый не ведал, откуда взялся он сам и имел ли вообще гражданство какой-либо страны. Судя по тому, что его просили расписаться в бумагах, вроде бы имел. Или, может, собирался обрести. А может, и нет. Может, эпизод с бумагами – просто театр. Комедия для отвода глаз.
***
Пару дней Первый снова не видел Ханни, но уже не так волновался, полагая, что у них просто что-то не совпало в расписании. Или это замысел СЛОМа? Не важно. Он садился за столик к Фиду. Тот всегда был немногословен. Даже молчалив. Не говорил почти ничего кроме: «Привет, как дела?» Но обедать с ним всё же было лучше, чем совсем одному. Первый как-то привык к компании. Недаром же большую часть своей осознанной жизни он провёл за решёткой, сквозь которую абсолютно всё видно.
На следующее утро у Первого произошло кое-что новенькое: санитар пришёл за ним в комнату и провёл его путаницей коридоров в анфиладу сообщающихся помещений. Там обнаружился небольшой спорт-зал, после него – туалет, общий душ, а дальше (вот сюрприз!) полноценный двадцатипятиметровый бассейн. Рядом не было никого, кроме конвоира, и вокруг стояла тишина.
Первый сделал неуверенный шаг. Его не заинтересовали тренажёры, и он с отвращением покосился на боксёрскую грушу, вспомнив опыты Толя. А вот к бассейну подошёл вполне охотно. Даже ещё не зная, умеет ли он плавать, Первый присел на корточки у бортика и потрогал воду. Вода была холодной, но не ледяной, и ему ужасно захотелось залезть в неё. Он с сомнением оглянулся, но конвоира уже не оказалось у двери. Значит, Первому предоставили полную свободу действий. Задрав голову, он глянул на потолок. Там висела одна единственная видеокамера, направленная прямо на него. Понадеявшись, что его всё же не бросят – прибегут спасать, если он начнёт тонуть, – Первый скинул больничные штаны, балахон и, оставшись в трусах, подошёл к хромированной лесенке.
Ступеньки были ребристыми и приятно холодили стопы. А уж когда он опустил ноги в воду, то по яркости и новизне ощущений это было почти сравнимо с тем, что он испытал тогда с Ханни. Первый решительно ступил на дно бассейна, жмурясь от удовольствия, но не вполне понимая, что же делать дальше. Вода была ему по грудь, и выложенное плиткой дно плавно уходило вниз. Нежная голубизна воды превращалась в густую синеву. На противоположном конце бассейна были установлены тумбы для ныряльщиков и хромированные поручни для какого-то особого старта.
Первый не был уверен в своих силах. Он давно позабыл то состояние, в котором пребывал в день побега. Может, дело было в «лечении» СЛОМа. Возможно, оно свело на нет действие Препарата. Или просто последний укол, сделанный на брудершафт с Толем, как-то ему «не зашёл».
