скачать книгу бесплатно
И тогда ослепительная Ника, будто вдруг, ниоткуда здесь явившаяся, воскликнула счастливым голосом:
– Боже мой! Коля! Как я рада тебя видеть!
Она осенила его прикосновением ароматной губной помады и представила гостям:
– Друзья мои! Это удивительнейший человек, Коля Морозов, Сережин школьный друг и мой однокурсник. Умнейший, способнейший, только что защитивший диссертацию! Человек редкой душевной красоты и несгибаемой воли! – вдруг коварно вонзила она взгляд в его сконфуженное лицо.
Чувствуя себя очень неловко под скептическими взглядами, он сел на предложенное место и начал есть все, что стояло рядом, не замечая вкуса. Мимоходом выпил рюмку чего-то зеленого, заботливо налитого Никой сразу из двух заграничных бутылок. Это вроде помогло, неловкость как-то растворилась, и он стал с любопытством осматриваться.
Гости до смешного четко разделялись на Серегиных и Никиных.
Серегины офицеры с женами пугливо косились на патлатых и бритых наголо чудовищ с серьгами в самых неожиданных местах и на особ женского пола с тяжелыми, злыми глазами.
Серегины гости пришли парами, Никины – поодиночке. Пара среди них была только одна: к Колиному изумлению, отец с дочерью. Отец был усатый, бородатый, с неопрятными серыми волосами, а дочь – рослая, пышная, с глазами, разрисованными на манер бабочкиных крыльев. Она жадно, рюмку за рюмкой, глотала ликер купоросного цвета и была уже очень пьяна.
Ника щелкнула кнопкой музыкального центра, и офицерские пары, рокирнувшись женами, послушно двинулись танцевать. А страшноватые Никины друзья как по команде соединили свои усилия над экзотическими фруктами и роскошными бутылками.
Серега оторвал от коньяка инопланетянку в сером рубище, с тифозной стрижкой, повел ее танцевать, и она повисла на его плече как ватная кукла в старом клоунском номере.
Сзади неслышно подошла Ника, положила на плечи тонкие цепкие руки, подняла и повела за собой к танцующим. Коля взял в ладони ее тело, обжигающее сквозь тонкую ткань, заглянул в лицо и… поплыл, одурманенный его красотой.
Когда-то была она прекрасна, как мраморная статуя, как ясный морозный полдень. Теперь стала благовонным цветком в самый жаркий час южного дня. Темнело в глазах и ломило голову от этого аромата…
А за столом раздался пьяный женский визг. Роскошная дочь серогривого отца в своей кожаной юбочке, похожей на набедренную повязку, лезла на стол и орала:
– Сейчас стриптиз будет! Вним-м-мание!.. Сейчас я… на столе… стриптюху… стрипану!..
Отец очень сердился, тащил ее со стола за юбку и шипел:
– Наш-ш-шла место! Здес-с-сь нельз-з-зя!
Но за скользкую коротенькую юбочку трудно было как следует ухватиться, и дочка, отмахиваясь от папы руками и ногами, успешно продвигалась вперед, роняя на пол тарелки и фужеры.
Это было так похоже на дурной сон, что Коля всерьез настроился на скорое пробуждение и уже ничему не удивлялся. Ника повернула к себе его лицо, и он вздрогнул от прикосновения гладеньких остреньких ногтей.
– Да ну, не смотри ты на них. Устал от нашего шума? Пойдем отдохнем! – и повела за собой по коридору.
Ох, какая тяжелая, дурная была голова! Случилось что-то здесь, за дверью, или это был только бред?..
В прохладной голубой спальне, где на огромной кровати валялись сумочки и шарфики гостей, Коля ощутил наконец себя проснувшимся.
– Дурная девчонка! – сокрушенно качала головой Ника, а глаза ее громко торжествовали победу. – Успела ведь напиться! Ларик так с ней мучается, всюду ее с собой таскает, чтобы в беду не попала.
– Замуж надо выдать, пусть муж таскает… – глядя в сторону, проворчал Коля.
– Да ей еще только четырнадцать, – усмехнулась Ника.
Она сидела перед ним на краешке кровати, покачивая носком красивой замшевой туфли с блестящими штучками. А он… тут только понял он, что сидит в том самом кресле, утопая в нем всем телом. Вот на этой толстой кожаной ручке сидела тогда Ника, перед тем как скользнуть к нему на колени.
Лицо Ники напряглось в коварной улыбке – она прочитала его мысли.
– И как же ты живешь, расскажи.
– Ну что… вот сын родился… – нехотя промямлил Коля.
– Ах, сын! – Ника так и покатилась со смеху, белые зубы засверкали, рука взметнулась куда-то за голову. Раньше она так не смеялась! – Ну если сын, так, может, и жена есть?
Внезапно оборвав смех, она взглянула на него так пристально, что Коля тут же отвел глаза.
– Видел объявления в газетах о курсах магии? Не видел? А я позанималась. Дороговато, но так увлекательно! Потом сама во многом разобралась, почитала, подумала… Ты знаешь, что такое левитация?
Коля неловко замычал, перебирая в памяти: «Гравитация… делегация… операция… дислокация…» Нет, левитации там не оказалось.
– Я никогда ничего не забываю, – слышал он ее внятный полушепот, – ни плохого, ни хорошего… А у нас с тобой чего было больше? Плохого или хорошего?
И опять засмеялась, тихо и протяжно, будто заплакала. Она так раньше не смеялась.
– И если ночью увидишь мое лицо за окном, не думай, что ты свихнулся.
Она поднялась легким, неощутимым движением, будто выросла, и не торопясь подлетела к двери, только для вида касаясь ногами пола. На пороге обернулась:
– Смешно!.. Так долго искал – и такое убожество себе выбрал…
Коля не заметил, как открылась и закрылась дверь. Ники просто не стало в комнате. А из гостиной уже слышались ее звучный голос, общий смех и звуки тяжелого рока.
«Надо меньше пить, пить надо меньше!» – сказал себе Коля, потирая виски. Посидел, отдышался, посмотрел на книжные полки. Там все было про психоанализ и про эрогенные зоны.
Возвращался Коля в неясных грезах. Все увиденное заволокло розовой дымкой. Безобразное затуманилось и уплыло, серое стало розовым, а великолепное – единственно различимым.
Огромная генеральская квартира, мебель с иголочки, унитаз с мраморным рисунком, картины на стенах. Никаких берегов моря на закате, никаких букетов с продуктами – все оригинально, волнующе и непонятно. Рыбы с женскими глазами и нахальными улыбками влажных губ, парящие над зловещим, мрачным Петербургом. Сама Ника под флером из маленьких-маленьких гранатовых паучков. Причем Ника лишь угадывалась, зато можно было пересчитать алмазно сияющие шерстинки на паучьих лапках.
Еда на столе необыкновенная: колбасы с орехами, какие – то аппетитно поджаренные конвертики, простая русская курица, инкрустированная кусочками ананасов.
И сама Ника с искусно нарисованным лицом, прекрасная, благоуханная и страшная, как библейские царицы.
Пришел Коля домой, поднялся по выщербленной заплеванной лестнице, вошел в темную прихожую, где густо пахло жареной рыбой, и вдруг такая злость охватила: «Почему у меня в жизни только такое?!».
Вошел в комнату. В полутьме на кровати, среди разбросанных мокрых пеленок, сидит растрепанная, худенькая, серенькая женщина, похожая на старушку с детским лицом. А на руках у нее засыпающий Сашка…
А дней через десять голос Ники в телефонной трубке сообщил ему, что его школьный друг, капитан Серега, опять отправился в свое плавание. Надолго.
И все опрокинулось и ухнуло в какую-то темную яму. Надолго…
Господи! Ну почему сегодня все это вспоминается, и мучает, и не дает покоя?
Галя, конец карьеры, смерть Ники – все слиплось в один ком! Катится, падает, давит…
Да просто обнялся он сегодня с Сашей крепко-крепко. И вдруг ударило больно. Саша вырос! Как? Когда? И как непривычно было им обниматься, будто встретились впервые в жизни.
– У Сережи жена умерла? – тихо спросила его Галя в темноте спальни.
– Да… – выдохнул Коля.
Тишина… нестерпимая…
– Галя…
– А?..
– У меня с ней было… тогда…
– Не надо… Я знаю…
12. Учительница
Галя подтянула к себе тяжеленную сумку, вытащила одну за другой стопки тетрадей, разложила на столе перед собой: восьмой «А» – русский язык, восьмой «Б» – русский язык, восьмой «В» – русский язык. Почему так мало тетрадей восьмого «В»? Всего двадцать две. Не сдали, жулики. Наставить двоек?
Литература: восьмой «А», восьмой «Б», восьмой «В». Совсем мало тетрадей. Фу, бесстыдники. Двойки всем, кто не сдал. Сколько можно их жалеть?
Сочинения: восьмой «А», восьмой «Б», восьмой «В».
Окинула взглядом стол, уставленный стопками тетрадей, и пригорюнилась: ну зачем опять столько набрала? Когда же это успеть? Хорошо, что пятый и шестой классы уже проверены.
Погрустила и принялась за работу.
За четыре года наконец к этому привыкла. А поначалу-то – страшно вспомнить!
Она пришла тогда к директору школы, перед самым первым сентября, и спросила, не требуется ли библиотекарь, прибавив, что сын ее идет в первый класс.
Библиотекарь школе не требовался, зато требовался учитель-словесник. Да еще и как! Учителей не хватало для целой параллели 5-х классов. Измученные нищенской зарплатой и тяжелой работой учителя всех предметов бежали из школы куда угодно, хоть грузчиками, хоть посудомойками в ресторанах.
– Галина Анатольевна, что вас смущает? У вас же гуманитарное образование? Ну вот! А у нас в этом году кто только не ведет уроки. В начальной школе три мамы с техническим образованием, даже курсы еще не прошли. Что делать! Соглашайтесь, очень нас выручите. Вот вам программа. Там, в пятых классах, ничего сложного, сами увидите. А для классного руководства вам пятый «В». Пойдемте, посмотрим личные дела.
Галя, следуя за директором, пыталась объяснить, что она не может… не сможет… неспособна…
Директор, высокий бодрый старик в очках, даже не слышал ее лепета.
Дома Коля схватился за голову:
– С ума сошла?! Какой-такой из тебя учитель?! Сейчас же позвони и откажись!
– Они просили выручить… Я обещала, я не могу… – безнадежно вздыхала Галя.
– Опозоришься! Ты же забыла всю свою науку – столько лет прошло! И как ты говорить с ними будешь? Тебе же двух слов не связать! Они и не услышат твое мышиное сопрано!
Галя только печально улыбалась в ответ.
– Ну все понятно! – бушевал Коля. – Дома тебе надоело, на приключения потянуло! Ну проветрись! Через месяц они тебя сами уволят!
Все это было очень обидно слышать, но Галя не разрешила себе обижаться.
Коля очень изменился в последнее время – вдруг вспомнил о ней, живущей с ним под одной крышей и спящей в одной постели. Стал заглядывать в глаза и улыбаться.
Как-то так совпало это с потерей начальнической должности! Неужели поэтому? Или что-то еще?.. Но думать об этом не надо. Никому не надо…
И сейчас он не хотел ее обижать. Он просто за нее волновался. А обидно – это у него по привычке получилось.
И он не подвел ее. Он очень заботился и оберегал ее в первые месяцы ее школьной авантюры.
Теперь, спустя четыре года, та первая четверть в школе казалась Гале затяжным обмороком.
Галя хорошо запомнила первое сентября. Четыре урока. На каждом по три с лишком десятка незнакомых ребячьих лиц, глаза, устремленные на нее, отчего хотелось спрятаться под учительский стол. И собственный дрожащий голос.
Запомнила второе сентября, потому что забыла ключи от класса и конспекты уроков. Бросилась бежать домой, благо недалеко, потом опять в школу. Чуть не опоздала!
Помнит, как в первый раз села проверять тетради, умиляясь, что видит плоды своих трудов в тонких тетрадках в линеечку. Мечтала поставить много-много пятерок, чтобы ученики поняли, как легко и приятно у нее учиться. Но так ни одной пятерки поставить и не смогла.
А потом в памяти только тяжелая пустота с вечным гамом, воплями и лошадиным топотом. И потоками мата со всех сторон. Галя за всю жизнь не слышала столько матерщины, сколько за эти первые школьные месяцы.
Каникул Галя почти не заметила, только выспалась чуток и начала приходить в себя.
После каникул вошла в класс со спокойным безразличием каторжанина.
Она привыкла, что голос ее в классе не слышен, как бы ни старалась она кричать. Она привыкла к тому, что ее ученики способны затеять на уроке игру в пятнашки или концерт с песнями, плясками, хрюканьем и мяуканьем. Ее только несказанно удивляло, что кто-то из учеников умудряется в такой обстановке работать, прилежно писать и сдавать на проверку тетради с ужасающим количеством ошибок.
– Галина Анатольевна, ничего не слышно, подойдите к нам! – кричали с задних парт. Галя шла к ним, но теперь стонали передние парты:
– Куда же вы, Галина Анатольевна? Не уходите от нас, мы не услышим!
Так и бегала Галя рысцой по классу, чтобы дать возможность работать тем, кто хотел этого.
Галя привыкла к оглушительному стыду, когда на шум приходили учителя из соседних классов и даже с других этажей.
– Что здесь происходит? – удивленно смотрели они на Галю. Затем, грозно сдвинув брови, рявкали на класс звучными голосами, и мгновенно наступала тишина. Минуты три Галя слышала свой голос, потом все начиналось снова.
Далеко за полночь отрывалась она от тетрадей. Поднимала привычно глаза к иконе и чувствовала, что нет даже сил припоминать слова молитв. Она только жалобно смотрела на лики и повторяла про себя: «Гибну, спаси, дай сил…»
И вдруг однажды, в декабре, она очнулась от шока.
Начались морозы. В классе стало холодно. На переменах Галя бегала по классу, отгоняя ребят от окошек, но им очень хотелось впустить в едва согревшийся дыханиями класс облака морозного пара.
И на следующий день Галя проснулась без голоса, только сипела чуть слышно.
Температуры не было, и, обреченно махнув на себя рукой, Галя пошла на урок. Какая разница, если ее все равно не слышат!
Встала перед галдящим классом, хлопнула ладонью по столу и прохрипела:
– Слышите, какой голос? Простудили вы меня вчера!
