Древний Рим. Имена удовольствий

Фигуристая женщина средних лет, видимо, местная официантка, поставила перед нами еду, что заказал Дакос: свиное мясо на шпажках, соленую кильку, жареную рыбу покрупнее и овечий сыр. Позже принесли вяленый инжир и оливки. И, конечно, подогретое вино с пряностями. Вино Дакос выбирал по своему вкусу, убеждая меня попробовать.

Но я была настороже, заведение казалось очень подозрительным. Скоро некоторые мои опасения подтвердились. Пока мы приступали к трапезе, бритоголовый и его спутница закончили с обедом. Но вместо того, чтобы направиться к выходу мужчина подошел к хозяйской стойке, бросил на прилавок медную монету, показывая пальцем на потолок.

Хозяин таверны равнодушно кивнул, и тогда бритоголовый обернулся к своей подруге, игриво подмигивая ей. Взявшись за руки, они вместе удалились по лестнице на второй этаж, откуда вскоре стали доносится громкие стоны и ритмичный стук деревянного края ложа о бетонную стену.

Дакос улыбался, весело поглядывая на меня, разрывал крепкими зубами мясо, прихлебывал вино. У гладиатора было отличное настроение. А я скользила взглядом по сторонам и замечала все те же непристойные картинки – фрески с видом обнаженных любовников вперемешку с певчими птицами, музыкальными инструментами и блюдами, полными фруктов. Да уж, веселенькое местечко!

Недаром над порогом таверны была выбита красноречивая надпись:

«Любовникам, словно пчелам, жизнь здесь кажется медом».

– Ты нарочно меня сюда привел? Озабоченный! Если у тебя есть деньги, возьми себе женщину, на это даже у Клодия мелочи хватало. Недорого же здесь ценится наша сестра…

– Я не хотел обидеть тебя, Наталия. Я не считаю это место дурным, а кормят тут, и правда, отлично. И женщина мне нужна не из тех, что можно купить за деньги.

– О, не спорю, не спорю… Поедим и сейчас же уйдем отсюда.

– Как пожелаешь.

Дакос ничуть не преувеличивал – нежное мясо, заранее замаринованное в душистых травах, просто таяло во рту, молодой сыр был превосходен и соломенного цвета вино не обжигало гортань, а лилось свободно, оставляя терпкое послевкусие и кружа голову. Скоро и мне стало весело… И я уже без всякого смущения изучала фрески, посматривала на все прибывающих посетителей, на рабов, снующих туда-сюда с полными амфорами. Мне хотелось праздника, хотелось танцевать и петь.

И даже Дакос с каждой минутой становился симпатичнее, и если бы не голубые глаза Гая Мария, я бы пожалуй, даже не отказалась сегодня вечером от эротического массажа в исполнении бывшего гладиатора. А, собственно, почему я должна от чего-то отказываться?

Гай меня, грубо говоря, попросту «отшил», дал понять, что не хочет иметь со мной никакого дела, а мужчина, что сейчас сидит напротив и пожирает глазами, в любой момент готов доставить любую радость. И я думаю, он на многое способен в этом смысле. Поживешь в Риме, еще и не такому научишься… Но надо держать себя в руках и помнить, что я все-таки хозяйка, а не разнаряженая доступная женщина.

– Дакос, я думаю, нам пора!

– Как скажешь, Госпожа, все, что ты пожелаешь, – весело повторял он.

Глава 12. В тени олив заброшенного храма

Тебе бродить по солнечным лугам,Зелёных трав, смеясь, раздвинуть стены!Так любят льнуть серебряные пеныК твоим нагим и маленьким ногам.Проходишь ты, и мысль твоя томится:Ты ждёшь любви, как влаги ждут поля;Ты ждёшь греха, как воли кобылица;Ты страсти ждёшь, как осени земля!Н. Гумилев

Дакос расплатился, и мы покинули таверну на развилке двух улиц. Людей на ближайшей площади стало заметно меньше, сейчас время обеда и скоро закроются лавки. Мы немного понаблюдали, как торговец рыбой выловил из огромного чана еще живого сибаса и торжественно вручил его пожилому мужчине в серой тунике раба. А потом наше внимание привлекло пышное шествие, сопровождавшееся монотонным пением и своеобразной музыкой.

На торговую площадь вышла небольшая группа людей в белых длинных одеждах, похоже, это были жрецы какого-то иноземного культа. Шедшая впереди простоволосая женщина держала в руках живую кобру. Немудрено, что народ расступался, давая дорогу. Высокий худой мужчина, идущий следом за «змееносицей», бережно нес над головой деревянную ладью. А служители рядом заунывно пели, звеня кимвалами.

– Египтяне… Жрецы Изиды. Они несут ладью, чтобы спустить на воду в память об умершем и воскресшем Осирисе. Эта история случилась когда-то на берегах Нила. Бог Солнца – Осирис был коварно убит своим братом, богом тьмы, бури и непогоды. Его звали Сет. Но Изида – богиня плодородия и материнства нашла останки тела своего возлюбленного и смогла вернуть его к жизни.

Мы обернулись на пожилого, степенного раба, который только что приобрел рыбу. Он с чего-то вдруг надумал нас просветить, и я не сдерживала любопытства:

– А что означает ладья?

– Сет подарил брату золотой саркофаг и попросил примерить его заранее, а когда доверчивый Осирис улегся в него, радуясь, что подарок замечательно подходит под его размеры – не велик и не мал, Сет захлопнул крышку и пустил похоронный ящик по мутной воде Нила. Изида долго искала мужа и пролила немало слез печали…

– А зачем змея?

Раб рассмеялся и поудобнее перехватил свою трепещущую скользкую ношу.

– Говорят, Изида была очень властолюбивой женщиной. Она пожелала, чтобы сам Ра подчинялся ей и наслала на него ядовитую кобру…

– Ну, конечно, женщины всегда во всем виноваты! – мне осталось только плечами пожать.

– Все беды мира от женского тщеславия, – скорбно подтвердил наш собеседник и побежал по своим делам.

Дакос смеялся, а я хмурилась, провожая взглядом процессию поклонников египетской богини.

– Если ты любишь всякие легенды и древние истории, я покажу тебе одно чудесное место. Там никто сейчас не бывает, и к тому же настало время послеобеденного отдыха. Не помешает вздремнуть и нам. Идем со мной.

Он снова взял меня за руку, и я послушно отправилась за ним по узкой улочке, мощеной базальтовыми глыбами – плитами.

Шли мы уже довольно долго, и я даже порядком устала и немного натерла ногу новой обувью. Еще чуть-чуть и начну ныть и даже ругаться. Пусть на руках тащит меня домой, не хочу я никаких чудесных мест. Позади остались шумные улицы, а перед нами раскинулся большой запущенный сад из лавровых деревьев и олив.

– Не беспокойся, госпожа, дом твоего родственника совсем рядом, мы выйдем к нему, если отправимся напрямик. Смотри, разве здесь не красиво?

И мне пришлось согласиться. На нашем пути раскинулась тенистая оливковая рощица, в глубине которой находились какие-то каменные развалины. Я подошла ближе и замерла от восхищения. Дакос был совершенно прав, нас ожидало необыкновенное убежище.

Тихо и свежо, из треснувшей каменной амфоры вытекает тоненький ручеек и только его робкое бормотание нарушает покой зарослей самшита и плюща, густо оплетавшие стены рухнувших строений.

Я отвела рукой темно-зеленые лианы и увидела раскрошившуюся мозаику, а на ней изображение ибиса – священной птицы египтян.

– Должно быть, и тут прежде поклонялись Изиде. Но почему-то решили уйти на другое место, наверно, поближе к центру города. А зря…

– Ты прав. Тут просто сказочная атмосфера.

Я зачерпнула в пригоршню воды из ручья и с наслаждением утолила жажду, умыв заодно и лицо. Сегодня очень жаркий день. Вслед за мной умылся и Дакос. Прямо ритуал посвящения, осталось произнести клятвы вечной дружбы и верности.

В сердце мое вдруг начал заползать ядовитый змееныш страха. Мы ведь совсем одни, далеко от людей и ничто не помешает гладиатору проявить настойчивость. Было крайне неразумно идти сюда с ним, но, возможно, я преувеличиваю и мне ничего не угрожает.

Делая вид, что осматриваю развалины, я отошла подальше от Дакоса, но уже скоро почувствовала на своем плече его тяжелое дыхание.

– Не убегай от меня. Я все равно буду быстрее.

– Я должна тебя бояться?

Теперь мы стояли друг напротив друга, и я строго смотрела в его карие глаза, вокруг которых расходились лучики мелких морщинок. Интересно, на сколько лет он меня старше… Ему, наверно, под сорок.

– Меня – нет, а вот себя, пожалуй, опасаться стоит. Иди ко мне, я спасу от сомнений.

– Ты это о чем? – я пыталась говорить спокойно, несмотря на отчаянный стук сердца в груди.

Он вкрадчиво пояснил:

– Ты хочешь любви, изнемогаешь от желания, но противишься обычным потребностям тела. Так недолго и захворать. У тебя давно не было мужчины, я вижу.

– А с чего ты решил, что я уже не невинная дева? Может, я служу какой-нибудь своей собственной Весте и храню чистоту?

– Не-ет, – усмехнулся проницательный Дакас, – ты уже знала мужчину и любишь любовь. Но редко получаешь от этого удовольствие. Твой прежний мужчина думал только о себе и вечно спешил. А ты обижалась и плакала ночами, отвернувшись от него.

– Да, ты… ты просто телепат какой-то. Фракийский колдун! Надо же мне заявить такое. Своей госпоже!

– Я бы любил тебя иначе, Прекраснейшая… Я бы долго ласкал тебя пока ты сама не взмолилась о большем. Я бы целовал и облизывал тебя везде. Ни один римлянин не сделает тебе такого, а я могу, ведь ты для меня земное воплощение Богини.

Вот это монолог! Руки мои стали горячими и влажными, а во рту пересохло.

– И с чего ты так решил?

– Я умирал от жажды, мой язык был похож на раскаленный жернов, и когда муки были невыносимы, а багряный туман застилал глаза, я из последних сил воззвал к Ней и вскоре увидел тебя… Ты сошла с неба и напоила меня своим молоком. Я не вкушал ничего лучше той влаги и понял, что сама Богиня в твоем обличье явила мне милость. А потому я буду служить тебе, как самой Матери.

– Отлично! Просто замечательно! Вот и служи, как родной матери, но забудь ко мне приставать.

Дакос шагнул ближе, пришлось задрать голову вверх. Фракиец положил руки мне на плечи, притягивая к себе вплотную, а потом наклонился и прикусил мочку моего уха, успев прошептать:

– Но ведь ты мне не родная мать, Наталия.

– Отпусти! Слышишь, я приказываю! – слабо пыталась оттолкнуть его, ноги подкашивались, а нахал только смеялся.

– Что ты говоришь? А? Юпитер, верно, наказал меня, и я внезапно оглох. Какое несчастье! Ты говорила, что желаешь отдыхать, я тебя понял… Прекраснейшая.

С этим словами Дакос легко поднял меня на руки и понес вглубь развалин, заросших плющом и прочими ползучими лианами, что сплели вокруг подобие беседки. У меня бешено колотилось сердце, и внезапно я поняла, что виной тому был не только страх, но и некоторое предвкушение.

Кое в чем фракиец был совершенно прав. Здесь, в Риме, обласканном богами и Цезарями, мне сложно было избегать соблазнов. Мое тело жаждало чувственных удовольствий и имя одного из них, несомненно, было – Дакос Фракийский волк.

Он бережно уложил меня на мягкую поверхность, кажется, прежде это был алтарь для жертвоприношений, а сейчас на нем томились охапки зеленой листвы. Откуда они тут взялись, интересно? Неужели, бесстыжий раб заранее устроил лежанку, а может, и еще кого-то уже сюда приводил? Эта мысль меня уязвила, и я начала слабо протестовать.

– Не хочу! Не собираюсь здесь с тобой развлекаться, а если попытаешься заставить, пожалеешь.

– О чем ты говоришь, госпожа? Чудные мысли порой приходят в твою голову… Мы просто полежим вместе под сенью деревьев, не беспокойся.

Я не выдержала и рассмеялась. Вот хитрец, просто невероятный мужчина. Если бы я не знала Гая, то непременно бы ответила взаимностью Дакосу, а любить сразу двоих… Кажется, я так не умею, впрочем, разве обязательно испытывать какие-то серьезные чувства для того, чтобы поиграть в нежность и ласку?

Вот такая дилемма занимала меня, пока Дакос покусывал травинку, глядя на меня темными насмешливыми глазами.

Я вдруг представила, каким был это воин у себя на родине. Веселый, добродушный силач, – все местные девушки мечтали о нем. На праздники он вместе с другими пил пиво и горланил дикие песни и, может быть, даже танцевал народный фракийский танец, а ночью страстно имел свою фракийскую жену. Нет, даже спрашивать о ней не буду, зачем бередить его раны.

Я смотрела на ясное небо в просветах ветвистых крон, слушала разноголосые вскрики птиц, мелькавших в густых зарослях букса и начинала дремать.

– Ложись мне на руку и прижмись ближе.

– Жарко… не мешай… ну, все… убери руку, неловко.

Мне привиделся удивительный сон. Мужчина в золотом шлеме с алым плюмажем ехал на белом коне и остановился, завидев меня. А потом лихо спрыгнул с коня и подошел ко мне, взял на руки и стал осыпать поцелуями – лицо, шею, грудь, ниже…

Я была на седьмом небе от счастья, я плыла на египетской ладье, и златоликий юноша с чертами Элиава греб веслом, улыбаясь мне. А потом появилась Оливия и бросила мне на колени шипящую кобру с раздутым капюшоном.

– Ах… ай!

Я вздрогнула и проснулась, и первое время не могла понять, где я и что со мной происходит. Гладиатор целовал мое лицо и шею, покусывал за ушко и спускался по ключицам ниже, я чувствовала, что моя грудь полностью обнажена, это было вовсе не сложно сделать, достаточно развести в стороны свободный сарафанчик.

Дакос облизывал мои соски и захватывал губами вершинки грудей, словно голодный младенец, жадно посасывая их. Мое тело ответило на его натиск и требовало большего. Словно угадав мои сокровенные желания, пальцы его осторожно скользнули внутрь между бедер.

Я едва могла сдерживать стоны, фракиец все делал правильно, вел меня в верном направлении. И я не могла ему помешать, а только уклонялась от поцелуев, когда он хотел коснуться моих губ своими.

«Рот для римлян священен, и даже больше, чем сами гениталии, рот изрекает слово и слово тоже священно».

Теперь я лежала почти обнаженная перед ним. Моя одежда была спущена до пояса, а подол неприлично задрался. В тумане собственного наслаждения я едва расслышала хрипловатый шепот Дакоса:

– Ты позволишь мне взять тебя?

– Не-ет, конечно, нет! – жалобно простонала я.

– Жестокая… вот, что ты делаешь со мной. Дай свою руку…

Я пробовала отказаться, но Дакос заставил меня коснуться его восставшей плоти, и я подчинилась, уже сама обхватив неверными пальцами напряженный пенис.

– Ну, разве он не хорош, разве не достоин твоего внимания?

Я повернула голову набок и теперь с улыбкой на дрожащих губах рассматривала мужское достоинство фракийца, представленное на мое обозрение во всей красе. Да, этому мужчине нечего было прятать и стесняться… Он и впрямь был хорош.

И вполне заслуживал благодарного женского внимания. Я сжимала его плоть, отчетливо понимая, почему фаллос так боготворят римляне, но в то же время наблюдала за реакцией Дакоса, мне нравилось замечать, как почти неуловимо меняется его лицо в ответ на мои уверенные движения.

– Пусти меня к себе, – умолял он, – я буду осторожен и выйду заранее, я не пролью в тебя семя, ведь ты этого боишься. Ты не захочешь понести от раба.

– Боюсь… и не пущу, прости…

Я играла с огнем. Этому мужчине ничего не стоило сейчас же раздвинуть мне ноги и одним сильным движением подчинить своей воле. Я, наверно, поверила в миф о своем божественном происхождении, раз упивалась властью над силачом. Это было плохо и когда-нибудь я буду наказана за такое издевательство над мужской сутью.

Но тогда я совершенно не думала о последствиях. И, вообще, он первый начал эту игру и не объяснил правила. Тяжело дыша, Дакос ответил:

– Тогда продолжай… и я тоже продолжу ласкать тебя, может, у нас получится разделить радость.

– Лучше взлети первым, я вовсе не тороплюсь на небеса.

Однако финиш наступил гораздо быстрее задуманного, – над моей головой вдруг раздался шорох, стена из ветвей разошлась и перед нами появилась белая козья мордочка. Животное жалобно блеяло и пыталось пролезть к нам через заросли буксов. Заблудилась, наверно.

В Дакосе тотчас проснулся охотничий инстинкт:

– Поймать и зажарить!

– Да ты что! Жалко, смотри какая славная мордашка.

– Меня ты не жалеешь, госпожа, – порывисто вздохнул он. – А ведь я твой единственный раб.

– Только до завтра! С раннего утра с Клодием сходим, куда следует, и оформим для тебя все нужные документы. Я решила дать тебе свободу. Недолго осталось ждать…

Темные глаза фракийца сузились. Между тем, я воспользовалась моментом и поправила на себе одежду, переведя все внимание на козленка.

– Ой, какой милашечка! Да, откуда же ты взялся… Иди-ка сюда!

Через минуту козленок уже трепыхался в руках Дакоса, а я пыталась убедить его отпустить на волю бедное существо. К моим мольбам вскоре присоединились и другие веские доводы в лице разгневанного старика:

– Эй, вы, нечестивцы! Покиньте это место немедленно или Всевидящая Богиня покарает вас. Прочь! И верните Магну, эта козочка принадлежит мне по закону, я ее хозяин.

– Дакос, животное надо вернуть владельцу.

– Свернуть бы шеи обоим!

Мы отпустили козленка, и он радостно поскакал к старикашке с увесистой палкой в руках. Этот солидный предмет мог служить хозяину как для опоры, так и в виде оружия от посягательств на его добро.

– Не надо обижать старого человека, пошли-ка домой.

Фракиец долго ворчал, а потом поймал меня в объятия и закружил на поляне. После чего остановился и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Скажи мне, кто он?

– Он? – притворно удивилась я.

– Тот, кому ты хранишь верность! Почему он не приходит к тебе, позволяет прозябать в бедности? Где его дом? Далеко? Он остался на твоей родине, он твой муж?

– Давай не будем говорить о том, что с нами было до Рима. Мы оба скучаем по дому, но вот кому из нас доведется вернуться знают лишь Боги. Я желаю тебе добра, Дакос, но мы с тобой только друзья.

– Нет, я никогда не соглашусь быть тебе только другом. Я завоюю тебя, ты будешь моей, я это загадал прямо здесь, на священном месте. Когда-нибудь ты будешь принадлежать мне, Наталия!

– Только пророчеств подобного рода мне еще не хватало! Поспешим, Клодий уже беспокоится обо мне.

– Его интересуют одни писульки на его свитках…

– Он же поэт… и у него есть своя сердечная драма. Он любит Оливию.

– Кто только в Риме не любит эту похотливую женщину, – сплюнул Дакос.

– Довольно! Мы возвращаемся.

– Как прикажешь, госпожа!

– Так-то лучше…

Путь в усадьбу Клодия занял у нас немного времени или мне так показалось. Я была раздосадована и встревожена. Дакос молча шагал рядом и тоже не в духе. А на нашей улице к нему вдруг подошел кривобокий раб с обезображенным шрамами лицом и стал делать какие-то знаки, на которые Дакос тоже ответил загадочными жестами.

– Твой знакомый? – небрежно поинтересовалась я.

– Да, я знаю его. Ты позволишь отлучится до ночи? Я отведу тебя в дом и вернусь на улицу.

– Иди, если тебе нужно.

Я со вздохом облегчения проводила глазами высокую фигуру и отвела глаза, заметив, что фракиец обернулся и помахал мне рукой, сначала приложив ладонь к своему лицу, а потом к груди. Все ему неймется, нет, надо дать свободу и отвязаться, хотя… не получится ли все наоборот. Довольно с меня приключений на сегодня, я проведу этот вечер в кругу семьи.

– Элиав, а что Клодий делает?

– Он пишет поэму! – вздохнул молодой грек.

– Ну, и молодец! Надеюсь, это будет шедевр. Голодные поэты с разбитым сердцем часто сочиняют шедевры, так уж исторически повелось.

Я забралась в гамак, натянутый между двумя платанами, рядом со стеной, где начинались владения нашего соседа и стала раскачиваться. Ну, что ж скрывать, мне сейчас хотелось еще немного вина и мужчину. Мне хотелось жить на полную катушку, а не вянуть под теплым ласковым солнцем Рима, превращаясь в клеклый изюм. Хотелось любви…

За забором раздался лязг оружия, и я насторожилась. Опять тренировки! Я тут страдаю по нему, кое-как отказываюсь ради него от качественных интимных услуг, а Гай Марий спокойненько себе тренируется. Плечико, наверно, уже не болит.

Я стала раскачиваться агрессивнее, а потом запела. Да-да, я просто хотела выразить свое отношение к происходящему и так, чтобы Гай мог оценить. А для этого великолепно подходила песня из кинофильма «Звезда пленительного счастья», насколько я помню, песня была о гусарах, а гусары – это, конечно, военные, да еще какие…

Кавалергарда век недолог,И потому так сладок он.Труба трубит, откинут полог,И где-то слышен сабель звон.Еще рокочет голос трубный,Но командир уже в седле.Не обещайте деве юнойЛюбови вечной на земле.Напрасно мирные забавыПродлить стараетесь, смеясь.Не раздобыть надежной славы,Покуда кровь не пролилась.И как ни сладок мир подлунный,Лежит тревога на челе…

Я с удовольствием обнаружила, что звуки сражения за стеной смолкли. Так ему, так! Пусть я мечом размахивать и не умею, да мне их меч даже в руках не удержать, он ведь тяжелый. Зато темперамента мне не занимать.

Мы, Наталии, все такие, недаром считается, что у этого имени сильная сексуальная энергетика, а если учесть, что я почти Скорпион… Туши свет!

И прими мою страсть, ибо ты на нее уже обречен, гордый римлянин – Гай Марий Каррон.

Глава 13. Сердце солдата

Плакали невидимые струны,Огненные плавали столбы,Гордые военные трибуныОпускали взоры, как рабы.А царица, тайное тревожа,Мировой играла крутизной,И ее атласистая кожаОпьяняла снежной белизной…Н. Гумилев

Первое время Каррону легко удавалось отвлечься от мыслей о вздорной соседке. Словно злой рок навис над консулом, – сначала захромал любимый конь и решено было отправить его на заслуженный отдых. Потом раскрылось казнокрадство квестора, которому Гай Марий абсолютно доверял.

Этот обман особенно больно ранил щепетильную душу полководца. Квестор Авдий Рута был сурово наказан и с позором изгнан из легиона, несмотря на мольбы запоздалого раскаяния. Предателей Каррон не прощал.

Что же до Наталии… Она пренебрегла его советом, польстилась на дикого фракийца и не заслуживала более заботы. У нее необузданный нрав, она сродни Оливии, так пусть забавляются вместе. Голубоглазую северянку нужно забыть как можно скорее. И Гай Марий честно пытался это сделать. Честно, но безуспешно.

А ведь он выбрал себе новую рабыню внешне похожую на своенравную соседку. Те же длинные русые волосы, тонкие черты лица и глаза цвета ясного неба над Римом. Вот только девушка, привезенная с берегов далекой реки смотрела то испуганно, то с нескрываемой ненавистью. Она не будет улыбаться и шутить, как Наталия, не будет бросать в его сторону взоры, полные неприкрытого желания, не станет ловить каждое его слово, как это было во время их последней прогулки на вилле Котта.

Гай Марий потер лицо рукой, вспоминая разговорчивую нимфу с душой, словно ветер в приморских соснах – свежий и волнующий. Забыть такую женщину было непросто, и впервые в жизни он заранее предчувствовал поражение. Однако сейчас перед ним стояла худенькая молодая рабыня, смиренно ждала любого приказа.

– Ты девственница? Хотя, вряд ли…

– Уже нет… господин, – всхлипнула та.

Еще бы она осталась невинной после набега его солдат! Что только пришлось пережить этой белокожей красавице, известно лишь богам, хотя Гай Марий и сам не раз бывал свидетелем разгула победителей, особенно в самом начале карьеры, когда находился в гуще пьяных от крови молодцев. Что ж, значит, голубоглазая германка уже знала мужчин, и ему придется идти вслед за своими легионерами проторенной тропой, как подобает хорошему военачальнику.

– Подойди ближе. Сними одежду.

У светловолосой задрожали губы, она метнула на консула озлобленный взгляд, но принялась стаскивать через голову потрепанную серую тунику. А потом стояла перед ним, прикрывшись руками и опустив голову. Как может вызвать страсть такое жалкое, трясущееся от страха существо? Разве только звериную похоть, но Гай Марий по натуре не был зверем. И Наталия, конечно, в такой момент сама бы подошла к нему, сама уронила его на ложе и запрыгнула сверху.

Наталия первой повела бы войска на штурм и легко овладела всеми его бастионами. Ей бы он сдался без боя, но пусть это она так думает. Когда она окажется в его руках, Гай Марий уже не отпустит, запрет в своей спальне и поставит у порога Кромиха или кого пострашнее, чтобы девчонке не пришло в голову расспрашивать раба о прошлом и делать глупые записи.

Воистину нет ничего опаснее умных женщин, которые любят писать и читать. Они невероятно строптивы и пытаются управлять мужчинами. Неужели Наталия из таких?

Пусть так, пусть… Он сумеет найти на нее управу, он ее подчинит, заставит почувствовать себя маленькой и слабой в кольце его жарких объятий. Он сделает ей ребенка, как ей того хотелось и возможно… возможно даже позволит продолжать писать свои тексты.

Если это всего лишь ее безобидный каприз, если она будет послушна во всем остальном, почему бы не порадовать свою женщину. Свою… Выходит, Наталию нужно сделать своей! И он не потерпит с ней рядом никаких бывших гладиаторов.