скачать книгу бесплатно
– Твои сомнения ни о чем не говорят. Вспомни, как в Новосибирске наши инженеры тоннами изготовляли технические алмазы. Тем же путем пытались получить ювелирные алмазы. И дело шло. И специальный аппарат «Барс» был сконструирован. И с его помощью первый алмаз, чистый как слеза, вырастили, весом до 2, 5 карат. Потом страна рухнула. Помнишь? Бардак кругом. Нас на улицу вышвырнули. Алмазы стали не нужны… Наука погибла. И тут Лукашенко из Белоруссии присылает к нам своих лаборантов. Помнишь? Не наши дуралеи в правительстве, а он подобрал проект, профинансировал те исследования. И теперь, ты знаешь, и весь мир знает, что Белоруссия вышла в главные производители синтетических бриллиантов. Лукашенко закупил 120 наших российских аппаратов «Барс» и тихо, незаметно производит алмазы. Попробуй отличи их от природных. Не отличишь. Так же и американцы. Взяли твой проект, и начали самостоятельно его развивать. Доход течет от синтетических бриллиантов в бюджет Белоруссии, теперь огромный доход получит и Америка.
– И что ты предлагаешь мне? У тебя есть какой-то план?!
– Плана нет. Но кто-то из коллег правильно тебе сегодня сказал – надо срочно ехать в американский университет. Найди там этих плагиаторов и все выясни.
– На словах-то всё просто.
– По крайней мере, ты уяснишь для себя, разберешься, где истина, а где шарлатанство.
Вечером семья Николая Степановича собралась за ужином, и он скороговоркой обмолвился о дискуссии в институте, возникшей после американской сенсации. На столе из высокого блюда с вареной картошкой, посыпанной зеленым измельченным укропом, шел ароматный пар. Сковородка шипела прожаренными шницелями. Жена Ольга ласково поглядывала на мужа и дочерей, зажав в руке полотенце. Из-под клетчатого симпатичного сарафана выглядывали загорелые плечи. Вкусный ужин, нарядная жена подталкивали к разговору о семейных делах. Но ситуация вокруг доклада дала всем повод обрушиться с критикой на институт. Ругались долго, безжалостно. Потом возникла пауза, вспомнили, какой у них отец – умница и трудяга. Дочери по очереди давали один и тот же совет: обязательно ехать в Америку и добиваться там торжества правды. Вот только никто не сказал, каким образом её можно добиться.
За Ольгой Владимировной было мудрое слово: если в собственной стране нельзя найти правду, то в чужой и подавно. Она наотрез отказалась поддерживать предложение и дочерей, и закадычного друга Алексея Константиновича о незамедлительной поездке.
В коридоре на полке зазвонил мобильный телефон. Маша помчалась к нему. Слышно было, как она отказывала кому-то в вечерней прогулке. Ссылалась на занятость, на необходимость учить лекции. По напору уговоров отец догадался – на другом конце телефонной связи душещипательную речь держал Анзор. Дочь отбилась, не поддалась уговорам. Вернулась на кухню.
Тут раздался новый звонок – в дверь. Отец решил сам открыть. Ему уже мерещилось появление наглого ухажера на лестничной площадке.
Но ругаться не пришлось. В квартиру с цветами и шампанским ввалился разгоряченный Алексей Константинович. Следом тихо втиснулась его супруга. За дверью осталась стоять, вытянув голову вверх, кавказская овчарка. Она успела облизнуться и подарить хозяину квартиры ласковый благодарный взгляд.
– Сожрала весь горький шоколад, – ворчал гость. – Всякий раз, когда иду к тебе, он ждёт меня, будто на стреме.
– Сам его кормишь, – огрызнулась Зинаида.
– Да не бойтесь, он не кусается, – заулыбался Алексей Константинович. – Собака добрейшая. Хозяин – сосед, фронтовик.
– Хоть убей меня, Алексей, но я не могу сидеть дома, когда твое научное открытие достигло цели. Пусть американской… Но ведь интуиция – твоя, исследования – твои, доклад – опять твой… Значит, и победа твоя.
– Да брось сочинять, какая победа!
– Победа света над тьмой, разума над эгоизмом. Слушай, твое открытие надо обязательно отметить. В институте скоро опомнятся, начнут поздравлять, хвалить. Но позже… А я хочу выпить за тебя сегодня, не откладывая этот праздник в долгий ящик. Не возражаешь?
– Проходите, проходите, – чуть ли не хором предложили хозяева дома.
Алексей Константинович поцеловал Ольгу в щеку и вручил цветы. Хотел отдать ей и шампанское, но засомневался и торжественно протянул бутылку с серебристым горлышком Лизе.
– Что Лизавета, радость моя, пригорюнилась? – адресовал он ей кокетливо и вопрос, навеянный хмурым взглядом старшей дочери друга. – Давай-ка мы с тобой выпьем шампанское. Твое любимое.
– Спасибо, – послышался сухой ответ. – Папа нам уже рассказал свою историю…
– Он вам все неправильно рассказал, – бодро махнул рукой Алексей Константинович. – Правду знаю только я. Слушайте меня.
– Давайте стол накроем в зале, – предложила хозяйка. – Помогите-ка мне….
Квартира тотчас огласилась скрежетом стульев и звоном посуды. Улица через десять минут напомнила о себе знакомым шумом машин и привычным ревом магнитофонов. Еще через пять минут в дверь геолога позвонили. Николай Степанович переглянулся с Машей, дав ей понять, что он догадывается, кто так вызывающе громко подъехал к дому и кто жаждет навестить их квартиру.
– Маша, не надо его привечать, – строго сказал отец, отведя дочку в сторону.
– Кто его привечает? Я что ли?.. Он сам за мной бегает, проходу не дает.
– Я его сейчас отошью.
– Я сама..
– Тебе не удастся. Его надо отвадить от нас навсегда.
Николай Степанович решительно открыл дверь… Но на площадке стоял старик с собакой. В руках Ивана Никодимыча белел листок бумаги.
– Добрый вечер сосед, – выпалил он сразу. – Снова подписи собираю. Те пропали. Участковый сказал, что в управе нет нашего обращения. Нет его и у майора.
– Куда же оно пропало? – недоуменно повел бровями Николай Степанович.
– Выкинули, поди… Раз подписи многие жильцы отозвали, то его и посчитали недействительным. Я решил по новой собрать подписи. Ставь давай.
– Чего ставить?
– Подпись. Ты же против шашлычной? Или передумал?
– Нет, подпишу, конечно… Проходи только в квартиру, не стой на пороге.
Иван Никодимыч тяжело зашел, шурша тапками о пол. Собака осталась на месте, не выказав ни одним действием своего смущения. Раз не позвали, значит, надо ждать.
– Умная у вас собака.
– Умнее любого человека, – с гордостью в голосе произнес сосед и протянул бумагу геологу.
Тот взял ее и стал искать, на что положить, чтобы расписаться. Тут в коридоре появился Алексей Константинович.
– Это сосед твой, танкист? – спросил он, держа в руках откупоренную бутылку шампанского.
– Да.
– Тогда и он должен знать, какое великое событие мы сейчас отмечаем.
– Что за событие? – переспросил старик.
– Как вас зовут?
– Иван Никодимыч.
– Замечательно. Так вот, глубокоуважаемый Иван Никодимыч, сосед ваш – гений, он сделал открытие, в науке такое редко происходит.
– Открытие? Надо же. Поздравляю.
Пока Николай Степанович смущенно отнекивался, расписывался под текстом обращения в полицию, его друг увел старика в зал.
– Пойдем, выпьем за Николая, за неисправимого романтика, и я тебе много интересного про него поведаю.
Хозяйка, как всегда, блеснула своей расторопностью, гостеприимством. Стол был отсервирован быстро и красиво. Солёные грибочки в хрустальной кадушке, нарезанные на тарелке сыр и колбаса, обожаемые хозяином маслины в банке, огурцы, коробка конфет… И по центру стола – деревенская картошка, возвышающаяся ровной горкой в здоровенной чугунной посудине. Старик, глядя на бутылку водки с запотевшим холодным стеклом, выскочил из-за стола и побежал за украинским салом.
Сегодня вместо хозяина застольем управлял его друг – нарядный, в голубой рубашке на выпуск, но с плохо причесанной шевелюрой. В его глазах вспыхивало то глубокое чувство восхищения, благодарности, то огонек детского озорства. Николай не мог понять, зачем ему этот праздник?! Да, есть сенсация, есть открытие. Но увязывать все это с его именем опрометчиво. Кто докажет, что именно он стоял у истоков проекта получения искусственных алмазов?! Нет фактов. Отсутствуют доказательства. Можно навязывать себе праздник, разделить радость открытия. Только восторг этот останется здесь, в стенах квартиры. И никак теперь не докажешь, кто настоящий творец сенсации. Но друг искренне ощущал себя победителем и делал все возможное, чтобы Николай почувствовал то же торжество победы. Он не замечал обеспокоенного взгляда Николая Степановича, не чувствовал его сомнений… Алексей Константинович заводил гостей, шутил. В какой-то миг у него появилась странная манера разговаривать. Задав человеку вопрос, он тотчас сам начинал на него отвечать. Так произошло и с его обращением к другу. Вопрос касался поездки Николая в Америку.
– Идет по улицам Нью-Йорка Степаныч, кругом ювелирные лавки, а в них алмазы… Смуглые продавщицы-негритяночки наперебой предлагают купить жене лучшие бриллианты. Степаныч приценивается, рассматривает одну бижутерию, другую. Глаза лезут на лоб. Кругом дешевая алмазная синтетика. Спрашивает, а где настоящий алмаз, тот, что из кимберлитовых трубок. Дамочка отвечает: у нас только подлинники. «Как, все настоящее? – кричит Степаныч. – Это подделки, жулики, вызывайте полицию!». Скандал на весь Нью-Йорк. Толпы народа кругом. Спецов по алмазам понавезли. Пригласили нашего посла. И ему, послу, уже грозят разрывом международных отношений. Мол, ваш гражданин опозорил всю ювелирную промышленность Соединенных Штатов Америки. Стали разбираться. Тут Степаныч и блеснул знаниями перед американскими специалистами, доказал, что их ювелирные алмазные изделия изготовлены в печах и сделаны – из метана. Ахнули профессора. Откуда русскому туристу известны тайны их могучего бизнеса? Надо срочно что-то делать с этим русским, иначе все магазины с синтетикой закроются, а их посадят, как мошенников и шулеров. И тут Степаныча берет под руку важный местный Рокфеллер, увешанный золотыми цепями, и делает предложение: «Назначаю тебя главным буржуином по алмазам!».
– Каким буржуином?! – перебивает рассказ друга Николай Степанович, заливаясь от хохота. – Ты чего мелешь?
– Все просто. Только ты определишь теперь, где подлинный алмаз, добытый из кимберлитовых трубок, а где синтетика, бижутерия, ювелирные кристаллы, полученные из газа. Через десять лет Америку ждет трагедия – она будет завалена дешевой некачественной бижутерией.
– Умеешь ты, Константиныч, любую разумную идею опошлить. У алмазов должна быть иная перспектива. Идешь ты по улицам Нью-Йорка и видишь – по одну сторону расположены магазины, где торгуют природными алмазами, их, конечно же, меньше, а на другой стороне магазины, продающие алмазную синтетику. У тебя появляется выбор…
– Нет, все по другому, – с жаром возразила Маша, отодвигаясь на стуле от стола. – Иду я по улицам Нью-Йорка. Кругом магазины, любо-дорого посмотреть…
Торопливую речь Маши неожиданно прервал тревожный звонок в дверь. Ее живые выразительные глаза насторожились… Старшая сестра Лиза топнула ногой, развела руками и в продолжение прерванного разговора ехидно добавила:
– Иду, а навстречу мне придурок Анзор.
– Сразу уж так и придурок, – смущенно возразил отец.
– Лиза! – миролюбиво одернула дочь мать.
Маша пошла, надув губы, к двери. Отец понял, помощь ей не нужна, настрой у дочки сердитый. Интуиция не подвела. Голос ее звучал решительно: «Анзор, ты нахал, я просила тебя – не приходи домой. Все!». Дверь резко захлопнулась. Маша вернулась в зал… Но ненадолго. Вновь раздался звонок. Еще более продолжительный.
– Чего звонит?! – раздосадованно спросила саму себя Маша и опять вышла в коридор.
При появлении Анзора у квартиры Мазаевых за столом встрепенулся Иван Никодимыч. Утром он дважды встретился с ним, ругался, просил бросить затею рубить деревья и строить непонятно какое торговое заведение. Тот вначале просил старика отстать от него, согласиться со стройкой, которая якобы всем жильцам принесёт только благо, а затем начал угрожать. Договорился до того, что на него случайно может с крыши упасть кирпич, а его собака попадет под колеса машины. Больше всего Ивана Никодимыча задел намек на убийство пса Верного. Он был для него больше, чем друг, и потому за причинение ему любого вреда готов был снести обидчику башку. Словесная перепалка на улице длилась полчаса. Разошлись они в гневе друг на друга. И вот теперь этот молодой злодей стоял в дверях, и старик слышал его нудный голос.
– Пойдем покатаемся…
– Не ходи ты сюда, – зло отчитывала его Маша. – Отец и так ругается, сейчас он выйдет… Уходи.
Она пыталась закрыть дверь, но ухажёр держал дверь.
– Ты обещала покататься по городу.
– Обещала и забыла. Уходи. Потом поговорим.
Вернулась Маша рассерженной, с пылающими краской щеками.
– Проходимец, ой, какой проходимец! – заворчал Иван Никодимыч, поглаживая рукой напрягшуюся, вспотевшую шею. – Я советую вам всем – держитесь от него подальше. Он днем угрожал мне задавить собаку, а мне на голову опустить кирпич. Хорошо помню время молодости. Разве так мы ухаживали за девушками?! Ай, проходимец!.. Его гонят, а он гнет свое: хочу, мол, и все… Я боялся своей Елизавете слово лишнее сказать, чтобы она, не дай Бог, не так посмотрела, чтобы не спугнуть, не обидеть. Лаской брал, терпением.
За столом среди беседующих было единодушие. Все забыли про улицы Нью-Йорка, на которых сияют алмазы в магазинах, живо переключились на поступки необразованной молодежи. Маше не понравился ни тон разговора, ни излишне эмоциональное внимание к ее персоне, и она ушла в свою комнату.
Иван Никодимыч тоже не стал засиживаться, вспомнил, что за дверями сидит его уставший пес, решил податься домой.
– Завтра обойду все квартиры, – сделал он многообещающее заявление, направляясь в коридор, и громко шурша тапками. – Пусть мне только не подпишут жалобу… Я не дам ему портить наш двор.
Старик ушел, гордый, с намерением завербовать утром на свою сторону жильцов. Несмотря на провал первой попытки, он не желал отступать, надеялся на благоразумие. Должны же люди понимать, что от их подписи зависит, вырубят их любимый парк или оставят зеленеть. На дворе весна. Того и гляди она принесет не шелест березовых веток, щебетанье птиц, запах свежей травы, а гомон пьяных мужиков у очередного ларька или шашлычной. Иван Никодимыч по сей день не знал, какую торговую точку Анзор намерен разместить во дворе. Оба варианта его расстраивали.
У Николая Степановича тоже появилась уверенность в положительном исходе завтрашнего похода старика. Видимо, она передалась от него самого. Некоторые предположения, как произойдет диалог, он высказал старшей дочери. А произошло это сразу после того, как квартиру покинули Алексей с Зоей.
– Нам нужно всем дружно отстаивать свой парк, чтобы земля не убывала, а наоборот прирастала деревьями. Нам воздуха не хватает, а не ларьков.
Отец мимикой изобразил, как подобные слова старик-фронтовик говорит соседям, а те согласно кивают головой, охотно подписывают заявление в полицию. При этом ударение он делал на словах «деревья», «воздух». Будто чувствовал, что в загазованном городе как раз не хватает берез, кленов, лип, чистящих воздух и производящих кислород. Единственное словосочетание «произвол властей» не доходило до его сознания, не смущало разум, потому он и не знал, что в городе давно идет массовая вырубка парков, бизнес требует новых земельных участков, а чиновники берут взятки и потому идут навстречу.
Лиза пыталась представить себе, как легко старику вести разговор с соседями, ведь они, как и он, переживают за экологию города. Она долго слушала, запоминала слова отца и в знак согласия с ним часто кивала головой.
Вдали за окном всплыла оранжевая луна. Отец и дочь открыли окно, чтобы подышать свежим воздухом. Маша уже спала. Ольга Владимировна погремела посудой на кухне и незаметно оставила беседующих, легла отдыхать. Николай Степанович рад был возникшей минуте уединиться со старшей дочерью, пообщаться, ибо заметил, что в последнее время она осунулась, побледнела, сторонится разговоров, а ведь все ее знали как общительного человека. Развод с Валерой, конечно, же оставил глубокую рану на сердце. Но ведь та семейная драма давно позади. Прошло четыре года. Пора забыть, открыть новую страницу в жизни, встретить в конце-то концов другого мужчину. Только время идет, а отец видит, что вместо движения вперед, поиска нового смысла жизни у дочери появилось озлобление, которое она не скрывает, а наоборот выплескивает на близких. Иногда достается Гале с Виктором. Они хоть и живут на съемной квартире, и журналистская работа редко позволяет в последнее время навещать отца с матерью, но зато, когда они появляются в семье, сердитая Лиза начинает вставлять словесные занозы Виктору, которого она подозревает в меркантильности и поверхностном отношении к жене. А больше всего достается Маше. Колкости в ее адрес обострились после знакомства сестры с Анзором, они рождались на пустом месте, возникали по поводу и без оного, и отец, безусловно, не мог этого не заметить.
Тихая, глубокая ночь дарила успокоение. Они смотрели на небо, осыпанное, будто солью, яркими звездами. Кругом пустынно, агрессивная музыка Анзора не мешала думать, наблюдать, вслушиваться в себя. В соседних окнах гасли огни. Деревья в парке засыпали, и непривычная тишина разливалась по миру. Только шелест раскачивающихся занавесок выдавал присутствие в нем человека.
– Папа, как ты думаешь, почему люди не любят друг друга? – Лиза перевела одну тему разговора на другую, как и ожидал отец. – Я мало ценю постороннее мнение, а твое хочу знать, ведь ты любишь маму, дядю Алексея.
– И тебя, и Машу, – добавил отец.
– Дядя Алексей у тебя хороший друг. Если ты не поедешь в Америку за правдой, то я не сомневаюсь, он поедет за тебя, потому что верит в тебя, любит. Но не у всех же вот так здорово, просто?!
– А как ты себе представляешь эту всеобщую любовь?! Все обнимаются, целуются, говорят лишь возвышенные слова? Так не бывает. Мы все разные, мы не можем одинаково относиться друг к другу.
– Не понимаю. Одни почему-то могут любить, другие нет.
– Это ты от одиночества. Не сиди дома, ищи себя в работе… Одиночество – это невостребованность. Но ее можно победить. Смотри, вчера ты рассталась с Валерием… А завтра… Завтра тебе непременно встретится другой Валера, а ему другая Лиза. У жизни других законов нет.
– Почему у меня все плохо, а другим везет…. Маме нашей повезло.
– Нет, это мне повезло, а не маме. Пойми, любовь – это не обязательно, когда тебя любят, но обязательно, когда ты любишь. Если ты любишь, значит, есть любовь. Ты задыхаешься в своей сердечной муке… Забудь. Надо жить, полюбить другого…
Лиза вновь отвернулась, тупо уставившись в окно за полуоткрытую дверцу. Под ситцевым платьем задрожали плечи, то ли от прохладного ветерка, то ли от душевных переживаний.
– А если нет никакой любви, – безразлично, растягивая каждое слово, сказала она. – Только синтетика, никаких подлинных чувств, как твои синтетические алмазы…
– И здесь, дома, она есть, и за его порогом, – нежно промолвил отец и обнял дочь сзади, за холодноватые плечи, положив голову ей на плечо. – Для меня ты лучший алмаз…
– Успокаиваешь меня?!
– Ты плохо себя ценишь. Придет время и ты посмеешься над своими сомнениями.
– Скорее бы оно наступило. Мне кажется, счастье мимо меня пролетает.
– Представление о счастье тоже разное. Например, те же алмазы. Или вспомни про деда Ивана Никодимыча. Для него вчера заявление с подписями жителей дома о недопустимости рубки парка составляло счастье, а сегодня оно стало источником страданий. Люди отозвали подписи. Счастье улетучилось. Завтра люди снова его поддержат, и счастье вернется. Вот как все в жизни зыбко, изменчиво.
– Смешные люди. Сегодня у них одно мнение, завтра – другое.
– Идеалистка ты у меня. Счастье, любовь – всё в тебе самой… Все придет, поверь мне. Пойдем спать.
Страдальческое выражение ее лица говорило о безверии. Слова отца цепляли душу, но душа оставалась пустой, и никакой надежды в ней не появлялось. Годы летели, и с ними улетала юность. Она знакомилась с молодыми мужчинами, и тотчас разочаровывалась в них, отталкивала от себя, ожидая новой встречи. Только и последующее знакомство оказывалось пустым. Лиза осторожно закрыла окно. На улице совсем стемнело. Попрощавшись с отцом, укрывшись в комнате, где уже сладко спала младшая сестра, она заплакала безутешно, уткнув лицо в подушку.
Отец был опечален слезами Лизы. Его ждала бессонная ночь. Вновь к сердцу подступила горечь обиды, нежданно-негаданно явилась непрошенная жалость. В такие минуты его раздражали собственные мысли. Дочь ждет помощи, а он не в состоянии дать ей то, чего она просит. Любовь не преподносится как цветы или шампанское. Это не подарок… Но как ему, отцу, главе семейства, объяснить дочери, что такое любовь? Как вселить в её сердце уверенность в том, что счастье она обязательно встретит?
К утру его сморило. Невыспавшийся, дерганый, постоянно думающий уже не о разговоре с дочерью, а о поездке в Америку, он долго ходил по коридору института и отбивался от советов друга Алексея. Тот безжалостно твердил одно и то же: о необходимости выяснить с американскими коллегами судьбу посланного им доклада.
