Марта

– Знаю также, что нет его души в аду.

Воодушевленный, с аппетитом наминая очередной пирожок, – а я обманул клятую бабу, оставил его до поры до времени на земле. Подкинул мальца не просыхающим пьяницам, думал, потом сгодится.

– И что, не прогадал?

– Точно! Недавно, вот, в карты проигрался. Представляешь, в пух и прах! Теперь надо соплеменникам должок вернуть. Просил одну знакомую ведьму по дороге к нам захватить с собой душу его. Представляешь, обманул ее, плутишка. Вот теперь сам решил дело довести до конца, меня уж никто не проведет, – хитро. – А старуха все равно к нам попала и сынок ее рядом с мамкой у нас гостюет. Идем к нам, – протянул умоляюще.

– Ты продолжай, сказывай. – Лукаво щурясь, подливает ему в кружку следующую порцию. – Все любуюсь тобой, такой ты у меня хороший да пригожий. А голос! аж до мурашек пробирает. Так заводит… – шепчет, коварно улыбаясь, глядя неотступно в глаза друга, уже порядком захмелевшие. – Не догадывалась, что ты у меня такой азартный игрок.

– Я такой, – поднял брови домиком. – Если уж чего хочу, то непременно получу. А ты к чему спросила? – смолкнул на миг.

– Просто, я тоже ужасная спорщица. Люблю спорить, на что-нибудь, даже не имеет значения на что. Вот и с тобой хотелось бы силами померяться. Мастерству меня учила баба Ивга. Знатная ведьма, скажу тебе! Хотелось бы узнать, кто из нас лучше в чародействе разбирается, авось, и выиграю.

– На что? – завелся мгновенно.

– Да, на что-нибудь. – Махнула рукой. – Какая разница.

– Так неинтересно, – протянул огорченный.

– На душу, к примеру.

– Это уже веселее, только на чью?

– Хотя бы на мою.

– Давай, – загорелся. – Я даже рад.

– Что поставишь?

– Что захочешь, то и отдам.

– По рукам?

– По рукам!

Сильван вмиг почувствовал, что может заполучить себе жизнь Марты, обрадовался неимоверно. Схватился на ноги, легко поднял ее на руки и закружил. – Эх, и гульнем мы с тобой там потом.

***

Она вмиг оборачивается лягушкой, бросается в воду. Сильван стает вверх тормашками и без особого напряжения выпивает огромную лужу до капли.

Топнув ногой, Марта превращается в белку и бросается на дуб. Сильван без малейших усилий выворотил дерево и поймал ее. Она становится юркой мышью и шмыгает в норку. Он без труда руку увеличил и легко поймал ее.

Задумалась молодка, спор она явно проигрывает. Пробы не в ее пользу прошли. Еще, правда, не все кончено, но понимает, что Сильван сильнее во всем. Недаром Нечистый! Где взять сноровки с таким тягаться! Ладно, где наше не пропадало.

Он, обрадованный, поняв, что выигрыш за ним, что теперь душа Марты в его руках, загорелся весь, аж приплясывает от нетерпения.

– А, чтоб ты дубом стал! – лихорадочно раздумывает, что дальше делать, как заманить сатану в западню хитроумную. – Чтоб ты камнем стал! – в сердцах клянет его про себя.

– Это так просто! – смеется Марта. – Задание оказалось пустяковым, теперь твоя очередь перевоплощаться.

Вытащила из-за пазухи платочек, махнула им и вот уже между ними бурелом густой. Сильван бросился оземь и стал медведем. Перешел легко. Стал возле нее и стоит мужчиной. Марта махнула платочком, очутилась на том берегу. Второй раз кинулся оземь, превратился в воробья. Перелетел к ней, снова стал мужчиной, смеется довольный.

– Это легко даже для начинающей ведьмы, а попробуй превратиться во что-то летающее, маленькое, в комара, хотя бы.

Сильван задумался, идти на поводу у хитрой женщины не хотел, небось, задумала что-то коварное, оглянуться не успеешь, как обведет вокруг пальца.

Ударился оземь третий раз, стал мошкой. Ветер подул резкий, и занесло его в горшок, ловко подставленный Мартой. Летает там, а выбраться не может, закрыта посуда. Стал мужчиной, таким махоньким, сидит в горшке, что в темнице, взмолился о пощаде.

– Таки обманула меня, сдаюсь.

Марта, конечно, могла бы сейчас с ним сделать все, что угодно, но знает, потом вся эта нечистая братия восстанет против нее, изведет на корню весь род до пятого колена, а так будут связи какие-никакие, сгодится, может, еще не раз.

– Проиграл, дружок, признайся.

– Твоя взяла, никуда не денешься.

– Душу сына своего выкупила, согласен?

Качнул, раздосадованный, головой.

Сел на лаву, с горя опрокинул кружку, вытер губы рукавом.

– Скучно мне будет, Марта, так привык к тебе.

– Уговор дороже денег.

– Не против сговора, слово свое держу, только отчего-то думал, что ты перстень попросишь взамен.

–Не настолько глупа, понимаю, что он тебе самому нужен, зачем подставлять друга любезного. Ты и так много сделал для меня. Встреча с тобой перепахала мою судьбу, что поле заброшенное, засеяла сомнениями, надеждой. Теперь я уже не та, что была прежде, стала умнее, хитрее, согласись, что спор выиграла, верно.

Он хмуро отводил взгляд, молча соглашаясь. Делать нечего, выигрыш и, впрямь, за нею.

– Тебе идти пора. – Марта, довольная, начинает собирать в дорогу.

– Знаю. Давай на прощание поцелуемся, что ли?

– Успеется, давай, собирай все, что тебе там сгодится.

Он, молча идет в избу, и через мгновение оттуда такой рев слышится. Марта испуганно вбегает следом и видит, что окно открыто настежь, шкатулка пустая на полу валяется. Вращая свирепыми глазами. – Кто здесь был?– прошипел угрожающе.

– Откуда я знаю. – Пожимает плечами в недоумении. – Все время с тобою была.

Поневоле соглашается, она и в самом деле ни на шаг от него не отходила.

Марта неотрывно глядит на насупившее лицо Сильвана со сдвинутыми бровями, с нервно закушенной нижней губой и не может понять, кто так нагло влез в светелку и забрал перстень. Неужели Клава? Села на лаву, озадаченная.

– Ключ-то твой где? – спросила осторожно.

Пазуху одернул, а там пусто. Неужели обронил во время состязаний. Кто же тогда здесь был и поднял его? Кто осмелился так нагло обворовать самого Черта. И тут его озарило, кто это может быть, кого он с утра дожидается?

– Сын твой приходил, больше некому. – Решительно причмокнул губами.

– Нет, – с горечью махнула головой. – Если бы он был, я бы почувствовала, ни за что не пропустила такой визит, – обиделась не на шутку. – Сердце материнское не подвело бы.

Взмахнул ладонью перед зеркалом и вот уже они видят, что на завалинке, притаившись, парень сидит скукожившись. Когда никого не стало, он потихоньку крадется через окно в избу, подходит к шкатулке, сует что-то в замок и тот легко открывается.

– Вот же он! Ты говоришь, не был. – Сильван недовольно трясет взлохмаченной головой.

Марта ошеломлена, Трофим самым бессовестным способом забрал чужую вещь, подвергая ее неприятности. Ну, что за непутевый такой, все, что плохо лежит, не пропустит, подберет.

– Но это Трофим! Он, кстати здесь был с утра. Уехал в город и зачем воротился, непонятно. Но это не мой сын. – Устало щурит взгляд.

– А это кто? – тычет в зеркало возмущенно, чуть не орет, раздражаясь от непонятливости женской.

–Это всего лишь мой старый знакомый.

– Знакомый говоришь? – шипит сердито. – Так вы сговорились с ним за моей спиной, – вдруг догадывается Сильван.

– О чем? – спрашивает, отрешенно глядя в окошко.

– Как у меня, дурака, перстень выманить.

– Нет, конечно, да и зачем? Если бы хотела, я и так могла бы его забрать, никого, не привлекая в помощники. Ты мне его сам давеча давал. – И вдруг молнией колючей обожгло ее сознание, подхватилась, бросилась к нему.

– Это правда? – со всей силой трясет его за шиворот рубахи.

– Что с тобой, женщина? – пятится назад, растерявшись от неожиданного взрыва эмоций.

– Он – мой сын? – кричит, а в глазах такой ужас.

И затихает, понимая, что таки, да. Вспомнила его недавний поход на кладбище, его сегодняшний приезд, словно случайный. Он же твердил, что его сюда привела непонятная сила, не поверила. Решила, как всегда, лжет. У него же нрав такой, соврет, глазом не моргнет.

Опустошенная, она медленно садится на кровать, нервно приглаживая волосы. Как сердце не угадало? Почему коварное молчало? Почему не оборвалось, ведь столько раз виделись.

– Ты только что уверяла меня, будто все о нем знаешь. Плутуешь, как всегда. – Сильван суетился, лихорадочно потирая руки. – Думаю, ты знаешь, что наше соглашение уже потеряло силу. Вы сговорились с этим жуликом меня надуть. Оставайся, а мы с ним уходим, некогда нам здесь рассиживаться. – Злорадно улыбается. – Хороший сынок у тебя, благовоспитанный. Нечего сказать, весь в бабку. Ничего, ничего, там воспитается, пару сотен годков посидит в чане на огне, станет, как шелковый.

Мыслей угрюмых череда роится в озабоченном сознании женщины.

– Стой! – Хватает его за рукав. – Ты говорил, что тебе одинаково, чью душу с собою взять. Мне нынче предлагал. Знаешь, я согласна. Все равно здесь одна, а там хоть ты рядом будешь. Давай оставим парня в покое, на кой, он тебе нужен. Какой с него толк! Заберем кольцо и вместе бросимся под землю, на тот свет. Представляешь, как весело нам будет! Вот гульнем тогда!

Сильван скривился недовольно, – да весело уже не будет, его душа за долг карточный обещана другим, так что толку мне и впрямь никакого. Тебе придется в их распоряжение поступать, а они играться не будут, скверные, скажу по секрету, черти. Уж если в их руки попасть, не жди послабления. – Засомневался. – А, может, и, в самом деле, вместе что-то придумаем, и ты со мной останешься. Эх, погуляем тогда! Согласен! Так оно даже и лучше. Эх, и глупая же ты, Марта, во имя кого жизнью жертвуешь. Случись бы с ним такое, ни за что не помог бы тебе.

– Откуда ты знаешь? – торопливо оглянулась в последний раз по избе. – Просьбу мою выполни на прощание и все, я твоя! Пошли! – шагнула отчаянно за порог.

***

– Марта? И не одна? Снова с очередным кавалером. Меняешь их, словно именитая дама перчатки. – Горько усмехнулся Антон, когда возникла перед ним неведомо откуда. – Резвишься все? Все шутишь? Не успокоишься никак.

Она, ошеломленная, обращается к Сильвану, – разве об этой встрече тебя просила? Ни к чему нам сейчас лишние проводы.

Нехотя сдвинул плечами. – Ты пожелала, я сделал. Разберись сначала в своих мыслях. Кстати, зная твою подлую натуру, подстрахуюсь. Чтобы не наделала глупостей, я неотступно рядом буду, вон за тем деревом. А чтобы не затянулось надолго ваше свидание, нить твоей жизни у меня в руках останется, по ней каплями душа твоя будет уходить ко мне. Так что поспеши со своими последними делами. Не забывай, ждет нас дорога впереди. Пора домой!

Антон слушал, не понимая значения слов,

– Что за чушь несет твой странный приятель, и что за тон капризный у него?

– Ухожу я! В один конец тропа моя. – Молвит тихо, едва слышно, виновато опустив покорный взгляд. – Это наше с тобой последнее свидание. Ты пойми, тебя тревожить не хотела, так получилось. Глупо все как-то… Да, и не друг он мне вовсе, а так, – рукой махнула вяло.

– Вижу, далеко собралась? – едко щурит лукавый взгляд.

– Увы, оттуда нет возврата, – улыбнулась в ответ горько. – Прощай! – Оборачивается, чтобы уйти.

Рука его тихонько на плечо женское легла. – Прости! Я не хотел тебя обидеть, что опять случилось?

Склонилась щекой к его ладони, глаза прикрыла. – Долго сказывать, да и надо ли? Злые языки молчать не станут, сам все потом узнаешь о непростой моей судьбе. Скажу только, что это сам Дьявол из Преисподней, я за ним следовать долж-на. Поверь, с этим не шутят, это и впрямь мои последние минуты на земле.

– В глупые сказки я не верю. – Легонько за плечи повернул к себе. – Думаешь, если прячешь от меня взгляд, не замечу глаз печальных. Вижу, сердцем маешься, за мою обиду, за свой обман, все-таки, каешься. Ты сегодня такая…

– какая? – шепчет, не поднимая головы.

– Да никакая, смирная чересчур, на удивление. И такая… родная.

Волосы упали на плечи дрогнувшие, тень легла на лицо побледневшее. – Ты тоже другой сегодня.

– И я такой же, никакой, словно в тумане. При тебе теряюсь, делаюсь сам не свой. Что за власть у тебя такая надо мной?

Осмелилась поднять взгляд безропотный, и вмиг ее дыхание неслышное переплелось с дыханием его горячим. Тянутся глаза к его глазам и губы трепетные чуть слышно шепчут.

– Не обижайся на меня, жена, не заберу его с собой, тебе оставлю, дай лишь напоследок наглядеться.

– Ты разве не знаешь, я не женат. Не смог тебя из памяти убрать. – Переплетаются хмельные взгляды, сплетаются жадные руки.

– Ты один? – замирает от счастья.

Утвердительно качнул головой, утонув лицом в шелке ее волос.

– И я одна, не замужем. И не была. Только ни к чему все это, мне уходить пора, не держи и не зови, мне и без того так тяжело!

– О чем ты? Мы уже вдвоем, кто нам мешает?

– Не поправить того, что уже случилось, сам видел, времени отпущено мне мало.

– Что ты говоришь, – шепчет чуть слышно, – не понимаю, – вдыхая знакомый аромат, щекой прислоняясь к ее щеке.

– Чем жил все это время, чем живешь, хотела бы знать и не смогу, поздно! Гляжу на тебя, и сердце на части рвется, упустила я свою птицу счастья, растаял след ее за далью дней непрожитых.

Склонилась ему на грудь. Поднял лицо руками, пристально глядя в глаза.

–Мы еще будем счастливы, правда?

Качает горько головой. – Увы! Круг жизни моей замкнулся, что судьбой отмеряно, прожито. Больше не прибавит мне годков кукушечка. – Опустила взгляд. – Жаль, все, что не сбылось, там уже не сбудется. Променяли свою любовь я на разлуку, а ты на печаль.

– О чем ты, родная, не слышу, не понимаю, – касаясь губами ее глаз. – Ты вся дрожишь? Тебе холодно?

Марта, всхлипнув нечаянно, бережно притрагивается к его лицу.

– Жизнь пробежала, что вода сквозь пальцы. Утекшие годы стали рекой, что истощала, обратилась вдруг в лужу и высохла в одночасье. Судьба моя уже не разбавится твоей любовью, не омоет душу тихою радостью.

Если бы ты знал, как холодно и одиноко, как плохо было без тебя, прошу лишь, думай обо мне, хоть иногда!

Обнял за плечи, прижал к себе, в плечо, уткнувшись лицом.

– Я так часто вспоминаю встречу нашу последнюю. Я каюсь, что тогда твоим словам поверил, слабость проявил неуместную.

– Об этом знаем только ты да я, судить не будем. Я была тоже неправа.

– Безволие души ничем не оправдать, как тяжко жить с любовью неотвеченной?

– Прошу, разлюби, если сможешь, а не сможешь, прости! Прости, что отреклась от твоей любви, поспешив душу на замок закрыть, и что забыла свою любовь забыть. Случай позвал вдогонку броситься следом за тобой, но мое счастье оказалось в чужих руках. Помнишь, ты был тогда с другой, я, гордая, отступила. Прошу, прости за те слова надуманные. Пока сердце не замерло, скажу, я так тебя люблю.

Как часто в грезах виделось; лишь только начнет темнеть, и теплый вечер упадет на землю, ты придешь ко мне, неслышно подойдешь, сядешь рядом, в глаза мои посмотришь и скажешь тихо, – я люблю тебя.

– Я люблю тебя. – Горячим дыханием своим греет щеки озябшие.

– Скажи еще, в словах твоих так сладко раствориться.

– Марта! – голос юношеский дерзкий. – Как ты оказалась здесь вперед меня?

Оглянулась, растерянная, Трофим, разгоревшийся от быстрой езды, спрыгивает с коня и бросается к ней, хватает ее за руки. – Я тебе обещал, что найду сам твоего сына, не доверяешь, – горько шмыгает носом.

– Не кипятись, я уже нашла пропажу.

– Не понял?..

– Антон, это мой сын, Трофим.

– Кто сын? Чей сын? Родной??? – Бедный парень оцепенел от неожиданности, в глазах застыло удивление вперемешку со страхом.

– Да, ты мой сын, – устало облокачиваясь о дерево, присаживается на скамью.

– Марта, не глумись, – взмолился он, усевшись рядом, схватив ее за руки. – Не до шуток мне сейчас.

– Почему в избу вернулся? Зачем перстень забрал из шкатулки?

– Я не спросил, сколько лет твоему потерянному сыну. – Прячет неловкий взгляд. – А кольцо хотел тебе подарить. Заметил, что понравилось, хотел, чтобы мой подарок получше его был. – Махнул в сторону Антона.

Тот сел возле Марты, с другой стороны, с недоумением вслушиваясь в их разговор, удивленный не менее, чем Трофим.

– Вот и поднес, как и он, разлуку. Горе мое луковое, как теперь будешь без меня?

– Не понял?

Склонилась голова ее на грудь, пали руки бессильные. Антон бережно подхватил за плечи, вот тебе и глупые сказки! Дьявол и в самом деле следит за ними. Что делать, как помочь любимой?

– Марта, что с тобой. – Испугался парень. – Что с нею? Лекаря надо срочно звать.

Женщина, очнувшись, берет его за руку. – Никто мне уже не поможет, неизлечима болезнь моя. Перстень этот принадлежит вон тому человеку. Я же говорила тебе, что он опасен. Не послушал!

Трофим затарахтел о чем-то вполголоса, взахлеб, проглатывая слова, горячо доказывая свою невиновность.

– Молчи, прошу, дай наглядеться напоследок. Успокойся, знаю я, ты не виновен, это очередные козни судьбы моей зловредной. Антон, прошу, в память обо мне, возьми опеку над сиротой. Он, как дитя малое, безрассудное, поступки его порой непредсказуемы, весь в мать.

Тот хмуро кивнул в ответ, бережно поддерживая ее за плечи.

– Сын мой, теперь спокойна за тебя. Наставник твой поддержит в трудную минуту, научит разбираться в жизни. Отныне доля твоя станет к тебе добрее. Не шути с нею, это опасно. Пример недобрый перед тобой. Как часто, надеясь на счастье, пыталась обмануть судьбу и не смогла?

Не прячьте от меня своих глаз, они печалью сушат. Сама себе путь этот выбрала и не жалею, нисколько. Я счастлива, что обрела и сына, и милого. Увы, жаль, что так поздно. Трофим, надень перстень на мою руку, заждались, поди, уже меня. – Сняла с себя крестик на шелковом шнурке, положила в ладонь сыну. – Береги его, он еще твоему отцу принадлежал, надеюсь, поможет тебе в твоей дальнейшей жизни.

– Еще побудь немного, хотя бы чуть-чуть. Прошу, не уходи и на меня не обижайся, поверь, я так хотел тебя обрадовать подарком, – умоляет, а сам такой испуганно-растерянный.

– Вот и сбылась твоя мечта, я стала твоей… матерью. Бросаю тебя обреченная и горько мне, что прячешь от меня свой взгляд. Прошу, не плачь, мой взрослый мальчик, держи себя в руках, увидишь, время быстро вылечит душевную рану.

– Я не плачу. – Судорожно смахивает рукой слезу непрошеную. – Видно, ресница в глаз попала. Я даже рад, приятно удивлен, что ты моя мама. – Пытается незаметно для нее слизнуть с щеки очередную каплю.

– Я тоже рада, – осторожно пальцами холодными касается слезинки. – Сама себе сейчас завидую, гляжу, не верю и завидую, какой молодой да ловкий сын у меня. Жаль только, что жизнь тебе пожаловав, судьбою легкой не наделила.

Как много для тебя могла бы сделать, да не смогла! Не печалься обо мне и за все прости! Прости за то, в чем я не виновата, в чем же виновна, тоже прошу, прости!

Храни тебя, сынок, от глаз недобрых, злой клеветы, от пули блудной! Прошу, не замарай свою жизнь постыдными делами, опасайся надежд напрасных, позднего прозрения в любви, забытой старости, и не держи на сердца зла!

Родной мой, не грусти, молись за меня. Время пройдет, и я вернусь, буду незримо рядом, подставлю свои ладони под беды твои, отведу от тебя все напасти!

Трофим, чувств своих стесняясь, жмурится горько, едкой слезой разъедает очи.

– Как я один останусь, пойми, я не смогу! Найти и снова потерять?

Прислонила его голову к своей груди. – Сыночек мой, кровиночка моя, где раньше я была? Сама не знаю, почему, но как позволила себе не распознать в тебе родную душу! Отчего сердечко не щемило? Видно, сошлись дороги наши не случайно?

Кого корить, так получилось, что случай свел нас и развел, и что обречены с тобою на разлуку. Это наша беда, но не вина. Пропасть, между нами, снова. Суждено над этой бездною парить моей любви. Пока сердце в груди не умолкло, знай, я так тебя люблю, родной мой.

– Как я останусь без тебя? – спрашивает тихо, поднимает голову. – Развей мой подлый страх, это всего лишь злая шутка.– Пытается проглотить рыданий предательский комок, застрявший в горле.

Глаза прикрыла. – Как трудно уснуть, мир, словно замер, лишь сердца слабое биение и ясные твои глаза. Как ты мне дорог, мальчик мой! Все-таки плачешь?

– То попала в глаз соринка.

– Не век сидеть тебе возле меня, рано иль поздно пришлось бы все равно расстаться.

Обещайте, что не станете долго печалиться! Антон, не молчи, скажи что-нибудь на прощание.

– Отпускаю тебя, любовь моя, обвиняя себя, что не сделал счастливой!

– На пороге ночи стою, как холодно, грустно! Стынет в жилах кровь, зябнет в груди сердце. Вы молитвой мне помогите, чтоб не блудила душа моя неприкаянная. Отпусти, Господь, грехи, ухожу, лишь только смахну сына слезу бестолковую.

Ваши слезы, эти горькие слезы, и слишком долгое прощание тоскою сводит сердце. Как тяжело и непросто мне уходить, руки, что ветви, не разжать. – Под глазами усталыми черные круги легли тенью мрачной.

– Неба ширь глубокая, в зыбких снах своих сколько раз бросалась с откоса в твою звездную пропасть, словно в поток бурлящий!

Слышу, меня уже нет, лишь осталась память. Воспоминания нахлынули чередой неиссякаемой, высветив дорожку из пылающих костров. Чужая боль во мне болит, чужая радость пламенеет, как долго тянется прощание! И как тревожно… может, вспоминает кто, а, может, проклинает, где…

Улыбнувшись слегка, замерли упрямые, гордые уста. Слова, вылетевшие из губ онемелых, растаяли, стали легким облачком и полетели ввысь, превратившись в птицу белую. Застыли осколки солнца в ее глазах. Ветер лижет холодные щеки. Звенит хрустальная тоска. Кружится искрами день беззаботный, осыпая свет белый неистощимой радостью бытия.

Марта! Какие обиды тебя терзали!

какие грехи совесть жгли!

какие беды сердце рвали!

какие радости цвели!!!

Какие зори отшумели! Какие соловьи отпели!!!

Все вынесла и все смогла! Пришла в мир этот, вспыхнула звездою яркой и ушла просто и тихо.

Трофим уже не прячет слез. – Осиротела для меня земля, так стало пусто и так тошно! Вгрызается в грудь невыносимая тоска, хошь, плачь, хошь вой, а, хочешь, удавись. Как быть теперь, не знаю, как дальше жить?

Отзыва нет, задумался Антон, все еще прижимая Марту к сердцу. На его ресницах тают тихие слезы.

Сильван пытается поймать голубку, что мечется, жалобно кричит и рвется из хищных рук. Он довольный, что не обманула на сей раз. Пора домой!

– Трофим, вот тебе мой фамильный перстень с печатью. Отныне все, что было моим, тебе останется, ты мой наследник. У меня еще дочь есть, Настенька, будет время, навести. Передай от меня привет, пусть не обижается. Я ее так люблю.

Застыл вопрос в глазах, растерянных Трофима.

– Я следом ухожу, одну оставить не могу. Не отдам ее души злодею!

И тут же голубь, появившись ниоткуда, рванулся к голубке плачущей. Белое облако обволокло двух птиц, стали недосягаемы они для зла. Голубь и голубка, целуясь, воркотали на ветке. Сильван споткнулся, замахал руками бешено. Глазенки его защелкали сердито, разгорелись жуткими огоньками. Черный дым воронкой закружился кипучей, взвился в небо и растаял.

Обманула – таки Марта Сатану. Душа ее, спасенная любовью, в ад не попала. Взмыли птицы, покружились над головой и улетели в небо.

Со всех сторон уже сходятся люди. Трофим молча уходит, лишь изредка оглядываясь на скамью, где в обнимку уснули Марта и Антон. Он знал, что они счастливы, их души сейчас на небесах.

Как часто ты приходишь к любви чересчур поздно. Не видишь, не находишь ее, а она рядом, в тебе горит неслышно. Коль не заметишь трепетного огонька в сердце своем, потом будешь звать – не придет, обиженная.

Зацепиться за туман невозможно, если в сердце пусто, нечего искать, будто потерял что, когда становиться тошно от одиночества тоскливого.

В этот мир мы приходим, чтобы встретиться, проститься и снова уйти, оставив по себе память, кто благодарную, кто черную, а кто и вовсе никакую. Исчезнуть без следа едва ли не самое страшное наказание за прожитую кое-как жизнь, что не терпит небрежности и неумолимо мстит, даже жестоко, то ли болезнью гиблою, то ли старостью забытой.

XI

Пробуждение весны.

Стоял необычный зимний день. Временами даже мягкий и солнечный, тихий и улыбчивый, он, казалось, потешался над застывшим миром, скрывая в мыслях своих что-то очень каверзное. Беззастенчиво проникая в любую щелочку, плутовато вопрошающе заглядывал каждому в глаза, готовя шаловливую проказу из снега, неряшливо расстеленного прошлой вьюгой по всему городу.

Кони, то и дело, скользили, сбиваясь с шага, неуклюже съезжали на обочину. Ночь сковала дорогу тонкой наледью, сгладив ее и сделав почти невозможной для проезда.

Внезапно с этой ледяной одежды взметался холодный, порывистый ветер. Он крепчал, пропитывался мерзлой стужею, развеивая румяную улыбку озорного дня. Небо ежилось, становилось угрюмым. Бесчувственное солнце бледнело, скрывалось за облаками, и снег, дохнув морозом из-под ног, взбирался вверх лохматыми космами.