скачать книгу бесплатно
Я помогаю ей забраться на качающуюся кровать и, как только корабль внезапно проваливается в волны, а затем с резким толчком рвется вверх, валюсь с ног.
– Забирайся со мной, – настаивает Иззи. – Ложись со мной. Я замерзаю. Мне так холодно!
Я скидываю туфли, но внезапно меня одолевают сомнения. Я замираю, и кажется, что вместе со мной замирает все вокруг нас, словно бы небо замолчало и чего-то ждет. Корабль выравнивается и стоит на спокойной гладкой воде почти неподвижно, и ветер, который гнал нас в сторону дома, на восток, вдруг вздыхает, будто утомившись, и затихает совсем. Весь мир вокруг наполняется мертвенной, не предвещающей ничего доброго тишиной.
Я выглядываю в окно. Морская гладь стала такой спокойной, словно это была болотистая суша, а корабль осел на мелководье. Воздух абсолютно неподвижен, а небеса заволокли свинцовые тучи, которые давят на мачты корабля, на само море. Все пугающе неподвижно: чайки исчезли, было слышно, как сидевший на краспице основной мачты матрос вполголоса произнес: «Господи Иисусе, спаси и сохрани» – и стал спускаться по веревкам на палубу. Его голос отозвался странным эхом, словно бы мы вместе со всем кораблем были накрыты большим стеклянным колпаком.
– Господи Иисусе, спаси и сохрани, – повторяю я.
– Убрать паруса! – Зычный рык капитана нарушает зловещую тишину. – Взять риф! – И до нас доносится топот босых ног по палубам и грохот снастей, сопровождавший сноровистое опускание парусов.
Море такое спокойное, что его поверхность кажется стеклянной, и в ней сначала отражаются облака, потом, за то короткое время, которое я на него смотрела, оно из синего стало черным, заволновалось и пришло в движение.
– Это она делает вдох, – пробормотала Изабелла с искаженным от ужаса лицом и потемневшими глазами.
– Что?
– Она делает вдох.
– Да нет же, – возражаю я, изо всех сил стараясь казаться уверенной, но неподвижность воздуха и предчувствия Изабеллы начинают меня пугать. – Это просто временное затишье.
– Она делает вдох, а потом может свистнуть, – произносит Иззи. Она отворачивается от меня и ложится на спину, и ее огромный живот выступает над ней. Она обеими руками держится за края причудливо украшенной резьбой кровати, а ногами вытягивается к изножью, словно готовясь к неминуемой беде, большой опасности. – Вот сейчас… сейчас она засвистит!
– Ну что ты, Иззи, – пытаюсь с деланной веселостью сказать я, как вдруг раздается такой душераздирающий вой ветра, что от ужаса я сама лишаюсь способности дышать. Этот звук похож на визг баньши[7 - Фигура из ирландских легенд. Если человек слышит пронзительный крик баньши, значит, он обречен на верную смерть и час его кончины близок.], на свист, что льется с черных небес прямо на корабль – тот внезапно кренится, а море, выгибаясь, подбрасывает его к облакам, которые в тот же самый момент надвое рассекает желтая молния.
– Закрой дверь! Запри! Не пускай ее! – кричит Иззи, когда из-за качки двойные двери в каюту распахиваются настежь. Я тянусь к ним, но, вместо того чтобы закрыть их, замираю от изумления. Двери нашей каюты выходят на нос корабля, и перед ним я должна была видеть волны. Но на моих глазах нос корабля пляшет то вниз, то вверх в полной пустоте, словно корабль поднялся на дыбы и стоит на корме строго вертикально, задрав нос прямо в небеса. А потом я понимаю, что именно я вижу. Прямо перед кораблем высится огромная отвесная волна, словно стена нашей крепости, а маленький кораблик пытается взобраться по ее отвесному краю. Еще мгновение, и искристо-белый на фоне свинцового неба гребень волны обрушится на нас вместе с ледяной дробью града, который в мгновение ока превращает палубу в заснеженное поле, жалит мое лицо и открытые руки и колет мои ноги, как битое стекло.
– Закрой дверь! – снова кричит Изабелла, и я бросаюсь на двери всем своим весом в тот самый момент, как волна обрушивается на палубу с ударом, от которого содрогается весь корабль. Над нами поднимается очередная волна – двери в каюту распахиваются, впуская поток воды, который захлестывает меня до пояса. Хлопанье дверей, крики Изабеллы, дрожь и скрип корабля, проседающего под тяжестью обрушившейся на него воды, голоса моряков, которые сражаются с парусами, цепляются за рангоуты и висят над этим немыслимым водоворотом на одних руках, думая лишь о том, как бы пережить очередной безумный скачок корабля; срывающийся крик капитана, раздающего команды, чтобы удержать судно носом к идущей на него волне, – все это смешалось в безумном танце шквального ветра и огромных волн, похожих на горы из темного стекла, подходивших к нам одна за другой.
Корабль снова встает на дыбы, и двери распахиваются, чтобы вместе с каскадом воды впустить отца, в мокрой накидке и плечами белыми от града. Он захлопывает за собой двери и хватается за косяк, чтобы удержаться на ногах.
– Все в порядке? – коротко спрашивает он, глядя на Изабеллу, которая обеими руками держится за живот.
– Мне больно! Мне больно! – кричит она. – Отец! Отвези нас в порт!
Он смотрит на меня, и я в ответ пожимаю плечами.
– Ей все время больно, – так же коротко отвечаю ему я. – Как корабль?
– До берега Франции доберемся, – говорит он. – Там, на берегу, мы найдем укрытие. Помоги ей, держи ее в тепле. Огонь везде погашен, но, как только мы сможем зажечь его снова, я пришлю вам горячего эля.
Корабль снова подбрасывает, и мы с отцом летим в противоположный угол каюты.
– Отец! – кричит Изабелла.
Мы с трудом встаем на ноги, цепляясь за стены, и подтягиваемся к краю кровати. Приблизившись к ней, я усиленно моргаю, потому что в неверном свете вспышек за окном простыни Иззи кажутся мне черными. Я тру глаза влажными руками, ощущая морскую соль на пальцах и на щеках, и потом понимаю, что ее простыни на самом деле не черные. Они красные. У Изабеллы отошли воды.
– Ребенок! – всхлипывает она.
– Я пришлю сюда мать, – торопливо говорит отец и опрометью выбегает из двери, захлопывая ее за собой. Он исчезает за стеной града. В свете то и дело вспыхивающих молний действительно кажется, что на нас стремительно несется сплошная белая стена, а когда молнии стихают, все опять становится черным. И эта всепоглощающая чернота пугает больше всего. Я хватаю Изабеллу за руки.
– Мне больно! – жалобно говорит она. – Энни, мне больно. Мне правда больно. – Ее лицо внезапно искажает гримаса, и она со стоном вцепляется мне в руку. – Я не придумываю. Энни, я не пытаюсь привлечь к себе внимание. Мне больно, мне ужасно больно! Энни, мне очень больно.
– Кажется, ты рожаешь, – говорю я.
– Нет! Нет! Еще рано! Еще рано! Он не может родиться тут! Только не на корабле!
Я с отчаянием оглядываюсь на дверь. Где же мать? Не может быть, чтобы Маргарита подвела нас! Где же придворные? Не может быть, чтобы мы оставались тут с Изабеллой одни, без всякой помощи, цепляясь друг за друга при свете одних только молний, пока она рожает.
– У меня есть поясок! – вдруг спохватывается она. – Освященный поясок, который поможет при родах.
Наши сундуки и личные вещи были погружены в трюм. В каюте для Изабеллы был приготовлен только маленький сундучок со сменой белья.
– Еще икона и знаки пилигримов, – продолжает она. – Это все в моей резной шкатулке. Мне они нужны, Энни! Принеси их мне, они меня защитят…
Ее пронзает очередной приступ боли, она кричит и снова хватает мою руку. В этот момент дверь распахивается и к нам вместе с волной воды и града входит мать.
– Леди мать! Леди мать!
– Вижу, – холодно отвечает она на призывы, затем поворачивается ко мне: – Отправляйся на камбуз и скажи им, что они должны зажечь огонь. Нам нужна горячая вода и потом подогретый эль. Скажи, что это мое распоряжение. И попроси, чтобы они дали что-нибудь, что она могла бы зажать в зубах, деревянную ложку, если они не найдут ничего другого. И передай моим служанкам, чтобы несли все белье, что у нас есть.
Огромная волна подбрасывает корабль, и мы снова перелетаем из одного угла каюты в другой. Мать хватается за край кровати.
– Иди, – говорит она мне. – И пусть кто-нибудь из мужчин держит тебя, пока ходишь по кораблю. Не позволь волне смыть себя за борт.
После такого предостережения я понимаю, что у меня не хватает духа открыть дверь и выйти навстречу шторму.
– Иди! – сурово приказывает мне мать.
Я беспомощно киваю и выхожу из каюты. Вода, заливающая палубу по колено, выплескивается из бортов судна, в сливы, но, как только она стекает, приходит новая волна. Нос судна вздымается и падает, и весь корабль содрогается, когда он сталкивается с водной массой. Нет, никакое судно долго не вынесет подобного испытания. Мимо меня с трудом ковыляет какая-то вымокшая фигура. Я хватаю его за руку.
– Отведите меня в каюту придворных дам! – кричу я, пытаясь пересилить завывания ветра.
– Господи, спаси! Господи, спаси души наши грешные! – Он отдергивает от меня руку.
– Ведите меня в каюту к придворным дамам, а потом на камбуз! – кричу я. – Я приказываю вам! Моя мать приказывает!
– Это ведьмин ветер, – с ужасом произносит он. – Он поднялся сразу же, как на борт вступили женщины. Женщины на борту, да, одна из них умирает, это они принесли ведьмин ветер! – Он вырывается из моих рук, и следующий рывок судна бросает меня к поручням, и я вцепляюсь в них изо всех сил, пока огромная волна замирает на мгновение отвесно над кормой, потом обрушивается на нее всей своей массой. Меня сбивает с ног, и только пальцы, уцепившиеся за канаты, да мое платье, застрявшее под поперечной планкой, спасают мне жизнь. Но встретившегося мне моряка она не щадит. Я вижу его бледное лицо за завесой зеленой воды, перекидывающей его за борт, и он летит вниз, несколько раз перекувырнувшись через голову: руки и ноги раскинуты в разные стороны, рот открывается и закрывается, как у выловленной рыбины. Он быстро исчезает из вида, а корабль в очередной раз вздрагивает под яростными ударами волн.
– Человек за бортом! – кричу я, но мой голос звучит не громче комариного писка по сравнению с ревом шторма. Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что весь экипаж привязан к своим местам и тонущему бедолаге никто не поможет. Вода стекает с палубы мимо моих ног. Я крепче берусь за поручни, чтобы выглянуть за борт, но он уже исчез в черноте моря. Вода проглотила его без всякого следа. Корабль продолжает покачиваться после недавнего удара, но над ним уже нависает следующая огромная волна. Неожиданный разряд молнии показывает мне, в каком направлении находится камбуз, и я отрываю край платья, спасшего мне жизнь, и бросаюсь к нужным мне дверям.
В камбузе все огни потушены, сама комната наполнена паром и дымом, сковороды и кастрюли грохочут на своих крюках, раскачиваясь в разные стороны. Кок сидит, втиснувшись за свой стол.
– Вы должны зажечь огонь, – задыхаясь, говорю я. – И приготовить подогретый эль и горячую воду.
Кок смеется прямо мне в лицо.
– Мы тонем! – заявляет он не без черного юмора. – Мы тонем, а вы приходите сюда за горячим элем?
– Моя сестра рожает! Нам нужна горячая вода!
– Зачем? – требовательно вопрошает он, будто сейчас было время для вопросов и ответов. – Чтобы спасти ее, чтобы она родила корм для рыб? Потому что ее ребенок точно утонет, вместе с ней и со всеми нами.
– Я приказываю вам помочь мне! – цежу я сквозь стиснутые зубы. – Я, Анна Невилл, дочь создателя королей, приказываю вам!
– Да ну, придется ей обойтись без воды, – отвечает он, будто бы потеряв ко мне интерес. Пока он это говорит, судно в очередной раз резко кидает, и дверь в камбуз распахивается. Вода врывается внутрь и заливает печь.
– Дайте мне полотенец! – настаиваю я. – Тряпок… чего угодно! И ложку, чтобы она могла ее зажать в зубах.
Взяв себя в руки, он опускается под стол и вытаскивает оттуда корзину выбеленных полотенец.
– Подожди, – говорит он. Из другого ящика он достает деревянную ложку, а из шкафа – бутыль темного стекла. – Это бренди, можешь ей дать его. Сделай и сама глоток, славная помощница, по крайней мере утонешь веселой.
Я беру из его рук корзинку и иду к ступеням, ведущим из камбуза. Очередной скачок судна побрасывает меня вверх, и вот я уже снова на палубе, только уже с занятыми руками, и я бегу в сторону каюты моей сестры, стараясь успеть до того, как на корабль обрушится очередная волна.
В каюте я вижу, что мать склонилась над Изабеллой, которая теперь стонет без остановки. Я вваливаюсь внутрь и захлопываю за собой дверь. Мать выпрямляется.
– На камбузе так и не зажгли огня? – спрашивает она. Я молча качаю головой. Корабль взмывает на гребень волны и обрушивается. – Садись. Это надолго. Нас ждет долгая и тяжелая ночь.
Всю эту ночь я могла думать только о том, что если мы выживем в этом шторме, если проберемся через бушующее море, то в самом конце путешествия нас будет ждать вытянутая полоса стены, ограждающей порт Кале, и там мы найдем укрытие. Там нас ждет знакомая пристань, на которой будут стоять люди, внимательно вглядываясь в горизонт в ожидании нашего корабля и уже приготовив горячие напитки и сухую одежду. И когда мы подойдем к берегу, они заберут нас с корабля и опрометью доставят нас в замок. Изабеллу отнесут в ее спальню и позовут повитух, и она сможет повязать свой благословенный поясок поверх своего многострадального живота и прикрепить знаки пилигримов к своей одежде.
И тогда она сможет удалиться в свои покои надлежащим образом, ее запрут в ее комнатах, и я буду вместе с ней. А потом она родит в окружении дюжины повитух и лекарей, и для ребенка все будет готово: и пеленальный столик, и колыбель, и кормилицы, и священник, чтобы благословить младенца, как только он родится, и освятить комнату.
Я сплю на кресле, Изабелла засыпает и просыпается, мать рядом с ее кроватью. Иззи время от времени вскрикивает – тогда мать встает и ощупывает ее живот, который сейчас особенно сильно выпирает и кажется угловатым. Изабелла плачет, говоря, что не вынесет этой боли, а мать держит ее сжатые кулачки и успокаивает ее, говоря, что боль пройдет. Потом все стихает, и Изабелла, тихо плача, снова ложится на кровать. Шторм немного стихает, но продолжает грохотать вокруг нас, разрывая сполохами горизонт, отражаясь грохотом от поверхности моря. Тучи висят так низко, что мы не видим берега, хотя и слышим, как волны бьются о французские камни.
Приходит рассвет, но небеса не наполняются светом. Волны становятся ниже и приходят все реже, продолжая толкать корабль то в одну, то в другую сторону. Команда постепенно, перебирая руками поручни, выбралась на нос судна, где оборвался парус, и срезала его, связав балластным узлом и вывесив за корму. Кок зажег в очаге огонь, выдал каждому по небольшой кружке горячего грога и послал Изабелле и всем нам подогретого эля. Три придворные дамы матери и наша сводная сестра Маргарита пришли к нам, принесли Изабелле свежую смену платья, чтобы она могла переодеться, и забрали окровавленное белье. Изабелла спит от одного приступа боли до другого, но она так устала, что теперь ее будят только самые сильные схватки. От усталости и боли она начинает путать сон с явью. Я кладу руку ей на лоб и понимаю, что у нее жар, а на бледных щеках – яркие пятна лихорадочного румянца.
– Что с ней? – спрашиваю я Маргариту. Она ничего не говорит в ответ, лишь качая головой.
– Она заболела? – шепотом спрашиваю я у матери.
– Ребенок застрял, – отвечает мать. – Как только мы пришвартуемся, позовем повитуху, и она его развернет.
Я смотрю на нее с раскрытым ртом, не понимая, что значат ее слова.
– Это плохо? – спрашиваю я. – Что ребенка будут поворачивать? Кажется, плохо.
– Да, – прямо говорит она. – Плохо. Я видела, как это делается, и это приносит нестерпимую боль. Иди спроси отца, сколько нам еще идти до Кале.
Я снова выбегаю из каюты. Сейчас с черных небес льется дождь, но это просто ровный ливень, а море под килем влечет нас в нужном направлении. Вот только ветер противится и сбивает нас с курса. Отец стоит на капитанском мостике рядом с рулевым и капитаном.
– Миледи мать спрашивает, как долго еще до Кале, – обращаюсь я к нему.
Он поднимает на меня взгляд, и я вижу, как шокирован он моим внешним видом: мои волосы непокрыты и растрепаны, платье порвано и покрыто пятнами крови. Я вымокла до нитки и стою перед ним босая. Конечно, на моем облике лежит печать отчаяния: я бодрствовала почти всю ночь и минуту назад узнала о том, что моя сестра может умереть. И единственное, что я для нее сделала за все это время, – это пробралась на камбуз и раздобыла деревянную ложку, которую она могла бы прикусить во время своей агонии.
– Еще час или два. Уже недолго, – отвечает он. – Как там Изабелла?
– Ей нужна повитуха.
– Через час или два она у нее будет, – говорит он мне с теплой улыбкой. – Передай ей это от меня. Даю слово. Она будет ужинать дома, в нашем замке, и оставшееся до родов время проведет с лучшими лекарями Франции.
Эти слова ободряют меня, и я улыбаюсь ему в ответ.
– И приведи себя в порядок, – резко добавляет он. – Ты – сестра королевы Англии. Обуйся и смени это платье.
Я кланяюсь и выбегаю из капитанского мостика.
И мы ждем. Это были очень долгие два часа. Я расправляю свое платье, потому что у меня нет сменного, расчесываю и заплетаю волосы и прячу их под головной убор. Изабелла стонет во сне, потом просыпается от боли, и тут я слышу, как впередсмотрящий кричит: «Земля! Правый карамбол! Кале!»
Я вскакиваю с кресла и выглядываю в окно. Перед моими глазами проплывают знакомые очертания высоких городских стен, сводчатой крыши Стэпл-холла и башни собора, а затем я вижу и замок на верхушке холма, зубчатые стены с бойницами и наши окна, в которых горит свет. Я прикрываю глаза рукой, заслоняя их от проливного дождя, но все равно вижу только окно в моей спальне, где горящие свечи и распахнутые ставни только и ждут моего возвращения. Я вижу мой дом. Я понимаю, что мы теперь в безопасности. Мы дома. Я чувствую колоссальное облегчение, будто бы с плеч падает тяжелый груз страха. Мы дома, и с Изабеллой теперь все будет в порядке.
До меня доносится металлический звон и дребезжание. Я смотрю на стены замка и замечаю, как вокруг огромной лебедки столпилось множество людей, и они вращают ее колеса. А перед кораблем из морских глубин медленно появляется цепь, преграждающая нам путь.
– Быстрее! – кричу я, как будто нам по силам надуть паруса и пересечь цепь еще до того, как она поднимется слишком высоко. Но нам ведь не нужно преодолевать этот барьер: как только они узнают нас, то тут же опустят цепь. Как только увидят герб Уориков, они нас впустят. Отец – самый горячо любимый капитан – защитник, который когда-либо был в Кале. Это его город, а не Йорков или Ланкастеров, город, верный ему одному. Это дом, в котором прошло мое детство. Я снова смотрю на замок и вижу, как в бойнице прямо под моим окном появляется пушка, потом в другой и в еще одной, словно замок готовился к защите.
Это какая-то ошибка, пытаюсь я себя убедить. Должно быть, они приняли нас за один из кораблей короля Эдуарда. Но потом я поднимаю глаза чуть выше. Над защитной стеной развевался не флаг отца: там было не копье, но белая роза Йорка и символ королевской власти, два флага вместе. Кале сохранил верность Эдуарду и дому Йорков, в то время как наша верность дрогнула. Отец провозгласил, что Кале верен дому Йорков, и Кале не отступил. Он не колеблется вслед за приливами и отливами и сохраняет верность присяге так, как сохраняли ее некогда мы, только вот теперь мы превратились для них во врагов.
Впередсмотрящий замечает опасность поднимающейся цепи и криком предупреждает о ней рулевого. Капитан на бегу кричит приказы матросам. Отец бросается на штурвал, помогая рулевому вращать его, чтобы вывести корабль из смертельно опасной западни – из цепи. Пока корабль разворачивался поперек ветра, паруса начинают опасно надуваться, угрожая опрокинуть корабль.
– Круче поворот, рифите парус! – кричит отец, и, натужно скрипя, корабль разворачивается. До нас доносится звук залпа, и рядом с бортом падает пушечное ядро. Разглядев корабль, они вычислили, какое расстояние нас разделяет, – они нас потопят, если мы не повернем вспять.
Я не могу поверить в то, что против нас обратился наш собственный дом, но отец без тени промедления разворачивает свой корабль и уводит его из-под пушечных залпов, чтобы ослабить паруса и бросить якорь. Я никогда не видела его в такой ярости. Он отправляет ботик с одним из своих офицеров к своему же гарнизону с требованием пропустить корабль. Нам не остается ничего другого, как ждать ответа. Море тяжело дышит волнами, ветер настолько силен, что якорная цепь натянута до предела, а корабль нервно дергает носом и раскачивается из стороны в сторону. Я выхожу из каюты и иду на корму, чтобы посмотреть на свой дом. Мне не верится, что они не пустили нас. Не верится, что мне не подняться по каменным ступеням в спальню, попросив по дороге горячую ванну и чистое платье. Потом я заметила, как от причала к нам идет ботик. Я слышу стук, когда она швартуется к кораблю, и крик наших матросов, спускающих вниз веревки. С лодки наверх были подняты бочонки с вином, галеты и сыр для Изабеллы. И все. Нам не было передано ни слова. Им не о чем с нами говорить. Они отчаливают и отплывают в сторону Кале. Вот и все. Они закрыли нам путь домой и из жалости послали Изабелле вина.
– Анна! – доносит ветер до меня зов матери. – Иди сюда.
Я, с трудом удерживаясь на ногах, бреду в каюту. По дороге я слышу, как протестующе скрипит якорная цепь, звенит, возвращаясь на место, и освобождает корабль. Судно снова предано на милость волн, и ветер несет его по своей воле. Я не знаю, какой курс выберет отец. Я не знаю, куда нам сейчас идти, если нас изгнали из собственного дома. Мы не можем вернуться в Англию, потому что мы предали ее короля. Кале не принял нас… Так куда же нам податься? Есть ли на свете такое место, где мы будем в безопасности?
Зайдя в каюту, я вижу, что Изабелла стоит на кровати на четвереньках и мычит, как гибнущее животное. Она посмотрела на меня сквозь спутанные волосы, и я заметила, как бледно ее лицо и красны глаза. Я с трудом узнаю ее: она дурна собой, даже уродлива, как измученное животное. Мать подняла край ее сорочки, и я вижу, что ее белье все в крови. Я быстро опускаю глаза.
– Ты должна просунуть внутрь руку и повернуть ребенка, – говорит мать. – У меня слишком большая рука, не получается.
– Что? – с ужасом переспрашиваю я.
– Здесь нет повитухи, поэтому придется поворачивать ребенка самим, – нетерпеливо говорит мать. – Она слишком мала, а у меня слишком большие руки.
Я опускаю глаза на свои тонкие руки с длинными пальцами.
– Я не знаю, что делать! – вырывается у меня.
– Я тебе скажу.
– Я не могу!
– Ты должна.
– Мать, я ведь просто девочка, придворная, я и быть-то здесь не должна…
Меня прерывает крик Изабеллы, которая роняет голову на кровать.
